Текст книги "Школяр"

Демон склонил голову, удерживая себя от желания вонзить ставшие длинными когти в этого наглеца. Потом он вспомнил, что у мальчишки отважное сердце, и решил, что тот сам снесёт себе голову. Он только остро глянул на него так, что тот снова попятился.

Светловолосая девица хихикнула:

– В самом деле, займись-ка ты лучше своим носом и огнём в глазах, чтобы не пугать людей! Глядишь, когда-нибудь тебе больше повезёт!

Закрывая общение, он проговорил:

– Я никому из вас не причиню вреда, пока вы не перейдёте мне дорогу. Прощайте, люди!

Не поворачиваясь к ним спиной, он стал удаляться, чтобы не испугать их в момент, когда менее всего защищен. Его братья не простят ему, если он умрёт именно сейчас.

– Эй, а как тебя зовут? – окликнула его напоследок светловолосая девица.

– Меня зовут Набезан, – ответил он и, расправив плащ, ставший надежными крыльями, взмыл в темнеющее небо.

Минуту друзья стояли, потрясённые продемонстрированным им способом передвижения, потом Анна воскликнула, шаря глазами по опустевшему небу:

– Это был нергал, клянусь здоровьем Роланда!

– Может, и нергал, – пробормотал Ян с некоторым сомнением. – Он точно метаморф, смахивает на человека, умеет разговаривать. Вот только я не слышал, чтобы они летали.

Филь сам был не против поклясться здоровьем профессора в вопросе, в котором хоть сколько-нибудь сомневался. Последние три дня профессор Роланд как с цепи сорвался, завалив Алексу своими заданиями, и даже вытребовал, чтобы ректор отменил сегодня выходной для дополнительных занятий. Время для игры освободилось только под вечер.

– Я слышала, что некоторые умеют, – сказала Мета. – Давайте поторопимся, пока не закрыли ворота!

Анна оторвалась от созерцания небосвода и устремилась за остальными.

– Их-то не закроют, а вот нам определенно грозит Печальный карцер, – угрюмо проговорила она. – Эх, надо было спросить у Нормана, как можно оттуда улизнуть! Слышала, он один раз это проделал.

– Я думаю, мы успеем на перекличку, – сказал Ян. – А в карцере всё равно нет свободных мест. И удачи тебе поймать Нормана: он как сбежал из поезда под Кейплигом, так его до сих пор никто не видел.

Филь воскликнул обиженно:

– Ещё немного, и мы будем везде ходить под конвоем!

В последнюю неделю мая на Алексу обрушилась настоящая диктатура. Ректор стал появляться только на своих занятиях, профессура ходила непривычно суровая, а учеников лишили последних свобод. Нарушителей немедленно отправляли в Печальный карцер, который быстро заполнился.

Завтрак, обед и ужин теперь начинались с поголовной переклички, и горе было тому, кто на неё опаздывал. Количество солдат тоже прибавилось. По школе ходили упорные слухи, что на смену им из столицы движется целый легион. Чем были вызваны перемены, никто не знал. Почтовое сообщение с городами Империи разладилось, а последние полученные учениками письма, которым хоть сколько-то можно было доверять, доказывали, что император сошёл с ума и заперт в Кейплигском замке. В сравнении с этими новостями посещение Алексы нергалом, забредшим сюда в поисках зловещей книги, выглядело неважным.

– Надо сообщить ректору о нергале, – сказал Ян, взбираясь по склону холма. – Не каждый день представитель самого умного вида демонов наведывается в наши места. Может, ректор озаботится этим и даст нам хоть немного вздохнуть.

– Сообщим, конечно, – подтвердила Мета. – Филь, а откуда этот демон знает тебя?

– Я столкнулся с ним как-то лоб в лоб четыре года назад, – ответил Филь. – Я тогда принял его за сердара. Потом он пытался добраться до меня при разрушении Хальмстема, но у него ничего не вышло.

– Про Железную книгу он не узнал, это самое главное, – сказала Анна, благосклонно кивая двум стражникам у ворот.

