Текст книги "Школяр"

Он оказался прав: с левой стороны за воротами выстроилась огромная очередь из желающих прокатиться. Над очередью стоял невообразимый гам. Четверо саней – в самый раз для двоих – замерли на краю заснеженного склона, обращенного к реке. За рекой дымила трубами деревня.

– Вот я тебя, пакостника! – раздался грозный окрик Якоба.

Курт Норман, пытавшийся пролезть вперёд, проигнорировал крик, но дорогу ему заступил профессор Роланд.

– По распоряжению ректора, – громко объявил он, – в случае скандала с очерёдностью все катания будут немедленно закрыты!

Дождавшись испуганной тишины, он кровожадно добавил:

– А виновников разрешено подвергать остракизму всем, кто пожелает.

– У-у-у, – повисло в морозном воздухе, – Норман, вали на место, а то натолкаем тебе ночью мочёных яблок в ботинки!

Угроза подействовала, порядок восстановился.

Заняв место в хвосте, Ян сказал, передёрнувшись от холода:

– В общем, друг мой, нам не хватает двадцать аспров. Где будем их брать? С протянутой рукой я не пойду, лучше сам полезу на ту крышу.

– Я жду, пока меня осенит, – ответил Филь. – Как осенит, скажу. А ты умеешь кататься на этих штуках?

– Умею, – подтвердил Ян. – Я предлагаю тебе сесть за мной. Пару раз съедем – научишься.

Анна сразу надула губы:

– Я с ним хотела, Ян! Давай ты будешь с Метой?

Её сестра покачала головой:

– Ты его плохому научишь, он потом станет таранить всех подряд.

– Нет ничего скучнее, чем кататься по прямой, – ухмыльнулась Анна.

Сначала Филю показалось, что скольжение по склону не требует особого умения, но только пока Ян не заложил вираж на той стороне реки – сани наклонились так, что у Филя захватило дух. Он вывалился на снег. Искрящееся облако поднялось над ним и опало. Облепленный снежной пылью, он поднялся на ноги, а раскрасневшийся Ян уже торопил его:

– Скорей наверх! До обеда успеем ещё раза три съехать!

На обратном пути мимо них, закладывая петли, просвистела Анна с Метой позади, едва не угодив в стоявшего внизу Курта, которому пришлось резво отпрыгнуть в сторону.

Съехав ещё пару раз, Ян передал управление Филю, и тот заставил их сани кувыркаться в снегу, когда сделал попытку повернуть на склоне. Друзья закончили спуск, выглядя как два снеговика. В конце Филь заложил довольно удачный вираж, и они остановились в белом вихре.

– Молодец! – азартно выкрикнул Ян. – Давай ещё!

В следующий раз они летели вниз, закладывая уже такие галсы, что за ними вытянулся веер из снежинок. А когда они встали, с макушки холма раздался многочисленный одобрительный свист.

Лицо Яна пылало от возбуждения. С Филя градом катил пот, настолько он был разгорячён. Увязая в снегу, друзья из последних сил забрались наверх и отправились на обед, с трудом волоча ноги.

После обеда Ян вспомнил о несделанном домашнем задании и остался в дормитории. Филь заверил его, что ещё немножко покатается и обязательно напишет обещанный рецепт для Схизматика. За воротами его догнала Ёлка.

– Ты Филь Фе, правда? – спросила она, расплываясь в улыбке. – А меня зовут Иола, хотя лучше Ёлка. Давай вместе кататься?

– Давай! – обрадовался Филь тому, что не придётся делить сани с кем попало.

Остаток дня пролетел быстро. Перевернувшись с Ёлкой всего раз, Филь стал получать подлинное удовольствие от управления санями. Когда он склонял их вправо, то слышал за спиной «ай!». Когда влево – «ой!». Ориентируясь на громкость восклицаний, он свёл крутизну виражей к минимуму, что добавило саням в скорости. Поняв, что Анна права, итак кататься значительно интересней, он поискал её глазами, и она выставила вверх большой палец.

После заката, едва отбившись от Ёлки, недовольной тем, что он уходит, Филь поспешил в дормитории. Его ждало эссе по скучнейшей морали, а тут ещё на совести висело задание для Схизматика. Ввалившись в комнату, он не ожидал, что в его ботинках и карманах окажется столько снега, и собрался вытряхнуть его за окно.

