Текст книги "Школяр"

Дмитрий Таланов
Школяр

Дмитрий Таланов – российский писатель, инженер-электрик и руководитель проектов. Не изменяя полученной им в 1986 г. специализации в НЭТИ (ныне НГТУ), он успел поработать в восьми странах, получив бесценный опыт выживания в разных культурах, включая англосаксонскую и арабскую, плюс множество переломанных, хотя и удачно сросшихся костей. Накопленные впечатления в какой-то момент преобразовались в серию книг в жанре фэнтези «Новый Свет. Хроники».

Долгая дорога познания

Дождались – перед нами продолжение цикла Дмитрия Таланова. И если вы читали первую книгу (кто не читал – необходимо срочно прочитать!), то помните, какой вердикт вынес Император для Филя. Правильно, он отправил его в Алексу, и хорошо, что к тому времени она поменяла свою функцию и из тюрьмы превратилась в учебное заведение. Да, Флав решил, что образование крайне необходимо для такого сорванца, как Филь.

Читатель, знакомый с первой книгой, с главным героем и его друзьями, уже может начинать переживать за психическое здоровье преподавателей, да и за само здание Алексы тоже, учитывая судьбу, которая постигла замок Хальмстем. И окажется прав: ведь в центре внимания у нас снова юный возмутитель спокойствия – Филь Фе, мальчик, попавший в Новый свет во время шторма, унёсшего жизнь его отца. Теперь он не сирота, а с гордостью носит фамилию Фе – и не только носит, а как представитель мужской части этой семьи заботится о ней, как может. Но сейчас Филь оторван от привычной обстановки и помещён в учебное заведение. Да, именно учебное, и здесь надо учиться, ведь за провинность можно попасть на мытьё посуды или, что самое страшное, быть отчисленным.

Казалось бы, в таких условиях Филь должен переключить свою энергию только на учёбу, но нет: его смекалку, наблюдательность, острый ум и предпринимательскую жилку невозможно долго удержать в узких поведенческих рамках. И как ни странно, эти же качества позволяют ему неплохо учиться и достигнуть успеха во многих науках. Ведь школа Алекса – это не привычная нам по стандартным фэнтезийным романам школа магии, где учат заклинания; Алекса – это серьёзное научно-исследовательское учреждение. Да, в том мире, похожем на Средневековье, и такое возможно. Здесь и ученики, и преподаватели ищут ответы на сложные научные вопросы – и находят! Иногда эти знания способны поставить под угрозу весь Новый свет, поэтому в подобных случаях быстро принимают необходимые меры: исследования прекращают, материалы уничтожают, а со всех свидетелей берут клятву молчания. Но возможность найти что-то опасное или страшное – вовсе не повод прекращать поиски, и поиски продолжаются.

В этих поисках, не только научных, но и личностных, Филю помогают друзья – и старые, которых мы помним по первой книге, и новые, которых он приобрёл в школе. На примере всей этой компании – умной, шумной и весёлой – автор показал очередной этап в жизни мальчика: этап взросления, превращения подростка в юношу. Тут и отношения с друзьями, первая влюблённость, поиск себя, принятие ответственности – и выбор. Филь начинает понимать, что время детских поступков прошло, шалости превращаются в ошибки, а когда ошибается взрослый, то ему приходится нести взрослую ответственность. Если за проступок в детстве можно было отделаться подзатыльником, то теперь необдуманное действие может привести к чьей-то гибели.

Да, такому сорванцу, как Филь, приходится повзрослеть, научиться делать выбор и принимать взрослые взвешенные решения. К несчастью, опыт не приходит без боли, и одним из таких «учителей» для Филя стал знакомый нам по первой книге нергал – едва ли не самый могущественный и опасный демон по имени Набезан. Он обладает многими умениями: убивать, выживать, беречь и добывать знания, понимать людей и обманывать их. Его сила велика – возможно, слишком. Как сказано в книге: «Временами ему даже делалось скучно оттого, что он наперед знал, какая последует реакция. Иногда ему хотелось встретиться лицом к лицу с тем, чьи поступки он не смог бы предугадать».