Филь погрузился в раздумья, надо ли рассказывать о том, что демон умудрился коснуться его своей мерзкой лапой, и о посетившем его тошнотворном ощущении, что в голове у него открылся кошмарный чёрный глаз, прочитавший его самые тайные мысли. Потом решил, что не стоит.

Солдаты с облегчением улыбнулись, что не придётся искать учеников в ночном лесу, и затворили за ними тяжёлые ворота.

21

Отчаянные ситуации требуют отчаянных решений.

Можно сколь угодно винить императора Флава за его отказ рисковать профессурой, но найденное им в панике решение оправдало себя. Пусть для этого, как мы знаем, ему пришлось собственноручно переписать закон…

«История Второй Империи», 19-е издание, Анастасийская Центральная библиотека

На следующее утро Филь встал с первыми лучами солнца, предвкушая славный денёк без занудливых лекций по морали и праву. Они проведут его в лаборатории естествознания, и даже Роланд не сумеет это отменить. Профессор Лонерган уезжал по делам и был вынужден перенести свой экзамен на месяц раньше.

Экзамен не беспокоил Филя. Отгадывать изощрённые загадки вроде прошлогодних им не придётся, а остальное они с Яном знали лучше всех. С Нового года не вылезая из Первой лаборатории, они полностью осилили то, что требовалось, а ещё умудрились найти удобную замену огниву благодаря новой субстанции, которую профессор Лонерган выложил на стол в первый день занятий после зимних каникул.

– Тяжело пришлось? – участливо поинтересовался он у Филя, который сунулся рассмотреть два фиала тёмного стекла с плотно притёртой пробкой.

Вместе с ним к фиалам склонился весь класс.

За прошедший год группа естествознания значительно поредела. Многие, не найдя общий язык с профессором, покинули её после первого года, а с уходом Ральфа Фэйрмона их осталось восемь человек. В лаборатории больше не было тесно и никто не толкался плечами.

Филь догадался, что профессор спрашивает о прошедших каникулах, которые обернулись каторгой для Хозеков и Фе. После завершения работы каждый из них ходил теперь по библиотеке на цыпочках.

– Тяжело, – признал он и, припомнив бодрые речи Лонергана, что это под силу одному, буркнул: – А вы откуда знаете?

– Потому что я не обнаружил следов твоего пребывания в моей лаборатории, – с усмешкой ответил профессор и отвесил подзатыльник Лофтусу-Ляпсусу, который потянулся рукой к фиалам. – Не трогай, если не желаешь отравиться или сгореть! Я ещё не рассказал, что это такое!

Сконфуженный Ляпсус в испуге отшатнулся от стола. Остальные уважительно уставились на фиалы.

Профессор пояснил:

– Это полученное из костей вещество самовоспламеняется на воздухе и светится в темноте. Его открыл некий Алхид Бехиль в Старом Свете около ста лет назад, перегоняя мочу с глиной и известью. Он назвал его «эскарбукль». Это дорогое вещество, а также ядовитое. Нам придётся найти способ связать его в нечто не столь разрушительное, чтобы потом уже работать с его производной, ибо я не желаю, чтобы ваши светящиеся скелеты посещали меня во сне. Итак, кто из вас не боится этим заняться?

Большинство, судя по их потрясённому виду, считало, что это как раз очень страшно. Николас Дафти обратил на профессора взор, полный неприкрытого ужаса, а Ляпсус не отрывал глаз от фиалов.

Профессор оглядел сидящих у стола и повернулся носом к прошлогодним создателям огненного шнура. Филю, Яну и Тому оставалось лишь согласно кивнуть.

– Что ж, значит, как всегда, Хозек, Фе и Рафтер, – не удивляясь, сказал профессор. – Я предлагаю подойти к решению задачи систематически. Вы накидаете мне с полета способов получения различных солей эскарбукля. Хозек опишет их на бумаге, я вычеркну лишнее. Получив от меня требуемое оборудование, вы, следуя списку, проведёте эксперименты и отразите их результаты в рапорте, который я жду от вас не позднее конца апреля. Остальные станут играться в обычные куклы.

– В какие именно? – заинтересовался Ляпсус.