Ян спал, так и не взявшись, судя по всему, за учёбу. Филь повнимательней глянул на друга: цвет его лица был бледно-серый, а ссадина на лбу сделалась багровой.

– Ян! – позвал он, но тот продолжал крепко спать. Филь тряхнул его за плечо – Ян не проснулся. Вспомнив утренний совет ректора, Филь решил отправиться за Схизматиком. Он застал профессора в лаборатории склонившимся над двумя банками с живыми крысами.

– Профессор, вам надо посмотреть, что с Яном Хозеком, – проговорил Филь с порога. – Он спит так, что не добудишься, а сам весь бледный, только ссадина красная!

Схизматик поворотился к нему всем телом, склонив набок круглую голову, стриженную под горшок.

– Ссадина? Какая ссадина, где он её получил? Вчера, во время вашей осады, после свинарника?

Его взгляд сделался острым под кустистыми бровями. Филь кивнул, и профессор подался вперёд:

– Кровь шла?

Филь опять кивнул.

– Пошли! – заторопился Схизматик.

Он нахлобучил на голову шапку, спрятал руки в огромные рукавицы и схватил стоявший на подоконнике саквояж. Не закрывая лаборатории, они поспешили к Башенной площади.

Профессор ничего более не спрашивал, только тяжело дышал, сноровисто переставляя ноги. В дормитории он водрузил саквояж на тумбочку и встал над Яном, пристально разглядывая его.

– Когда он потерял сознание?

– А он без сознания? – удивился Филь. – Н-не знаю, в обед ещё был нормальный. И он был совсем не бледный, он был красный и весёлый, когда катался.

Профессор пожевал губами.

– Сейчас пять пополудни… Чертовски быстро… Это всё баня, полагаю. Сначала баня, потом сани!

Он наклонился и сильно сжал Яну предплечье. Тот исторг вопль и распахнул глаза, но едва профессор его отпустил, снова впал в беспамятство.

– П-профессор… – пробормотал Филь испуганно. – Что это с ним?

– Смерть, – сказал Схизматик, берясь за саквояж. – Общий сепсис. Он умрёт к утру.

Филь подумал, что ослышался, ожидая, что сейчас профессор откроет саквояж и достанет оттуда какую-нибудь микстуру. Вместо этого тот круто повернулся и вышел за дверь.

Филь в ужасе кинулся за ним:

– Профессор, вы куда? А Ян, что же с ним?

Схизматик бросил через плечо:

– Не трать моё время, я ничем не могу ему помочь.

– Вы… Вы хотите сказать, что отказываетесь?! – не веря собственным ушам, закричал Филь. – Но вы же доктор!

– Я не отказываюсь, я просто бессилен!

Не отставая, Филь припустил следом по улице. Он так разозлился, что чуть не бросился на профессора с кулаками, но вовремя сообразил, что этот тип сейчас его единственная надежда. Хотя единственная ли? Профессор вошёл в лабораторию и захлопнул за собой дверь, а Филь круто повернулся и во все лопатки врезал к воротам.

– Габриэль! – заорал он, мечясь в наступающих сумерках среди толпы на вершине холма. – ГАБРИЭЛЬ!

Почти сразу он наткнулся на Анну, с недоброй ухмылкой сидевшую в санях впереди Курта Нормана, на лице которого читалось сомнение.

– Чего орёшь? – сказал она. – Твоя сестрица только что съехала вниз.

Филь чуть не брякнул ей про Яна, но присутствие Курта ему помешало.

– Скажи ей, пусть срочно тащит к нам свои лечебные склянки!

Анна кивнула и толкнула сани с холма. Не зная, что ему самому предпринять в ожидании, Филь метнулся направо, затем налево и столкнулся с Метой. Румяная, облепленная снегом, улыбаясь ему, она хотела что-то сказать, но тут улыбка с её лица пропала.

– Филь, что случилось? Ты выглядишь как не в себе.

– Ян умирает, – выдохнул он, – а Схизматик отказывается его лечить!

Мета отшатнулась:

– Как умирает? От чего?

