Текст книги "Школяр"

– А ты лучше помалкивай, – сказала ему Анна.

Она отлипла от брата, её взгляд больше не был безумным. Не чувствуя вины за собой, Филь дёрнул плечом. В конце концов, не скачи они так быстро, они бы не удрали от волков. И кажется, вовремя, потому что бег лошадей замедлялся с каждой минутой.

Огромные ворота всё ещё стояли распахнутые. Рядом с ними переминался с ноги на ногу одинокий солдат. Завидев, в каком состоянии карета, он свистнул, и на его свист из-за ворот выбежал второй.

– Закрывайте, ребятушки, – сказал Якоб, когда карета проезжала мимо. – Больше никого не будет!

Габриэль, обернувшись, спросила слабым голосом:

– Якоб, а у кого ключи от Первой Медицинской? Нам нужно там остановиться.

– У меня, однако, – сказал конюх. – Проффессор Иллуги отдал мне все ключи.

– Якоб, – сказал Ян, – ты нас не жди. Поверь на слово, эти лошади скоро упадут и заснут крепким сном, так что отведи-ка ты их сразу на конюшню.

В лаборатории Габриэль несколько оживилась. Бывая здесь чаще других, она пошуровала по шкафам и выставила на пустой стол две бутылочки тёмного стекла и моток коричневой ленты.

– Дай руку, – сказала она Яну.

Оторвав от ленты кусок, она смочила его одной из бутылочек. Резкий запах заполнил собой лабораторию. Едва лента коснулась пострадавшей руки, Ян зашипел от боли. Габриэль замерла в ожидании.

– Давай дальше, – подбодрил он. – Мало ли что было на зубах этих зверей.

Очистив ладонь от засохшей крови, Габриэль сказала:

– Здесь только в одном месте прокушена мягкая часть, остальное просто глубокие царапины.

Щедро намочив остаток ленты из второй бутылки, она весьма умело обмотала его ладонь. Все, кто был в лаборатории, скривились от неприятного запаха. Филь распознал лекарство: точно такой вонючей лентой были обмотаны его руки три с половиной года назад, когда он очнулся в Хальмстеме наутро после лютого шторма.

– С тобой всё. Кто следующий? – Габриэль посмотрела на Анну, чей плащ свисал спереди рваными лохмотьями.

– Не стоит беспокоиться обо мне, со мной всё хорошо, – невежливо ответила Анна. – Проверь-ка лучше Мету!

– Я в порядке, – тихо сказала её сестра, глядя в пол.

– На мне тоже ни царапины, – доложил Филь, не дожидаясь вопроса.

От сумасшедшей скачки лицо Меты заливал яркий румянец. Длинные опущенные ресницы бросали густые тени на пылающие щёки. Она время от времени взглядывала на Анну будто её что-то тревожило, но так, чтобы та этого не заметила. Выходя на улицу, она придержала Филя за рукав.

На Алексу опускались сумерки. Сыпавший с утра снег перестал, но его успело навалить по колено. Пустынные улицы с чёрными окнами домов нагоняли тоску.

– Голдарн! – выругалась Анна, пробивая себе дорогу в снегу. – Да что же мы будем здесь делать все эти три недели?

Филя посетила та же мысль, но он вовремя прикусил язык, заметив, что Мета нахмурилась.

– Филь, обещай, пожалуйста, – тихо сказала она, следуя за остальными в некотором отдалении, – что ты придумаешь, чем нам заняться.

Он чуть не споткнулся, ошалело уставившись на неё.

– Провалиться мне на месте, ты про уроки говоришь? Потому что тут больше нечего делать, мы в западне. Могу обещать, что сначала отосплюсь за весь семестр, а там поглядим.

Она помотала головой:

– Я беспокоюсь об Анне!

Филь отметил про себя, что в лаборатории он не ошибся, и загорелся узнать, в чём дело.

– Мета, не валяй дурака, выкладывай всё сразу!

Она вздохнула и, взяв его руку, вперила в него прямой бесхитростный взгляд.

– Вы с ней похожи, вы оба не любите скуку, только у тебя талант находить себе занятия. Когда она скучает, она злится. А ей нельзя этого делать, она теряет голову. Это перешло к ней от нашего отца. Так что, обещаешь?