Почему их, человека и демона, свела судьба? Может, из-за того, что они похожи? Две сильные личности, два лидера, две стороны одной медали. После происшествия в Алексе (спойлера не будет) тот исчез, а Филь получил прозвище Палач демонов. Их пути разошлись, но это ненадолго, и, скорее всего, они встретятся снова. Ведь Филь для Набезана если не тот самый долгожданный достойный противник, то что-то к этому близкое. Да и наш герой не собирается сидеть и ждать у моря погоды: у него впереди долгий путь на родину, в Старый свет. Долгая дорога познания мира и самого себя.

И кто знает, может быть, там, в пути, он отыщет себя, поймёт или убьёт демона. Нергала или – своего внутреннего.

Кто знает?..

Борис Долинго,

Председатель оргкомитета фестиваля фантастики «Аэлита»; Член Интернационального Союза писателей, драматургов и журналистов;Член Союза писателей России

1

Просуществовав три года, Лаборатория «Алекса» не оставила после себя и клочка бумаги в результате известных событий, оказавшись самой дорогой затеей тех лет. Но при взгляде из сегодняшнего далека видно, что она окупила себя. Хотя едва ли её создатель предвидел, как отзовётся в веках его решение превратить страшную тюрьму в первое высшее учебное заведение. И сейчас мало кто понимает, что настоящими причинами основания Лаборатории явились раздражение и скука императора, которому просто было не с кем спорить на равных…

«История Второй Империи», 19-е издание, Анастасийская Центральная библиотека

– Филь! Фи-и-иль!

Ни звука в ответ.

– Странно, только что был здесь! Филь, ты где?

Меттина Хозек огляделась – в комнате не было ни души. Как всегда, по окончании лекции учеников смыло будто волной. Девушка подумала, что Филь успел выбежать с остальными, но тут она заметила ботинки, торчавшие из-под учительского стола. Присев на корточки, она увидела их владельца.

– Филь, – проговорила она изумлённо.

– Тсс! – раздалось в ответ предостерегающее шипение. Взъерошенный от волнения Филь сжимал в руках Арпонис, нацеленный на вентиляционную отдушину, за решёткой которой находились владения профессора Иеронима Фабрициуса, доктора медицины. Профессор был родом из Фландрии, привезённым в Новый Свет сиротой. Он был крепко сложен, вид имел простой, нос картошкой, а руки большие.

– Мета, лезь сюда, – прошептал Филь, оглядываясь через плечо. – Я думал, мне это чудится, но сегодня я его поймал!

– Кого, Схизматика?

Девушка присоединилась к нему, и Филь почтительно подвинулся. Из зарешеченной отдушины перед ними пробивался слабый свет и слышался голос профессора, который распевал какой-то гимн. Это было непохоже на Фабрициуса – высокий и сутулый, он основательно ступал и так же основательно разговаривал. Стригся он всегда под горшок и ходил в том же платье, что и ученики Алексы, экономя на одежде. Сестра Меты, Анна, наградила его прозвищем Схизматик за полное отсутствие интереса к своему виду и такое же отсутствие воображения в любой области, кроме медицины.

Рубиновые глаза собаки на набалдашнике жезла тускло светились. Эти глаза-кристаллы носили название «Око Одина» и могли светиться, только если рядом находился демон. Демонов у Алексы ещё не встречали, но всё происходит когда-то в первый раз.

Мета толкнула Филя в плечо, показывая, что надо поднимать тревогу. Тот в ответ поводил у неё перед носом указательным пальцем, затем ткнул им в отдушину. Отказываясь верить, Мета выдохнула:

– Профессор?

Филь кивнул и в доказательство вдавил палец в плоскую фигурку на орнаменте жезла, напоминавшую верёвочную петлю с перекрещенными концами. Мета хотела его остановить, но не успела, а за стеной лаборатории раздался звон разбившегося стекла.

За решёткой отдушины мелькнули полы плаща, и знакомый взгляд профессора встретился с серыми глазами виновника. Филь вскинулся, приложившись макушкой к столешнице.