– От сепсиса, – сказал Филь. – Не знаю, что это такое. Но мы все были в дерьме, когда ему врезало камнем.

Мета порывисто ухватила его за руку и потянула за собой.

– Ты куда? – спросил Филь, споткнувшись о чьи-то сани и чуть не навернувшись в темноте.

– К Схизматику!

– Но он же отказался!

– Я должна это сама услышать. Филь, сепсис – это заражение крови, это очень плохо, но Схизматик не вправе отказывать нам в помощи. Идём, я сама хочу с ним поговорить!

В Первой Медицинской с момента, как Филь покинул её, успел воцариться бардак. Книги, стоявшие в шкафах, теперь вперемежку валялись на столе и на полу. Среди этого разорения, тяжело свесив руки, сидел на табурете профессор Фабрициус. Вид у него был недобрый.

– Профессор, – отрывисто обратилась к нему Мета, – вы единственный здесь доктор медицины, у вас нет права уклоняться от своих обязанностей! Вы потеряли право выбирать, что вам делать, когда стали доктором! Почему вы здесь сидите?!

Он медленно поднял голову, лицо его сделалось печальным.

– Как вы можете сидеть, когда в Алексе умирает человек?! – воскликнула Мета.

Схизматик долго молчал, потом глухо произнёс:

– Деточка, но ведь это не лечится… Общий сепсис неизлечим. Никто не знает, как его лечить, ни мы, ни сердары.

Мета в ужасе попятилась от него к двери.

– Но вы не можете сидеть просто так, вы же должны что-нибудь делать! – закричала она. – Идите и лечите! Профессор, я умоляю вас, вы не можете отказать мне в просьбе! Идите к нему, пожалуйста!

На последних словах она сбилась – профессор поднялся на ноги.

– Хорошо, – сказал он, не двигаясь с места. – Я приду.

Они стали ждать его снаружи, но фигура профессора за окном только раз пошевелилась, а после этого он снова сел. Филь сказал:

– Пойдём! Пойдём, он придёт!

Мета невидящими глазами смотрела на дверь.

– А если не придёт? – прошептала она.

– Он придёт! А не придёт – я его притащу. Пойдём! Они пошли по тёмной улице, прижимаясь к обочине, чтобы не мешать потоку возвращавшихся с катания учеников, и не обращая внимания на их возбуждённые голоса. В комнате они нашли разметавшегося на постели Яна, бледного как смерть и по-прежнему без сознания. Над ним, прижав ладони ко рту, стояла Габриэль. Вокруг неё на полу лежали комочки снега.

– Что это с ним? – спросила она, мельком глянув на скрипнувшую дверь. – Филь, я принесла, что ты просил, но он… он… Что с ним такое?

Габриэль казалась испуганной не меньше, чем в Хальмстеме, когда разразилось землетрясение. Вдруг она очнулась и затараторила, вынимая из карманов многочисленные склянки и выставляя их на тумбочку:

– Вот, смотри, я всё принесла: тут и сердарский отвар, и чистотел, и красный клевер, и шалфей, и почки сосны. Филь, это всем всегда помогало, и ему обязательно поможет!

В коридоре послышались шаги, и она осеклась на полуслове. В комнату протиснулся профессор Фабрициус, в прежней шапке, рукавицах и без саквояжа. Оттеснив Габриэль от кровати, он сказал:

– Отойди от него, бесполезная девчонка.

Она шмыгнула к двери и вцепилась в рукав Филя. Профессор оглядел Яна с головы до ног, затем обернулся:

– Вон, все трое!

Сделав шаг, он вытянул руку и захлопнул дверь.

Габриэль тут же зашептала в ужасе:

– Филь, это не профессор Фабрициус! Когда он коснулся меня, мне сделалось жутко, будто он залез ко мне в голову. Филь, это кто-то другой!

Мета скривилась:

– Помолчи! Габриэль, пожалуйста, по-мол-чи!

Габриэль обиженно замолчала. Втроём они устроились на корточках в коридоре у стены, но сидеть им пришлось не дольше минуты: дверь в комнату распахнулась, оттуда вывалился профессор и, не сказав ни слова, устремился прочь, засовывая что-то в карман.

Ян лежал на кровати в той же позе, лицо его немного порозовело. Мета тряхнула его за плечи, но результата не добилась – он продолжал лежать, как будто крепко спал.

