Текст книги "Школяр"

19

И опять был это рок или они случайно остались вместе той зимой, занятые тяжёлым делом, когда только и можно узнать человека? Формируя свою судьбу, а с ней твёрдо и бесповоротно меняя судьбу уже всей Империи…

Клариса Гекслани, «История Второй Империи. Комментарии», 1-е издание, репринт, Хальмстемская библиотека

Зима в тот год выдалась суровей прежней. Мороз усиливался с начала декабря и в последних числах месяца совсем сковал Алексу. Тепла под школьной робой на улице хватало на несколько минут, а без натянутого до глаз шарфа можно было остаться без носа.

Филь не раздумывая перелез в раздобытые для него Якобом тулуп, валенки, волчью шапку и рукавицы, пусть и воняющие застарелым потом. Хозеки, пытавшиеся поначалу форсить, тоже в конце концов сменили сапоги и перчатки на валенки и рукавицы.

Работа, которой они занимались, их плохо согревала. Библиотечную дверь держали открытой для пущего света, и через неё задувало ледяным ветром. Филь так промёрз, что не мог согреться в бане. Ян ощущал себя не лучше. Габриэль утеряла всякую говорливость. Мета то и дело чихала и сморкалась. Анна непрерывно пребывала в дурном настроении.

– Не понимаю, что я тут делаю с вами! – стенала она. – Где была моя голова, когда я согласилась на это? На меня напал морок, не иначе!

Якоб старался облегчить их существование, взяв на себя приготовление еды, отопление дормиториев и баню. Он также помогал им с верёвками, которыми поднимали и ставили на место стеллажи, но на большее у него не оставалось времени. Перебирать книги в сумраке зимнего дня и расставлять их по местам он предоставил друзьям.

Новый год и празднование дня рождения Хозеков прошли в угрюмом настроении. Перелом в отношении к ненавистной работе произошёл лишь в день, когда над Алексой разразилась снежная буря.

Всё началось с того, что на Анну упал стеллаж. Случилось это после обеда, состоявшего из похлёбки, в которую Якоб положил горох, пару кусочков свинины и три больших луковицы. Не столько насытившись, сколько остервенев от еды, Анна не придумала ничего лучше, как попытаться удержать только что поставленный стеллаж, накренившийся от ветра, ворвавшегося в распахнутую Филем дверь.

Стеллаж набил ей шишку на макушке и рассёк кожу на лбу до крови. Мета, впав в панику, потребовала оказать сестре помощь и остановить кровотечение. Габриэль её поддержала. Вынужденные подчиниться, Ян с Филем оставили работу и устремились к профессорскому жилью в надежде найти что-нибудь, что может помочь.

У ректора, как и ожидалось, дверь была заперта. У Роланда с Лонерганом тоже. У отца Бруно, однако, она неожиданно легко поддалась.

Первое, что Филя здесь поразило, был запах: покои отца Бруно насквозь пропитались крепким винным духом. Обстановка гостиной состояла из стола с двумя стульями и продавленного кресла, придвинутого поближе к печи. Больше здесь ничего не было, что плохо вязалось со славой монаха как великого мыслителя.

Ян двинулся к лестнице на второй этаж, когда Филь заметил в свете зимнего полдня блестящую дорожку, ведущую от кресла под лестницу к низкой двери. Доски пола вдоль неё были отполированы ногами хозяина, который частенько, видать, пользовался этим путём. Филь толкнул Яна в бок, и они, скользя в валенках по промёрзшим половицам, поспешили в подвал.

Чуть не упав на крутой лестнице, они отыскали в полутьме на полке у стены гамур, потом пятисвечник с огнивом. Когда подвал осветился, он оказался очень просторным.

Вдоль его стен стояли четыре объёмистых шкафа, один с книгами, остальные – с бутылками. На столе возвышался перегонный куб, известный друзьям по лекциям Лонергана. Филь вынул пробку из большей ёмкости и сунул в неё нос – пахло вином. Ян сделал то же с ёмкостью поменьше и закашлялся.

– Spiritus vini, – выдохнул он на латыни. – Невероятно крепкий! Что может делать с таким наш монах? Не пьёт же он его?