– С-сатана! – выругался он.

Быстро выбравшись из-под стола, он помог вылезти Мете. Судя по её виду ругань она не одобрила, но Филь в глубине души считал, что она притворяется. Он не понимал, как ей удалось вырасти такой вежливой в семье Хозеков между братом Яном, не лазавшим за словом в карман, и скромной на вид Анной, обладавшей способностью раздавать ярлыки, насмерть прилипавшие к человеку.

Они выскочили на улицу, надеясь, что успеют удрать, и увидели спину профессора, удалявшегося от них быстрым шагом. Школяры удивлённо переглянулись: как этому флегматику удалось их обставить и почему он даже не попытался их поймать?

Филь нацелил Арпонис в спину профессора. Рубиновые глаза опять засветились и не потухли, когда жезл оказался направлен на дверь медицинской лаборатории. Удивлённый Филь дёрнул за ручку, но дверь не поддалась.

– Ахинея голубая, – пробормотал он, бессмысленно глядя перед собой.

Мета продолжала смотреть вслед профессору.

– Скажи, что мне это не кажется! – взмолился Филь.

– Не кажется, – эхом отозвалась она. – Я думаю, нам надо будет вернуться сюда. Всей компанией, после ужина, а то сейчас колокол прозвонит. Ты с Яном пойдёшь вперёд, а мы следом, чтобы не возбуждать подозрений.

Не успела она договорить, как под стылым темнеющим небом разнёсся гулкий удар колокола, созывая на вечернюю трапезу.

Бывшая государственная тюрьма «Алекса», которую император Флав очистил от узников и переименовал в Лабораторию, располагалась на обширном холме, возвышаясь над окружающим лесом. Её стены представляли собой забор из гигантских почерневших брёвен, вертикально врытых плотно друг к другу и политых особым составом, который превращал дерево в камень. По этой технологии были также сделаны дороги в столице Империи, поразившие когда-то Филя. И точно так же были сделаны все прочие строения на территории Алексы, кроме Сигнальной башни, сложенной из настоящего камня, в которой располагался птичник с небольшим количеством почтовых голубей.

Столица Империи Кейплиг находилась в пяти днях пути отсюда, длинного пути по сплошному лесу, вдали от каких бы то ни было городов и деревень, за исключением крошечной деревушки, приютившейся у подножия холма. Два месяца назад Филь проделал этот путь с Габриэль, своей названной сестрой, ещё не зная, что жизнь здесь окажется куда увлекательней, чем любой год из тринадцати с половиной лет, которые он прожил. Правда, Габриэль говорила, что ей куда больше нравилось в столице, но это пока она не познакомилась с игрой Юка, зародившейся здесь много лет назад среди узников.

Игра получила название от растущего за забором Алексы растения под названием юка, которое представляло собой полый шар, в зрелом состоянии – чёрного цвета. Это было единственное в Империи растение демонов и, как таковое, было способно разбудить к жизни Арпонис. Стоило направить жезл на юку и надавить на «петлю», как шар и жезл оказывались связаны друг с другом невидимой нитью. Требовалось только смотреть, чтобы не ухватить старую юку, с белым пухом на макушке, – такой шар мог раздуться и утащить в небо.

Этой особенностью юки много раз пытались воспользоваться узники Алексы, чтобы сбежать, однако наведённый на растение второй Арпонис прерывал попытку. Под двумя лучами юка быстро раздувалась и лопалась, сбрасывая беглеца на землю. Так родилась игра, за которую, как считал Филь, можно было смириться даже с существованием в этом мире демонов.

Филь благодарил богов также за то, что в Алексе кормили, как он никогда не ел. Простая однообразная пища, которую он потреблял первые десять лет жизни, ходя с отцом купцом по морям, не шла ни в какое сравнение с местной. Воистину, на императора Флава снизошло просветление в день, когда он упёк Филя в Алексу!

Поварята здесь были из местных, а поваром служил бывший заключённый, который не захотел отсюда уезжать. Сегодня он радовал искусством приготовления свежезабитой свинины.

