Текст книги "Марчеканская вспышка (сборник)"

Не кочегары мы

Рабочий день звенел!

Попив чаю ранним утренним ланчем, мы со Славиком набросились на картриджи для «лазерников», не оставляя им ни малейшего шанса остаться не заправленными. В процессе трудового подвига Салеев рассказал мне историю из своей приватной жизни, подходящую, как говорят, к случаю.

– Как-то на днях пришёл ко мне нерусский…. – начал Салеев.

– Татарин, что ли? – не совсем интеллигентно перебил его я, зная ироничное отношение Славика к собственной национальности. Он усмехнулся только, ничуть не обидевшись. На бестактность Рабиновичей не принято обижаться в нашем кругу.

– Да, нет! – продолжил Слава. – Чёрный ко мне пришёл!

– Негр? – снова сострил я.

Славик опять не обиделся. Так тоже принято в нашем кругу. Но не для всех. Только для Рабиновичей. Остальные могут и под раздачу угодить.

– Если бы негр, то я бы так и сказал, что «гуталин-малай»[32]32
  гуталин-малай – составное существительное, придуманное Салеевым, где «малай» на татарском означает «мальчик», а гуталин – чёрный крем для обуви; а вместе эти два слова, связанные дефисом, в понимании Славки идентифицируют чёрного, как гуталин, мальчишку – то есть, негритёнка


[Закрыть]. – Незлобиво продолжал Салеев.

– Так чёрный и не русский? – Я уже давно понял, о ком шла речь, но просто продолжал дурачиться.

– Именно! Хозяин жизни, чтоб ему! Дзурикелло, блин! – вполне серьёзно заметил Славка.

Дзурикеллами он называл всех представителей Кавказа, невзирая на их этно-генетическую принадлежность. Не знаю, знаком ли Салеев с произведениями Думбадзе, но по какому-то странному стечению обстоятельств имя главного героя одного из самых светлых произведений батоно Нодара[33]33
  автор имеет в виду известную повесть Нодара Думбадзе «Я, бабушка, Илико и Илларион».


[Закрыть] стало носить для него какой-то негативный окрас. Впрочем, ничего, наверное, в том удивительного нет. Имя Кирилл для Салеева тоже означает человека не просто неприятного в общении, но и неприятного во всех отношениях. Вот такой он человек своеобразный – мой друг: любит при общении относить людей в какой-то определённый класс, идентифицируемый именем или прозвищем.

Только относительно «Рабиновича» никогда нельзя предсказать однозначно. Фамилия эта в Салеевских устах звучит по-разному: то по-отечески нежно и даже чуточку восторженно: «Ну, надо же – каков Рабинович, вы подумайте!», то равнодушно-презрительно: «Да-а-а… Рабинович тут один, не бери в голову», а то и с ярким негативным окрасом: «Вот Рабинович, ёпст! Надо же… давно, видать, в чужих руках не обделывался!»

Но оставим филологические изыски с педагогическим уклоном лукавым менторам-либералам, а сами вернёмся в то самое «на днях», когда моего друга Славку Салеева посетил некий «Дзурикелла».

То, что случилось дальше, опишу со слов Славика. Напомню только, что руки у Салеева золотые. Он, что называется, на дому ремонтирует всяческую оргтехнику: от обычных видеомагнитофонов, до цифровых видеокамер и ноутбуков «яблоко в макинтоше». По этой причине (слухами-то земля полнится) в его квартире очень часто раздаются телефонные звонки и стук во входную дверь от потенциальных клиентов. Бывшие заказчики рекомендуют мастера своим друзьям и знакомым. Вот именно поэтому и знает Салеева практически весь город.

Итак, итожу: постоянно выводящий жалкое, но громкое подобие мелодии «I just call…» «дедушка Panasonic» и перелив дверного звонка – привычное дело в Славкиной квартире. Его жена, Верочка Ивановна, легко и без предварительной подготовки смогла бы работать приёмщицей в мастерской электронной аппаратуры – так часто ей приходится становиться секретарём– референтом в отсутствие супруга.

У клиентуры Салеева обычно принято сначала по телефону договариваться о встрече, а уж потом лично к мастеру приходить. Но не в тот раз. Заказчик появился без звонка – будто с неба свалился.