– Вы будете изготавливать оборудование. Нам понадобится около десятка безвоздушных шаров Герике и хотя бы два атмосферных насоса, чтобы безопасно работать с этим веществом.

– Это же адова работа! – перебил его возмущённый Николас.

– Добро пожаловать в мой мир, – сухо парировал профессор. – Но не волнуйтесь, Дафти: изготовите мне работающие насосы и можете считать, что экзамен вы сдали. А сегодня, если ещё что-то помните, я предлагаю вам рассказать, как вы это станете делать.

И работа завертелась. Не прошло трёх месяцев, как эскарбукль сдался под массированной атакой: требуемая соль была получена. Она воспламенялась от трения, но не разлагалась на воздухе и была не ядовита. Последнее доказал профессор Лонерган, подмешав её в сыр и скормив его мышке, которую, в свою очередь, скормил конюшенной кошке.

Второй фиал он уже лично превратил в соль по тому же рецепту, прокалив четыре части эскарбукля с тремя частями серы без доступа воздуха. Затем переслал соль императору для дальнейших исследований.

Из оставшихся без дела стеклянных трубок и шаров Николас Дафти наделал маленьких фонтанчиков. Он стал приторговывать ими, но дела у него шли плохо, пока Филь не посоветовал ему назвать изделие «Родник Страсти» и переключиться на покупательниц, благо, что весна стояла на пороге. После чего дела у Николаса наладились, а Филь стал получать от него десять процентов с прибыли, хотя Николас крайне неохотно делился добычей.

С приходом весны на Филя снова навалилась лихорадка, но в этот раз он был настороже. Едва его взгляд стал задерживаться на всех без разбору девицах, а на лекциях участились приступы глухоты, он отказался поднимать глаза на кого бы то ни было и передвигался теперь как бирюк, уткнувшись взглядом в землю. Он решил, что пусть лучше сойдёт за сумасшедшего, чем потеряет голову, как в прошлом году.

После занятий он прятался теперь в Первую лабораторию, куда эскарбуклевой троице был всегда открыт доступ, на пару с Яном, которого это очень забавляло. Ян наградил Филя прозвищем Монах-кладоискатель и временами подначивал его, но, восхищаясь его упрямством, верно следовал за ним.

С Габриэль тоже, казалось, что-то случилось. Филь стал натыкаться на неё в самых неожиданных уголках. Один раз она пристала к нему прямо под дверями лаборатории естествознания с вопросом, как лучше закончить письмо к юноше, в которого она влюблена. Торопясь на занятия, Филь предложил ей вариант: «С вечным поцелуем, Габриэль Фе, подруга суровых времён». Она на него жестоко обиделась за это.

К маю Филю немного полегчало. Его кровь больше не вскипала от мимолётно брошенного на него девичьего взгляда, да и глухота уже не настигала его в самое неподходящее время. А когда к Алексе подступило лето, они с Яном сделались обладателями значительной суммы денег.

Занятия в тишине Первой лаборатории забирали меньше времени, чем в дормитории, и его избыток друзья посвящали забаве: смешиванию всего подряд, что могло гореть или взрываться, а потом проверяли, что получилось. В ход шли уцелевшие остатки веществ от прошлогодних экспериментов плюс новые, которые не уставал придумывать Филь.

Так была найдена сатанинская смесь, которая, будучи подожжённой с помощью огненного шнура, разнесла в клочки стол в лаборатории, вынесла окно на улицу и сорвала дверь с петель.

Удивлённые невероятной силой, испуганные друзья в тревоге поджидали профессора, который не мог пропустить такой взрыв мимо ушей.

Выслушав их, он сухо поинтересовался:

– Я так понимаю, что у вас хватило ума ждать снаружи, пока догорит шнур? Пальцы, уши, глаза целы? Весовой состав смеси записали перед тем, как поджигать?

Ослеплённые и оглушённые друзья утвердительно кивнули и отдали клочок обугленной бумаги. На этом разговор был исчерпан. А ночью Алексу потряс оглушительный грохот.

