Текст книги "Марчеканская вспышка (сборник)"

Наживка

Ты же помнишь, что я складом запчастей заведовал и технических жидкостей, когда с помощью простого армейского пайка советского прапорщика целую семью содержал в достатке. Не как Иисус, конечно – тому пятью хлебами удавалось полстадиона накормить. Но сыты у меня дома были все. Почему? Да просто я никогда не забывал прописную истину – всё, что создано руками советских людей, принадлежит институту прапорщиков. Шутка. Её часть.

Однако и в те благостные времена раз в год приключались у нас в части крайне неприятные события, в результате которых волосы у меня на груди поседели раньше положенного срока. Не стану ходить вокруг да около, не буду дразнить твоё воображение, скажу прямо – случалось это в тот период, когда заведующий продуктовым складом (тоже, кстати, прапорщик) уходил в очередной отпуск.

Тебе, конечно, не понять всей моей грусти. Ты просто никогда в жизни не управлялся с продуктами, которых на складе не то, что с горочкой, но под самый потолок. Вообрази себе такую картину – каждый день в столовую две туши говяжьи предоставь, две-три коробки макарон, полкуля крупы, три-четыре килограмма масла, десять пачек маргарина, пару мешков картошки, а то и три. И это если не комплектовать недельные пайки для офицеров и «вольняшек». Целый день голова кругом. По складу солдатики-срочники шастают, что-то подносят, что-то выгружают, что-то в столовую тащат. И за всеми пригляд нужен, народ-то в армии ушлый – чуть зазеваешься, уже сам без штанов стоишь, невзирая на прошлые заслуги, и готовишься к неплановому денежному начёту со стороны финчасти. А ведь, кроме этакой-то сомнительной радости, и свои два склада с ЗИПом и расходными материалами тоже не бросишь.

Такая, понимаешь, напряжёнка, что вся спина в мыле, не говоря уже о колокольцах. В эти богоданные дни поневоле начинаешь считать, сколько же твоему складскому брату-прапорщику осталось в отпуске прохлаждаться, делая пометки дрожащей рукой в разлинованной тетрадке для несложных арифметико-логических операций приобщения к материальным ценностям державы.

Ну, да… Не без этого. Скрывать не стану – в условиях дефицита мяса и других продуктов позволял себе некоторые излишества. Но не наглел, ни боже мой. А что, прикажешь бесплатно эту лямку тянуть? Доплат нам никаких за подмену не полагалось. Командир части так, собственно, и говорил:

– Какая, к чёрту, доплата! У вас разве рук нет, товарищ прапорщик, и задница на месте головы, коли вы не можете свой дополнительный труд на благо Отечества обеспечить получением натурального продукта?

Мне второй раз повторять нет надобности. Я парень смышлёный – сразу расчухал, что с каждой тушки, что в столовую оттаскивают, можно хороший шматок оттяпать. Для этого только и нужно, что заранее, за сутки до передачи по накладной, мясо из морозильной камеры вытащить. Как для чего? Чтобы резать аккуратно, без видимых следов. По размороженному.

Что? О чём ты говоришь? Какое там взвешивание! Мясо у нас по головам считали. При получении с мясокомбината общий вес делили на количество туш, получали среднее. По нему и списывали. Это только к предстоящей ревизии перевесом занимались. И ничего, практически всегда всё соответствовало. Плюс-минус пять килограммов – поправка на ветер. На какой, на какой? На северный. Который из замороженного продукта воду заледеневшую выветривает методом сублимации. Целая наука подобной хозяйственной деятельностью на продуктовых складах занимается. Это вам не в шкапчике сидеть, ёлки-иголки! Какая наука? Кибернетика, чтоб я так жил!

Так вот, ты мне слова вставить не даёшь, капитан ВВС в отставке. Совсем своими вопросами извёл. Слушай лучше, дядька травить станет. Раньше всё присказка была, а теперь самую суть изолью, как фонтан «Самсон, разрывающий пасть льву», что в Петергофе. Видел, наверное?