Филь плохо помнил, что такое спиритус, однако вспомнил, что Схизматик ссылался на него как на средство для очищения ран. Забрав у Яна ёмкость, он обернулся к Габриэль с Анной и Метой, спускавшимся по лестнице.

– Мы обнаружили вас по следам, – сообщила Габриэль. Анна несла шапку в руке. По её лбу стекала кровь вдоль брови к подбородку. Испугавшись, как бы она не потеряла всю кровь, Филь вылил ей на голову содержимое ёмкости.

– Это тебе поможет, – ободряюще произнёс он.

Анна взвизгнула, ударив его по руке. Сосуд полетел в угол и разбился о медный чан. Затем Анна кинулась на Филя с кулаками.

Защищаясь, он завопил:

– Ты чего дерёшься? Для очищения раны нужно много жидкости, и чем больше, тем лучше!

От паров спирта, заполнивших подвал, все закашлялись.

– Славно воняет, – тоном знатока протянул Ян.

Анна принюхалась и по-собачьи помотала головой. В стороны полетели пахучие брызги. Габриэль с Филем прикрыли носы руками. Мета попятилась от сестры.

– Пусть не одной мне достанется, – удовлетворённо проговорила Анна.

Она стряхнула с себя остатки спирта и провела ладонью по лбу. Ссадина больше не кровоточила.

– Даже повязка не нужна, – сказала Габриэль. – Молодец, Филь!

Филь пригляделся: его «лекарство» подействовало лучше, чем ожидалось.

– Надо с собой прихватить этого зелья, – заявил он. – Вдруг ещё что-нибудь на кого-нибудь упадёт!

Он порылся в ближайшем шкафу и вытащил на свет запылённую бутылку.

– Схизматик говорит, что в таких случаях и внутрь принять не вредно, – заметила Габриэль.

Ян сунулся в шкаф и, достав оттуда две глиняные чарки, плеснул в них тягучей красной жидкости.

– О, это похоже на то, что потребляет наш папенька! – заинтересовалась Анна.

Она бесстрашно выпила содержимое чарки. Её лицо сразу зарумянилось.

– Вкусно, – сказала она.

Ян последовал её примеру.

– Неплохо, – поддержал он. – Если именно это пьёт наш отец, у него губа не дура.

Тут уже Филь не выдержал и протянул руку к чарке, за ним – Мета. Габриэль попробовала напиток последней.

– Это, по-моему, какая-то настойка или наливка. Мне подобную давали в Хальмстеме, когда я болела. Губы щиплет, но очень вкусная!

Филь почувствовал, как у него зашумело в голове и мир окрасился в розовые цвета. Сквозь них он разглядел, что на стоявшей у подсвечника бутылке имеется этикетка, на которой нарисованы ствол дерева без кроны с удалявшейся от него лошадью, следовавшей за козой. Боясь, что этикетка загорится, Филь отодвинул бутылку в сторону.

Анна протянула к ней руку, причмокнув губами:

– Дай-ка ещё! Наконец-то нашлось, чем скрасить наши мёрзлые будни.

После второй чарки все забыли, что находятся в промороженном подвале. Филь с Яном сняли шапки, Анна расстегнула меховой плащ. Мета стянула с себя огромные мохнатые рукавицы. Филь, не сдерживая улыбки, смотрел на её румяное лицо. Оно было прелестно. Он ощутил страстное желание немедленно его поцеловать.

– Что смотришь? – спросила она, зардевшись и опустив глаза.

На её щёки упали густые тени от ресниц, и сердце Филя бухнуло, как в прошлом году.

Его спасла Анна, язвительно заметив:

– Это он проверяет на тебе свою харизму, дорогая.

Ян фыркнул в чарку, забрызгавшись вином. Габриэль с подозрением уставилась на брата. Затем, прищурившись, она перевела взгляд на Мету.

Филь в панике подумал, что его сестра способна причинить много неприятностей, узнай она, что творится в его душе, и, собравшись с силами, проговорил невинно:

– Второй раз слышу это слово. Что это всё-таки такое? Анна шагнула к нему и произнесла низким голос:

– Милый Филь, харизма – это когда у девушки при взгляде на твоё курносое лицо подгибаются колени.