Вылетев на улицу, полуодетые ученики с оторопелой профессурой обнаружили на месте старой кузни дымящиеся развалины, от которых, сияя как новенький империал, широким шагом вышагивал профессор Лонерган. Подойдя к ученикам, он поцеловал в лоб Филя с Яном, затем обернулся к растерянному профессору Иллуги:

– Ректор, мне нужен ваш сокол!

Через неделю два поджигателя получили с почтой из столицы кошель с двадцатью свежеотчеканенными империалами.

Заглянув в него, Ян произнёс восторженно:

– Яри-яро, Филь, если твои приступы весеннего гона приносят такие деньги, тебе стоит переселиться туда, где вечная весна!

Однако его другу было не до шуток. Известность, которую они с Яном получили после изобретения сатанинской смеси, названной профессором Лонерганом «эксплоз», приковала к ним внимание девиц не хуже, чем прошлогодняя осада мельницы, как только Алекса узнала о награде. В другое время Филь обрадовался бы тому, что сделал что-то полезное, заработал кучу денег и в придачу получил признание, но только не весной. Он ужасно не хотел опять превращаться в барана на верёвочке.

А дело к этому двигалось. Изящные лодыжки Меты, попавшиеся ему на глаза у развалин кузни, завладели его сердцем и воображением. И совсем не помогало то, что он жил в одной комнате с её братом, который, казалось, тихо развлекается при виде друга, сражавшегося со свалившейся на него бедой.

Ян не мучил Филя расспросами и только однажды поинтересовался:

– Кто на этот раз?

Проворочавшись ночь, невыспавшийся Филь без труда проигнорировал вопрос.

Когда новость о расщедрившемся императоре достигла ушей учеников, друзей встретил в трапезной одобрительный гул. Многие повскакали с мест. Особенно старались девицы, которые восторженно ели глазами героев дня. Яну это было как с гуся вода, он лишь благосклонно принимал поздравления.

– Чего они вдруг так оживились? – пробормотал Филь, направляясь к своему месту. – Прямо как лошади, которых я напоил Успокоителем.

Он мельком глянул на Мету за соседним столом. Он думал, что это будет безопасно, потому что измученная учёбой девушка в конце года напоминала бледную моль. Но именно сегодня она выглядела необычно оживлённой, румяной и свежей, как утренняя заря.

Она улыбнулась ему так, что он споткнулся и чуть не упал, удержавшись на ногах благодаря Яну, который схватил его за воротник. Сев за стол, Филь сжал ладонями лицо, которое горело огнём.

«Яри-яро, всё пропало!» – чуть не завыл он от отчаяния.

Всё его существо стремилось к Мете, сердце бешено стучало в груди. Заглотив то, что лежало перед ним на тарелке, он вылетел из трапезной освежиться. Он не мог понять, как это было возможно – не в состоянии думать ни о чём, кроме прелестного образа. Будто ему отрубили голову, а вместо неё приставили… что именно, он не успел додумать.

– Дорогой друг, я больше не в силах на это смотреть, – озабоченно проговорил Ян, появляясь за его спиной на пороге.

Филь затравленно оглянулся.

«Тебя мне только не хватало!» – чуть не рыкнул он и, сбежав с крыльца, молча зашагал в дормиторий. В его душе царил мрак, и яркий солнечный день был не в силах его разогнать.

– Правильно, давай пройдёмся, – сказал Ян как ни в чём не бывало. – Должен признать, наблюдение за тобой поначалу доставляло мне удовольствие, но сейчас твои переживания начинают меня тяготить.

Не останавливаясь, Филь огрызнулся:

– Какие переживания? Ничего я не переживаю!

– Те, которые написаны у тебя на лбу крупным почерком, – не смутился Ян. – Твои мучения пробудили во мне спящее до сих пор милосердие.

Филь резко остановился у Сигнальной башни, словно налетел на стену.

– Что там написано? – поворачиваясь, спросил он встревоженно. – Что, это всем видно?

– Можешь не сомневаться, – ответил Ян, ухмыляясь.