Трапезная была полна народу. На длинных лавках за пятью столами, по количеству кафедр, разместилась сотня школяров. Шестой стол, учительский, находился у дальней стены. Высокое помещение освещали две дюжины факелов. Пожара не боялись, потому что пламя не брало эти стены из окаменелого дерева, тут требовался огонь пожарче.

Филю удалось воспламенить кусок такого дерева лишь добела раскалённым в горне железным прутом.

В трапезной стояли шум и гам. Филь с Метой разделились, направляясь каждый к своему столу. Филь плюхнулся на лавку рядом с Яном Хозеком. Мета подсела к Анне.

Ян, Мета и Анна являлись близнецами, во что Филь отказывался верить, пока не узнал, что они родились у своей матери после лечения её от бесплодия у таинственных знахарей. Она умерла родами, так же как мать Филя.

Черноглазый и черноволосый Ян смахивал повадками на принца, и казалось, в мире не существует ничего, что может надолго вывести его из себя. Он умел свистеть, подражая птицам, а смеялся резко и отрывисто. Невысокая хрупкая Мета, с прямыми каштановыми волосами и красивыми зелеными глазами, смеялась редко. Большую часть времени она вела себя сдержанно и серьёзно. Невзрачная Анна с жидкими светлыми волосами вовсе не смеялась, и было похоже, что не умеет, но попадаться ей на язык не стоило. Её на самом деле звали Анастасия, но она сердилась на это имя и настойчиво звалась Анной.

Причина, по которой Филь с Яном и Мета с Анной сидели за разными столами, находилась на другой стороне трапезной, за учительским столом, и звалась профессор Лонерган. Профессор был доктором натуральной философии и преподавал естественные науки. Своим видом он напоминал грифа-переростка, потому что был смуглолицый, широкоплечий и с седой головой. Профессор считал женскую половину человечества неспособной к восприятию естественных наук, поэтому наотрез отказался зачислить Мету с Анной в свою группу. По Алексе ходили упорные слухи, возможно пущенные ученицами, что профессору не везло в личной жизни и что он был дважды женат.

Рядом с профессором Лонерганом восседал ректор Алексы – профессор Като Иллуги. Анна Хозек на второй день наградила его прозвищем Тривиум. За исключением всегда чистого и отглаженного платья, профессор Иллуги не отличался ничем. Характер его был спокойный, как море в мертвом штиле, а речь ровная и заунывная. Преподавал он геометрию и алгебру – самые ненавистные дисциплины.

По другую сторону от профессора Лонергана сидел Роланд ван де Вийвер, двадцатипятилетний голландец. Он просил называть его просто Роландом, но за глаза его называли Патиосоц. Он преподавал мораль, этику, закон и право, но не столько преподавал, сколько высмеивал взгляды других. Признавая за собой мерзкий характер, он не уставал рассказывать, что едва ему исполнилось три года, как его многочисленные братья в Старом Свете стали умолять, чтобы он сбежал из дому. И он сбежал, проследив за одним из караванов и проскочив следом за ним во Врата.

Последним за столом сидел грузный отец Бруно. Это был сбежавший из Старого Света монах-францисканец, настолько умный, что его разрешение на поселение подписал лично император Флав. Отец Бруно преподавал историю Нового Света, но он плохо знал её и потому постоянно сбивался на историю Старого. Причиной его побега стала написанная им книга, вызвавшая бурю страстей в Старом Свете. Отец Бруно говорил, что его много раз пытались отравить, и поэтому он вынужден пить исключительно вино, и только то, которое делает сам. Профессора Фабрициуса в трапезной не было.

Перед Филем на глиняном блюде, переливаясь золотом, исходила паром свежепожаренная свинина, которая ещё этим утром хрюкала. Лёжа среди россыпей колечек зелёного лука, она источала запахи нежнейшего мяса и сала. Тут же стояла пареная репа, улыбаясь разломами желтоватой рассыпчатой середины, подмигивая растаявшими лужицами масла. Филь осознал, что хочет есть – аж зубы скрипят.