Габриэль приложила ухо к его груди.

– Подождите… Он правда спит, – удивилась она. – Сердце стучит ровно-ровно, и дышит он хорошо!

Филь заметил, что Ян выглядит, будто отсыпается после ночных бдений с домашними заданиями, и у него свалился камень с души.

– А где шрам? – вдруг спросила Мета.

От багровой ссадины на лбу Яна остался лишь тонкий белый след.

– Чудеса-а! – протянула Габриэль и глянула на закрытое окно. – А может, его успели подменить?

– Кого тут подменили? – громко поинтересовалась Анна, заходя в комнату. Выглядела она весёлой и, очевидно, успела переодеться в сухое. – А я дважды воткнула Нормана в снег башкой! Сначала перевернула наши сани, а потом, когда он трусливо бежал, таранила его и эту крысу Хелику А что вы такие невесёлые, сегодня был такой классный день! И что вы тут делаете все у постели моего крепко спящего брата?

Габриэль с Филем переглянулись. Мета произнесла с сомнением:

– Это если он спит.

– Он спит! – решительно заявила Габриэль и топнула ногой.

Анна потребовала объяснений. Когда Мета с Филем закончили рассказывать, она почесала нос и зловеще проговорила:

– Ну, Фабрициус, доберусь я до тебя, разгадаю я твою загадку! Это всё?

– Всё, – подтвердила Габриэль. – Только теперь я боюсь идти обратно в дормиторий, вдруг профессор ещё ходит где-нибудь поблизости? Я тут буду спать. Хорошо, Филь?

Тому ничего не оставалось, как согласиться.

Мета тотчас заявила:

– И я не хочу уходить. Я буду здесь, рядом сидеть, пока он не проснётся. Я всё ещё не верю во всё это выздоровление.

– Ну а я с Палеттой тоже одна не останусь, – сказала Анна. – Придётся тебе, Филь, нас всех тут терпеть. Принеси-ка нам чего-нибудь поесть, а то я лично голодная как волк!

Далёкий от счастья Филь потащился в трапезную. Ему и так постоянно не хватало свежего воздуха, а сегодня ему предстояло провести ночь в битком набитой комнате. Он решил, что сейчас он ругаться не будет, но, если девицы попробуют превратить это в правило, он в следующий раз не постесняется вытолкать их взашей.

Ночью, когда он проснулся от случайного тычка спящей рядом Габриэль, дверь в комнату отворилась. На пороге со свечами в руках нарисовались три фигуры в ночных рубахах с накинутыми поверх плащами: профессор Иллуги, профессор Фабрициус и мадам Багила. Не переступая порога, они оглядели спящих школяров, и дверь закрылась. Что это было, для чего это было, Филь не стал долго думать и опять заснул.

На рассвете он услышал тихое восклицание:

– Ой…

Приоткрыв один глаз, он увидел Габриэль, сидевшую на постели. Ян сидел в кровати напротив, с румянцем во всю щёку, и сладко потягивался. По обе стороны от него мирно спали Мета с Анной.

Габриэль живо спрыгнула на пол, схватила свои ботинки с плащом и смылась из комнаты.

9

В истории Бергтора имеется тёмное пятно. Известно, что он уроженец Старого Света и что он с юности служил придворным медиком в одной из крепостей на побережье Чёрного моря. Вызнав, что в местном подземелье имеется тесный ход, в котором люди, спустившиеся туда, испытывают странные ощущения, Бергтор решил выяснить, что это такое. Работая тайно несколько лет, он расширил ход, дошёл до его конца и очутился в Новом Свете. Хозяин крепости проследил за ним и послал следом войско, собираясь прибрать к рукам богатую страну. Из войска обратно не вернулся никто: заметив преследователей, Бергтор зажёг лес. Сам он с трудом спасся. Его вылечили от ожогов и зачислили в охрану Границы как человека, доказавшего своё мужество. Но почему он повернул потом против тех, кто спас его жизнь, осталось неизвестным…

«История Первой Империи», 2-е издание, репринт «Для служебного пользования», Хальмстемская библиотека

– Итак, вы не знаете, чем он меня вылечил? – спросил Ян, нахмурившись. – То есть он на минуту зашёл, вышел – и я выздоровел?

