Текст книги "Школяр"

– Всегда такой был! – рявкнул он в сердцах, донельзя смущённый этим разговором.

«Яну надо башку за это отвернуть», – присовокупил он про себя, заливаясь краской.

– Филь опять повышает голос? – осуждающе заметила Мета, появляясь в гостиной.

– Что случилось на этот раз? – спросил Ян.

– Судя по его виду, папочка обсуждал с ним его матримониальные планы, – ухмыльнулась Анна, ставя запылённую бутылку на стол.

– Нечего тут обсуждать, – невозмутимо проговорила Мета, усаживаясь рядом с отцом. – Ему надо сначала закончить третий год в Алексе. Филь не умеет одновременно крутить любовь и учиться. Потом, у него всё ещё может поменяться несколько раз, его очередные матримониальные планы надо просто переждать, как болезнь.

Эша пристально глянула на неё, потом на Филя и молча села за стол. Господин Хозек протянул руку, ухватил бутылку и поднялся.

– Итак, – сказал он, щедро наполняя стаканы, – я определённо не знаю, за что мы пьём, – за гениальность нашего гостя или за его глупость, но что сделано, то сделано, не спорить же нам с императором. Одно точно: сегодняшний день заложил камень чему-то ранее невиданному в Империи, возможно, что невиданному богатству. Ты сегодня совершил очень дерзкий шаг, – он повернулся к Филю, – какой будет следующий?

– Расчёт котла и отходящих труб. Флав хочет получить их к концу января. Говорит, что вдвое урежет мою долю, если ошибусь. Он собрался посылать мои расчёты для проверки в Падую.

– Звучит так, что тебе придётся сделаться лучшим другом Лонергана, – сказал Ян и первым поднял стакан.

– А то непонятно, – рассмеялся Филь, радуясь, что на сегодня всё закончилось. – Вкалывать мы будем в этом году, не приседая, можешь не сомневаться!

26

Иногда один день, проведённый в других местах, даёт больше, чем десять лет жизни дома…

Габриэль Фе, «Детские воспоминания», из архива семьи Фе

– Жрать хочу, – пожаловался Филь, подняв голову от тетради.

Ян, сидя на кровати, оторвался от доставленного утром письма:

– Опять?

– Опять! Сифоны Лонергана и котёл Флава высосали из меня все соки.

– Боишься, что не поспеешь к сроку? – спросил Ян, поднимаясь. Он свернул письмо и сунул его в сундук под кроватью.

– Вот ещё пустяки, – сказал Филь. – Я не боюсь ни капли. Но дело-то делать надо!

Ян вдел руки в плащ, который определённо был ему мал, и стал натягивать тесные ботинки.

– Пойду поймаю Якоба, пока окончательно не стемнело, попрошу у него краюху хлеба для тебя. К слову, отец пишет, что наш друг кузнец тоже успел многое. Доказал Почтовой гильдии, что для их же семей будет лучше, если зелёноберетники в свободное от службы время займутся очисткой окрестностей столицы от скопившейся там нечисти, выловил с их помощью всех разбойников, отправил их на эшафот, а потом с разгону занялся чисткой замка. В прошлый понедельник закончился суд, на котором Флав с Клементом были потрясены, поняв, что имеют дело не с обычными старосветскими бродягами, а с настоящими разведчиками из разных концов Старого Света. Кузнец выудил их всех до единого и лично наблюдал, как их повесили. Теперь, говорят, в Кейплиге тишь и благодать.

– Вот и славно, – рассеянно заметил Филь, опять уткнувшись в тетрадь. – К лету, глядишь, там можно будет жить, а пока нам и тут неплохо!

Весеннее вторжение и последующее восстановление столицы оставили казну без средств, и Флав отказался оплачивать поезд на зимние каникулы. Ученики были вынуждены остаться в Алексе.

Пищевой рацион им урезали вместе с одёжным, и приходилось донашивать то, что носили в прошлом году. Рубахи у многих трещали по швам, штаны не доходили до середины щиколотки, руки торчали далеко из рукавов.