Волей богов став сиротой и оказавшись принятым в семью Фе, он три года тосковал по пище, которая бы нравилась и которую было бы не страшно есть, ибо всем понятно, из чего она сделана. И вот перед ним наконец не декоративные изыски Фе, а настоящая еда. Филь вооружился ломтём хлеба и, обжигаясь от восторга, положил в рот кусок мяса с хрустящей, отдающей дымком корочкой.

Аромат кружил ему голову, от вкуса жмурились глаза. Он ел быстро, не беспокоясь о манерах. Мета при случае делала ему замечания, но она сидела сзади. Ян никогда не позволял себе такого. А самое главное, здесь не было г-жи Фе, перед которой Филь до сих пор трепетал: уж очень она была безупречна и строга.

По трапезной носилось эхо разговоров, смеха, стука ножей и вилок. Как следует насытившись, Филь откинулся от стола и полусонно огляделся. Сидевший слева от него неуклюжий Лофтус Лиссак, по прозвищу Ляпсус за талант ронять всё, что попадает ему в руки, печально разглядывал исчёрканный лист бумаги, внизу которого стояла закорючка профессора ван де Вийвера. Рыжий мосластый Том Рафтер напротив занимался тем же. Из кармана Яна справа высовывался такой же лист. Видимо, профессор Роланд раздал перед ужином проверенные работы – у него была привычка делать это перед самой едой, чтобы, как он выражался, взбодрить аппетит учеников.

Филь поискал глазами свою работу. Письмо было по дисциплине, по которой он не успевал, и его дух заранее погрузился в тоску.

– А где моя? – спросил он у Яна.

Тот подцепил вилкой последний кусочек мяса, прожевал его, скрестил вилку с ножом на тарелке, вытер губы салфеткой и только потом ответил:

– Ты сидишь на ней.

Филь не раз испытывал желание треснуть нового друга за подобные выходки и сейчас еле сдержался. Правда, злость на Яна в такие моменты с лихвой покрывалась удовольствием от наблюдения за ним, когда он проделывал это с другими.

– Чёртов аристократ, – пробормотал Филь, выдёргивая из-под себя сочинение, на которое, не заметив, плюхнулся, оглушённый запахами. Увидев результат, он воскликнул с отчаянием: – Слушай, я опять вышел у него дубиной!

У профессора Роланда была собственная система выставления оценок, по которой провал обозначался как «дундук», неполный провал – «дубина», сдавший со скрипом – «замшелая колода», подающий надежды – «свежий пень», а высшей оценкой был «цельный дуб». Сонливость с Филя как водой смыло: это был уже четвёртый полученный им неуд от профессора.

– Как это «опять»? – удивился Ян. – А ну, дай взглянуть! Филь сунул ему работу. Пробежав её глазами, Ян скривился.

– Ну, справедливости ради, ты таки «дундук», – бросил он раздражённо. – Патиосоц тебя ещё пожалел!

Круглое скуластое лицо Филя залилось краской.

– Что значит «пожалел»? За что он меня пожалел? – воскликнул он с обидой.

– За употребление слов, которых не понимаешь, – сухо пояснил Ян. – Он же объяснял, что, пока мы не научимся корректно употреблять слова, он не перейдёт к основным законам. Так и будем писать для него сказки изо дня в день.

Филь знал, что Ян злится, потому что он тянет всех назад, и пуще покраснел. Ян тем временем с выражением процитировал:

– «Госпожа Фе завела пять детей и постоянно их выращивала…» Ты зря здесь остановился, стоило дописать: «…а также поливала, удобряла и вскапывала…» По меньшей мере сохранил бы логику повествования!

Филь вздохнул: этот аристократ, получивший образование у частных учителей, опять оказался прав. Ян был старше Филя более чем на год и оттого более образованным. Зато никто из Хозеков не умел всего того, чему Филь научился за свою жизнь. Сын удачливого торговца-аскемана из Неаполя, он легко считал в уме, знал обычные и звёздные карты и мог проложить курс кораблю. А потратив больше года в Хальмстеме, он с помощью тамошнего кузнеца научился ковать и варить металл.