Он едва нашёлся, чем ответить, показав на одинокий табурет:

– Могу тебе стульчик предложить.

Потом он всё-таки смутился и, спеша занять руки, схватил бутылку, делая вид, что разглядывает её. Коза на этикетке, как оказалось, направлялась к стилизованному знаку, каким на картах обозначают маяки: звёздочкой с просветом посередине и с точкой в центре, указывающей положение. Он ощущал всем телом, как Габриэль ест его глазами.

– Ему надо объяснять на примерах, – сказал Ян. – Филь, харизма – это то, чего не занимать профессору Лонергану. Так понятно?

Филь кивнул, припомнив речи профессора о невозможности обучать девушек и его прошлогодние катания на санях.

Мета рассмеялась:

– Харизма вашего Лонергана такова, что и у меня колени подгибаются!

Филь подумал, что вырастить себе нос, как у профессора, ему будет сложно, но полно времени стать столь же умным.

– Вот ещё, – сказала Габриэль, оторвавшись от созерцания брата. – Кроме Хелики Локони, никто не западал на вашего Лонергана!

– Да, Хелика уж очень откровенно навязывалась ему в третьи жёны, – усмехнулась Анна. У неё начинал заплетаться язык.

– А зачем ей надо было знать, сколько у него жён? – поинтересовался Филь.

Ян весомо проговорил:

– Некоторые в Новом Свете верят, что женщины опустошают душу мужчины. Она подсчитывала, сколько там осталось.

Габриэль фыркнула:

– В это верят одни сердары, вот ещё придумали! А Локони, кстати, не вернётся после Нового года, она выходит замуж за Ральфа Фэйрмона. Я даже получила приглашение на их свадьбу. Обещают, что будет страшно весело.

– Страшная свадьба – это должно быть интересно, – ухмыльнулся Филь, чувствуя, как у него деревенеет лицо. – Домового ли хоронят, ведьму ль замуж выдают!

Он ощущал слабость в ногах, язык едва подчинялся ему.

– Двумя дураками меньше в Алексе, – философски заметил Ян. Его лицо затвердело, приобретя гранитные очертания. Казалось, он с трудом держится на ногах, боясь пошевелиться.

– А Хелика не рассказывала тебе, кто был у неё в запасных номерах? – спросила Мета у Филя. – Ты с ней в прошлом году катался в одних санях.

Габриэль пылко добавила:

– Если бы я с ней каталась, я бы всё у неё разузнала!

Чувствуя, что вместо лица у него – чурка, Филь сконцентрировался на владении языком.

– Она не рассказывала, зато Палетта не умолкала так, что я всё про вас давно знаю, – произнёс он, ощущая, как его собственный голос выходит у него из затылка. – Ты, Ян, тайно влюблён в эту Хелику. Мета с прошлого года ночами напролёт льёт слёзы в подушку по Ральфу Фэйрмону Анна давно сохнет по Фристлу Бристо. Габриэль влюблена в Яна. Ну а я без ума от Палетты, Ёлки и Агусты вместе взятых.

Мета театрально рассмеялась. Ян, наклонившись вперёд, пробормотал что-то вроде «во как!». Габриэль заливисто расхохоталась. Анна, пригубив очередную чарку, вдумчиво покивала и, поставив посуду на стол, вдруг продекламировала со вкусом:

 
Отца Бруно мы спросили:
«Омовение грешно?»
А в ответ мы получили:
«Лучше пейте вы вино!
Оно разум проясняет,
Душу тоже веселит,
И любой вас бог, миряне,
С ним охотнее простит!»
 

Ян выслушал её, затем вздёрнул указательный палец:

– Да, о хозяине мы забыли! Надо бы навести здесь порядок, пока мы что-то соображаем. Филь, ты в силах помочь мне собрать стекло в углу?

Тот согласно кивнул, но сначала решил добавить себе сил и опять взялся за бутылку. Он с удивлением заметил, что значок маяка испарился с этикетки, на которой остались только лошадь с козой. Не желая поверить в то, что маяк ему показался, Филь решил провести эксперимент на тему, какие ещё видения может вызвать это вино. Он храбро опрокинул следующую чарку. Понимая, что она подействует не сразу, он отправился помогать Яну.