Кровь бросилась Филю в лицо, стыд и паника охватили его с головы до пят. Он припустил было бежать, но осознал, что бежать нужно из Алексы. Тогда, набравшись духу, он отважно взглянул на друга, который сразу посерьёзнел. Филь решил, что побьёт его, если тот позволит себе улыбнуться, и заранее сжал кулаки.

– Я влюблён в Мету, – выпалил он. – И я хочу на ней жениться!

Он мысленно зажмурился. Ян поморгал, переваривая новость.

– Что ж, – сказал он, будто речь шла о чём-то обыденном, – представив на минуту, что моя сестра сошла с ума и согласилась, я спрошу: жить вы будете, конечно, в Хальмстеме, в той каморке без окна, где ты обычно останавливаешься?

На его лице не было и тени улыбки, голос был издевательский.

– Окно там уже прорублено, – пуще прежнего покраснел Филь, обидевшись за любимую комнату. – А будешь издеваться, я в самом деле женюсь на ней и увезу её туда!

Кашлянув, словно у него запершило в горле, Ян покладисто произнёс:

– Хорошо, в твоей каморке с единственным окном… Вставать по сигналу, как в Алексе, есть по расписанию и покидать замок по разрешению. Так может, вам не стоит уезжать? Всё это уже имеется здесь, а в качестве каморки можно использовать Первую лабораторию, вот только вставить там окно. И заживёте на капитал в десять империалов плюс четырнадцать аспров, которые ты получил с Дафти, и ещё пять, которые он зажал. Живя здесь, вы ещё и сэкономите, ведь одно дело, когда до ближайшего общества можно добраться засветло, пусть по заражённым демонами местам, и совсем другое, когда на это уходит пять дней пути. Ни балов, ни приёмов, и Якоб в качестве няньки.

Его невозмутимость охладила Филя. Он вспомнил, что у них через четверть часа занятия с профессором Иллуги.

– Ладно, пошли лучше соберём тетради, а то опоздаем, – пробормотал он и заторопился к дормиторию. – А Хальмстем, что ж, может, он кому не нравится, только я знаю, что он мне по душе!

Он бросил взгляд на Яна – тот по-прежнему сохранял серьёзное выражение лица.

– Я знаю вкусы сестры, так что забудь ты о Хальмстеме, – сказал Ян. – К тому же у тебя нет ни особой красоты, ни манер. Если тебе удастся усвоить нормы поведения, принятые в приличном обществе, и победить свою привычку есть, словно это твой последний день на земле, ты ей, возможно, понравишься, но точно не сегодня.

В комнате, сунув тетради за пояс, Филь заметил упрямо:

– Научиться есть прилично, как ты говоришь, это не беда, научусь!

Ян вздохнул и продолжил:

– Мой друг, ты путаешь визит с переездом. Ты думаешь, что если мои сестры не жалуются на жизнь в Алексе, то она их в целом устраивает. Ничего не может быть дальше от правды! К твоему сведению, в Меноне они спят не на матрацах из соломы, но на перинах из гусиного пуха толщиной в две ладони у Анны и две с четвертью у Меты, потому что на других они не высыпаются. Иначе им будет или слишком мягко, или очень жёстко. Постельное бельё, которое, уверен, ты оценил по достоинству, они заказывают у единственного в Империи мастерового, умеющего плести хлопковую нить в ткань, скользкую на ощупь и одновременно тёплую и прохладную. Они также любят принимать горячие ванны с лавандой перед сном, и никто не рискнёт без нужды лишать их этого удовольствия, включая нашего отца. Твои десять империалов улетят на наряды в первый же бальный сезон, а твоего Хальмстема, даже если ты умудришься загнать его втридорога, едва хватит на пять лет. В Империи не наберётся дюжины мужчин, которые в силах содержать моих сестёр так, как они привыкли. А если они это не получат, они превратят любую жизнь в ад. Поверь мне, они хорошо владеют этим искусством!

Выйдя на нагретое солнцем крыльцо, Филь задумался.

– Ян, это что же, мне придётся стать богаче императора? – спросил он, уцепив суть.

Он начал подсчитывать, как это провернуть, и был очень рад, что к нему вернулась способность соображать. Правда, он не имел представления о размере личного состояния Флава, но был уверен, что способен его заработать.