Мета стояла к нему так близко, что Филь вдруг, без малейшего всплеска, булькнул и с головой утонул в её зелёных глазах. Пока он шёл ко дну, Ёлка испарилась из его сердца, не оставив по себе воспоминаний. Вынырнув, Филь хватанул воздуху и сбивчиво произнёс, стараясь скрыть, что с ним только что произошло:

– Ну, раз ты просишь, обещаю. Только смотри, если тебе не понравится, сама будешь виновата!

Она радостно улыбнулась и потащила его за собой, догоняя ушедших вперёд. Процессия сделала короткую остановку на Башенной площади для обсуждения, стоит им отправиться по дормиториям или для начала поискать чего-нибудь съедобного в трапезной.

Победила трапезная. В ней было пусто, сумрачно и холодно, как во всей Алексе. Масляная лампа, стоявшая на одном из столов, освещала сиротливую горбушку хлеба и ополовиненный кем-то чан с квашеной капустой. В капусте посверкивали кристаллики льда.

Якоб выскочил из кухни, держа в руках другой чан.

– Э, а я вас уже заждался! Доброго нет, только постное, но ничего, завтра из деревни приволоку, всё одно солдат кормить. А пока я вам тюри накрошил с луком, капусты туда покидаете – и будет вам ужин! – Он убежал обратно.

Сев за стол, Анна сдёрнула шапку и повела носом в сторону тюри.

– М-да… Не достигнув желаемого, сделаем вид, что желали достигнутого. Сегодня в дормиториях будет смердеть. Где наши ложки, Якоб? – шевеля пальцами, крикнула она в сторону кухни. – И сделай нам, пожалуйста, баню, а то от нас несёт потом, как от твоих лошадей!

Едва все расселись, Якоб выбежал из кухни с подносом ложек, вилок и ножей.

– Баня будет, – заверил он, – а лошадки впрямь заснули, едва я их завёл. Спят так, что храпят, аж всех кошек перепугали. Завтра я их возьму и с мужичками привезу ваши сундуки, не беспокойтесь, и ту стаю мы проредим, нечего им тут шастать. Хорошие лошадки, бегут хорошо и волков не боятся!

Мета, сидя напротив сестры, склонилась вперёд и сказала:

– У тебя кровь под ногтями, иди сполосни.

– Моя или волчья? – Разглядывая ногти, Анна пошла на кухню.

Якоб тоже хотел вернуться туда, но Ян вскочил с места и силой усадил его на скамью:

– Нет уж, приятель, сегодня ты сидишь с нами, вместе шкуру спасали. Бери ложку!

– Дык… Я… Непривычно как-то, – покраснел конюх, но было видно, что он крайне польщён.

Притулившись на скамье рядом с Филем, Габриэль сидела неподвижно, глядя прямо перед собой. От её вида ему сделалось не по себе. Ему казалось, что все смотрят на неё, и он спросил первое, что пришло в голову:

– А Анна… она часто такая бывает?

Мета стрельнула в него глазами, отчего его сердце подпрыгнуло к горлу.

– Её надо всего лишь не доводить до этого!

– Она просто рассердилась, – смущённо пробормотал Якоб. Габриэль не мигая уставилась на умытую, с чистыми руками Анну, шагавшую к столу в лохмотьях плаща, сквозь прорехи которого проглядывало верхнее платье. Затем обвела потерянными глазами стол с масляной лампой, горбушкой хлеба, чанами с тюрей и мёрзлой капустой. Наткнувшись взглядом на забинтованную руку Яна, она снова замерла, глядя перед собой.

– Простите меня, пожалуйста, – прошептала она, склонив голову, закрыла лицо ладонями и громко, навзрыд, заревела.

11

Дорогой Като! Ты прав, император совсем не испуган.

Испуган я, и то, что ты торопился домой, тебя не извиняет. Ты знаешь, что связано с Алексой, и ты оставил там этого сорвиголову на волю всех богов. Молись же им теперь, чтобы ничего не случилось. Я буду молиться с тобой…

Из личного письма секретаря Клемента, Архив Императорского Совета, файл «Алекса, год первый»

Прошло пять дней, и переживания от неудавшегося отъезда успели потускнеть.