Тем временем девицы вступили в обсуждение, кто в Алексе состоит с кем в каких отношениях, будто демон Палетты Кассини, услыхав имя хозяйки, не замедлил в них вселиться. Филь же никак не мог понять, сколько людей в подвале. То ему казалось, что Хозеков пятеро, то, что Мета вдруг исчезла куда-то. Пропуская смешки и шёпот мимо ушей, он сказал Яну:

– Слушай, мне начинает чёрт-те что мерещиться! Это нормально? Ты уже раньше пил какие-нибудь вина? Я пока нет!

– Неудивительно, – ответил Ян, тщательно выговаривая слова. – Мы пьем практически чистый спирт, разве что с большим количеством сахара и выжимкой из каких-то ягод.

Филь порезал палец об осколок стекла. На пол закапала кровь.

– Ты сейчас всё загадишь здесь монаху, – заметила ему Анна, отвлекаясь от оживлённого разговора.

Мета, налившая себе чарку, подставила её под палец Филю. Немного выждав, тот облизнул его: кровь больше не шла.

– Смотри, не выпей это, – сказала Анна сестре. – Отдай ему, пусть он пьёт.

Она, казалось, неожиданно протрезвела.

– Почему? – спросил Филь.

– Привяжешься кровными узами, – пояснила Анна, – не разорвёшь. А разорвёшь, будут несчастья.

– Глупости это, – вяло откомментировал Ян.

– Анна, ты всегда была чрезмерно суеверна в этих вопросах, – улыбнулась Мета.

Её сестра ответила раздражённо:

– Отдай ему посудину, пусть пьёт, и пошли отсюда. А если не хочет неприятностей, то и её пусть уносит с собой!

– Это уже будет воровство, – с видимым усилием отчеканил Ян. – А это хуже кровных уз.

– Но у нас есть выход, – сказала Мета. – Я вручу ему её в дар и этим возьму грех на себя.

Анна, покачнувшись, пробормотала себе под нос:

– Тебе лучше знать, законник ты наш. Хорошие настойки у отца Бруно, прямо с ног сбивают!

Мета вздёрнула чарку, словно кубок, и метнула шальной взгляд в Филя.

– Отлично!

Быстро пригубив вина, она сказала:

– Настоящим я передаю все принадлежащие мне права, требования, преимущества и другие интересы на собственность, именуемую чаркой из-под вина, совместно со всем его содержимым, сутью, формой и материалом, с правом выпивать из неё, мыть, сушить и иначе употреблять, используя для этого любого рода приспособления, как существующие в настоящее время, так и изобретённые позднее, или без использования упомянутых приспособлений, а также передавать ранее именованную собственность третьим лицам со всем его содержимым, сутью, формой и материалом или без оных.

Анна мотнула головой, словно усталый пёс:

– Дело сделано… А теперь пошлите-ка отсюда.

Филь принял из рук Меты «кубок», выдул его и громко поставил на стол.

– А я, пожалуй, останусь здесь, – сказал Ян. – Посплю тут немного в уголке. А то ещё упаду там в снегу и замёрзну. Я утром видел – там мороз!

Он напялил на себя шапку и стал устраиваться рядом с медным чаном на полу. Девицы бросились его поднимать.

Не удержавшись на ногах, они попадали на него, Габриэль первая.

Не принимая участия в возне и хохоте, Филь в очередной раз потянулся к бутылке. Она оказалась пустой. На этикетке по-прежнему красовались лошадь с козой. Ни дерева, ни маяка на ней не было.

* * *

– Ты живой? – услышал он на следующее утро и хотел открыть глаза, но понял, что сделать это будет непросто: его голова разрывалась на части, в глаза будто насыпали песку. – Кваску не желаешь? – услышал он Яна и утвердительно помычал. – Тогда вставай! На столе его целый бочонок. Твой любимый, можжевеловый, наш конюх озаботился.

Не открывая глаз, Филь спустил ноги с кровати. Он знал, что пришла пора раскрыть веки, но не мог заставить себя сделать это.