Слава открыл входную дверь. На пороге высился крупногабаритный – «тебя-то раза в три поширше» – породистый азербайджанец. Золота у него не было разве что на инкрустированной национальным орнаментом кобуре телохранителя, который тёрся поодаль и выглядел куда как монолитнее хозяина. Этот парень – наверняка, тоже из края шельфовой нефти и ароматнейших персиков. И поскольку, по словам Славки, инкрустация выглядела настоящим кубачинским чернением по серебру, я подозреваю, что пули в обойме у секьюрити оказались бы отлиты из наиблагороднейшего металла самой высокой пробы, если б он позволил расснарядить свою пятнадцатизарядную «беретту» любопытствующей публике.

С места в карьер «Дзурикелла» приступил к делу. Тон его речи не терпел возражений:

– Ты Салээф? Выжу – ты. Сабырайса, тарагой! Паэхали! Там всо эта увыдыш.

Славик понял, что возражать не имеет смысла, поскольку такой замечательно большой представитель сынов Гейдаровых попросту утащит его силой. Об этом свидетельствовали и соскучившиеся по настоящей работе бицепсы телохранителя, которые готовы были порвать кожу «косухи» одним своим лёгким вздутием. Салеев только поинтересовался, что сломалось, чтобы иметь представление, какой с собой инструмент брать.

Посетитель сообщил очень коротко:

– Сэракс, блать, нэ фотаграфыруит!

Славику такой кодированной фразы на диалекте разведчиков-любителей оказалось вполне достаточно, чтобы понять, чем ему предстоит заниматься в ближайшее время. У мусульман, вероятно, всегда так всё обустроено, что они друг друга с полуслова понимают. Ой, слышал бы меня сейчас Салеев! Точно бы удостоился я звания Рабиновича в совершенно отрицательном значении этой знаменитой фамилии.

Навороченный джип «паджеро» быстро доставил мастера с заказчиком и телохранителем в «офыз». Офисом оказалась небольшая однокомнатная квартира, совершенно «убитая» предыдущими владельцами. Комната была забита порожней тарой из-под овощей-фруктов – под самый потолок. А посередине пустой кухни красовался породистый, как и его хозяин, RANK XEROX, у которого внезапно закончился корм. Славик деловито растелешил копировальный аппарат так, что тот без стеснения представил все свои внутренние органы на суд присутствующих. Пока продолжалась эта эротическая процедура, «Дзурикелла» голосил тонким бабским визгом с характерными южными нотками:

– Тарагой! Угол, навэрнаэ, кончился? Где угол бэрут? Скажишь, нет? Мнэ сыртыфыкат дэлат многа нада. Тавар вэзут два вагон дапална. Ынспэктор злой будыт, эсли сыртыфыкат нэту. Давай, дарагой, выручай. Да?! Куда этат угол сыпат знаиш? Маладэц! Так гдэ угол бэрут?

– На вокзале, – пояснил Славик. – Поезжай на вокзал. У проводников в любом вагоне уголь есть. Попросишь – дадут. Тут немного и требуется. Всего полведра. Только мелкого бери, без камней.

Сказал Славка и забыл тут же. Только на улыбку рыночного Гарун аль-Рашида взглянул и предположил про себя: мол, парень с юмором – понять должен. А руки Славика уже в процессе: по давнишней привычке картридж раскидывают на запчасти. Увлёкся он и не заметил, как заказчик исчез куда-то пулей – ага, той самой золотой пулей из «баретты» телохранителя – со словами:

– Нэ ухады, тарагой, ныкуда! Очэн тыбя прашу! Сдэлаэш сэрокс, быдыш патом мармэлад-лукум кушат балшой лошкой!

Один только охранник и остался в уголке. Сидит на табурете, суставами на пальцах щёлкает. Видать, к будущим сражениям за всеобщую рыночную справедливость готовится. Недосуг на этого бойца Славику смотреть. У него тонер двухкомпонентный с собой имеется, руки работящие жжёт. Времени нет слушать музыкальные звуки азербайджанского народа, извлекаемые охранником из своих конечностей. Тут ему и застойный дух заколдобевших носков не помеха. Вместе с фруктовой тарой, что ли те носки хранят хозяева? Впрочем, некогда об этом думать. Славка, он ведь знаете, какой? Дело для него – прежде всего: прежде развлечений, русской бани и воспоминаний о службе «на морях». Побочные явления никак его не отвлекают, лишь в дальних уголках памяти откладываются. Для потомков? Может быть, и для них тоже. Не исключено!