Анна постоянно усвистывала за ворота кататься на санях. Габриэль, не вылезая с кухни, перенимала рецепты у вынужденной вернуться в школу мадам Багилы. Ян с Метой рассекали верхом по окрестным полям. А Филь полностью погрузился в новые для него ощущения.

На следующее утро он проснулся с ясным осознанием, что влюблён. Бывает, что видишь каждый день какое-то лицо и вдруг открываешь в нём что-то новое. Как приехавшая в Хальмстем Эша в день Большого Катаклизма или как Ёлка с её ямочками на щеках.

Так и Мета в усыпанной снегом соболиной шапке (Филь вызнал у Яна, что это за мех), устремившая на него умоляющий взгляд, повернулась к нему новой стороной. Хотя не совсем новой, ведь три года назад, впервые увидев её, он в самом деле хлебнул воды Сенного озера, только это было так давно, что он успел об этом забыть. Он вспомнил о том происшествии только сейчас.

Что Мета красивая, он знал раньше, и всегда несколько робел в её присутствии. Поэтому он никогда не искал с ней встреч и по возможности старался её избегать. Что ему делать сейчас, когда это физическое неудобство стократно усилилось и бежать стало некуда, Филь не мог придумать.

Под разными предлогами он то опаздывал, то приходил слишком рано в трапезную и, поев, быстро убегал. На улицу он совал нос, только когда был уверен, что Меты там нет. Ненастье, застигшее их на пути в Кейплиг, закончилось не сразу и два дня Филь просидел в библиотеке. Но это было лучше, чем признаваться Яну, с чего вдруг лицо его друга делается вишнёвого цвета, когда он натыкается на его сестру.

Филь решил никому и никогда не признаваться в своей любви и втайне гордился этим решением. Это было неудобно, больно и великолепно. Он будет любить Мету вечно, до самого гроба, чего бы это ни стоило, и завоюет её сердце тогда, когда сможет бросить ей под ноги гору золота выше его самого. Он даже успел предпринять кое-что на пути к этой мечте, когда пятеро невольных заключённых получили из Кейплига разрешение воспользоваться голубями воинской почты, коих солдаты привезли аж двадцать.

Силой заставив свою голову работать, Филь изучил отчёт о хальмстемском строительстве, присланный секретарём Клементом, и обнаружил, что архитектор Андреа Триссино медленно, но верно выходит из бюджета. Были это козни Флава, или Андреа снова витал в облаках, как уже случалось, не имело значения для Филя. Это были его с огромным риском заработанные деньги, и бросать их на ветер он не собирался.

Не мудрствуя лукаво, Филь написал Андреа письмо, в котором известил, что знает причину бегства Эши, и пригрозил натравить на него госпожу Фе, если Андреа не одумается. Не имея под руками Ювеналия Петра, Филь выверил текст у Яна.

От госпожи Фе он также получил письмо. Эша, как оказалось, до сих пор пребывала в бегах. Лентола с осени жила с мужем в Хальмстеме и была очень недовольна, что строительство движется медленно. Они переехали туда после того, как её муж, назначенный префектом, заставил солдат кейплигской стражи ходить на службе только в ногу, и в какой-то момент замковый мост рухнул.

Господин Лерер, назначенный Мастером Хальмстема, которому там не нравилось, радостно вернулся на старую должность. Госпожа Фе также сообщала, что Руфина беременна и Филь скоро станет «дядей будущего императора». Ян усмехнулся на это и сказал, что никакой прибыли Филю с этого не видать.

Третье письмо Филь получил от Ирения. Хальмстемский кузнец писал, что виделся на днях с капитаном «Зари Тайдеры», того самого корабля, чей груз Филь скупил на корню в прошлом году и сорвал на этом бешеные барыши. Капитан жаловался на новый налог, введённый Флавом, успевший разорить многих. По нему хозяин судна имел право объявлять любую стоимость груза по приходе в порт, но Империя тогда получала право выкупить груз за объявленную цену.

Ирений спрашивал, есть ли способ, как получить максимум барышей, заплатив минимум налога. Филь бился над этой задачей весь день, пока не сообразил, что она имеет отношение к недавним санным расчётам. На исходе второго дня он составил формулу и отослал её Ирению, написав, чтобы тот никому её не показывал, а считал сам и за комиссию с прибыли объявлял сумму.