Он попробовал нащупать бочонок, но потерпел поражение. И тут он осознал, что в его памяти зияет провал. Он ничегошеньки не помнил, что произошло после падения Габриэль на Яна в подвале отца Бруно.

– Ян, – хотел сказать он, но сумел произнести только «Я-а…».

Поняв, что без кваса не обойтись, он всё же открыл глаза. Дневной свет ударил по ним, как дубиной. Голова у Филя взвыла пуще прежнего.

– Яри-яро… – прошептал он, сжимая её руками.

Ян сжалился и налил ему квасу.

– Скажи спасибо Якобу, а то мы помёрзли бы там к утру. Он чертовски вовремя отыскал нас вчера и растащил по дормиториям.

Не особо вслушиваясь, Филь наливался квасом. С каждым следующим глотком ему становилось легче жить. Заметив, из чего пьёт, он спросил:

– А это откуда тут взялось?

– Мета вчера выкинула глупость, и теперь это твоё по законам Империи. Можешь не пробовать возвращать – ни она, ни отец Бруно твою чарку не примут.

«Дарственную» Филь помнил, но после неё зияла чернота. Разве что ещё дурацкая пропажа маяка с этикетки врезалась ему в память.

– Ян, а ты помнишь, что было после этого?

– Сразу после этого была куча мала, в которой ты не принимал участие, а потом мы стали орать песни, которые ты тоже проигнорировал, не отрывая взгляд от бутылки. Она тебя чем-то заворожила.

Филь молча кивнул.

– А что было потом?

– Потом ты очнулся и стал распевать итальянские баллады, дружески обнимая Мету за талию и время от времени вопрошая, куда она делась. Она не могла тебе ответить, потому что сама была в похожем состоянии.

Представив себе всё это, Филь залился краской до ушей. Ян, ухмыляясь, сказал:

– Не стоит беспокоиться. К тому моменту я, кажется, единственный находился там в сознании. Остальные вряд ли что вспомнят.

– А как ты это запомнил?

– А у меня имеется горький опыт злоупотребления отцовской наливкой. Тогда я здорово надрался и крепко усвоил, где проходит моя грань. Почуяв вчера знакомый вкус, я решил перед ней остановиться.

– А чего ж меня не предупредил? – воскликнул Филь с обидой.

– А мне было интересно узнать, где твой предел, – усмехнулся Ян.

Филь вздохнул и поместил у себя в голове счётчик сродни тому, которым пользовался четыре года назад в угаре торгов, считая бочки с солью, и внёс туда чёртов предел. Не больше полстакана спирта, где бы, с кем бы, когда бы он ни пил!

20

Не надо путать бесов с сатаной. Сатана – это ангел, просто он на особой работе…

Из лекции отца Бруно

На первый взгляд он выглядел как обычный человек, во всяком случае, издалека.

Ему нельзя было показываться на людях в прямом солнечном свете или глубокой ночью, он мог их сильно напугать, таково было свойство его натуры. Поэтому он давно привык действовать в сумерках. Лунный свет также подходил для его целей, но сегодняшняя ночь не будет лунной.

Пересекая опушку леса, он краем глаза следил, как солнце поглощается кронами деревьев.

Он был занят поисками владелицы перчатки, или зимней рукавицы, как ему сказали. У него ушёл год на то, чтобы распутать эту головоломку. Потом ему пришлось ждать, пока в эти места придёт лето: его тело не было приспособлено долго функционировать при температурах, когда вода превращается в лёд. Но он никуда не спешил. У него была работа, которую он должен был сделать. От малого к большому, путь впереди был длинный.

В определённом смысле это пугало его. Однако ему было не занимать терпения. Бесконечного терпения и способности просчитывать свои и чужие действия. Когда он занимался этим, в его голове вспыхивали фигурки противников. Золотые стрелы их намерений были отчётливо видны, неся на себе названия действий, а степень натяжения тетивы лука демонстрировала готовность. Он не был в этом уникален – такая способность была присуща многим из тех, кто близок ему по крови. Это и ещё неистребимое любопытство.