Четверо друзей торопились на лекцию отца Бруно, которой заменили отменённые занятия по медицине. Профессор Фабрициус, по словам ректора, плохо себя чувствовал.

– Да, – сказала Мета, – именно так оно всё и было.

Ян переспросил:

– В самом деле? Что ж, хорошо! Схизматик победил смерть, поставим это ему в заслугу. Пока он спасает людей, пусть живёт со своими загадками, мой интерес к ним поутих.

Анна поскучнела, но ничего не сказала. Филь тоже промолчал, хотя готов был возразить, что не дело бросать разгадывание важной загадки на полпути. Но он не хотел начинать спор с Яном, буквально восставшим из гроба.

Устраиваясь на скамье в лекционном зале, Ян спросил его:

– А ты не знаешь, что за видение было мне, когда я проснулся? Такое… всклокоченное, кудрявое, заспанное и глазастое.

– Так это была Габриэль! – рассмеялся Филь на краткое исчерпывающее описание.

В зал вкатился отец Бруно в привычной рясе и с тонзурой. Под мышкой он держал пачку измызганных записей, которыми пользовался на лекциях, чтобы не забыть, о чём говорит, ибо мысли отца Бруно постоянно перепрыгивали с одного на другое. Особенно это было заметно, когда он бывал подвыпившим.

– Дети мои, – с ходу начал он, – мы сегодня станем говорить о необычном. Не о людских делах, а о бесовском изобретении. Многие здесь, кто не избегал моих лекций, знают, что вторая война с демонами, получившая название «странной», закончилась в начале XII века перемирием, кое тянется до сих пор. И ожидалось, что наступит век благоденствия и мягких нравов, но в те годы францисканский орден стал разрастаться и всё больше вмешиваться в мирскую жизнь, хотя братья сопротивлялись этому, желая оставаться в прежней чистоте…

– Профессор! – пронзительно крикнула Бенни Тендека с задних рядов.

Отец Бруно редко замечал, когда съезжал с намеченной темы. Но, зная за собой эту слабость, не возражал, если его останавливали. Окрик привёл его в чувство.

– Ах да, так вот, – продолжил он как ни в чём не бывало, – случилось это в 1116 году, и в том же году впервые появляется на свет Железная книга. История гласит, что она была передана сердарам в обмен на жизнь одного из нергалов. Необычный обмен, если принять во внимание, что демоны живут несколько жизней, а книга эта у них всего одна, и они, по слухам, её чрезвычайно ценят. Я хочу, чтобы вы подумали, зачем этот обмен был совершён.

– Чтобы спасти жизнь одному из вождей восстания, – предположила Мета. – Мы ведь знаем, что нергалы стояли во главе их армии.

Отец Бруно захихикал, все три его подбородка мелко затряслись.

– Да ниспошлёт Святой Дух в твою голову хоть капельку мозгов, дочь моя! – воскликнул он, вздёрнув руки. – Какое великодушие ты готова приписать дьявольскому отродью! Ты, как цистерцианский монах, зовомый Иоахимом, утверждавший, что все люди на самом деле святые, а душевное паскудство в них лишь оттого, что они слишком часто моются. И что надо быть как птахи, порхающие в небесах, не ведающие бань, тогда и наступит вселенская благодать.

– Профессор, нам неинтересно про бани, нам интересно про Железную книгу! – возмутился Филь, которому надоели отступления отца Бруно.

Филь помнил предостережения Эши об опасности этой книги и хотел услышать подробности. Манера монаха преподавать раздражала его. Он неохотно посещал лекции по истории, и лишь те, которые были обязательными, игнорируя факультативные. Для учеников обязательными были занятия только их собственного профессора плюс неизбежные мораль и право.

Отец Бруно тяжко вздохнул:

– Всё время забываю, что вы язычники… Вот же занесло меня в дикие места!

Николас Дафти спросил:

– Профессор, а кто такие язычники? Вы не в первый раз их поминаете.

– Это дикие люди, необразованные, как вы, – ответил отец Бруно. – Но это совсем не ваша вина, просто все учения о спасении души обошли вас каким-то образом стороной. Видимо, причина в том, что, когда они зародились, вы отделились и так и живёте безбожниками.