А в декабре Алексу опять сковал мороз. Учёбу не отменяли, и школяры носились теперь с лекции на лекцию ещё быстрей, чем раньше. Осталось их здесь чуть больше половины от того количества, с которого начиналась Алекса, так что и на лекциях Патиосоца больше не было нужды толкаться.

Возникший поначалу ропот стих после леденящих душу рассказов тех, кто прошёл через летние ужасы. Все быстро осознали, что сейчас лучше сидеть в безопасной Алексе, пусть без солдат и деревенских обходчиков, на которых Флав тоже решил сэкономить.

Дополнительного страху нагнал Филь, пустив фантазию в полёт и рассказав всем, как они с Яном и Почтовыми наголову разбили шайку свирепых разбойников, напавших на них на пути в Бассан, и как Филь едва не истёк там от крови, лившей ручьём из его жестоких ран, и как его лечил потом личный лекарь господина секретаря. Где Филь на самом деле получил свои раны, Хозекам и Фе было приказано молчать под страхом смерти.

Кафедра естествознания понесла в этом году потери в лице Лофтуса-Ляпсуса, чей отец угодил под «огненный дождь», обрушенный Флавом на головы бандитов, наивно полагавших сходу захватить замок. Спасаясь от огня, Ляпсус-старший нашёл убежище в чьём-то огороде, где провалился в отхожее место. От пережитого ужаса у него выпали все волосы и он тронулся умом. Ляпсус-младший не решился оставить сумасшедшего отца на младшую сестрёнку и полубольную мать. Более в Алексе ничего не изменилось.

Филь уже укладывался спать, когда в комнату вернулся Ян и принёс каменной консистенции кусок пирога с брусникой. От высохших ягод тянуло кислятиной. Не рискнув это есть, Филь подумал, что хороший сон вполне может послужить заменой еде, и растянулся на постели, упёршись ступнями в нагретую печкой стену.

– Сколько же Якоб хранил эту несъедобную окаменелость? – поинтересовался он.

– Это не Якоб, – сказал Ян. – Это Габриэль хранила в своём сундуке с сентября, то есть этому пирогу пошёл пятый месяц, а отказываться было неудобно.

– Звучит так, будто к ней вернулась её безголовость, – пробормотал Филь и погрузился в сон.

Утром на завтрак их накормили пшённой кашей, сваренной на воде: бледным месивом с отвратительным вкусом. На обед, Филь был уверен, случится бобовая похлёбка, и она же, с малым количеством мяса, на ужин. Флав затянул всем пояса так, что было трудно дышать.

– Прошли наши золотые деньки в Алексе! – вздохнул Филь, принимаясь за еду.

Её надо было съесть как лекарство, иначе вмиг задубеешь на улице: он усвоил это за прошедшие тоскливые месяцы осени и начало зимы. С другой стороны, скучать в этом году было трудней, чем в прошлом, невзирая на гадкую пищу и отмену турнира в Юку из-за отсутствия хоть сколько-нибудь активных растений в округе.

Филь заменил игру фехтованием с Харпером Атли на палках, а когда настали морозы, решил, что пришла пора для газового котла. Дело оказалось трудное, и, грызя гранит науки, он не заметил, как начался январь. У него оставалось три недели до данного Флавом срока, зато потом непременно будет легче. А ещё через пять месяцев их всех ожидала свобода.

– Где сейчас твоя сестра Эша с матерью? – спросил Ян. – Всё ещё в Кейплигском замке?

– Уже перебрались в дом, – сказал Филь. – Эша собирается куда-то, кажется, опять в Старый Свет.

– Как бы ей голову там не сложить, – давясь, как и его друг, кашей, сказал Ян. – Больно она девушка… э-э… необузданная. А что про эти передвижения думает её мать?

– Понятия не имею. Знаю, что Ирений очень против, и, будь его воля, он запретил бы любые перемещения через Границу без разрешения, а то вообще выставил бы там кордон. Клемент с ним вроде согласен.

– А император?