Что отличало его от других, это умение совладать с наибольшим множеством «противник – действие». Это началось у него с детства. Временами ему даже делалось скучно оттого, что он наперёд знал, какая последует реакция. Иногда ему хотелось встретиться лицом к лицу с тем, чьи поступки он не смог бы предугадать.

По человеческим меркам он был совсем ещё юный, не успевший потерять ни одной своей жизни. Появившись на свет в разгар эпидемии, он живо усвоил, когда стоит убегать, а когда нападать, чего опасаться и кого бояться. Слишком многие из его народа погибли тогда. Многие потом воскресли, но не всем удалось войти в новую жизнь со старыми знаниями. Он же не хотел рисковать накопленным, больно дорого оно ему досталось.

Он был среди тех, кто первым покинул заражённые земли, участвовал в последующем захвате Хальмстема, а потом долго умирал от голода в осаждённом врагом замке. С немногими уцелевшими он сбежал оттуда через спешно построенную Внутреннюю границу. Открыв для себя Старый Свет, он за несколько лет научился существовать среди людей, читать их мысли и отличать их от сердаров. Но люди быстро перестали его интересовать, в них не оказалось ничего интересного.

Он научился обращать их в бегство, вызывая в них смертельный ужас, и даже убивать. Обнаружив, что в момент смерти перед ними проходит их жизнь, он также научился извлекать из этого пользу. Именно так, волей случая, он разузнал о караване, направляющемся в Империю, дождался открытия Врат, уничтожил сопровождающего сердара, растерзал караван и почти умер сам, пройдя сквозь Врата.

Восстановив силы, он участвовал во Второй Войне, был пойман, угодил под пытки и в конце был обменян на Железную книгу. Он дал обещание вернуть книгу народу после того, как она убьёт достаточно сердаров, и время для этого настало. Но подступиться к сокровищу не было возможности: его слишком хорошо охраняли. А давно ушедший в Вечность отец, казалось, смеялся над попытками сына взять книгу грубой силой.

После болезненного поражения в день последнего Катаклизма он решил, что отныне будет действовать не силой, а умом. Его братья не согласились с ним, и он ушёл ото всех бродить и думать, ожидая подсказки судьбы. Смерть от одиночества ему не грозила: распухнув от знаний, накопленных за века, он легко пережил бы сейчас даже хальмстемскую осаду, разве что обернувшись для экономии сухим деревом вроде того, у которого сейчас стоял.

Он не мог привыкнуть к пустынности этого места, хотя провёл здесь довольно много времени, не обнаружив ни одного представителя своего народа, кроме глупой юки, растущей тут в изобилии. С каждым днём, сужая круги, он всё ближе подбирался к обширному поселению на холме.

Когда он наткнулся на деревеньку у его подножия, то поживился свиньёй из недостроенного свинарника. На следующий день он из озорства прошёлся по деревне, приняв облик местного пастуха.

Его никто не окликнул. Даже собаки не залаяли, а это означало, что время, проведённое им в Старом Свете, было потрачено не зря. Только лошади обнаружили его присутствие, тревожно заржав на задах деревни, и он поспешил удалиться.

Ведомый предчувствием, он вышел наконец туда, куда хотел. Верхушка солнечного диска успела исчезнуть за зубастой линией высокого забора вокруг места, которое его интересовало.

Где-то там, на холме, жил человек, потерявший в Запретных Землях свою рукавицу. Это была маленькая рукавица, детская или девичья. Простая, крепко сшитая, с пятью буквами, вышитыми грубыми стежками. У него ушло немало времени на то, чтобы узнать, кто мог такую носить. После чего он понял, как она туда попала.

Создатель Железной книги ушёл в Вечность в день, намеченный для всеобщего исхода, выбрав для этого худший момент: открыв проход в хальмстемское Хранилище, он рухнул замертво на его пороге от восторга, что книга сделала то, на что он рассчитывал.

Картина старческого тела, лежавшего на плитах пустого Хранилища, освещенного дьявольским блеском Сотериса, в сердце сердарской вотчины, погрузила собравшихся бежать в сумрачное настроение. Они разделились: меньшая часть вошла в Хальмстем, а большая не стала рисковать, решив пробиваться на свободу традиционным способом. В живых из них осталось в процентном отношении столько же, сколько из тех, кто атаковал Хальмстем.