У Филя имелись сомнения, что кузнец с этим справится, но, сидя за тридевять земель, он немногое мог сделать. Всё, что он смог, это поднять интерес Ирения до пятидесяти процентов. Покончив с этой задачей, он осознал, что весь день не думал о Мете, и обрадовался, что нашёл способ становиться самим собой: ему всего лишь требовалось держать голову занятой.

Сегодня погода прояснилась. Мета с Яном умотали кататься, и Филь выскочил на улицу в поисках следующего дела. Снегу навалило выше колена, и шнырять по Алексе представлялось затруднительным. Филь ушёл в угол между конюшней и безжизненной кузней и пять минут подряд ходил там взад-вперёд.

– Эй, ты чего вышагиваешь, как на службе? – спросил его проходивший мимо солдат. – Ходи тогда по улицам, всё равно бездельничаешь, а то все жилы вытянул этот снег.

С прибывшими в Алексу солдатами, которых поселили в большой комнате при кабинете ректора, Филь уже общался, надеясь найти себе среди них собеседника. Но ему с ними быстро наскучило. Этот солдат, однако, подал идею. Оценив вытоптанную тропу, Филь попросил Якоба запрячь ему служебных лошадей в разломанную карету. Всё остальное, что ему требовалось, он нашёл в кузне.

Выломав заднюю стенку, он приколотил её сзади к карете как огромный скребок и принялся ездить по заснеженным улицам, радуясь, как у него здорово получается, – за каждый проход он сгребал в сторону заметную часть снега. Правда, лошади выдохлись ещё до обеда и потом с трудом таскали ноги.

Филь лишний раз убедился, что его идея с Успокоителем сыграла им на руку, что бы там ни думала Анна. Якоб рассказывал, как волки чуть не сожрали их с мужиками из-за того, что эти лошади на самом деле оказались медленные и пугливые. Правда, Якоб всё равно приволок назад с половину телеги волчатины и уже справил себе новую шапку. Хвост убитого им в карете волка он приколотил рядом со знаменитым корытом.

Усилия Филя не остались незамеченными. Возвращаясь с прогулки, Мета воскликнула, притормозив школьного коня:

– Ах ты, наш верный труженик! Ян, посмотри, сколько он очистил!

Глянув вдоль освещенной солнцем улицы, её брат присвистнул и с подозрением уставился на друга (Филю теперь всё время казалось, что Ян смотрит на него с подозрением).

– А то! – ответил Филь – пусть неумно, зато уверенно и почти не краснея.

Его мысли были заняты Успокоителем, и ему было не до переживаний. Его новая стратегия работала лучше, чем он ожидал.

Вечером, проигнорировав ужин, он устроил обыск в Первой Медицинской, стащив ключ от неё из конюшни. Кроме дырки от сучка в стене между двумя лабораториями, он не нашёл ничего интересного. Из Второй Медицинской в эту дырку была видна лишь малая часть стола.

Разочарованный Филь стащил тогда всю связку ключей и заперся в лаборатории профессора Лонергана. Он решил, что в профессорском кресле ему будет сподручней думать, чем на жёстких библиотечных скамьях.

Эту лабораторию он знал как свои пять пальцев, но всё же сунулся в один из шкафов, куда профессор не заглядывал при учениках. На средней полке Филь обнаружил знакомую камеру-обскуру, а на нижней лежала изогнутая, склееная из картона коробчатая конструкция. Заглянув в дырки по её концам, Филь удивился, зажёг свечу и стал крутить конструкцию так и сяк.

Догадавшись, что это такое, он сел в кресло, придвинулся к столу и несколько раз крепко постучал лбом по столешнице. Выразив таким образом досаду, он откинулся в кресле и возложил ноги на стол, предвкушая удивление профессора, когда он выложит ему чертёж устройства, позволяющего «смотреть сквозь человека». Надо было только сначала уточнить кое-что из книги по отражению света, которую советовал профессор.

От незаметно подкравшегося сна его пробудил пинок солдатского сапога по двери снаружи.

– Эй, кто там? – послышался строгий окрик.

Не открывая глаз, Филь съехал вниз по спинке кресла, чтоб его не было видно из окна. Ему ужасно не хотелось вставать.