В тот год пришлось мне бразды правления продуктовым складом в конце марта принимать. В общем, обычное дело – предстояло полтора месяца нелёгкого труда на сплошных нервах. Почему да почему? Сам, что ли, неграмотный, догадаться не в состоянии? Иной раз начальство такие загадки задаёт, что ни одной принцессе Турандот с похмелья не придумать. Скажем, приезжает какая-нибудь комиссия из генерального штаба или штаба РВСН (ракетные войска стратегического назначения, прим. автора) с проверкой, а ты изволь им полкоровы к столу выкатить, изыскав «подкожные» резервы. Это вам не полкилограмма с ляжки отрезать, другой уровень.

Не стану все секреты выдавать, как и почему, чтобы не заставлять нынешних складских армейских службистов краснеть и вставать в неудобную для ведения оборонительных боёв позу.

Сам понимаешь, что не только отцы-командиры проверок не любили, но и наш брат, прапорщик. Наверное, с ещё большим энтузиазмом.

Вот ты мне говоришь, дескать, и родное офицерское сословие меня должно было напрягать своими притязаниями на сверхпайковые продукты. Здесь ты ошибаешься. Местные всё больше в столовой подвизались, там попроще даже, чем на складе овеществить насущные запросы советского воинства. А каким образом на камбузе списание проводилось, я и не знаю вовсе. Не моя епархия.

Ага, значит, только малютка-апрель безуспешно сдал свои позиции, перешедшей в последнюю атаку зиме, сразу же на горизонте обозначилась комплексная проверка из округа. У меня же – как на грех – в это время что-то с промышленным холодильником при продуктовом складе случилось. Аммиак весь улетучился. Хорошо ещё никто из бойцов, что у меня при объекте в качестве грузчиков службу несли, не отравился.

Вот не было печали, так тут тебе и министр обороны готов своих сатрапов наслать, и форс… далеко не мажорный в продуктовых закромах части повеселился. Доложил я по команде всё честь по чести. Так, мол, и так – срочно нужно морозильную камеру ремонтировать, а не то без продуктов останемся в одночасье.

Начальник штаба посмотрел на меня невыспавшимся красным глазом – видать, серьёзно и тщательно к приезду комиссии готовился, печень ректификатами разминая – и спросил:

– Много там мяса-то?

– Не особо, – отвечаю, – тонны две всего осталось. Да ещё двадцать ящиков кур замороженных.

– Не ко времени ты подъехал, товарищ прапорщик. У нас тут учения полным ходом. Все, начиная от рядового, заканчивая полковником, репетируют достойную встречу родного командования. Вот уедут проверяющие, тогда разберёмся.

– Товарищ полковник, уже может быть поздно. Испортятся продукты.

– Вот ещё… выдумаешь тоже – испортятся. Мы отопление на складе выключим. А ты всю мясную продукцию из морозильника вытащишь и туда перенесёшь. На улице мороз. Температуру в помещении с наружной сравняем на раз. Ничего не пропадёт.

– Так ведь крысы, товарищ полковник.

– А мы с «губы» провинившихся заставим гонять грызунов, чтоб неповадно было… И тем и другим!

– Мне бы людей, чтоб мясо вытащить…

– Нет у меня людей. «Губари» территорию пока в порядок приводят. Каждый человек на счету! Возьми из санчасти, должны там быть больные… ходячие… условно.

Делать нечего, приказ надобно исполнять. О том, как мы вдвоём с доходным армянином, которому поставили диагноз «острый кишечный колит», перетаскивали две тонны мяса, не считая мороженых кур, на расстояние сто метров, рассказывать не стану. Забавного в том мало. Бедный солдатик, столько он от меня «ебуков» наслушался, что, наверное, на всю жизнь хватило.

И вот цель достигнута. Туши лежат на поддонах, ящики с курами здесь же, а два приговорённых к пяти суткам «губы» бойца гоняют вокруг крыс всеми доступными средствами. Я парням сразу выдал тушёнку и рыбные консервы из заначки, чтоб соблазна не было костёр ночью в складе разводить с целью – курицу зажарить.

Ребята попались понятливые, озорничать не стали. Да и службу несли усердно. Я уже начал подозревать, что всё прекрасно закончится. Через два дня приедет комиссия; стало быть, к концу недели кто-нибудь займётся ремонтом холодильника. Вот всё и наладится.