– Хуже! Тебе придётся стать богаче нашего отца.

Филь поскучнел: эта задача была труднее. Но рассудительные речи друга успели разогнать тучи в его душе и настроили на деловой лад. Улыбнись ему сейчас хоть сто красавиц, они не вернули бы его в тот кошмар, в котором он пребывал десять минут назад. Оглядев залитую весенним солнцем Башенную площадь, он оглушительно чихнул, и ему сделалось удивительно легко на душе.

– Что ж, посмотрим, что тут можно сделать! – подмигнул он Яну и пустился с ним бежать, догоняя остальных, давно обогнавших их школяров.

Последующие дни Николас Дафти неустанно следовал за обоими героями по пятам, умоляя их изобрести ещё что-нибудь, в чём он тоже мог бы принять участие. Спасения от него не было даже в покалеченной Первой лаборатории.

Тем временем между Габриэль и Анной опять назревала вражда. Габриэль надумала, как отомстить Анне за свои косы, и на одной из тренировок в Юку сбегала в лес, нарисовала мелом на чёрном шаре страшную оскаленную морду, а потом запулила им в Анну, которая пришла посмотреть на игру.

Анну едва не хватил кондрашка, когда она увидела несущийся на неё череп. Придя в себя, она полезла в драку. В результате обе девицы оказались в колодце и вроде помирились, но Анна с тех пор стала регулярно ходить на тренировки, где то и дело вызывалась сбегать за юкой. Её намерения были шиты белыми нитками.

В день, когда Алексу навестил нергал, ей удалось отыскать созревшую юку и нарисовать на ней достаточно страшную морду. Но попала она не в Габриэль, а в Николаса Дафти, от страха плюхнувшегося на задницу, а потом икавшего на весь дормиторий до поздней ночи.

Бедному Николасу не удалось выспаться, и утром дня экзамена по естествознанию он отчаянно зевал. Зато Филь чувствовал себя отлично. Ян, судя по его виду, тоже. Группа Лонергана медленно подтягивалась к Сигнальной башне, чтобы оттуда вместе пойти на экзамен.

– Дафти, – поморщившись, сказал Ян, – ты порядочно надоел мне своими зевками. Сейчас я тебя разбужу: ты когда отдашь Фе деньги, которые задолжал?

Взъерошенный, как воробей, Николас вытаращился на него посередине зевка и возмущённо воскликнул:

– Совесть надо иметь, Хозек, требовать с меня несчастные пять аспров с тем золотом в кармане, которое вы получили!

Ян нахмурился:

– То есть ты считаешь, что это прилично оставаться в долгу? Должен заметить, ты чертовски великодушен!

– Считаю, – горячо проговорил Николас. – Что вы, собственно, такого сделали, чтобы огрести кучу золота? Лабораторию взорвали, только и всего! Больше вам ничего не пришлось делать!

Филь не встревал в разговор, потому что успел понять: где на Дафти сядешь, там и слезешь. Ян, поразмыслив, тоже махнул рукой.

– Я бы не торопился с выводами, имея дело с вельможами вроде нашего императора, – проговорил он, обращаясь к Филю. – Боюсь, аукнется нам ещё это золото. Вот, например, сейчас мне очень не нравится стук этих копыт!

От ворот Алексы вдоль улицы Колодников кто-то скакал к площади. Скакал не один, судя по тяжёлому дробному топоту, от которого Филю стало нехорошо. Школяры, торопившиеся из трапезной на занятия, останавливались посмотреть, кого это несёт сюда. Очень быстро они запрудили всю площадь.

Вдруг толпа бросилась в стороны, освобождая дорогу. Оторопевшего Филя вмяли в стену башни.

На площадь вкатилась Почтовая кибитка, запряжённая четвёркой лошадей цугом. На её крыше были привязаны три запасных колеса, одно из них с лопнувшим ободом. Лошади, размеру которых Филь не уставал поражаться, выглядели сильно усталыми.