Раздался новый удар, потом замолотили кулаками.

– Я вижу тебя! А ну, выходи!

Свеча почти догорела, но давала ещё достаточно света. Протирая глаза со сна, Филь отпер дверь. Его немедленно схватила за шиворот крепкая рука.

– Ты кто такой? – требовательно спросил солдат и тут же сказал: – А, школяр!

– Так точно, – ответил Филь и отчаянно зевнул.

– Что ты здесь делаешь? Вам сюда строго запрещено!

У Филя не было на это готового ответа, он страшно хотел спать, и солдат потянул его за собой «для предъявления». Предъявлять его, однако, было некому, кроме Гарпии, которая, учитывая, что контингент школы в настоящий момент составляли лишь члены двух семей в количестве пяти человек, ночевала в эти дни в деревне. Так что Филя в конце просто отпустили.

Ян открыл глаза на скрип двери в комнату и поинтересовался, не отрывая головы от подушки:

– Где ходил?

– Себя искал, – буркнул Филь и без дальнейших объяснений завалился спать.

Следующий, шестой, день сидения в «заключении» он потратил на чертёж, и перед ним вновь замаячило безделье. Но Филь пережил бы этот день, если бы Хозеки не удосужились родиться в конце декабря. Сегодня был их день рождения.

В Алексе не устраивали большого шума из факта рождения, как и в семье Фе, но Габриэль решила задвинуть праздничный ужин, и не было способа его избежать. Филь сидел на постели, раздумывая, провалиться ему сквозь землю или лучше попробовать улететь в небеса, когда Ян сделал ему официальное приглашение.

– А что с меня, подарки? – спросил Филь. – Могу подарить аспр, у меня больше нет ни хрена.

– Будет достаточно, если объяснишь, как ты справился с загадкой Лонергана, – улыбнулся Ян.

Филь кратко объяснил ему про систему зеркал. Разочарованный простотой способа, Ян сказал:

– Лонерган нас надул. Это надо так сформулировать, чтобы не дать и намёка на решение!

Филь кивнул и засобирался на улицу: если подарок может быть чем угодно, он знал, что подарит Мете. Лишь бы его не подвёл горн в этой страшной кузне и там нашёлся нужный металл.

Проведя за ковкой время до вечера, он вышел оттуда усталый, но довольный – два года, которые он учился у Прения, не прошли даром. Он едва успел умыться и переодеться, как настало время идти в трапезную.

Ян уже ушёл, и Филь отправился туда один, силой переставляя ноги, заставляя непослушные конечности подниматься и опускаться, неуклонно сокращая расстояние. Ощущая, как пылают его уши, он переступил порог трапезной.

– Ха, – сказала, завидев его, расфуфыренная Анна, – мы заждались тебя, прямо как именинника! Совесть у тебя есть?

Она приоделась, но не стала красивей. Что её не тревожило, судя по скорости, с которой она уничтожала содержимое стоявшей перед ней тарелки. Ложка Анны так и мелькала, потому что она зачерпывала каждый раз совсем чуть-чуть.

– Садись, пока моя сестра не съела всё мороженое! – со смехом проговорила Мета.

От её голоса Филя бросило в жар. Он решил геройски принять поражение и отважно взглянул на неё. Зелёные глаза вонзились в его сердце, взгляд Меты посерьёзнел, она переглянулась с Яном. Тот улыбнулся уголками губ.

Филь немедленно пришёл к заключению, что его раскусили. Было ясно, что против него составляется заговор. Сейчас его чувства растопчут, а его самого выставят на посмешище. На секунду он застыл в замешательстве, но угроза открытой баталии придала ему сил.

Печатая шаг, он прошёл к столу. Сбросив робу на лавку, он сел рядом с Габриэль, которая сегодня опять была вся разноцветная.

Анна сказала тем временем:

– Мороженым я с вами поделюсь. Это от Гарпии, и в случае чего я не хочу умирать в одиночестве. А вот оладьи со сметаной я, пожалуй, изыму. Это ведь твоё произведение? – спросила она у Габриэль. – Я так понимаю, тут всё твоё, кроме мороженого?