Когда Славик аппарат собрал уже и в работе проверил, появился «Дзурикелла». Лицо его было немного растеряно.

– Слушай, тарагой, такые эти правадныки бэспрэдэльщыки! Нэ далы угол! Гаварят, чта савсэм я дурак такой. Нэт у них угол тля сэракс машынка. Толко тапит вагон эст. Я им дэнэг сувал многа тва. Нэ дали угол. Мэнтом пугалы. Я ым гавару, что сам дуракы пратывный. Я жэ панимаю, шта угол мэлкий нужэн для мнэ серакс исправлят фатаграфий картынка дэлаит. Ани толко сэмэются, гаварат в катэльный ищы угол. Мы дават нэ будым. Иэх! Нэ взял с сабой Магомэт. Так бы ых заставил угол дават, – такую примерно речь вёл озадаченный заказчик.

Каких трудов стоило Славику не засмеяться, я, наверное, даже предположить не могу. Но то, что он не засмеялся, это точно. В противном случае Салеев, пожалуй, не смог бы и рассказать мне эту историю. По крайней мере, в ближайшее время. А возможно, и вообще – стало бы попросту одним татарином на свете меньше.

Салеев очень корректно объяснил заказчику, что у него немного «был угол для сэракс машынка аппарат», которым он и заправил копир «Дзурикеллы». От пакетика с блестящим воркутинским антрацитом, который настойчивый азербайджанец всё-таки набрал возле какой-то котельной, Славик благоразумно отказываться не стал. Сказал, что пригодится когда-нибудь. А «Дзурикелле», конечно же, посочувствовал. Дескать, стрелять этих наглых проводников МПСовских, не перевешать. Алиева на них нет! Что касаемо до оплаты, то рахат-лукумом Салеев целую неделю семью кормил на свой гонорар. А может, даже и больше. Я не проверял.

Теперь уже, спустя почти месяц после описанного события, «Дзурикелла», по всей видимости, наверняка узнал-таки, каким порошком ксероксы заправляются. Но, тем не менее, претензий Славику предъявлять не стал – вероятно, чтобы не приклеилось к нему позорное погоняло Кочегар.

И именно для такого элитного заказчика Славик хранит в отдельном пакете подарочный угольный набор от азербайджанской фруктовой мафии. Вдруг действительно пригодится.

За разговором мы со Славкой не заметили, как завершили работу.

Матушка

– Материнство, – произнес Мишка (специалист по АТС «Definite», IP-телефонии и другим видам voice-связи), когда выпили по первой послеперекурной, – вещь загадочная и обычному человеческому уму недоступная. Это определённо Божий промысел. Знаю я одну женщину. Ей операцию сделали по женской части. От яичников кое-что невразумительное осталось. Врачи сказали, что стать матерью ей не грозит в принципе. Она и живёт с тех самых пор сразу с двумя нефтяниками. Один на вахте, она его сменщика привечает, а потом первый с буровой возвращается, а второй уже на работу вышел. И мужички ролями меняются. Причём, что характерно, оба о своих «родственных связях» даже не догадываются. Но не это самое удивительное. Гораздо любопытней то, что наша дама не успевает аборты делать: то от одного забеременеет, то от второго. Как говорится, от вахты до вахты.

– Ничего удивительного, – заметил Славка, – если в таком напряжённом ритме жить. Слушай, так она же вахтёрша! Так и получается – вах-тёр-ша! Женщина на вахте – звучит гордо и в полном соответствии с пожеланиями президента. Ещё бы аборты отменить, ёлки-иголки!

Я бы не рискнул перебивать Славку, когда он гарцует на своём вороном, без яблок, коне – то есть подхватывает заданную кем-то тему и принимается развивать её на основе своего огромного жизненного опыта.

– Да, на чём мы остановились? На материнстве. Тут как раз об одной матушке вспомнил. Однажды приехала ко мне на дом одна такая без предварительного звонка. Догадался, что клиент звонит, буквально влёт. Клиенты же обычно или дверь начинают выносить (если крутые) или делают один звонок, потом стучат тихонечко, будто мышки. Речь не идёт о тех клиентах, которые заранее со мной созвонились. Тех я тоже безошибочно от всех иных посетителей отличу.

А эта самая матушка ломилась, будто судебный исполнитель к злостному неплательщику, проявляя ничем не прикрытые властные черты своего необузданного характера.