Одна из них громко заржала, и из конюшни ей ответил ржанием Ветер, сильно подросший за последнее время. Позади кибитки в уздечках, связанных попарно, стояли ещё четверо лошадей. Эти выглядели посвежее.

Ян сказал Филю на ухо:

– Ты представляешь, в какие деньги обойдётся кому-то эта поездка?

Из кибитки выскочили три всадника Почтовой гильдии. Следом вылез наголо стриженный военный лет пятидесяти с серой щетиной на мрачном лице. Он не сразу сумел выпрямиться. Филь уставился на него, не понимая, зачем кому-то посылать в Алексу сержанта Коди из Хальмстема.

Почтовые принялись распрягать усталых лошадей, уводя их на конюшню, и запрягать свежих. Им суетливо помогал Якоб, не веря своим глазам при виде такого богатства. Сержант Коди огляделся и, безошибочно выделив в столпотворении ректора, подошёл к нему. За гулом голосов было невозможно разобрать, о чём они говорят.

Ректор на секунду смежил веки. Стоявший рядом Схизматик спрятал лицо в ладонях. Мадам Багила ахнула и прикрыла рот рукой, а профессор Лонерган поправил ворот рубахи, словно ему стало трудно дышать. Вздёрнув подбородок, он сделался, как никогда, похожим на обозлённого грифа. Отец Бруно сжал руки на груди и, опустив взгляд долу, забормотал молитву. Профессор Роланд поспешил уйти.

Поведение учителей оборвало разговоры школяров. На площадь опустилась тишина, нарушаемая фырканьем лошадей и звяканьем уздечек.

Сержант достал бумагу с красной печатью, которую ректор пробежал глазами, а потом немедленно принялся выискивать кого-то в толпе, крутя головой. Все подались в стороны: было видно, что дело не терпит отлагательств. Наконец ректор заметил Филя.

– Не мог бы ты подойти ко мне, голубчик? – печально произнёс он.

Филь выбрался из-за спин школяров и приблизился, чуя недоброе.

– Это тебе, – вручил ему ректор бумагу с печатью.

На ней было каллиграфически выписано: «Срочное Императорское Требование». Ниже шёл рукописный текст: «Почтовой гильдии поручается немедленно забрать из Лаборатории «Алекса» школяра по имени Филь Фе плюс один человек и доставить к Бассанской линии обороны». Внизу листа стояло вчерашнее число и знакомая закорючка господина Клемента.

Ничегошеньки не понимая, Филь захлопал глазами.

– Какой обороны? Какой второй человек? – спросил он, переводя растерянный взгляд с профессора Иллуги на сержанта.

– В Империи несчастье, – ответил ему ректор, – мы не хотели тревожить вас раньше времени. Шесть дней назад к нам вторгся враг через Внешнюю границу, а прошлой ночью пал Хальмстем. Наша армия отходит к Бассану.

По площади прокатилась волна шёпота. Те, кто расслышал новость, передавали её дальше. Многие привставали на цыпочки, чтобы лучше видеть, что происходит.

– А Кейплиг? – поражённый ужасом, воскликнул Филь. Ему доводилось слышать в детстве, что творит чужая армия с побеждёнными.

Шёпот нарастал, напоминая жужжание рассерженных пчёл.

– Кейплиг в осаде, – сказал ректор. – Там обороной командует император. В Бассане – господин Клемент.

Толпа подалась ближе и застыла в напряжённом волнении. Филь заметил в ней Габриэль, Анну, Мету и присоединившегося к ним Яна. Лица Хозеков были белее снега.

Сердце Филя сжалось от боли: «Менона!» Он подумал, что от Катаоки тоже должны были остаться рожки да ножки.

– Кого берёшь с собой? – хмуро спросил его сержант.

– Для чего? – спросил Филь в свою очередь.

Он не понимал, кому он нужен в Бассане в гуще войны, и отчаянно не желал туда ехать. Пусть воюют те, кто получает с этого прибыль. Война всегда приносит прибыль одной из сторон, а он даже не солдат.

– У тебя в руке приказ о твоей мобилизации, – ответил сержант. – А я здесь для того, чтобы привести его в исполнение.