– «Было утро, в комнату с тяжестью пробивались лучи солнца…» – продолжал Ян.

Его дальний родственник Фристл Бристо, жизнерадостный полный юноша с улыбчивым лицом, раскатисто рассмеялся и, выходя из-за стола, покровительственно хлопнул Филя по плечу.

– Тяжёлыми ударами топора они туда пробивались, я так понимаю, – бросил он снисходительно на ходу.

Этого Филь не выдержал.

– Я всё понял, хватит! – воскликнул он, вскакивая на ноги. Забрав своё сочинение у Яна, он сказал тише: – Давай лучше займёмся делом…

Его друг успел за два месяца усвоить, что под «делом» Филь обычно имел в виду какую-нибудь проделку, так что согласно двинул бровью, и они направились к выходу, лавируя в толпе школяров, покидающих трапезную.

Их обогнала стайка девиц, коих в Алексе набиралась треть от общего количества учащихся. За ними вышагивала матрона, чьи безжалостно стянутые в узел волосы разделял прямой, как стрела, пробор. Это была Багила, жена главного повара, нанятая для присмотра за девицами и получившая от них прозвище мадам Гарпия.

Ян придержал Филя, давая пройти румяной ученице с разноцветными лентами в волосах. Габриэль – это была она – громко жаловалась своей подруге:

– Так рано приходится вставать, просто каторга, даже морщинка появилась на лбу! Эх, сдала я молодость в архив!

Проходя мимо, она наградила Яна неприязненным взглядом. Филь видел, что Габриэль, как обычно, рисуется, ведь такой гривы волнистых чёрных волос и ясных глазищ здесь не было ни у кого. Ровесница Филя, она, как и он, не могла долго усидеть на одном месте, а если её вынуждали, становилась раздражённой. Профессор Иллуги, подметив это, заставил свою группу принять Габриэль в игровую команду, чем вызвал бурю возмущений среди её абсолютно мужского состава. А потом бурю восторгов, когда Габриэль показала, насколько она быстрая и ловкая.

– Когда имеешь дело с жалящим насекомым, двигайся медленно, – сказал Ян, глядя ей в спину.

Филь знал, что Габриэль и его новые друзья не переваривают друг друга, но сравнение с насекомым было для него чересчур.

– Чем она тебе досадила? – спросил он.

– Поинтересуйся у Анны, – скупо ответил Ян.

Зима быстро надвигалась на Алексу. В Хальмстеме ещё можно было купаться в море при большом желании, а тут под ногами уже поскрипывал тонкий снежок. После ужина тоже было некуда выйти, потому что начинало рано темнеть, а находиться на улице после наступления темноты запрещалось правилами. В наказание заставляли мыть кухонную посуду. Раз попавшись, Филь теперь всеми силами избегал этого.

Единственное место, куда можно было ходить, это трапезная, в которой на ночь водружали на столы котлы с мочёными яблоками и хлебом для внезапно проголодавшихся учеников. Трапезная находилась у Башенной площади и от дормиториев её отделяли две минуты ходьбы. В Алексе была ещё одна площадь, на въезде, называвшаяся площадь Обречённых.

– Мои сестры знают о твоём деле? – спросил Ян, едва друзья оказались на улице. Ещё не было случая, чтобы он прямо спросил, что Филь задумал.

– Мета знает, – ответил Филь и в двух словах поведал, на что они наткнулись.

Ян сложил губы, словно собирался свистнуть, но передумал. Привлекать внимание было неразумно: пока они ужинали, наступили сумерки, на дверях дормиториев уже горели масляные лампы. Ян с Филем ещё могли сойти за увлёкшихся разговором, но действовать нужно было быстро, учитывая, что Первая Медицинская лаборатория находилась далеко в переулке Висельников. Дрожа от холода, друзья поспешили в сгущающуюся темноту.