Итак…

…открываю дверь, а на лестничной площадке, как думаете, кто? Не угадаете, и не пытайтесь даже. Да, матушка! Но не моя и не чья-нибудь ещё. Матушка Мария, собственной персоной. Именно – настоятельница нашего Печорского женского монастыря, а не просто какая-нибудь латиноамериканская кинодива.

Оказывается, в пользу означенного культового учреждения были переданы дары от немного неправославных и чуточку обрезанных, но не окрещённых предпринимателей. Это как раз ещё при Первом Борисо-президентстве случилось, когда от налогов не могли скрыться лишь те, кто зарабатывал средства к существованию честным трудом. Вот и здесь случай ухода от государевых мытарей просматривался невооружённым взглядом (при этих словах Славка зловеще поправил свои-очки-мелкоскопы). К примеру, оказали, скажем, спонсорской помощи на несколько тысяч, а из-под налогов десятки миллионов вывели. При такой-то выгоде любой иудей и мусульманин запросто захочет сменить свои религиозные убеждения. Некоторые бизнесмены из особо удачливых, говорят, даже пол меняли… и не раз… Про «крышу» и вовсе базара нет.

Ну, да не моё дело – судить да рядить. Коли у налоговой инспекции и плюс к ней, тогда ещё вполне сносно себя чувствующей, налоговой полиции не хватило ресурсов и сил, чтобы поднять веки и разглядеть, что вся махинация организована вторым лицом в городской администрации, то мне и сам Бог велел помалкивать. Какой Бог-то? Наверное, всё же православный, поскольку в мечети я не хожу вовсе, а в монастырь православный в тот раз отправился.

Но вернусь к сути.

Приехал я в монастырь, чтобы аппаратуру установить, подключить и обучить монашек пользоваться новой техникой. Ну, что вам сказать, столько нового и передового, по тем временам, добра одновременно мне видеть в одном месте не доводилось. Даже в магазинах элитной электроники не такая плотность «ноу-хау» с «hi-end»-ом на квадратный дюйм экрана, на оральный децибел акустики.

Не стану перечислять, что конкретно мне в монастырских стенах пришлось разворачивать. Скажу просто – много всего. И что характерно, целых четыре компьютера на дюжину послушниц, включая матушку. При нынешнем развитии технологий и удешевления конечной продукции – не бог весть что, конечно. Но тогда – просто супер-пупер!

Замечу ещё, что матушка перед началом работы прочитала небольшую молитву, потом перекрестила меня и аппаратуру, благословляю, дескать. И только потом до неё дошло нечто важное, и настоятельница испросила:

– А ты крещёный ли, сын мой? Не из сторонников ли Исы и Магомета будешь?

И тут уже я ответствовал, как умел:

– Не волнуйтесь, матушка, у Создателя всё под контролем. Плохого он Вам не предложит. Ведь не смутило же Вас то обстоятельство, что спонсировали монастырь два иудея и один чеченец? Уж кому-кому, а Вам-то должно быть известно – всё от Бога!

Настоятельница гневно зыркнула карим глазом, тщетно пытаясь подавить в себе внезапно возникшую неприязнь, – «ишь, умник, всё знает, кто и что монастырю-то дарил: наверное, в дарственную посмотрел, нечестивец, когда я ему накладную показывала», – и сделала «контрольный выстрел» в мою сторону крестящими Эвклидово пространство перстами. Дескать, всё и в самом деле от Бога, но лишний раз произвести профилактические действия не помешает.

Развернул я музыкальный центр, надурачил туда духовной музыки по желанию заказчика. Нет, монашки во время службы, разумеется, вживую пели, а фонограмма только для усиления благости предназначалась и помогала создавать эффект большой церковной службы. Факс установил, ксерокс и даже, наверное, не просто копир стандартный, а ризограф полноцветный, по-моему – то-то в городе сразу брошюрок религиозного содержания прибавилось.

Показал, как всё работает, далее за компьютеры принялся, а потом стал учить монашек основам. Тут одна послушница, которая помоложе да посмышлёнее так ко мне жарко прижиматься принялась, что я начал потихоньку таять, что твоя свечка… Но чую, нельзя далеко заходить. «Декамерон» Джованни Боккаччо читал, помню, куда ведут мысли греховные.