Филю сделалось дурно, но тут он с облегчением услышал возглас возмущённой Меты:

– Сержант, ему только пятнадцать, вы не имеете права!

– Имперское требование, – кратко ответил тот, не вдаваясь в детали.

– Оно применимо к юношам старше шестнадцати, – настаивала Мета.

– Господин Клемент изменил закон с разрешения императора, – сухо ответил сержант.

Девушка спала с лица.

«Проклятый Клемент добрался всё-таки до меня, – подумал Филь с горечью. – Теперь меня убьют, а он только обрадуется. Эх, влип я за десять империалов… Не напомни я ему о себе, ничего бы этого не случилось!»

Ему стало так обидно, что он чуть не заплакал от жалости к себе. Никакое золото не защитит его теперь от поездки, а там его бросят в мясорубку, и на этом его жизнь кончится. Ему даже не на кого будет там рассчитывать, ведь он будет совершенно один.

Филь с надеждой глянул на старенького сержанта:

– А кого мне можно взять с собой?

– На кого покажешь, того и мобилизую, – с недоброй ухмылкой ответил сержант.

Сгорающий от любопытства, торчавший в передних рядах Николас Дафти попятился, споткнулся и скрылся из глаз. За ним попятились остальные – никому не хотелось сложить голову по воле Филя. Вокруг учителей образовалось пустое пространство. На месте остались стоять только Хозеки и Габриэль. Судя по блуждающему взгляду, она пребывала в том же замешательстве, что и Филь.

Пожав плечами, Ян шагнул вперёд. Распахнув испуганные глазищи, Габриэль пискнула и дёрнулась следом, но была осажена сестрами Хозек, которые схватили её за руки.

– Охолони, – донеслось до Филя рассерженное шипение Меты. – Это его выбор!

– Сержант, делайте своё дело, – сказал Ян и подставил правое плечо, к которому старый вояка приложил короткий меч.

– Волей императора лишаю тебя гражданских свобод и повелеваю следовать за мной для передачи твоему командиру…

Затем он проделал то же с Филем, у которого немного полегчало на душе оттого, что его друг поедет с ним.

Ректор погладил его по голове, как маленького.

– Поезжай, мой мальчик, – сказал он. – И веди себя там хорошо.

Сержант не дал им больше времени – друзья ощутили на себе армейскую хватку, когда он подтолкнул их в спину к кибитке:

– А теперь вперёд, нам ещё до ночи скакать в этом чёртовом комоде!

– Прямо так? – удивился Ян, показав на ученическую одежду.

– А какая разница, там вас всё одно переоденут.

– Что ж, в таком случае в самом деле нет смысла время терять.

Помахав на прощание сестрам, Ян двинулся к лошадям. Филь подумал, что надо помахать Габриэль, и обернулся. В глазах сестры стояли слёзы такого размера, что каждой можно было наполнить чарку для вина. Лицо её сделалось угрожающе красного цвета. В следующее мгновение она некрасиво раззявила рот и заревела. Последний раз она так плакала позапрошлой зимой.

Алекса, за малым исключением, ещё не слышала её настоящего плача, и все бросились её утешать. Филь заторопился к экипажу.

– Друг мой, я сгораю от желания узнать, что за дело придумал для тебя господин секретарь, – прошептал Ян, умащиваясь на жёсткой скамье в кибитке. – Ты сам-то как считаешь?

– Да, а ведь верно, как я об этом не подумал, – встрепенулся Филь. – Ну ничего, приедем – узнаем! А кто будет наш командир? – спросил он у сержанта, усевшегося напротив.

Место на козлах занял одинокий почтовой. Двое других, судя по всему, оставались в Алексе, чтобы облегчить повозку.

– Ирений Вайларк, – ответил сержант и закрыл дверь.

Филь не поверил ушам. От охватившей его радости у него даже навернулись слёзы на глаза.

«Ирений!» – прошептал он и расцвёл в широченной, до ушей, улыбке.

С козел раздался отрывистый, режущий уши разбойничий свист, и кибитка покатилась по улице Стражников к воротам, набирая скорость.