Габриэль засияла и замахала руками: мол, пустяки. Анна отодвинула в сторону тарелку с непонятным блюдом и погрузила нос в оладьи. Габриэль принялась за пирог с мочёной брусникой. Ян с Метой тоже взяли себе что-то. Филь с подозрением разглядывал перед собой белую массу с зелёными прожилками.

– Что такое мороженое? – спросил он.

Анна подняла голову, её нос был в сметане.

– Ты не спрашивай, а ешь! Потом поздно будет.

– Ешь, Филь, а то я съем, – пригрозила Габриэль. – Это очень вкусно!

Он с опаской попробовал и понял: мороженое было отвлекающим манёвром. С этой штукой во рту – мягкой, сладкой и тающей, с резкой кислинкой – он сделался безоружен. Он ещё никогда не ел ничего вкуснее.

Решив покончить с мороженым, пока не начались боевые действия, он зачерпнул целую ложку. От холода у него свело челюсти и заслезились глаза. Филь растерянно захлопал ими и откинулся на лавке, открыв рот, чтобы мороженое поскорей растаяло.

За столом раздался хохот, что подтвердило его худшие опасения. Габриэль, правда, тоже смеялась, но, может, она ничего не знала.

– Филь, ты как маленький! – хохотала она, сгибаясь пополам. – Видел бы ты себя!

Напротив неё заливалась Мета.

– Ему негде было расти, – хмыкнула Анна. – Вырастешь тут, когда мать умирает родами, а отец с пелёнок таскает дитя по морям, делая из него купца.

Ян отсмеялся и сказал:

– Филь, Анна права, ты часто оставляешь такое впечатление.

Пора было положить этому конец, и Филь разом проглотил оказавшееся ледяным мороженое. Слёзы брызнули из его глаз.

– Я маленький? – просипел он, потеряв на мгновение голос.

Конечно, ему пришлось стоять на стуле в торговом павильоне кейплигской биржи, чтобы его было видно, но тогда ему было одиннадцать. Сейчас ему в мае исполняется четырнадцать, а Хозекам сегодня исполнилось пятнадцать, и всё же Ян был выше его всего на полголовы, Анна – настолько же ниже, а Мета была одного с ним роста.

– Да нет же, Филь, – добродушно улыбнулась Мета, – внешне ты не маленький, особенно твои кулаки, ты лобастый и широкоплечий. Но в душе-то ты ребёнок! Ну кто ещё хватает мороженое такими кусками?

– Мой обормот так делает, – заявила вдруг Анна. – Я всё жду, когда он завернётся в пелёнки и попросит покачать его на руках.

Ян опять расхохотался:

– Дорогая, у тебя больное воображение!

– У меня воображение не больное, а разнообразное, – возразила она.

Заметив, что Филь утерял нить разговора, Анна пояснила:

– Мы сегодня празднуем заодно мою неудавшуюся помолвку. «Обормот» – мой несостоявшийся жених. Папочка решил заранее озаботиться моим будущим, пока я страдаю в школе, и нашёл подходящую, по его мнению, партию. Но ты своим Успокоителем освободил меня от этого бремени.

– Ничего страшного, – сказала Мета, – он из хорошей семьи и расположен к тебе. Подождёт!

Расплываясь в улыбке, Анна сказала:

– Но он же бестолочь! С ним не скучно, но совсем не интересно, ему всё надо повторять по два раза. А давайте спросим Филя, станет мой обормот дожидаться помолвки, а потом женитьбы или оборотит свой взор на другую кандидатуру? Правда, шансы у него примерно такие же.

Филь знал, что Анна не любит, когда указывают на её внешность, и всё же высказал, что думал:

– Лучше быть некрасивым, чем бестолковым.

Ян предостерегающе нахмурился. Мета опустила глаза. Габриэль чувствительно толкнула Филя в бок.

Анна неласково глянула на него:

– Устами младенца глаголет истина… А ты сам-то что бы сделал?

Пришло время рубить концы и выходить в открытую воду.

Филь брякнул:

– Я бы всегда её любил, всю жизнь, вечно!

В трапезной повисло тяжёлое молчание.

После долгой паузы Анна холодно заметила:

– Обещание подобного сорта, курносый, это пожелание смерти.

– Филь, это лестно, но ведь это неправда! – воскликнула Габриэль. – Не меняются только мёртвые!

– С годами шансы на любовь до гроба возрастают… – попытался сказать Ян.