Когда расчёт у матушки получал и намекнул, что, мол, послушницы-то не совсем помыслами чисты… она не выдержала и давай по матушке свой контингент костерить. Оказалось, что духовная особа сия раньше продуктовой базой заведовала где-то не то в Архангельской, не то в Вологодской области, прежде чем решила в «Божьи невесты» податься. Так что русский устный ей приходилось практиковать далеко не в гимназиях с учителями, получившими затейливое воспитание, а в товарных вагонах с весёлыми и опасными грузчиками, изучавшими жизнь в уличных драках и притонах, где варят гнусного качества картофельное саке на сивушной подушке.

И ещё выяснилось, что монастырь наш – нечто вроде мирского исправительно-трудового учреждения. Здесь, как правило, отбывают послушание проштрафившиеся жёны священников. Развод получить священнослужителю сложно, да и уважение прихожан теряется, если уж епископ даст «добро» на этот самый развод. А оставлять безнаказанным плотский грех на стороне нельзя никак. Вот и ссылают больно бойких жёнушек на Север терпеть тяготы и лишения церковной службы настоящим образом. Вплоть до полного исправления. А когда это исправление наступит, решает матушка. Она в монастырских стенах – вся духовная, административно-хозяйственная и светская власть в одном лице.

Вот ведь как оказывается. Религия религией, а система наказаний в ней тоже предусмотрена, и почти на гражданский манер. Только здесь несколько попроще с охраной. Когда за дело берутся силы небесные, ни в каких вертухаях нужды нет, как оказалось.

Микро-повесть о том, как поссорились Ислям Хуснуттдинович с Романом Валерьичем

Назад тому лет несколько, или того больше, когда Ромка[34]34
  Ромка – инженер технического отдела в нашем центре ОВД (организации воздушного движения), куда, собственно, потом ушёл и Салеев


[Закрыть] ещё работал в лицее № 23, где он преподавал информатику, случилась эта знаменательная ссора. В числе педагогов служил вместе с ним и наш общий знакомый, и даже можно сказать, друг – Салеев Ислям Хуснуттдинович. Про него я уже имел честь вам неоднократно докладывать. Славик – в народе он носит знаковое и вполне заслуженное прозвище: Кудесник – электронщик от Бога.

Одна комната в Салеевской квартире превращена в мастерскую. Когда приходишь в гости, поражаешься немереному количеству компьютеров, ноутбуков, сканеров, факсов, видеокамер, мобильных телефонов, копиров, которые рассредоточены по полу его знаменитого логова. Часть из этого «хайтековского» (на момент посещения) богатства дожидается благодарных клиентов, гордясь своей отремонтированностью, а другая гипнотизирует взгляд нарядными южно-азиатскими внутренностями. В последнее время, как говорит Салеев, и восточноевропейские найдёныши в электронных кишочках наследить желают. Но лучше б они этого не делали. Если уж англичанам и французам не удалось удержать высокую марку азиатских торговых марок на уровне, то Словакия со Словенией легко сумеют добить престиж японского производителя, лихо отплясывая танцы западных славян на крышке изделия от господина Безенчука со товарищи[35]35
  Автор имеет в виду знаменитую продукцию гробовых дел мастера Безенчука из романа Ильи Ильфа и Евгения Петрова «Двенадцать стульев».


[Закрыть].

Салеев по жизни самоучка. Про себя он сам говорит, что поначалу «бросался с вилами на танки», покуда не пришёл к нему нюх, знания и мудрость, достойные Очкастого Змея от IP-технологий.

Фортуна благоволила Кудеснику не слишком перманентно, потому работа, как говорят, для души украшала его трудовой путь не всегда. После службы прапорщиком Славка работал главным энергетиком железнодорожной строительной организации, потом – инженером-электроником в геологии и геофизике, затем, когда миазмы постперестроечной разрухи, сожрали геофизику как таковую, ударился в преподавательскую деятельность. Где мы его и застали на момент описываемых событий.

Девчоночий контингент лицея попросту обожал своего наставника до умопомрачения. А он в ответ на такую любовь называл их «мои птенчики», разбавляя нехитрой педагогической лаской подачу учебного материала. Да, собственно, и преподавательницы, особенно незамужние, попадали под Славкино обаяние. Но эта информация закрытая. Даже для Сноудена и всей структуры АНБ!