Николас возмутился:

– Мы не безбожники, у нас есть бог Один!

– Слышал, слышал, – закивал отец Бруно, – Один, Воден, Игг Страшный – личность известная, встречается в разных скриптах, но какой же он бог? Он бандит, научившийся менять своё обличье, подкрадывающийся в ночи. В перемене же облика нет ничего божественного.

Отец Бруно смял и порвал лист бумаги, потом отвернулся столь проворно, что взвилась его ряса, затем снова повернулся, и в аудитории раздался дружный «ах!».

Перед учениками стоял кривой на один глаз, сутулый, с опухшим лицом и большими ноздрями урод. Он мелко трясся, как старый сатир, и то и дело утирал слюну с перекошенного рта. Смотреть на него было неприятно, хотелось отвести глаза. Урод взмахнул рясой и обернулся прежним отцом Бруно.

– Так я сбежал из Италии! – затрясся монах от смеха. – А вы говорите «бог»!

Ян внушительно произнёс:

– Впечатляюще, профессор. Однако Один, по слухам, был также мудрецом, магом и непревзойдённым воякой. Вы каким видом оружия владеете?

– Словом, сын мой, словом! Ну, ещё дубинкой.

– И непревзойдённым мастерством открывать бутылки, – раздался в аудитории голос Анны.

Отец Бруно ничуть не смутился:

– Виноградное вино проясняет разум и веселит душу, и я не вижу греха в припадании к сему источнику. Ваш Один вроде также не чуждался его, а по слухам, вовсе только им и питался. Но не могли бы вы мне сказать, куда он запропал в последние пятьсот лет? О нём давно ничего не слыхать.

Бенни Тендека радостно объяснила:

– У него случилась ссора с одним из своих сыновей, и тот пришпилил его копьём к дереву на девять дней и ночей.

– Какой ужас, – проговорил отец Бруно искренне.

Бенни продолжила с энтузиазмом:

– После этого Один обиделся на весь мир и скрылся в Вальгалле, своём невидимом замке, где теперь собирает войско из павших на поле брани, а когда соберёт, пойдёт войной на всемирное зло.

– Во как, – поражённо пробормотал отец Бруно и почесал тонзуру. – Нет, пусть лучше он там так и сидит. А мы с вами вернёмся к нашим демонам и их Железной книге. Кто скажет, что произошло после её обмена?

– Сердары отпустили пленника и спрятали книгу в хальмстемском Хранилище, – опять ответила Бенни.

– А потом?

– А что потом? – удивилась Бенни. – На этом всё – война закончилась!

Отец Бруно хитро улыбнулся.

– Нечистый туп, ходит кругами, спустя тысячелетия повторяет всё те же козни и соблазны, – проговорил он со значением. – Это я цитирую себя. Происшедший обмен показался мне зело нелепым, и я озаботился поискать поглубже. И нашёл, что немало сердаров умерло при попытке воспользоваться услугами книги. Другими словами, эта книга их убивает, вот вам и всё ваше великодушие! – воскликнул он, указывая на Мету.

Ничего нового отец Бруно не говорил, и Филь заскучал. Если так будет продолжаться, он уснёт к концу лекции.

– Да и пёс с ними! – выкрикнул вдруг Курт Норман. – Вот ещё беда, сердаров она убивает, горе какое! Как я слышал, люди ею пользовались и никто не умер. Зато она чего только не умеет, с её помощью можно даже летать!

Филь разом очнулся, а отец Бруно заметил с сатанинской усмешкой:

– Но не далее, чем на десять шагов от неё, иначе твоя кровь закипит.

Филь передёрнулся.

Курт смешался:

– Ну и пусть, ну не летать, так выучить какой-нибудь сложный язык! Она же это позволяет?

– Позволяет, – согласился отец Бруно. – Только ты забудешь его на следующий день.

Филь понял, что стремительно теряет интерес к этой книге.

Курт разозлился:

– Иногда и этого может оказаться достаточно. А то, что она легко открывает проход откуда угодно в Хальмстем и Кейплиг, одно это делает её бесценной!

– Примерно для девяноста людей из сотни, – смиренно согласился монах. – Из остальных десяти она убьёт половину, пусть они не сердары, другую половину не пустит.