Так бы и случилось, не наступи внезапная, какая-то несеверная весна, сопровождаемая резким повышением температуры. День удалось выстоять, а к вечеру следующего чувствую – беда. От кур пошёл гадкий душок. Мясные туши покрылись противной слизью. Ещё немного – употреблять в пищу эту говядину станет весьма опасно.

Снова с докладом к начальнику штаба. А тот ничего слушать не желает. Орёт на меня, как на пса шелудивого:

– Прапорщик Салеев, твою мать, завтра комиссия прилетает, а ты со своей хернёй лезешь! Я же тебе по пунктам рассказал, что делать.

– Товарищ полковник, мясо портится на глазах. Не дай бог, кто-то из комиссии пойти по складам вздумает…

– А чего молчал, сукин сын? Сразу доложить не мог?

– Я и докладывал.

– Сколько вас учить, контрактников недоделанных, комиссия – прежде всего. Бойцы могут и тухлятину поесть. А вот все возможные последствия обнаружения непорядка на территории необходимо исключить!

На складе бойцы-крысобои уже изрядно нервничали, ощущая неземные ароматы по-весеннему зеленеющих кур. Начальник штаба приказал служивым немедленно дислоцироваться к дежурному офицеру для получения дальнейших инструкций по дальнейшему прохождению ареста, а меня схватил за грудки и принялся ввинчивать в подсознание команды методом акустических возмущений атмосферного столба:

– Слушай приказ, прапорщик! Ставлю боевую задачу. До приезда комиссии все последствия твоей халатности, ликвидировать. Мясо уничтожить, чтобы и следов не осталось. Делать всё скрытно, без свидетелей.

– А помощников мне…

– Без свидетелей, ты разве глухой! Сумел довести до такого, сам лично и устранишь!

– Товарищ полковник, а как же списать…

– Я поговорю с начфином. Удержим всё из твоей зарплаты. Вопросы?

– Вопросов не имею!

– Приступать к операции, как только стемнеет!

Домой в тот день я, естественно, не поехал. Остался в части, дожидаясь темноты. А сам всё думал – как же поступить. Если запалить костёр, то следы всё равно останутся. Не сгорит столько мяса до утра. Да и скрытность будет нарушена.

Мысли то и дело прерывались страшными картинками того, как из моего денежного довольствия начнут удерживать половину, чтобы погасить недостачу, в которой, по большому счёту, я виноват не больше начальника штаба. Стоп! Так я же писал письменный рапорт о поломке морозильника и… даже… зарегистрировал его у секретаря. Ага, ещё покувыркаемся. Всё не так плохо.

Такой малости, как надежда, порой совершенно достаточно, чтобы задать мыслительному процессу нужный вектор в вещественной, а не мнимой части пространства. Через полчаса я уже совершенно точно знал, что буду делать, и немедленно приступил к реализации своего плана.

Ещё до наступления сумерек выдернул из больнички мающегося животом армянина. Без свидетелей, товарищ полковник, желаете всё моими руками подчистить? А вот и хрен вам навстречу, уважаемый. Афишировать не стану, но и голову на плаху добровольно склонять не намерен.

Вдвоём мы отошли за склад метров на пятьдесят, разгребли снег и стали копать яму. Земля оказалась промёрзшей сантиметров на сорок. Зато дальше дело пошло хорошо. Фонари я приготовил, ну да, шахтёрские с автономными аккумуляторами. Но они нам не понадобились. Лунного света вполне хватало.

Часа через четыре, когда яма была готова, перевезли туши и ящики с курами на заранее приготовленной тачке. На ней обычно тяжёлые приборы из лаборатории на склад перевозили и обратно. Пришлось закрыть глаза на то, что тележка пачкается, даже под брезент всякая гадость просачивается.

Закопали мы испорченные продукты очень быстро. Теперь оставалось придумать, как избежать интереса со стороны собак. Нет, в части у нас их не было, но могли просочиться через периметр какие-нибудь посторонние.