Появление в учебном заведении Романа несколько охладило девичий пыл к Вячеславу Константиновичу (именно так учащиеся обращались к Салееву). Ещё бы – тут такой юный преподаватель появился, чем-то напоминающий молодого Есенина задолго до его знакомства с Айседорой Дункан. Где-то подспудно в душе Славика зрела ревность к молодому коллеге. Но, тем не менее, преподаватели жили дружно и весело, пока однажды директриса лицея не пришла к Салееву на занятие с инспекцией.

Когда пара закончилась, руководительница затребовала у преподавателя учебный план. Славик, надвинув поглубже знаменитые очки, через которые можно было рассмотреть даже самую тонюсенькую дорожку на печатном монтаже, принялся рыться в документации. Планы будто корова языком слизала. Он точно помнил, что только накануне обновил все свои бесчисленные преподавательские бумажки. А тут – такой конфуз! Будто по закону подлости имени американца Мерфи.

По натуре Славик человек рассеянный, когда дело не касается его любимого дела. Понятно, что составление учебных планов ни одному здравомыслящему человеку не придёт в голову определить в разряд любимых дел. Наверное, он сам куда-то свои бумажки и засунул. Но Салеев не хотел в это верить, как не желает не очень молодой человек смириться с прогрессирующим склерозом. Поэтому в перерыве между занятиями Славка, как говорят, «спустил Полкана» на Ромика, обвиняя коллегу в том, что тот, де, взял его планы для написания своих и не вернул. Ромка отказывался наотрез. Салеев всё сильнее распалялся. Дошло до того, что он принялся швырять бумаги, которые обнаружились под рукой, в лицо молодому преподавателю. Роман не остался безучастным к такому неласковому к себе отношению. Он также зафинтелил три толстенных папки в Салеева. Как говорится, с нашим удовольствием, а не просто для украшения интерьера летающей декорацией.

Скоро в лаборантской беззастенчиво кружили освобождённые от скрепок белые птицы, исписанные на крыльях текстами программ на языках программирования «Pascal» и «Basic». Хищными ястребами взмывали под потолок структурные и функциональные схемы цифровых устройств. Низко-низко, летали ласточки объяснительных, докладных записок и прочей административной муры. Будто перед бурей. Но с некоторой временной задержкой. Стоя по колено в сугробе из бумажек Салеев орал:

– Утащил мои планы, Рабинович, этакий! Ну не хамство ли?!

В данном контексте Рабинович – страшное ругательство, как вы уже, видимо, успели понять.

– От тебя и снега-то зимой не допросишься! – продолжал свою гневную тираду Салеев. – Не человек, а функционал ходячий!

Романа разрывала обида от несправедливых обвинений. Он буквально вылетел из аудитории и затерялся в коридорах лицея, надеясь подавить свои оскорблённые чувства. Но даже вечером дома Ромка не мог прийти в себя. Больше всего его обидела фраза о снеге. «Это от меня ничего не дождёшься? – думал он. – А вот посмотрим…»

С утра, встав пораньше, Роман взял ведро и отправился за дом (он живёт в частных владениях) с подветренной стороны, где набил ведро чистейшим первосортным снегом. Отнести ведро в лицей и поставить на стол преподавателя в кабинете, где Салеев проводил первую пару, труда не составило. Поверх снежного холмика Ромка присобачил записку: «ИХ Салееву!». После чего гордо удалился в лаборантскую. Когда прозвенел звонок, шум возле аудитории так и не смолк. Занятие не начиналось. Ромка слышал это явственно и ждал. Реакция не замедлила последовать. Через минуту в лаборантскую влетела встрёпанная преподавательница английского и, еле сдерживая смешок, сообщила Роману, что Салеев просит того «припожаловать в кабинет информатики».

Растолкав девиц возле двери, Ромик протиснулся в аудиторию. Над его заснеженным ведром тихо умирал от сдавленного мощным посылом воли хохота «ИХ Салеев», который мог выдавить из себя только:

– Ну, Рабинович! Вот уел так уел!

И это уже в положительном контексте.

А занятие всё же состоялось, но началось оно на четверть часа позже по той простой причине, что Салеевские великолепные очки потеряли свою исключительную зоркость от слёз, нахлынувших на Славика в приступе смеха. О том же, как состоялось замирение двух преподавателей в конце рабочего дня, я рассказывать не стану. Это совсем другая история, полная пивных разводов на импровизированной скатерти из шторы и учебных планов, заляпанных селёдкой.