Мета перебила его:

– Филь, если ты разлюбишь, что случается, это ведь неконтролируемая сила, твоя избранница должна будет умереть, чтобы ты сдержал обещание.

Филь увидел, как его противник тает в голубой дали, а сам он с размаху налетел на мель.

– Я этого не понимаю, – пробормотал он, хлопая глазами.

– Ну, я не знаю, как ещё объяснить, – озадаченно отозвалась Габриэль. – Но это общеизвестно.

– Я тоже сдаюсь, – признала Мета.

– А я и пытаться не буду, – сказала Анна. – Он не поймёт, он из Старого Света. Я слышала, там то и дело клянутся в любви до смерти, а потом режут и травят друг друга. Варвары!

Ян выбросил руку словно он на уроке:

– Я знаю, как объяснить! Филь, всё просто: вечная любовь – это как бесконечные деньги. Скажи, такие бывают?

Аргумент подействовал. Филь усмехнулся:

– Разве что в чьём-нибудь больном воображении!

Он вдруг испытал невероятный подъём настроения. Теперь, когда пугающая вечность не висела над ним, всё сделалось значительно проще. Мета осталась Метой, но полупрозрачный налёт, окутавший её в час возвращения в Алексу, слетел, и она опять стала живой, хотя по-прежнему красивой девушкой. Руки и ноги Филя тоже не были более связаны, и он чувствовал себя очень легко.

Он вспомнил, что с утра ничего не ел, забывшись за своими молотками, и бросился навёрстывать упущенное, в полной мере оценив пироги с различными ягодами, блины с маслом и ежевичный кисель. Налопавшись от пуза, он увидел, что Анна смотрит на него, словно ожидая чего-то.

– Ты ничего не забыл? – спросила она.

Филь вспомнил про подарки. Он вопрошающе глянул на Яна, и тот поспешил заверить:

– Меня он уже одарил.

Тогда Филь нарыл в кармане робы выкованную им железную розу и вручил её Мете.

– Ничего себе! – ахнула Мета на пару с братом.

– Я знал, что ты кузнец, и верил, что ты умеешь ковать, но я ещё не видал лучшего тому доказательства! – воскликнул Ян.

Мета зарделась. Филь смутился и повернулся к Анне, всё так же ожидающе глядевшей на него.

– Ну, а мне ты что подаришь? – спросила она кисло.

Он не был уверен, что это хороший подарок, и всё же ей должно было такое понравиться.

– Я придумал, как нам увидеть, чем занимается Схизматик!

* * *

На следующее утро профессор Фабрициус, как по наваждению, появился у ворот Алексы. Приехал он не Почтовой кибиткой, а наёмной каретой. Причину своего появления профессор бесхитростно изложил за обедом.

– Там, – добродушно произнёс он, ткнув пальцем в потолок, – боятся, как бы не случилось чего, пока вы тут одни. А мне как раз пришла в голову пара идей, которые захотелось проверить, вот я и согласился. Да и свои финансовые дела поправить не помешает.

Схизматик был известен своей скупостью, ей не удивлялись. Болтливые языки давно разнесли по Алексе, что у профессора пять детей, преданная жена и старый дом в Унсете, и за всё это он платит из своего жалования, не имея другого дохода. Но кто тогда оплачивал его осенние поездки Почтовой гильдией? У Филя шевелилась догадка, кто это мог быть, и тем сильней ему хотелось узнать, чем занимается профессор.

Схизматик, однако, не торопился проверять свои идеи. Он всласть отоспался (на деньги казны, как заметил Филь) и принялся неторопливо бродить по Алексе, с любопытством заглядывая во все углы. Первую Медицинскую он упорно игнорировал. Пять школяров, давно приготовив всё нужное, изнывали от ожидания.

Очередным утром, после завтрака, когда профессор опять отправился на прогулку, на сей раз за пределы Алексы, следившие за ним друзья заняли наблюдательный пост за воротами на вершине холма. День был солнечный, морозный, с пронзительным бодрящим ветерком, от которого стыли щёки, уши и мёрзли пальцы в рукавицах. В надежде, что Схизматик не задержится с возвращением, друзья решили его дождаться. Но профессор как скрылся в деревне, так будто сквозь землю провалился.