Крики, доносившиеся с поля у холма, сменились общим воплем разочарования. Тонкая фигурка со всех ног понеслась к лесу, порыскала в кустах, и вдруг оттуда к полю метнулась в ужасе юка. Пережив зиму, она была безжалостно выдрана из земли, едва успев набраться сил под майским небом. Юку встретили отчаянным визгом и хохотом.

Он выступил из-за дерева, и мгновением позже девушка обернулась. Её лицо, красное от бега, обрамляли пряди светлых волос, мокрых от пота. Она уставилась на него во все глаза, затем медленным шагом направилась к нему, хотя он ничего не сделал для этого.

Это было странно для него. Он не привык к долгим людским взглядам. Когда он бывал неосторожен, от него быстро отворачивались, пугаясь. Когда он соблюдал все меры предосторожности, как сегодня, чужие взгляды скользили по нему, словно он был невидимкой.

Она сбавила шаг, затем остановилась в отдалении и крепче сжала смертельное для него оружие, которое несла в опущенной руке. Он втянул в себя воздух: девушка не пахла страхом, а значит, пока ему было нечего опасаться.

Её движения не отличались грацией, но пахла она как люди с тренированным умом. Это было плохо для него, потому что её было бессмысленно пугать. Он мог напугать даже мужественного человека, но умный и в испуге придумает небылицу, на распутывание которой он не желал тратить время. А распознать обман он мог, только если близко видел глаза собеседника, на что девушка могла не дать ему времени до того, как воспользуется жезлом. Он видел, что она завладела им не вчера по тому, как лежали её пальцы на оружейном орнаменте.

Она также пахла рукавицей, чей запах он занёс в память до того, как тот рассеялся. Это был запах юности, отчаянного безрассудства, строгого ума, хорошей доли здорового страха и немного горечи.

Он ощутил поцелуй удачи и почувствовал в себе вспышку радости, но успел подавить её до того, как она проявила себя, или думал, что успел.

Чуть отвернув голову, девушка прищурилась. Так смотрят, когда кардинально меняют представление о собеседнике.

– Кто… ты? – спросила она, наставив на него Арпонис. Она очень быстро соображала.

– Я не твой враг, – сказал он и увидел, как её губы превращаются в тонкие полоски.

Несколько дней подряд он оттачивал облик молодого симпатичного человека, как его представлял, но, увидев её реакцию, сделал ошибку и в спешке стал сглаживать черты лица. Этим он окончательно выдал себя, он сразу это понял, и теперь судьба девушки зависела от того, как она поведёт себя.

– Примечательно ты строишь фразы, крючконосый, – задумчиво протянула она, сжав жезл так, что побелели костяшки её пальцев. – Что ж, если ты не мой враг, что ты делаешь один в этих лесах? На чём ты приехал сюда?

На её вопрос нельзя было ответить без прямого указания на то, кем он является.

– Я прибыл, чтобы увидеться с тобой, – сказал он и увидел, что её губы практически исчезли.

– Это будет «зачем», а не «на чём», – поправила она угрюмо. – И что тебе понадобилось от меня?

Он отчётливо осознал, что она его больше не слушает, а занимается чем-то другим. Видимо, она просчитывала шансы остаться в живых. От её нового взгляда он собрался, взявшись за края плаща, который служил ему в качестве брони. У этой вещи – не совсем мертвой, не совсем живой – были и другие полезные функции.

– Я прибыл, чтобы узнать у тебя, где Железная книга, – проговорил он и, выведенный из себя тем, что она определённо его не слушает, добавил с угрозой: – Ты должна мне сказать, или тебе худо придётся!

Три непрошеных гостя нырнули под кроны деревьев. Один из них крикнул:

– Анна, ты куда подевалась, сейчас прозвенит колокол!

Он повернул к ним голову быстро, как змея, изготовившаяся к атаке. И тут же поднялся ветер, дунув с такой силой, что воздух заполнила целая туча сосновых иголок.

Девушка прикрыла лицо, а когда порыв стих, быстро глянула через плечо. Ему показалось, что она сейчас бросится к ним, и это упростило бы его задачу, но вместо этого она, не двигаясь с места, радостно посмотрела на него.

– Спаси меня Один, какой дурак, – произнесла она себе под нос. – Явился невесть откуда и приказания раздаёт.

– Анна, пошли! – позвали её опять. – Погода портится! Она весело произнесла, неотрывно глядя на него:

– Сейчас сюда набежит уйма народа, и от тебя останутся рожки да ножки, демон!

Она разгадала его, больше не было смысла ходить вокруг да около. Он ещё мог успеть сделать то, зачем явился, пусть ему и мешали новоявленные гости, которые неумолимо приближались. Сумерки, однако, тоже быстро опускались, делая его задачу проще.

Перед ним было четверо противников, трое из которых несли жезлы опущенными. Он прикрылся плащом до глаз и с тихим шелестом скользнул в сторону. Девушка его больше не видела, он был уверен. Белёсая вспышка её «стрелка» лишь задела его мимоходом. И тут резкий отрывистый свист разорвал тишину леса.

Не успев вонзить когти в жертву, он едва успел укрыться плащом с головой, как в него угодили разом три «стрелка», судя по вибрации плаща. Но четвёртый луч представлял собой нечто другое. Против воли он заскользил вдоль него и, выведенный из себя, прошипел, склоняясь к скуластому испуганному лицу, когда его отпустили:

– Я ранее уже предупреждал тебя, отрок, что, пользуясь «петлёй», лучше быть уверенным в том, что находится на другом её конце!

Он уже сталкивался с этим белобрысым мальчишкой давным-давно в лесу под Хальмстемом. Ума у него было немного, он медленно соображал, хотя был довольно дерзок.

Противный ребёнок, окаменев от страха, забыл про свой Арпонис, упёршись им в плащ. Пришлось силой отвести его руку в сторону. Это действие, оставшееся незаметным для остальной компании, решило их судьбу.

Мальчишка отпрыгнул, споткнулся, упал, снова вскочил на ноги и уже осмысленно выставил жезл перед собой. Глаза его были готовы выскочить из орбит. Вся компания казалась испуганной не меньше внезапным приближением к ним демона. У двоих из них пальцы легли на проклятый «треугольник». Но всё, что было нужно, он уже получил, и теперь требовалось быстро свернуть разговор, дав им понять, что он ничего не узнал.

Он развёл руки в стороны, показывая, что не собирается нападать, и подался назад. Черноволосый юноша и другая девица с благородным лицом опустили свои жезлы. Он ощутил, как у белобрысого чешется палец пустить в ход Арпонис, надо было торопиться.

Сопоставив между собой стоявших перед ним, он сказал, миролюбиво обращаясь к светловолосой девице:

– Я могу сделать тебя красивой, если скажешь, где книга. Очень красивой, я обещаю.

Она усмехнулась:

– А твоя красота будет соответствовать конкретному идеалу или только чтобы лошади не шарахались? Последнее относится к тебе, красавчик. Ты плохой метаморф, и тебе не удаётся скрыть огонь в глазах, когда ты злишься. Как можно доверять тому, кто сам не в силах привести себя в порядок?

– Иди ты лучше своей дорогой, а мы пойдём своей, – размеренно произнёс черноволосый.

– Подожди, – остановила его вторая девица. – Почему ты ищешь книгу именно здесь? – спросила она.

– Я предпринял некоторые действия, результат которых позволил мне прийти к этому логическому заключению, – ответил он скупо.

Сумерки стремительно сгущались, а опыт говорил ему, что люди не так осторожны с выражением своего лица, когда им кажется, что их никто не видит. И то, как переглянулись эти четверо, подтвердило то, что он уже знал. Оставалось покинуть эти места, не вызвав подозрения. Книга должна оставаться здесь до того дня, когда он придёт за ней.

– Какие такие действия ты успел предпринять, красавчик? – ехидно поинтересовалась у него светловолосая девица.

Он видел, что её гложет любопытство. Его выручил белобрысый дерзец.

– Можешь её не искать, – воскликнул он, – она в Хальмстеме, где всегда была! Тебе нечего здесь делать, уматывай откуда пришёл!