Общие правила Лаборатории «Алекса», её распорядок дня и расположение корпусов составил лично император Флав, который, судя по всему, не очень хорошо знал бывшую тюрьму. Он поместил лаборатории в противоположной стороне от лекционных залов, а короткий путь от них до дормиториев оказался отрезан профессорским жильём. Как результат, школярам Алексы приходилось каждый день «наматывать» мили на ногах. А вечная нехватка времени вынуждала их заменять ходьбу бегом.

– Значит, вы посчитали, что профессора обуял демон? – вдумчиво проговорил Ян, когда они свернули с широкой улицы в тёмный переулок. – Непонятно, где он его подцепил, здесь они не водятся. Демоны – не большие любители холода.

– Зато Схизматик единственный, кто опоздал к началу учебного года, – напомнил Филь.

В следующую секунду они вжались в стену лаборатории естествознания, заслышав неподалёку стук колотушки обходчиков, которых нанимали на службу в соседней деревне. Стук медленно удалялся.

– Да, но тогда которого из них? – спросил Ян, когда они тронулись дальше. – Единственный вид, способный на такое, это велара, но Арпонис обычно не реагирует на неё, пока она в человеке. Сомнительно мне это!

Велара являлась отродьем, способным поработить человека, если дать ей шанс забраться в него. Выглядела она как тень со щупальцами, но легко отгонялась, если её не бояться. В Новом Свете её сравнивали с проказой – смертельной болезнью, которую, однако, было нелегко подцепить.

Дверь во Вторую Медицинскую была не заперта. Все «вторые» лаборатории Алексы были отданы во власть учеников и никогда не закрывались. Любой, кому требовалось освежить что-нибудь в знаниях, мог в течение дня заскочить туда. А вот в «первые» лаборатории ученики имели право совать нос только в сопровождении преподавателя.

Филь, однако, знал, как проникнуть из Второй в Первую Медицинскую. В конце сентября, когда он уронил на себя полку с заспиртованными экспонатами, Схизматик оставил его во Второй на всю ночь наводить порядок. Это могло оказаться скучной ночью, если бы Филь, закончив восстанавливать урон и умирая от безделья, не решил обследовать стены. И за огромным пергаментным плакатом с названиями на латыни органов человека он обнаружил потайную дверь. Эта дверь закрывалась изнутри Первой лаборатории на крючок, который ничего не стоило откинуть изнутри Второй сложенным листом бумаги.

В помещении Второй было темно, как в могиле. Споткнувшись об один из многочисленных табуретов, Филь очистил себе дорогу и нащупал на подоконнике кусок гамура – особой смолы, которую стоило помять – и она начинала светиться. В её неверном свете Филь достал из кармана Арпонис и направил жезл на стену, за которой находилась Первая лаборатория. Рубиновые глаза на набалдашнике жезла засветились.

Ян воскликнул поражённо:

– Яри-яро, я не верю глазам! Он что, укрывает там живых демонов?

«Яри-яро» являлось распространённым среди Хозеков ругательством, обозначавшим «чтоб тебя!».

Входная дверь скрипнула, и в комнату шагнули Мета с Анной. Откинув запорошенные снегом капюшоны, они с интересом огляделись.

– Давайте быстрее, пока Гарпия проведывает мужа, – сказала Мета. – А то нам опять потом взбираться по простыне.

Мадам Гарпия считала своим долгом устраивать себе ночное ложе у порога в девичий дормиторий. Филь поспешно отодвинул плакат в сторону.

– Эта часть меня нисколько не пугает, – рассеянно проговорила Анна. – Куда страшнее, если сестра Филя будет спать и проснётся. Тогда мы к утру обе станем синими, как прошлогодние куры.

В Алексе мальчиков селили в комнатах по двое, а девиц по четыре, и Габриэль посчастливилось оказаться в одной комнате с Метой и Анной. Четвёртой была Палетта Кассини, подруга Габриэль.

Распахнув потайную дверь, Филь обернулся:

– Чем она вам всё же так досадила?

– Разговаривает без умолку, – сказала Мета. – У меня голова от неё болит.