– Он что, там чаи распивает? – сердито сказал Филь, нетерпеливо вышагивая туда-сюда вдоль бревенчатой стены.

Анна съязвила:

– Схизматик не просто так пересел с Почтовых на карету. Он решил, что одной внешности мало, и отправился искать душевной простоты!

Подпрыгивая от холода на месте, Мета проговорила дрожащим голосом:

– Я считаю, что он оплатил дорогу из собственного кармана, поэтому и приехал в карете.

Краснощёкая Габриэль, единственная, кто не трясся от холода, воскликнула:

– Думаю, ты совершенно права! Карета нам с Филем обошлась осенью в двенадцать аспров, что не очень дорого даже для бедного профессора Фабрициуса.

Ян сказал, постукивая ногой о ногу:

– Считаешь, он путает следы?

– Скорее скрывается, – буркнула Анна. – Филь, ты богатый, выпиши сюда эмпарота. Мы переоденем его Якобом и натравим на Схизматика. Кто-нибудь знает, во сколько встанет эмпарот, доставленный в Алексу Почтовыми?

Ян бросил отрывисто:

– Право, не знаю.

– Можно посчитать, – сказал Филь, подходя к компании, развернулся и пошёл обратно.

Когда он снова повернулся, все смотрели на него.

– Ну? – произнесла Анна нетерпеливо.

Филь обвёл взглядом заснеженные крыши деревеньки и отходящую от неё дорогу, сливающуюся с другой, которая брала начало от Алексы и ныряла в лес.

– Это легко! Почтовые приезжают сюда каждый раз вдвоём и выглядят как обычные возницы. Все говорят, что на этой дороге нет демонов, поэтому едут без охраны. Чтобы покрыть пять дней пути за один, без Почтовых лошадей не обойтись, и ещё возницам нужно заплатить сверху. Я бы дал кучерам за скорость тройную оплату, итого семь империалов и два аспра, и добавил бы на корм лошадям ещё четыре аспра. Почтовые носятся четвёркой цугом, и я не знаю, чем их кормят, что они такие сильные, но на сорок крайтов можно купить гору еды. Получается семь империалов и шесть аспров.

Ян присвистнул:

– Дорого! Ещё эмпарот запросит не меньше двух золотых за услуги, учитывая, куда ему придётся добираться.

Все замолчали, поражённые итоговой суммой.

– Филь, у тебя есть такие деньги? – замёрзшим голосом спросила Мета.

У него тоже зуб на зуб не попадал, и он еле выговорил:

– Если Хальмстем продам… Так что лучше вы, вы богаче!

– У нас папочка жадный, – также стуча зубами, сказала Анна.

По мостику через речку прогрохотала телега. На ней, свесив ноги, сидел профессор Фабрициус. В телеге на сенной подстилке кто-то лежал пугающе неподвижно.

Филь произнёс одним духом:

– Он сейчас будет оживлять покойника! Все во Вторую Медицинскую!

Настоявшись на морозе, «следопыты» со всех ног побежали к воротам.

В лаборатории, куда доступ школярам был всегда открыт, на столе были разложены книги, призванные изображать напряжённое изучение, если Схизматик сунет сюда нос. Что было маловероятно, судя по величине засова, появившегося со стороны Первой лаборатории на разделявшей их двери.

Кому что делать, было обсуждено много раз. Сначала шторы – проверить, что они по-прежнему сдвинуты настолько, чтобы прикрыть стол от взглядов с улицы. Потом достать с макушки шкафа изогнутую зеркальную трубу Лонергана и спрятать её на табурете под столом. Затем рассесться вокруг стола и ждать появления профессора в соседней комнате.

Через пять минут возле лаборатории остановилась телега. Школяры вжали головы в плечи. Сейчас решалось главное – куда профессор потащит покойника. Если сюда, во Вторую, то все приготовления были напрасны. Он выгонит их и задёрнет шторы, которые свисали здесь ниже подоконника.

В Первой их подрезала Анна в тот вечер, когда Филь одарил её своей идеей. Сделать это во Второй она не успела: их застукали солдаты и отправили спать. Ножницы, которые Габриэль догадалась взять с собой в Алексу, лежали теперь под шкафом в Первой, ключ от которой Схизматик забрал из конюшни.