Филь решил, что в жизни больше не коснётся этой железяки, и подивился бесстрашию Флава, который наверняка всё про неё знал, но по меньшей мере один раз воспользовался ею, чтобы стащить кубок Локи из Кейплига.

– Откуда такие познания про людей? – прищурился Курт.

– Из первых рук, от самих сердаров, – ответил отец Бруно. – Они экспериментировали не только на себе, нас они тоже проверяли.

– Ну хоть сердаров она убивает всех подряд! – злорадно воскликнул Курт, и отец Бруно на сей раз не нашёл, что возразить.

Он только возвёл очи горе и пробормотал:

– Природа терпит чудищ, ибо они часть божественного промысла и через немыслимое их уродство проявляется великая сила Творца.

Выйдя из лекционной, Анна протянула устало:

– Какой-то совершенно бестолковый урок.

– Я тоже не понял, к чему это было, – сказал Ян. – Ну проредили демоны с помощью книги сердарские ряды. Легко догадаться, что они хотели уменьшить гарнизон Хальмстема, потому что сердары могли утащить книгу только туда, они всё опасное стаскивали туда. Демоны, как известно, позже напали на Хальмстем, но к тому времени там уже вывели жутких собак, и захвата не вышло. Всё это давно известно, суть урока от меня ускользает.

Мета сказала:

– А мне пришло в голову, что, возможно, нам собрались устроить экскурсию в Хальмстем и заранее предупреждают о хранящейся там опасности.

– Там нет Железной книги, – возразил Филь. – Её давно перевезли в Кейплиг, я сам её упаковывал.

– Тогда, возможно, в этом и есть ответ на вопрос, – сказал Ян. – Ходят слухи, император собрался устроить аудиенцию ученикам Алексы на зимних каникулах в Кейплигском замке, так что, если кто наткнётся там на книгу, Флаву меньше неприятностей. А то вон Филь как ни зайдёт туда, так драка!

– Последний раз всё прошло мирно, – пробурчал Филь и покраснел. – И дрался я там, когда мне не было тринадцати. Теперь уже нельзя: Флав пригрозил сразу отправить меня в тюрьму, а я туда не хочу.

– Флаву не отказать в чувстве юмора, – хмыкнула Анна. – В тюрьму он тебя всё же засадил, пусть в бывшую.

После обеда, как по заказу, профессор Роланд завёл речь об уголовных наказаниях. По нему выходило, что самые страшные наказания назначались за подделку казённых монет, о чём Филь узнал ещё в начале года, и за продуманное убийство. В последнем случае никого не жалели и сразу рубили голову. Продуманным было убийство или сгоряча – решал эмпарот Заглядывая преступнику в башку, он видел его мысли и чувства и как тот дошёл до преступления. Зато если преступник по-настоящему раскаивался, ему уменьшали тяжесть вины и могли даже полностью её снять. Правда, те, с кого её сняли, потом зачастую сами отправлялись на бесплатные общественные работы, ибо «не могли жить с осознанием совершённого». Они в большинстве своём были те самые рабочие, которых Филь видел на строительстве Хальмстема.

Наказания за прочие преступления зависели от того, сколько раз их совершил преступник. После третьего раза дорога была только в тюрьму. Угодить туда сразу можно было за нанесение ущерба имперской собственности. А так как любой военный на службе считался собственностью Империи, то Филю за покусание начальника кейплигской стражи грозило заключение, исполнись ему тогда полных тринадцать, или удары кнутом по количеству лет, и ещё неизвестно, что хуже.

Профессор Роланд, видимо, сам не находил свою лекцию интересной и, будто отбывая наказание, бубнил её на одной ноте. Он, очевидно, скучал, а с ним скучала аудитория. Борясь с дремотой, Филь решил, что хватит впустую просиживать штаны, и перебрал в уме, чем полезным можно заняться. Сделав вид, будто прилежно конспектирует лекцию, он принялся сочинять рецепт для Яна, который обещал три дня назад.