Они вошли в святая святых Схизматика. Ничего нового здесь не появилось с момента их последних занятий, кроме потрёпанной книги с выпадающими листами, приютившейся на краю просторного стола, уставленного химической посудой. Стол окружали обшарпанные табуреты, такие же, как в соседней комнате.

В стоявшем в углу корыте валялись вспоротые школярами крысы. Крыс поставляло кошачье семейство, проживавшее на конюшне. Пять тамошних кошек отличались злобным нравом, не подпуская к себе никого. Зато их не требовалось кормить, пока в Алексе водились мыши. От такой диеты шерсть у кошек сделалась невиданной густоты, переливалась искрами на свету. Крыс кошки не ели, а оставляли лежать на видном месте со свёрнутой шеей.

Ян забрал у Филя гамур, заинтересовавшись распадающимся фолиантом. Филь с Метой и Анной пошли по лаборатории, заглядывая в шкафы. Собачьи глаза на жезле сделались ярче, и, умирая от любопытства разгадать, что Схизматик тут прячет, Филь стал тыкать Арпонисом во внутренности каждого шкафа, который Мета открывала перед ним. Только Анну здесь ничего, казалось, не интересовало.

– Если бы Габриэль не болтала сутками, будто боится, что у неё во рту завоняет, – не унималась она, – ей не пришлось бы подскакивать ни свет ни заря, чтобы успеть доделать задания. Которые, хочу заметить, она также учит вслух.

– А ты ей говорила об этом? – спросил Филь.

Они нашли, что искали: у очередного шкафа собачьи глаза стали ярче.

– Именно это я и сказала, – хмуро произнесла Анна. – Слово в слово.

– А она?

– А она треснула меня и зверски ущипнула!

Если Анна сказала такое, Филя не удивило, что Габриэль её треснула. Болтушка и добрая душа, Габриэль могла чувствительно приложить за нанесённую обиду. Но в Алексе за драки бросали в каменный колодец на задах конюшни, а в последнее время здесь так подморозило, что Филь не хотел увидеть в нём никого из своих друзей и родственников.

– Не будь она твоей сестрой, мы бы давно научили её вести себя прилично, без членовредительства, конечно, – угрюмо произнесла Анна. – Уж я бы придумала как!

Мета указующе вытянула палец – банки с растворами на верхней полке шкафа казались подсвеченными изнутри. Филь направил на них Арпонис – «глаза Одина» покраснели. Анна придвинулась ближе.

– Оч-чень интересно, – озадаченно бросила она и, достав из кармана свой жезл, тоже направила его на банки. – Почему мой почти не светит?

Оставив фолиант в покое, Ян присоединился к ним.

– У Филя старый сердарский жезл, – сказал он. – Говорят, они чувствительней.

Ян привстал на цыпочки и пошуровал на полке за банками.

– Тут что-то есть! – Он стянул с полки стеклянный фиал с притёртой пробкой. В него была налита мутная жидкость, светящаяся как огоньки на болоте.

Ян взялся за пробку, но Мета остановила его:

– Погоди! Филь, нажми-ка сначала на «стрелка».

«Стрелком» на орнаменте Арпониса называлась плоская фигурка человечка, изготовившегося стрелять из лука. Она предназначалась для отпугивания демонов и срабатывала только поблизости от них. Также «стрелком» пользовались, чтобы выявить прячущегося демона или запулить от себя юку.

Слабый белёсый свет ударил из жезла, когда Филь положил палец на фигурку, и фиал превратился в шевелящуюся чёрную звезду. Ян выронил фиал, Мета едва успела подхватить его. Все трое в испуге переглянулись – они чуть было не попали в неприятность.

Наблюдая за ними, Анна сморщила нос:

– Что ж, эксперимент прошёл удачно, мне лично всё ясно! Предлагаю удалиться, оставив Схизматика в покое, никакой он не демон. Другой такой сосуд, по-видимому, лежал у него в кармане, когда он покидал лабораторию. А в сосуде, скорее всего, вытяжка из тела какого-нибудь скучного демона. Коих, как мы знаем, насчитывается около двадцати видов. Случай закрыт… В Алексе, как всегда, не происходит ничего интересного!