– А Флав говорит, что у него нет денег. Раздумывает, наверное, где их взять. Как придумает, так останется крепче держать карманы и ушами не хлопать. Знаешь, чем он обосновал своё решение лишить меня тогда заработанного? Тем, что я получил эти деньги, находясь на службе, и поэтому они принадлежат казне. Но у него ничего не вышло: я вспомнил кое-что из заклинаний Патиосоца и напомнил, что рапорт, который требовал у меня Клемент, когда я едва шевелился от боли, содержал в себе также отчёт о потраченных казённых деньгах, а остатки я сдал. Приняв рапорт и деньги, Клемент тем самым освободил меня от дальнейшей службы.

– Клемент, я уверен, заметно этим расстроился, – сказал Ян.

– Вид у него сделался кислый, да. Так я отбил у Флава сундук, но мне не понравилось выражение его лица, и я решил, что уйти живым он мне не даст, поэтому быстро свернул на идею, которую придумал с Ирением.

– Прости, мой друг, – сказал Ян, поднимаясь, – но твою идею разбогатеть на дерьме я не ставлю ни в грош. В неё даже Лонерган не верит. А сейчас пойдём почтим уважением лекцию Патиосоца!

– Тебе не надо её высоко ставить, – сказал Филь, вставая следом, – ты и так богатый. А Лонерган просто старый, оттого плохо видит, что у него под носом.

Патиосоц, как обычно, не вошёл, а ворвался на лекцию и обежал глазами аудиторию.

– Сегодня мы с вами, – громогласно заявил он, – разберём с позиции морали случившуюся этим летом трагедию. Я не хотел касаться её ранее, но так вышло, что она сама коснулась меня: недавно после долгих страданий умер один из моих близких друзей, получивший тяжёлые ожоги от «огненного дождя», который император Флав без предупреждения обрушил катапультами на головы нападавших, а также на головы своих горожан. Горшки с его смесью, как известно, пущенные в беспорядке со стен замка, долетали до жилых кварталов, и много людей погибло от них.

– Профессор, – прервал его Ян, знавший от отца точные цифры погибших при вторжении, – я бы не стал характеризовать три сотни пострадавших как «много». Разбойников там полегло в десять раз больше, и после этого они уже не покушались на замок.

Филь видел пострадавшие дома вокруг замка. Они принадлежали богачам, и у них были каменные стены, а у многих и крыша была черепичной. Пострадали они не столько от «огненного дождя», сколько от разбойников, обосновавшихся в них, когда первая атака была отбита. А знать укрылась в замке, побросав дома. Был ещё рынок, который сгорел дотла, но если предупреждённые за день торговцы не убрались оттуда, то кто им виноват? Поэтому Филь не мог взять в толк, чем вызваны переживания профессора. Патиосоц парировал, не моргнув глазом:

– А сколько пострадавших будет «много», ответьте, Хозек! Вы упорно сидите у меня в категории «замшелая колода», так ответьте – и станете «свежим пнём».

«Ха! – едва не воскликнул Филь. – Ай да Ян! Кто бы подумал, что у него оценки чуть выше моих по этой муторной науке…»

Он стал предвкушать, как всласть поиздевается над «замшелой колодой» за обедом.

Не успел Ян открыть рот, как любимица профессора, Бенни Тендека, выскочила с вытянутой рукой.

– Надо было применять другие методы обуздания агрессора, а не разваливать до основания город, – заявила она. – Парламентские методы!

– Гы-гы, – против воли вырвалось у Филя.

От нынешней еды Бенни приобрела остервенелый вид, растеряв привычную пухлость и розовый цвет лица. Вместе с пухлостью она потеряла, видимо, остатки соображения, если поверила, что нападающего разбойника можно обуздать разговорами.

– Фе, ты в защиту чего, собственно, тыкаешь? – уставился на него профессор. – У тебя есть что сказать?

– А как же! – ухмыльнулся Филь. – Я гыкаю в защиту здравого смысла. Надо совсем не обладать умом, чтобы заявлять то, что выдала Тендека. – Он повернулся к ней. – А с напавшим на тебя в подворотне насильником ты тоже будешь разговоры разговаривать? Ну, тогда он ещё и завтра придёт!

Бенни залилась краской до ушей и крикнула на Филя:

– Дурак!

– Вон! – сказал ему профессор и показал пальцем на дверь.

Пока Патиосоц не передумал и не выставил его из самой школы, Филь вылетел из аудитории, в которой поднялся шум и гам. Желая не упустить продолжения возникшей перепалки, он припал ухом к двери.

– Право слово, вы странные вещи говорите, профессор, – раздался отчётливый голос Яна.

– Может, ковровую дорожку нужно было расстелить? – сказал Том Рафтер.

– Эй, ты там, чего безмятежно разоспался? – гаркнул вдруг Патиосоц. – Как клоп, придавленный бревном моей науки! Вставай, спускайся вниз, будешь стоять рядом, я стану охранять тебя ото сна!

Кто это был, Филь не успел разобрать, потому что следом раздался голос Меты:

– Профессор, надо уважать своих оппонентов, даже если они того не заслуживают!

Поднялся ещё больший шум. От мысли, что Мету сейчас тоже выставят из аудитории, Филю стало хорошо.

Тут вступил Фристл Бристо и высказал что-то про пафос и эмоции. Бенни исступлённо заорала на него, с ней стала ругаться Мета, между ними попытался встрять профессор.

«Надо же, какую я войну развязал!» – разулыбался Филь.

Послышался злой голос Анны, и галдёж вдруг стих.

– Что вы сказали? – переспросил её профессор.

– Вы над нами издеваетесь, – повторила Анна, – когда хотите уверить, что, если вас заставят под стрелой арбалета подписать дарственную на кошелёк, это придаст ограблению легитимность.

– А вы, видимо, считаете, что мы должны благодарить за гуманитарную миссию посылания огня на наши головы, – воскликнул профессор, – когда триста жителей столицы были заживо сожжены!

– Считаю, – сказала Анна. – Я считаю, что это вышло гуманно по отношению к оставшимся в живых.

Патиосоц издал звук, будто подавился, затем продолжил сиплым шёпотом:

– Так может, вы и сердарам способны дать амнистию за их гуманизм, при котором мы теряли по четверти населения каждые десять лет?

– Про сердаров ничего не скажу, – ответила Анна, – я не владею достаточной информацией.

– Я скажу! – послышался голос Габриэль. – Сердары тысячелетие поддерживали здесь искусственный отбор, выпалывая, как сорняки, тех, кто нёс в себе страсть к насилию, нелюбовь к детям и неуважение к закону, прерывая их род в веках. И да, я считаю, это гуманно по отношению ко всему остальному населению.

Патиосоц издевательски воскликнул:

– Дорогая, называй уже тогда вещи своими именами! Тут собралось столько великих гуманистов, что не будем стесняться говорить «рубили головы»!

– Профессор, а будут ещё какие-нибудь аргументы, кроме морального судилища? – прервала его Анна с сарказмом в голосе. Предложенная ученикам диета сказалась на её характере больше, чем на ком-либо другом: Анна легко выходила из себя и огрызалась по любому поводу.

Профессор в ответ привёл ей тот же аргумент, что до этого Филю. Когда красная от злости Анна рванула на себя дверь, то бросила, не понижая голоса:

– Дурак какой-то!

На что профессор без лишних слов подскочил к порогу и со всей мочи захлопнул за ней дверь. Не успев покинуть аудиторию, Анна получила удар по затылку и ласточкой нырнула вперёд, свалив Филя с ног.

Поднявшись, он оглядел её, недвижимую, но совсем не бездыханную, и решил, что Патиосоца не помешает как следует попугать. Заглянув в аудиторию, он проговорил трагическим голосом:

– Профессор, вы так треснули её, что, кажется, убили!

* * *

– Из-за твоей выходки с убийством Анны у профессора будут большие неприятности!

Филь заметил, что Мета подчеркнула слово «убийство». Он ответил, отбирая нужные для занятий с Лонерганом тетради:

– А я повторяю, это сущая ерунда. Анна через минуту очнулась и только шишку набила на голове. А за панику, которую ты учинила с профессором, с посылкой в Кейплиг сокола и своей беготнёй, я не несу ответственности. Анна уже была на ногах, когда ты бросилась звонить в колокола. И кто тебе в этом виноват?

Он сунул тетради за пояс и сдёрнул с гвоздя плащ. Ян следом снял свой.

– Конечно, ты виноват, – отрезала Мета и уселась на кровать брата.

По её виду было ясно, что она не уйдёт, пока не выскажет всё, что жаждет высказать.

– Родственники по крови всегда превыше всего, – сказал Ян. – Филь, в тот момент у Меты был только один приоритет – здоровье сестры, вот она и кинулась её спасать.

Не желая более вдаваться в спор, который успел испортить ему обед, Филь сказал:

– Замечательно, я это приму к сведению. А пока нам пора идти на естествознание!

– Мета, ты идёшь? – спросил Ян. – В самом деле, с Анной всё нормально. Она сказала, что мы тут ходим все полуголодные, поэтому немудрено упасть в обморок с одной затрещины.

– И давно усвистала на лекцию к ректору, – напомнил Филь.

– Мне некуда идти, ты лишил меня преподавателя, – ответила ему Мета.

– Тогда сиди здесь или попросись к Патиосоцу в Печальный карцер.

– Колода невоспитанная, – услышал Филь в коридоре. Профессор Лонерган, как всегда, начал занятия с вопросов.

– Как поживают наши сифоны? – спросил он, обводя класс озорным взглядом. – Вы, олухи, придумали наконец, как заставить отверстие внешнего колена оставаться ниже поверхности воды, чтобы поток не останавливался? Вы потратили на это три недели, пора и честь знать!

Находившийся ближе к нему Николас Дафти протянул свою тетрадь. Профессор глянул в неё и отдал обратно.

– Чушь, – сказал он. – Кто следующий?

– Почему «чушь»? – обиделся Николас. – Я взял это решение у Герона Александрийского!

– Сперли, хотите сказать? – ухмыльнулся профессор, просматривая работы у остальных. – Чушь потому, что его решение трудозатратно. Я сходу могу придумать лучше.

Николас надулся.

– Профессор, вы считаете себя умней Герона Александрийского? – спросил Фристл Бристо.

– А как же! Хотя бы потому, что я старше его на пятнадцать веков. Которые, кстати, вам самому, Бристо, нисколько не помогли.

Теперь уже Фристл надулся, обиженно уставившись в свою тетрадь.

– Это уже третий вариант! – простонал он. – За что вы нас не любите?

– Не переживайте, Бристо, вы тут ни при чём, – ответил Лонерган. – Я просто так злой, совершенно бескорыстно.

Он остановился напротив Филя, забраковал его работу, как у остальных, затем поинтересовался:

– А как поживает твой горшок с дерьмом? Ты определил материал для него?

– Медь, кажется, будет лучше всего, – сказал Филь, пропуская мимо ушей обидный эпитет, которым Лонерган пользовался для обозначения кейплигского котла. – Только чертовски дорого!

Он отдал профессору три густо исписанные тетради с заключительными расчётами. Если Лонерган не затянет с проверкой, Филь должен успеть в срок.

– Медь, – задумался профессор, взвесил на руке тетради, затем швырнул их в кресло за своей спиной. – Что ж, пусть будет медь. В крайнем случае твой горшок превратится в круглый шар и выпучится из земли перед тем, как разнесёт всё вокруг. Будем надеяться, что это вовремя заметят. Но лучше бы ты снизил давление и перешёл на кирпичную кладку.

Николас Дафти, с осени мучая Филя вопросами на тему, как именно тот собрался зарабатывать лютые деньжищи на продаже вонючего газа, очнулся от нанесённой ранее обиды и завопил в экстазе:

– Фе попадёт в историю, взорвав Кейплиг! Он снесёт с лица земли город и войдёт в историю!

Профессор скривился:

– Дафти, прекратите клоунаду! К вашему сведению, решение, которое я от вас ожидал, находится всего в нескольких страницах от места, с которого вы сперли ваш ответ. Приложи вы чуть больше старания, сейчас у вас был бы уже зачёт по этому разделу.

Николас тяжело задумался, вспоминая, откуда списывал.

– Что до попадания в историю, – продолжил профессор, – всем собравшимся будет интересно знать, что запальную смесь на основе эскарбукля, которую Рафтер, Хозек и Фе изобрели в конце прошлого года и в начале этого довели до ума, император придумал намазывать на концы тонких щепок, которые можно зажечь, чиркнув по пергаменту, пропитанному серой. Таким образом, трое участников моей кафедры создали надёжную и компактную замену огниву. В историю вы попадёте, но денег не получите, – сказал профессор трём героям, которые, зардевшись, сидели крайне довольные тем, что удалось завершить такое трудное дело. Николас очнулся от раздумий.

– А почему это без денег? – заинтересовался он. – В прошлом году Фе получил кучу золота за взорванную кузню, а в этом за куда более полезное дело – ни шиша. Нелогично!

Профессор изогнул длинные брови:

– Дафти, Одина ради, не поминайте логику всуе! Я с ней недавно беседовал, она на вас жаловалась, сказала, что боится и бегает от вас. А денег нет, потому что их ни для кого нет. Вот сделаем дюжину тяжёлых петард с «огненным дождём», которыми император задумал оснастить Хальмстем, за это мы получим кое-что. Материалы уже в пути. Пока же давайте вернёмся к нашим сифонам – я хочу вам продемонстрировать, как с помощью небольшого куска пробкового дерева легко достичь того, на что вы безрезультатно угробили три недели.

Профессор вернул Филю тетради через день с незначительными пометками, и тот отослал их с регулярной почтой в Кейплиг С этой же почтой Алексу покинул профессор Роланд, отозванный по требованию ректора, который разделил обязанности Патиосоца между собой и отцом Бруно. Последнее привело к тому, что теперь после занятий по морали и праву с монахом Мета приходила в себя в трапезной, сидя на лавке, обхватив голову руками и мыча сквозь зубы нечто, похожее на сдержанные ругательства.

Монах в самом деле нёс полную околесицу, это даже Филь понимал, но факт, что Мета способна ругаться, сильно заинтересовал его. Он решил попробовать при удаче довести до этого Лентолу, вдруг ей тоже присуще что-то человеческое.

Ответ от Флава прибыл в конце февраля, когда на улице уже пахло весной. Она пока не тронула снег, но тот скоро должен был начать массово таять. Пробная петарда с «огненным дождём» была готова, и профессор Лонерган торопился провести её испытание. Он надеялся, что, если петарда полетит не туда, снег на крышах Алексы спасёт здания от пожара.

Испытание было назначено на обеденное время в поле за воротами школы. Не упуская возможности поразвлечься в ясный воскресный день, население Алексы дружно выстроилось вдоль стены на холме – спускаться кому-либо на поле запретил ректор Иллуги. Петарду должен был доставить на телеге профессор Лонерган с помощью Якоба.

Толпа в ожидании представления мяла ботинками снег, возбуждённо переговариваясь. Справа от Филя стояли Мета с Анной, слева – Ян с Габриэль.

– Ян, послушай, – сказал Филь, в последний момент теряя уверенность в своём творении, – а если петарда в самом деле взорвётся над Алексой?

Его друг ответил не думая:

– У меня на это имеется законченное и оформленное мнение: мне плевать. Надоело мне это место, скорей бы убраться отсюда. Я собираюсь поселиться в столице – и более оттуда ни ногой.

Румяная с лёгкого морозца Габриэль сказала:

– А я тоже буду жить в Кейплиге, я здесь от скуки скоро с ума сойду!

Анна смерила обоих косым взглядом, усмехнулась чему-то и, сморщив нос, опять уставилась на поле.

– Ну, с вами всё понятно, – угрюмо произнесла она. – А я, признаться, сатанею от отсутствия перспектив на приличное замужество. Что мне делать, когда закончится это наше мучение-обучение? Возвращаться под крыло к папочке? С тем же успехом я могла бы портить жизнь какому-нибудь красавчику. Филь, ты не возьмёшь меня замуж? – повернулась она к нему.

От такого будущего Филь разом забыл о возможной неудаче с петардой. Ему представилась Анна размером с недавно родившую Руфину и он выпалил:

– Я не красавчик и жениться не буду! Жена – это счастье, которое с годами становится полным!

Мета расхохоталась так, что на неё заоглядывались, сделавшись такой же румяной, как Габриэль.

– Я тебя люблю, – чмокнула она его в щёку. – Никогда не знаешь, что ты отмочишь в следующую секунду!

Покрасневший Филь, всё ещё испуганный до того, что у него дрожали колени, сердито бросил Анне:

– Порти жизнь своему обалдую, о котором ты рассказывала нам в прошлом году!

– Обормоту, – смеясь, поправила Мета, – и в позапрошлом году!

Анна скосилась на них, как до этого на Яна с Габриэль, и проговорила мрачно:

– Да уж… Кто асимптота с графиком, кто касательная, а мы с обормотом параллельные прямые, только он никак от меня не отвяжется.

Ян заметил с усмешкой:

– Я гляжу, твоей математике известна настоящая драма. Ни черта из этого не поняв, Филь ухватил главное:

– А ты предложи ему выйти за него замуж, чтобы отпугнуть!

– Вот они! – сказала Габриэль.

Из ворот выкатилась телега, на которой в куче соломы лежала петарда раз в десять больше тех, которые спасли когда-то Хальмстем. За телегой шагал профессор Лонерган. Якоб вёл коня в поводу.

Они остановились в сотне шагов от подножия холма и поставили петарду на снег. Затем профессор сказал что-то Якобу, и тот, вскочив на телегу, развернул её в ожидании.

Профессор достал из кармана короб с новым огнивом в виде тонких деревянных палочек, которые он называл «спички», и чиркнул одну из них о короб. Спичка ярко вспыхнула и загорелась.

– О-о! – возгласы удивления покатились с холма по полю.

– Фе, Хозек, Рафтер, вы гении, что изобрели такую штуку, не надо больше возиться с огнивом! – крикнул Фристл Бристо.

Филь приосанился и огляделся – вся школа смотрела на них с восхищением. Ян сохранил невозмутимое выражение лица и только слегка поклонился в сторону Фристла.

Профессор поджёг запальный шнур и прыгнул в телегу. Якоб гикнул, конь понёс их к воротам. Едва они убрались с поля, петарда выстрелила.

– А-ах! – выдохнули стоявшие на холме, когда в воздух вонзилась огненная змея, расширяясь к голове.

Филя окатило могучей волной восторга, и он замер, не дыша. Впереди было самое трудное: чтобы основной заряд не взорвался раньше времени, а сначала достиг максимальной высоты. И когда тот расцвёл красным цветком, как было рассчитано, Филь рявкнул на всё поле, пугая окружающих посильней, чем петарда:

– СРАБОТАЛО!

Вышло это столь оглушительно, что друзья шарахнулись от него. В следующее мгновение раздался крик Лонергана:

– Всем немедленно укрыться за стенами, кто не хочет сгореть живьём!

Желая достичь максимального эффекта, Филь переборщил с основным зарядом, и «цветок» получился шире, чем нужно. Огненные капли, которые он расплёскивал вокруг, неминуемо должны были задеть учеников. Все бросились к настежь открытым воротам.

Размер ворот Алексы спас их от столпотворения, и в список понесённых жертв попали только подолы плащей Яна и Николаса Дафти. Ян сбросил свой с себя, зная, что это пламя так просто не потушить. С Николаса плащ сорвал профессор Лонерган.

Над полем повис дым и пар от многочисленных очагов огня в снегу, который, казалось, не причинял вреда сатанинской смеси, способной плавить металл. Дым и пар валили также из-за стен, перед воротами образовалась огненная полоса. Пламя дожирало брошенные там плащи. Народ попятился вглубь двора.

Профессор Иллуги повернулся к Лонергану и проговорил укоризненно:

– Дорогой мой, вы же уверяли меня, что этого не случится! Я вижу, что Империя теперь… э-э… в безопасности, но нам же ещё надо где-то детей учить!

Профессор Лонерган наградил Филя таким взглядом, что стало ясно: в чём причина несчастья, тот успел понять. Николас Дафти с опаской наклонился над останками своего плаща, высунулся за ворота и вдруг заорал:

– Эй, наши стены горят! Люди, мы сейчас сгорим здесь все внутри!

– Ну вот, – удручённо заметил профессор Иллуги.

Не раздумывая, три «поджигателя» сломя голову понеслись к Первой лаборатории, где с осени стояло корыто с песком, заготовленное профессором Лонерганом как раз для таких случаев. На полдороге их догнал Якоб. Когда с корытом в телеге они прискакали обратно, не осталось сомнений, что стены занялись там, где на них попали капли адской смеси.

Не жалея ботинок, которыми «поджигатели» ступали в очаги пламени под стеной, они принялись забрасывать её песком, сдирая с неё горячие капли лопатой. Филь старался более всех и в результате так разошёлся, что остался один, в который раз проверяя, не упустил ли чего. Ему сильно не хотелось возвращаться на двор под очи Лонергана.

Он был вынужден это сделать тогда, когда почувствовал сквозь подошвы ботинок, что может остаться без ног. Вбежав во двор, он содрал с себя ботинки и запулил их в поле. И тут он увидел, что по склону холма к воротам во весь опор скачет коляска. Колёса её дымились.

Дав ей дорогу, Филь остолбенело уставился на возницу в зелёном мундире Почтового командора. Ян и Том занялись тушением колёс, а возница спрыгнул на землю и, безошибочно определив в толпе ректора, доложил:

– Я назначен сюда новым учителем по морали и праву, меня зовут Ирений Вайларк.

Пока Иллуги читал вручённую ему бумагу, Ирений бегло глянул на Филя, стоявшего в снегу в одних чулках. В глазах бывшего кузнеца застыл немой вопрос. В ответ Филь шмыгнул носом и пожал плечами.

– У вас занимательные рекомендации, – сказал ректор, возвращая бумагу, – сразу от двух высших должностных лиц Империи. Что ж, добро пожаловать в нашу… э-э… обитель.

Филь почувствовал, как мгновенно вырос интерес к гостю среди собравшихся во дворе. Даже Анна смерила Прения новым, совсем не времён Меноны, взглядом.

– А что здесь произошло? – спросил он, осматриваясь.

– А попробуйте предположить виновника, – иронично произнёс профессор Лонерган, который знал, что Ирений является совладельцем «горшка с дерьмом». – Отсюда будет легко вывести, что произошло.

Новый учитель не стал скрывать, что было у него на уме.

– Судя по последствиям, это должен быть Филь Фе, но я не понимаю как.

Точность попадания и невозмутимый тон заинтересовали Лонергана.

– Неплохо, – похвалил он, обнял Ирения за плечи и повёл его вверх по улице Колодников. – У вас, кажется, более интимное понимание его движущих сил. Я расскажу, как он это сделал, – обернувшись, он погрозил Филю кулаком, – а заодно провожу и покажу ваше жильё.

За ними двинулась остальная профессура, оживлённо обсуждая, откуда на них свалился этот учитель, выглядевший как заправский офицер: прямая спина, широкие плечи, короткая стрижка и гладко выбритое лицо. Филь успел осознать, что Ирений опять скинул с себя десять лет, избавившись от копны на голове и привычной бороды, до того, как его одобряюще хлопнули по спине.

– Отлично получилось, – похвалил его Фристл. – И спасибо тебе от нас всех, что пощадил школу!

Ещё несколько крепких хлопков послужили подтверждением, что на Филя не держат зла, хотя после кулака профессора Лонергана ни у кого не осталось сомнений в том, кто виновник того, что всем пришлось сегодня спасаться сломя голову. Довольный собой, Филь снова приосанился.

– А расскажите-ка мне, – проговорила Анна, не отрывая оценивающий взгляд от спины, затянутой в зелёный мундир, – кто что знает про этого господина. Филь, ты первый!

Тот быстро перебрал в голове возможные последствия романа между ней и Ирением, решил, что в крайнем случае будет очень весело, и вспомнил, что стоит в снегу без ботинок.

– Обойдёшься, хотя… Я дам тебе один полезный совет, если ты к концу обеда найдёшь мне подходящую обувь.

После испытания петарды он боялся идти просить ректора о новых ботинках, лучше пусть этим займётся Анна.

– Хорошо, – легко согласилась она, – договорились!

Происшествие на поле оказало сильное воздействие на обитателей Алексы: у всех разыгрался нешуточный аппетит. Виновников приветствовали, не стесняясь профессуры. Филю досталось более всех, когда разлетелась новость, что это он намудрил с основным зарядом.