Оказалось – нет ничего проще: поверх ямы уложили на поддонах шифер, который сняли бойцы из роты охраны со складских крыш ещё осенью. Подвинули мы это богатство с места на место совсем немного. Никто и не заметит. Бывший в употреблении шифер, говоришь? Да, но выбрасывать команды не поступало. Ждали начала дачного сезона – вдруг кому-то из офицеров пригодится.

Завершив выполнение боевого задания, мы отправились на склад, где выпили чаю с припасённым для особых случаев венгерским конфитюром «ассорти». Отблагодарив своего подельника консервами и отправив на больничную койку долечиваться, я прикорнул прямо за столом.

Разбудил меня громогласный рык начальника штаба:

– Прапорщик Салеев, вы офицера не видите? Почему честь не отдали?

– Так точно, товарищ полковник, офицера перед собой не вижу.

Полковник был настолько возбуждён в канун приезда комиссии, что не заметил прямого хамства в свой адрес. Внимательно обошёл склад, а потом спросил:

– А где гнилое мясо?

– Никто этого не знает, товарищ полковник! Кроме… двоих…

– Ты мне эти шутки брось! Если что, зарою. Так и знай.

– Не забудьте и мой рапорт при этом к делу приобщить…

– Какой рапорт? Нет его… Не было, то есть…

– Станете журнал регистрации переписывать, товарищ полковник?

– Ну и жук ты, Салеев! Ещё попляшешь у меня… Думаешь, самый хитрый? Ничего-ничего, когда возместишь ущерб, тогда не так запоёшь.

Последние слова начальника штаба потонули в зубовном скрежете и прозвучали не очень зловеще, не так как хотелось полковнику. Одно недоумение, а не начальственный гнев.

Закончилось всё благополучно. Более чем. Короче говоря, никто с меня убытки взыскивать не стал. Мясо списали как поражённое особым видом биологических грибков-сапротрофов. Холодильник отремонтировали, а начальника штаба перевели в другую часть. Боец срочной службы из Армении, мой помощник поневоле в деле погребения, в конце мая демобилизовался и однажды даже прислал мне посылку с грелкой домашнего коньяка и лесными орехами. Писал, что с животом у него всё нормально, но после армии стал вегетарианцем – на мясо смотреть не может.

А тут уже и лето пришло в наши северные палестины. Шифер потихоньку развезли по дачам, а на его месте выдурила высоченная, в полтора человеческих роста, трава. До середины августа её два раза выкашивали.

И можно бы считать, что истории моей конец, да не тут-то было. Зашёл как-то ко мне на склад командир части. Не просто так из любопытства или из вежливости, а за спиртом. На рыбалку наш «отец родной» отбывал с гостями из Москвы. Не знаю, почему, только захотелось полковнику со мной поделиться. Наверное, настроение благостное оказалось.

– Завтра генерала из штаба РВСН повезу порыбалить. Местечко хорошее. Просто прелесть. На спиннинг хариус в очередь встаёт, чтобы клюнуть. Только вот беда – генерал-то столичный старой закалки, на удочку любит ловить. А в наших местах только на червя и поймаешь. Никакого теста, никакой крупы. А где их сейчас накопаешь, червей этих. Лето жаркое было, почти без дождей. Сегодня бойцы у меня три часа валандались – полгектара перекопали, ни черта нет. Не знаешь, Слава, где можно червей найти? А то прямо неудобно перед гостем…

– Не знаю, товарищ полковник.

– Жаль… Я чего спросил-то – мне сказали, что ты тоже на удочку любишь ловить.

– В этом году всё никак не удавалось выбраться.

– А-а-а… ну, ладно. Что-то придётся придумать. Или, может, спирта побольше взять? Чтоб – генерала сразу с копыт долой. А там уже и не до рыбалки.

– Товарищ полковник, не нужно ничего придумывать. Я, кажется, знаю, где взять червей. Правда, не дождевых.

На месте захоронения сгноённых по весне продуктов и в самом деле оказалась великолепная колония опарышей. Полковник меня буквально расцеловал.

– Откуда здесь такое… такое… богатство? – только и мог произнести командир части.

– Это мы здесь отходы из столовой закопали… частично… которые на свиноферму не вывезли… – не стал я вдаваться в подробности.

– Вот ведь… научились у нас прапорщиков готовить. Из такого, порой, говна, что просто диву даёшься. Ничего-то у них даром не пропадёт, ничего без пользы не стухнет. Наградить тебя, Слава, полагается за находчивость! Только, смотри, никому больше это место не показывай, а за мной не заржавеет.

– А в каком виде наградить, товарищ полковник? – осторожно поинтересовался я.

– Эх, ты… суета тележная! Послужи пока, а там всё сам увидишь, – только это и сказал.

Награды я ждал ещё года два, а потом мой контракт закончился: так я и ушёл на «гражданку» без единого ордена. Когда анкетные данные в отделе кадров потом заполнял при устройстве на работу, даже взгрустнул ненароком, ставя прочерк в графе «правительственные награды».

Обидно же, ёлки двадцать… Кстати, о ёлках…

За ёлкой

– Я слышал, у вас много платят…

– Мне хватает.

– А сколько всё-таки?

– Все мои. Я, во-первых, подписку давал, а, во-вторых, у тебя же ничего не выпытываю.

– Вот, блин, Слава… Подписку ещё приплёл. Секретный сотрудник, что ли?

– Секретный, не секретный, а коммерческая тайна – прежде всего!

– Ну, хорошо, не говори. Я знаю, что вам платят много. Чего машину не купишь?

– Как научусь толком пешком ходить, немедленно приобрету себе тачку, чтоб деньги в ней возить. А машина-то мне за каким, извините за выражение, биномом?

Автомобиль летел по гололёду с тридесятым присвистом. Человек за рулём чувствовал свою несомненную предновогоднюю правоту, но ему не хватало интеллекта, чтоб подчеркнуть люмпенское превосходство позавчерашнего пролетария, над работником умственного труда, моим другом Славкой Салеевым.

Слава опаздывал на работу, автобус, как водится при цейтноте, приехать не спешил, но тут подвернулся старый знакомый, счастливый владелец побитой дальневосточной молью и северной коррозией «Мазды». Повезло – повёз. И вот впереди уже показалась цель путешествия – здание аэровокзала.

И тут что-то случилось на проезжей части пролетающей мимо (по своим делам) эволюции. Удар. Толчок. И некуда деваться. Так, а, может быть, почти так спел однажды известный классик авторской песни, иначе говоря – всенародный бард Советского Союза.

Оба героя, водитель и пассажир, завалились набок. Вместе с автомобилем. Вылезать на свет божий пришлось через одну дверь, ту, которая со стороны пассажира, поскольку вторую заклинило невероятно неудачно появившимся на обочине плотным сугробом. Салеев отряхнулся и воткнул в тугую плоть морозного воздуха риторический вопрос:

– И ты предлагаешь мне купить машину! А вот тебе – иллюстрация о вреде автотранспорта. Не успеешь среагировать на текущие обстоятельства современной действительности, и уже в кювете валяешься. И ты хочешь, чтоб я всякий раз платил за эвакуатор, замену шаровой опоры и т. п.? Ты вот говоришь, что на крайняк, машину можно использовать в качестве блядовозки. Вижу теперь, что точно насношаешься, только не с бабами. А впереди-то год Быка! То есть, травка и тёлки! Некогда под автомобилем валяться, будто других дел нету.

* * *

К утренней селекторной планёрке Славка всё же успел. Только потный и красный, невзирая на забортный морозец. Видать, бежал последние метры в унисон дыханию северо-восточного ветра. Таким возбуждённым и мокрым я его и застал, когда пришёл на работу сам.

– Так спешил, что позавтракать не успел, даже кофе не попил, – сказал Салеев.

Заварили чай и заговорили о ёлке, мол, пора её уже и ставить – до Нового года меньше недели осталось. Именно после этого замечания Славка и ударился в воспоминания. Характер производственной деятельности дежурного персонала автоматизированного объекта таков, что иной разговор с чаепитием только на пользу. А с хорошим человеком – подавно.

– Как ты знаешь прекрасно, сейчас проблем с выбором искусственных ёлок нет, а в те далёкие времена, когда моим сыновьям хорошо постриженный английский газон мог показаться дремучим лесом, в канун Нового года необходимо было отправляться в лес за зелёной принцессой детского праздника. Это в больших городах – ёлочные базары, полные корявых сосен и дорогущих кедров, а в наших палестинах – всяк гражданин сам себе праздник устраивал при помощи топора, пилы и браконьерской удачи. Впрочем, Фортуна тогда редко какому нелегальному порубщику изменяла, поскольку о партии «зелёных» никто и не слыхивал. Из зелёного в СССР водились тогда отнюдь не доллары, а обычные «трёшки» рублёвого насыщенного содержания, летом – кузнечики, зимой же – те самые новогодние деревья хвойных пород.

Да, кстати, заговорил о сыновьях, а ведь ошибся. Я же тогда в СМП-234 работал главным энергетиком, следовательно, Серёжка – младший – ещё не родился в то время. Но разницы большой нет – одному ребёнку праздника хочется ничуть не меньше, чем двоим. Стало быть – изволь, папаша, ёлочку принести и украсить её самым сказочным образом.

Помню, так совпало, что день 31 декабря по календарю выходным оказался. Последняя рабочая смена – тридцатого. Контора у нас на левом берегу Печоры была, в посёлке Изья-ю, если помнишь. Каждый день туда приходилось ездить на рабочем поезде. От вокзала минут тридцать пять-сорок пилить, от платформы же «Макаронная фабрика», правда, чуть меньше. А в общей сложности – около полутора часов езды. Печора – не Москва, очень уж долго получается по нашим меркам, но деваться некуда, поскольку работа приличная, оклад жалованья не в пример другим строительным организациям позначительней будет.

Контора наша на краю посёлка располагалась. Одноэтажный барак, несколько балков и пара вагонов в тупике. А за ней, за конторой, то есть, болото круглое, диаметром с полтора километра. Летом-то оно топкое, зато зимой замерзает за милую душу. Стоит болото преодолеть, там и ельник отменный. Деревце для дома на ночь новогоднюю выбрать – как два пальца об асбест.

Вот я себе и думаю, что в обеденный перерыв сгоняю в лесок, пока светло. Немного пораньше уйду. Как раз и успею обернуться. План есть, пора его реализовывать. Да не всё так просто оказалось. С утра на пленэре тишь стояла бархатная, можно сказать – изумительно в воздусях. А часам к одиннадцати вьюга разыгралась не на шутку. Правда, когда в лес на лыжах шёл, всё было прекрасно. Ветер в спину подгонял – милое дело.

Выбрал я пушистое деревце, спилил аккуратно и в обратную путь-дорогу отправился. Только тут и ветер сменил генеральную линию. Если б в лицо дул, всё бы хорошо, а то – сбоку принялся на меня наваливаться. Укрыться негде, идёшь по болоту, гладкому, будто блюдо, в одной руке пила, в другой ёлка. Тащишься, будто глупый пингвин, а тебя вбок-то и валит. Парусность большая, на ногах не устоять.

Как только я первый раз пытался из сугроба подняться, мне это удалось достаточно просто, уж не знаю, почему так вышло. Зато потом накувыркался вдоволь. На карачках расшаперишься, пытаешься встать, а тебя снова вниз, в свеженькую лыжню сдувает. И опереться-то не на что. Разве только, догадливый ты, – именно на ёлку!

Короче говоря, когда я в своём кабинете обозначился, был мокрый весь, будто мышонок после купания в тазу с водой. И бросало ж меня – то в жар. То не в жар!

Всё с себя снял и на батарею отопления вывесил для просушки. Сам переоделся, во что под руку подвернулось: была какая-то спецодежда в шкафу на моё счастье. Переоделся и только тогда стал свою добычу рассматривать. И тут – вместо радости и восторга от красоты неземной – испытал сильнейшее разочарование. Все-то веточки на моём трофее поломаны, хвоя осыпалась частично. Жуткое зрелище. И ничего, собственно, в том удивительного – сколько раз мне моя ёлочка из снега подняться помогала – не сосчитать. А вес у меня хоть и поменьше, чем у трёх толстяков, но, всё-таки, не бараний. Вот теперь и додумай, что я вместо новогоднего дерева в контору притащил.

А тут и смеркаться принялось, по-зимнему быстро и споро. Поезд рабочий отправлялся в шесть вечера, так что теоретически я ещё успевал разжиться новой ёлкой. Рабочий день короткий, так что уже в четыре можно отправляться в новую экспедицию. Но теперь-то без фонаря точно не обойтись, чтобы лыжню свою давешнюю разглядеть и дерево приличное выбрать, а не какое придётся.

Что ещё нужно с собой захватить, каким реквизитом экипироваться, чтобы не получилось, как в первый раз? Пилу лучше топором заменить – нести удобней. Для ёлки мешок необходимо взять и верёвку, чтобы спеленать родимую, парусность уменьшив. Одеться следует полегче, чтоб подниматься в случае падения оказалось не слишком так проблемно. Ага, ещё – нужно палку с собой лыжную прихватить, хотя бы одну. Верно-верно, елку-то поберечь надобно.

Всё так и сделал, как наметил. До ельника без приключений добрался. Где-то с краешку леса деревце завалил, вытащил на болотную гладь. Тут луна из-за тучки выглянула. Посмотрел я на добычу – опять неудача. В лесу при фонарном свете хорошо смотрелась, а снег когда с ёлки слетел, оказалось, что пушистость её почти на нуле.

Плюнул с досады, снова в ельник вернулся. Тщательно деревья на вшивость проверял. И наконец (о, чудо!), упаковал в мешок отменный экземпляр, классическая ель, практически без изъянов.

Обратная дорога была медленной и мучительной, я всё упасть на своё сокровище боялся, еле-еле лыжами шевелил, будто нерпа на сносях. Но донёс добычу до конторы без эксцессов. Только тут меня в очередной раз ожидала вереница разочарований. Во-первых, я снова был мокрым от пота – видно, очень много сил тратил на то, чтоб на ногах удержаться. Во-вторых, одежда на батарее – артефакт давешнего похода – ещё не просохла. В-третьих, рабочий поезд в Печору уже ушёл. Теперь, хочешь, не хочешь, а изволь дожидаться двух часов ночи, когда пойдёт пассажирский на Воркуту.

Но меня таким невезением в уныние не привести. Позвонил домой. Предупредил, что задержусь. Потом главному инженеру домой звякнул. Он как раз в посёлке жил, а не в городе.

– Славка, ты? Ёкарный гуталин, а чего не дома?

– За ёлкой ходил, а поезд уже ушёл.

– Так и хорошо! Я как раз тут в гости собрался. Подтягивайся к нам, а то там вместе с моей одни бабы. Не с руки мне в женском коллективе без компаньона кирять. Потом тебя на воркутинский посадим. Ну что, согласен?

– Пошёл бы, да одеть нечего. Сижу почти голый на палубе, как Робинзон после дождя, вся одежда промокла.

– Не переживай, подгоню я тебе что-нибудь. В следующем году отдашь, хех. Какой у тебя размер? Подойдёт. А рукава и брючины подкатаешь. Сейчас так даже модно.

Через двадцать минут я сидел в УАЗике главного инженера, упакованный в его же одежду. Ёлка осталась стоять в кабинете, отогреваясь с мороза. Одна мысль меня не оставляла: «Только бы не забыть её, когда поеду домой!»

* * *

Проснулся я оттого, что кто-то жужжал над ухом, как назойливая муха. Уйди, уйди, насекомое! Не мешай мне спать. Но муха не унималась. Она хватала меня за подмышки, шевелила и всё время что-то монотонно бормотала с какой-то чудовищной неземной укоризной:

– Ты зачем эту палку в дом притащил? Весь коридор уделал, а ведь я убирала… Одежда чужая! Как на шуте смотрится. Хорошо ещё – трусы-то свои!

– Ты кто?

– Совесть я твоя. Верочка Ивановна, помнишь?

– Вот же, три шешнадцать, ничего не помню. А ёлку-ту я привёз?

– Эту?

Дежа вю! Не иначе. Смолистую клюку с обломанными ветвями я уже видел вчера два раза. Странно, а где тогда последний Новогодний релиз «Ёлки праздничной, свежевырубленной»? Неужели это она, моя раскрасавица? А что же случилось-то?

Позднее позвонил главному инженеру и выяснил, что в гостях я выпил граммов сто пятьдесят и захмелел, будто безусый юнец из подготовительной группы детского сада «Орлята Ильича». Понятное дело, организм целый день находился в стрессовой ситуации: то его потеть заставляли на студёном ветру, то скакать по кабинету почти неглиже, то снова в лес идти…

Меня уложили спать, а перед поездом влили в мой начавший заболевать организм ещё стакан водки, «для сугрева» и профилактики простуды. О ёлке вспомнили в последний момент, но бежать в контору было уже некогда, потому схватили некое подобие праздничного дерева, которое кто-то забраковал и оставил возле железнодорожной станции.

В дороге и это сомнительной красоты деревце подверглось испытаниям. Оно валялось по всему тамбуру, где меня пытался удержать на ногах сопровождающий сотрудник из нашей конторы. Он к моему счастью тоже опоздал на рабочий поезд и потому был вынужден исполнять роль ангела-хранителя. В Печоре меня загрузили в такси, а ёлку положили в багажник. Правда, дереву пришлось обломить верхушку, чтобы оно туда влезло.

Посмотрел я с утра на ту дровину, что притащил домой накануне, в глаза сыну взглянул, потом умылся и пошёл в лесопарк, что рядом с моим домом. В конце-концов, чем маленькая сосна не новогодняя ёлка?

* * *

Салеев тихонько вздохнул, заново переживая то давнее приключение с многочисленными походами через замёрзшее зимнее болото. А потом продолжил начатую тему:

– На следующий год купил я искусственную ель. С тех пор никаких предпраздничных эксцессов со мной не случалось. А для новогоднего духа нужно взять еловую, а лучше – пихтовую веточку, ошпарить её кипятком и поближе к батарее положить. Запах такой, что с ног сшибает!

– А я в вазу пару-тройку еловых веточек ставлю. Ёлка же тоже искусственная. Когда сын был маленьким, тогда всякий раз за натуральной ходил, а теперь, и пластик за настоящее дерево сойдёт.

– И всё равно для детей Новый год пахнет мандаринами и апельсинами.

– Это раньше, когда цитрусовые в дефиците были. Только в Новый год и наешься от пуза.

– Не скажи, нынче тоже так же. Наверное – менталитет.

– Скорее всего, судьба!

* * *

А у меня другая история связана с добычей новогоднего дерева.

В тот далёкий уже год, числа 30 декабря я тоже собрался за ёлкой. Сыну Илье почти за три месяца до этого стукнуло четыре года, и мне пришло в голову, что парень уже достаточно созрел для небольшого зимнего приключения, благо за город ехать не было необходимости. Мой бывший сослуживец по вычислительному центру Гена Шаевич как раз пригласил меня в гости на седло барашка с параллельным вырубанием праздничной ёлки в окрестностях его дома.

Гена жил тогда в посёлке Восточный рядом с Печорской ГРЭС. Там-то как раз, отойдя метров триста от дома, можно было выбрать красивое деревце для новогоднего празднования. Шаевич уже неоднократно – года два или три подряд – приглашал меня на настоящее почти браконьерское мероприятие. Всё никак я не мог надумать, а тут решился.

Собрались мы с сыном и поехали. Для маскировки взяли с собой полотняный мешок, чтобы в автобусе никто не подстерёг с нелегально спиленным деревцем и не затребовал административный штраф с последующим наказанием по месту работы. Гена встретил нас с Ильёй радушно и предоставил широкие охотничьи лыжи, чтобы быстренько форсировать неширокую полосу сугробов до ближайшего леска.

Когда вышли на дело, уже стемнело. Время чуть за полдень перевалило, а солнце почти скрылось в жиденьком мареве горизонта. В наших краях в декабре это совсем не удивительно. Но, как сказал классик социалистического народного фольклора, темнота – друг молодёжи, и наша троица выдвинулась к месту дислокации еловой флористики.