Под влиянием накатившего вдохновения он написал:

«При бельме глаза в течение трёх дней вылечивает испытанное замечательное средство. Взяв копыто осла, сжигай его, пока оно не станет углём, затем, мелко растерев, добавь молока женщины, родившей мальчика, и, смешав, сделай калачики, и в таком виде сохраняй, а когда будешь пользоваться, снова добавь молока женщины, родившей мальчика, и, растерев, намажь глаз – удивительное средство!»

Этого должно было оказаться достаточно для Схизматика, но конец лекции по-прежнему скрывался за горизонтом. Отдав рецепт Яну, который, прочитав его, одобрительно хмыкнул, Филь вспомнил о висевшей над ними другой задаче и завертелся на месте, нисколько не беспокоясь, что делает это под носом профессора. Тот, казалось, вот-вот впадёт в кому.

Николас Дафти крутил в пальцах золотую монетку. Филь хищно уставился на неё.

– Это империал? – прошептал он. – Что просишь за него?

Николас дал ему монетку, сказав:

– Это старая английская крона, четверть нашего империала, вернёшь аспрами.

Филь глянул на потёртую, ранее не виданную им денежку, слишком лёгкую для настоящей.

– Такую я сам могу отлить! – фыркнул он, вернул её погрустневшему Николасу и вновь погрузился в размышления.

Ничего путного ему в голову не приходило. Условия, в которые загнал их Флав, перекрывали обычные пути обогащения. Филь подумал, что если нельзя продать товар, то придётся продавать услуги, и перебрал в уме пункты правил, которые их вынудили заучить наизусть в первую неделю. Правилами запрещалась оплата услуг учеников персоналом Алексы, но в них не было ничего об оплате услуг между учениками. Судя по всему, это была единственная дырка в норку с золотом.

– Ян, что ты умеешь хорошо делать? – спросил Филь сразу после лекции. – Нам надо придумать услугу, которую можно продать.

– В принципе, ничего, – заинтересовавшись, ответил Ян. – Езжу на лошади, швыряю доски и довольно метко кидаю прочие не столь большие предметы. Ещё могу довести кого-нибудь до бешенства, если тебе это чем-то поможет, но лучше будет попросить Анну.

– Этого мало, – проговорил Филь удручённо. – Надо придумать что-то такое, что нужно всем.

Ян ответил невозмутимо:

– Тогда мы пропали. Я не располагаю ничем в данный момент, кроме своего честного имени. Доверяю тебе загнать его по любой цене, какую посчитаешь нужной, а пока давай поспешим. Уже час вечерни, как говорит наш монах, и мой желудок сводит от голода.

Из дверей трапезной, куда потоком вливались ученики, тянуло вкусными запахами. В животе Филя забурчало, он прибавил шагу. Ведомый более носом, чем глазами, он отдавил пятки Ёлке, шагавшей впереди. Девушка сердито обернулась, но тут же расплылась в улыбке, да такой, что можно было пересчитать все зубы у неё во рту.

– А, это ты! Я не видела тебя со вчерашнего дня, где ты пропадал? Давай в эти выходные опять кататься?

– Давай, – поспешно согласился Филь, сглотнув слюну от нахлынувших из-за её спины ароматов.

Ёлка упорхнула, её место заняла Габриэль.

– Филь, Палетта тоже хочет прокатиться с тобой в выходные! По школе ходят слухи, что вы с Яном обалденно правите санями.

Раздражённый очередной помехой на пути к столу, он ответил, закладывая галс вокруг сестры:

– Ладно, это обойдётся ей в один аспр.

Габриэль фыркнула за его спиной то ли с досадой, то ли с удивлением, а он плюхнулся на привычное место и с жадностью оглядел угощения. Как оказалось, благоухание исходило от обжаренных в сметане белых грибов, которые Филь очень любил, даром что не ел их раньше в Старом Свете, и запечённой съедобной лозы, которую требовалось выдержать срезанной три месяца в темноте, иначе ею можно было отравиться. Правильно приготовленная, она вкусом напоминала маслянистую ореховую массу.

В конце трапезы между Филем и Яном протянулась рука и Габриэль звонко припечатала серебряным аспром о столешницу.

– От Палетты, чтобы тебе не отвертеться!

Задрав нос, она удалилась, а к Филю разом поворотился весь стол естествознания. Николас Дафти жадно уставился на монету. Фристл Бристо сдержанно поинтересовался: