Текст книги "Школяр"

5

Не лишённый дисциплины ума, Флав позволил себе забыть, что значит быть ребёнком.

В особенности ребёнком с пытливым мышлением, которых, в большинстве своём, он набрал в Алексу…

Янус Хозек, из манускрипта «Биография предательства», Библиотека Катаоки

«Нам что, всё это приснилось?» – разочарованно думал Филь, глядя на профессора Фабрициуса, появившегося в понедельник на занятиях после обеда.

Профессор был свеж и бодр. Припомнив, как он сам чувствовал себя после двухчасовой скачки в почтовой кибитке, Филь совсем растерялся.

«Деревянный демон», – подумал он, сунув руку в карман робы за Арпонисом.

Мёртвые глаза собаки на жезле разрушили часть «деревянной» гипотезы. А Схизматик доломал её своим видом: судя по цветущему цвету лица, он был сделан из плоти и крови. К тому же сегодня он был необычайно добр, а с добрыми демонами Филю не доводилось сталкиваться.

Профессор похвалил Филя за полную ахинею, которую тот написал о лечении ангины (растерев свиной навоз с мёдом, намажь грудь горячим и избегай сквозняков) и попросил на следующее занятие сравнительный анализ способов лечения насморка.

Филь решил, коли его фантазии приносят такие барыши, не терять времени и воспользоваться испытанным средством, заменив свиной навоз на козий, чтобы не бросалось в глаза. Сравнение должно было происходить с вариантом добавления дёгтя. Мёд с навозом и дёгтем должны были лучше действовать, только Филь не придумал ещё почему. Вдохновлённый, он успел к концу занятия набросать черновик, чтобы вечером бросить все силы на работу для Лонергана, которую надо было сдавать через два дня.

Он провёл день в приподнятом настроении, которое не удалось испортить даже профессору Иллуги с его абстракциями. За ремарку на игровом поле профессор отпустил его со сложной контрольной, которой все боялись как огня. Таким образом освободившись раньше времени, Филь радостными скачками понёсся в дормиторий, решив не откладывать естествознание в долгий ящик и успеть сделать часть работы до ужина.

Пролистав раздобытую в библиотеке книжку Роджера Бэкона, он догадался, почему профессор Лонерган уважает этого учёного. Сам Лонерган крайне отрицательно относился к Аристотелю, считая его тормозом науки, и за критику его учений был даже изгнан из университета Болоньи. Роджер Бэкон пошёл дальше: он, не мудрствуя лукаво, заявлял, что «если бы мог, то сжёг бы все сочинения Аристотеля».

Филь спустился вниз и снял с наружной стены дормитория масляную лампу, чтобы по совету из книжки провести эксперимент. Заслуженного корыта на стене не оказалось, и он решил, что Якоб передумал и забрал свою собственность.

Вернувшись, Филь открыл окно: печь внизу затопили, и в комнате сделалось душно. Игра с тенями от свечи и лампы заняла у него время до ужина, и он спохватился, только когда услышал за окном голос Яна:

– Я вынужден, к своему сожалению, объявить тебе, что ты свинья!

Филь кинулся к окну: интонации Яна свидетельствовали, что тот опять собрался дергать волка за хвост. Но это оказался не волк, а всего лишь Ральф Фэйрмон. Филь поёрзал, устраиваясь поудобней на подоконнике.

– Не тебе, Хозек, учить меня манерам, – воскликнул Ральф уязвлённо. – Мой род куда древнее твоего, мы здесь чуть ли не с самого Основания!

Ян спросил потрясённо:

– Так ты один из тех сердаров, о которых так много говорят? Это ведь они здесь с самого Основания, все прочие были пригнаны ими из Старого Света как расходный материал для борьбы с демонами.

– Не сердар, но тоже из породистой семьи, – вспыхнул Ральф. – И нас не гнали, мы сами пришли!

– Слово «тоже» здесь будет излишним, – поправил Ян. – Сердары никого не делят по породе и тут старались это изжить, но, видать, в твоём случае они потерпели поражение. Что лишний раз доказывает, что порода ещё не признак ума, – он снисходительно усмехнулся, – скорее его могила!

Наслаждаясь сценой, Филь подпер лицо ладонью. Фэйрмон так смешно пыжился, что он не удержался и прыснул.

Ральф бросил взгляд на открытое окно и пошёл на Яна в атаку.

– Хозек, – рыкнул он раздражённо, – я тебя предупреждаю: будешь задевать мою семью, дело для тебя кончится трёпкой! И дружок твой тебе не поможет, чьё корыто я снял по указанию ректора!

– Трёпкой? – отозвался Ян, пропуская всё остальное мимо ушей. – Не сильно ли сказано?

Филь решил, что сцена зашла далеко, с сожалением оторвался от подоконника и поторопился на улицу.

Пока он бежал, распределение сил изменилось: теперь против Яна были Ральф и Курт Норман. За Яном, однако, тоже прибавилось сил: Мета с Анной стояли, приблизившись к нему вплотную с обеих сторон, как в день, когда Филь сам чуть было не подрался с их братом.

– Эй, – крикнул им Филь, шагая с крыльца. – Эй, вы что, собрались драться? В колодце мало места для всех, давайте перенесём это на другой день. Тогда и я смогу поучаствовать!

– Да с тобой драться никто не будет, безродный, – презрительно отозвался Курт.

Выпятив челюсть, Филь схватил его за грудки. Ян произнёс с досадой, положив Филю руку на плечо и побуждая его отпустить Курта:

– Ты крайне любезен, дорогой друг, но, застань я тебя дерущимся, могу уверить, что не стал бы тебе мешать. Не мешай и ты нам!

– Филь, это очень невежливо, – недовольно произнесла Мета.

– Мы ещё даже не закончили с личными оскорблениями, – заметила Анна плотоядно.

– Что ты наскакиваешь на приличных людей, иди своей дорогой! – влез Ральф. – Твоё корыто только предлог, у нас тут старые счёты!

Филь сунул ему под нос увесистый кулак:

– Старые или новые, я не уйду! Не тебе решать, с кем мне драться, захочу и врежу!

Ральф скривился:

– Этого ещё только не хватало. Иди-ка ты лучше поужинай!

Потянув Ральфа за собой, Курт двинулся к дормиторию:

– Ладно, оставим! Этот невежа всё удовольствие испортил. Пойдём!

Филь гыкнул: Курт не блистал ничем, кроме талантов прятаться в тринадцатых рядах.

– А ты-то что умеешь делать, что обзываешь других невежами? – рассмеялся он.

Курт бросил в его сторону злобный взгляд. Когда они скрылись в дверях, Мета поворотилась к Филю.

– Ты вёл себя неотёсанно и неприлично, – сказала она горячась. – Мы хорошо знаем твою историю, тебе нет нужды доказывать нам своё мужество!

Близнецы Хозеки принадлежали к ограниченному кругу людей, кто читал допросный лист Филя, написанный имперским эмпаротом три года назад.

– Право, сестра, ты придираешься к нему, – сказал Ян. – Ему позволено не знать подробностей наших отношений с остальным миром. Он увидел, к чему идёт дело, услышал про корыто и побежал вниз. Он подумал, что это из-за него, а потом не смог остановиться, потому что… Ну, потому что он такой.

– Была мне нужда что-то доказывать, – с обидой пробормотал Филь, краснея. – Тогда придумайте знак для меня, чтобы я в следующий раз не сомневался.

Анна снисходительно похлопала его по рукаву:

– Филь, когда мы стоим стенкой, как сегодня, значит, мы считаем, что это семейное дело, и лучше никому не вмешиваться. Если поодиночке, значит, это уже личные дела, и ты можешь помогать, кому захочешь. К примеру, если я завтра оттаскаю твою сестру за косы и она побежит за мной с топором, это будет моё личное дело. А дело моих родственников здесь будет решать – спасать меня или нет.

– И не подумаю, – быстро отозвалась Мета.

– Я тоже пас, – сказал Ян.

– Принцип понял? – ухмыльнулась Анна.

Филь недолго размышлял над этим.

– Это только у вас или везде так?

– Только у нас, – сказал Анна. – Защитная реакция на окружающий нас мир в Меноне. Ты многого о нас не знаешь, но самое главное, что нашего папу считают сумасшедшим.

Тут Филь вспомнил отвращение, которое выказала однажды Лентола при мысли, что ей придётся останавливаться в Меноне.

– Хозеки! – воскликнул он, вытаращив на них глаза. – Так вы что, те самые? А как вам удалось так сильно прищемить хвост моей названой старшей сестре?

Трое близнецов переглянулись, затем Мета нехотя сказала:

– Папа один раз назвал её в лицо пересушенным манерным марро.

Филь согнулся от хохота пополам:

– Как? Пересушенное марро? Так ведь это она, Лентола!

Сушёное мясо червя марро сохраняло радостно-розовый цвет и было настолько безвкусное, что Филь на дух его не выносил. Это была еда отчаявшихся найти нормальную пищу.

– Похоже, что так, – сказала Мета. – Но правда в данном случае оказалась неуместной и навсегда отвернула от нас ближайших соседей, то есть твою семью. Филь, ты бы пошёл оделся, здесь холодно. Потом, ты, по-моему, не ужинал.

Прошёл час, как Алекса погрузилась во мрак, и её улицы начинали пустеть. Если Филь хотел застать в трапезной что-нибудь съедобное, надо было торопиться.

– Ничего со мной не сделается, – сказал он. – Ян, а ты ужинал?

Как оказалось, Ян тоже не был в трапезной, и они вдвоём поспешили туда. Успев застать на столах кастрюли с кашей, пусть остывшей, двое друзей вышли обратно в темноту, где Ян вдруг повернул к профессорскому жилью.

– Давай-ка навестим профессора Иллуги, – сказал он.

– Зачем? – спросил Филь с опаской: мысль навещать ректора Алексы в этот час его не грела. – Он уже спит, поди!

Он замёрз в своей рубахе и жалел, что не послушался Мету. Ян показал на светящиеся окна в доме, стоявшем в ряду – стена к стене – с другими.

– Окна горят. Пошли!

Ректор собирался ложиться спать и встретил их в длинной ночной рубахе с колпаком на голове. На кончике колпака болталась смешная кисточка.

– Голубчики, свет мой, Один с вами! – воскликнул он с порога. – Что вы делаете на улице в такой час?

Ян, закрыв за собой дверь, сказал, не проходя в прихожую:

– Извините, профессор. Ральф Фэйрмон сообщил нам, что вы дали указание снять со стены нашего дормитория давешнее корыто. Это так?

– Какое корыто? – удивился профессор, переступая тощими ногами на полу прихожей и поджимая пальцы. – А, то самое, в котором стоящий рядом с вами хулиган носился по Алексе? Да, я говорил с ним об этом, но никакого распоряжения я не отдавал. Бедный юноша, видимо, решил проявить инициативу в ответ на мою скромную ремарку о том, кто мог додуматься до такой безвкусицы. А что такое, что ещё случилось с тем корытом?

– Мы хотели бы повесить его назад, – заявил Ян.

Профессор опешил.

– Ну что ж, ну что ж, – пробормотал он после короткой паузы, – в конце концов, в Старом Свете есть Орден Подвязки, тоже интересная деталь туалета. Вешайте, голубчики, если хотите, я совершенно не против! У вас есть ко мне ещё какие-нибудь… э-э… дела?

– Нет, профессор, спасибо большое, – сказал Ян.

Ректор глянул им вслед напоследок и закрыл за собой дверь.

На следующий день Ян собственноручно приколотил корыто обратно. Филь не мог ему помочь: он боролся с простудой, которую заработал накануне. Из его носа текло, глаза щипало. В отчаянии от предательства организма он обозлённым демоном метался по комнате, не в силах думать ни о чём, кроме как побыстрей выздороветь. Даже на улицу он не мог выйти – в носу сразу начинало свербеть с удвоенной силой. День был солнечный, но очень морозный.

К обеду Филь не выдержал и, дождавшись Яна из трапезной с тарелкой еды, взмолился:

– Попроси Габриэль принести мне сердарской отравы, я так больше не могу!

Ян пообещал и, вручив Филю тарелку, достал из кармана робы флакон тёмного стекла.

– Выпей это пока, а то ты скоро доломаешь нашу последнюю мебель.

Под мебелью Ян имел в виду табурет, о который Филь то и дело спотыкался в своих метаниях. На флаконе было написано: «Успокоитель».

– Где раздобыл? – спросил Филь, вытаскивая пробку и принюхиваясь: пахло приятно.

– Конечно, у Схизматика, – ответил Ян. – Стащил в перерыве. Мне показалось странным, что он держит его под рукой. Я подумал, что он мог именно с него стать таким добрым, и хочу проверить, что будет, если лишить его этого.

Филь отпил из флакона: вкус был ничего. Почувствовав себя лучше, он напомнил:

– Ну, ты всё-таки не забудь попросить Габриэль!

После ухода друга он устроился страдать на постели, но лежать ему быстро надоело. Вскочив на ноги, он поворошил на подоконнике в поисках тетради, в которой начал работу по естествознанию. Обнаружив свой черновик для Схизматика, Филь расхохотался, представив, на что стал бы похож, вымажись он горячим навозом с дёгтем. Хотя смердеть такая смесь должна неимоверно, и, как результат, его нос сразу бы прочистился.

Поняв, что нашёл недостающее звено в сравнении двух рецептов, он переписал черновик начисто и с разгона занялся естествознанием. Но едва закончил длинную работу для Лонергана, как почувствовал такой упадок сил, что опять растянулся на кровати. Его нос невыносимо жгло, в груди перхало и скрипело. С ненавистью глянув на Успокоитель, который только усилил его болезнь, Филь задвинул начатый флакон в тумбочку – подальше от глаз.

– Твоё зелье взбадривает на пару часов, а потом только хуже делается, – просипел он, завидев Яна, явившегося после занятий.

Следом за ним в комнату ворвалась Габриэль.

– Взбадривает? – переспросил Ян, но был перебит говорливым вихрем.

– Ой, Филь, какой ты балбес, ну честное слово! – затараторила Габриэль, одновременно стаскивая с себя робу, вынимая из её карманов какие-то флаконы, баночки и водружая всё это на стол. – Как тебе пришло в голову отправиться гулять без робы? Хоть ты и аскеман, но ты всё время жил в Неаполе, ты просто не знаешь, что такое настоящий мороз. А ведь это только начало, в январе выйдешь так голым на улицу и останешься без пальцев и ушей! Принеси мне ведро с горячей водой, которое я просила поставить на печку, – без паузы обратилась она к Яну, и тот с видимым облегчением покинул комнату.

Собрав косы в пучок на макушке, Габриэль засучила рукава платья и вытряхнула из двух баночек в миску из-под мочёных яблок что-то резко пахнущее. Энергично перемешав содержимое, она подступила с этим к Филю.

– Это редька пополам с тёртым хреном, должно помочь. Мёда нет, так что я просто посолила, тебе надо всё это съесть, пока ты вообще можешь глотать. У тебя глаза как у кролика, и ты весь дрожишь, вот матушка тебя не видит, а то б она дала тебе по шее! Воистину, с кем поведёшься…

Габриэль метнула гневный взгляд в сторону появившегося Яна с ведром. Редька с хреном прожгли внутренности Филя до самого копчика.

– А сердарского зелья нет? – жалобно спросил он и бурно закашлялся. На его глазах выступили слёзы.

– Филь, не болтай глупостей! – сказала Габриэль, принимая у Яна ведро, от которого валил пар. – Простуда – это не поломанные кости, тут нет секретов. Девясил, почки сосны, цветки ромашки, листья мяты – всё это у меня есть в настое, а больше тебе ничего не нужно. Ну и камфару на ночь в нос!

Она придвинула ведро к кровати и, заметив, что Филь не горит желанием класть в рот вторую ложку её месива, упёрла руки в бёдра и уставилась на него в упор.

– Филь, мы теряем время! Тебе ещё предстоит делать инга… ингаля…

– Ингаляцию, – чуть слышно подсказал Ян, который застыл статуей на максимально возможном расстоянии, между своей тумбочкой и дверью.

– А тебя вообще не спрашивают, это ты во всём виноват! – оборвала его Габриэль, живо повернувшись к нему.

Её щёки заметно порозовели. Почуяв угрозу скандала, Филь в два приёма заглотил содержимое миски. Слёзы из его глаз полились ручьём.

– Молодец! – похвалила его Габриэль. – А теперь…

Забрав у него миску, она плеснула в ведро из самого большого флакона. Мощный запах трав разом наполнил комнату.

– Наклоняйся и дыши!

Когда Филь склонился к обжигающему паром ведру Габриэль накрыла его одеялом с головой.

– Попробуй только завтра не выздороветь, – проворчала она, и Филь проглотил готовые сорваться у него слова возмущения.

Вдыхая вонючий пар, он думал, что не заметил, как Габриэль выросла в Руфину от которой тоже не было спасения, когда она принималась его лечить.

Отняв голову от остывшего ведра, он увидел, что сестра читает его работу для Лонергана, сидя на табурете. Или, скорее, делает вид, что читает, игнорируя таким способом Яна, который, не отлипая от стены, иронически смотрел на неё.

Наморщив лоб, Габриэль сказала:

– Полная скука это ваше естествознание, не то что медицина. В жизни никогда не буду этим заниматься!

Она положила листы обратно на подоконник и потрогала воду в ведре.

– И слава Одину, – вырвалось у Яна.

Габриэль только фыркнула высокомерно. Она помогла Филю забраться в постель и укрыла его одеялом до подбородка. После чего засунула ему в обе ноздри по кусочку тряпки, смоченной в камфаре, мимоходом стукнув его по рукам, когда он хотел воспротивиться.

– От этого не помрёшь. Дыши ртом!

Третий раз за вечер у Филя густо потекли слёзы. Он услышал, как зазвенели собираемые со стола склянки, затем хлопнула дверь.

Осенённый надеждой, он прогундосил:

– Ушла?

– Ушла, – выдохнул Ян с облегчением.

Филь выдернул тряпки из носа, внутри которого, казалось, развели костёр. Ян, замерев у стены, задумчиво смотрел на дверь.

– Эту девушку, – проговорил он, словно отходил от тяжёлой болезни, – надо засылать в стан врага для его морального устрашения… – Он потряс головой. – Дай мне, пожалуйста, своего Успокоителя, а то твоя сестра настолько меня утомила, что я еле стою на ногах. А мне ещё четыре работы писать!

– В тумбочке, – сказал Филь, которого стало сильно клонить ко сну.

Четыре работы Яна означали, что тот будет сидеть со свечой до утра, поэтому он завернулся в одеяло, накрылся им с головой и через минуту уже спал.

Его разбудило ощущение приближающейся опасности, потом раздался сигнал бедствия. Вытаращив глаза, Филь сел в постели. Светлый прямоугольник окна подсказал ему, что день давно наступил, и ощущение опасности превратилось в панику. Соскочив с кровати, Филь сбил набок ведро, про которое забыл, и растянулся на мокром полу.

– Ян, Филь, вставайте! – кричали за дверью. – Обед уже на дворе!

Кровь бросилась Филю в лицо: «Естествознание!» Если они умудрились пропустить его, профессор Лонерган запрёт их с учебниками в Печальный карцер, где, кроме скамьи, стола, стула и бумаги с графитом, не было ничего. Правда, там было тепло – не то что в холодном колодце.

– Ян! – взревел Филь, бросаясь к двери. – Мы опоздали!

– Как это может быть? – с трудом выговорил тот, отрывая голову от тумбочки со сгоревшей свечой. Судя по всему, он заснул посреди писанины, сидя на кровати.

Проспать утренние занятия в Алексе было трудно: Башенная площадь находилась под окнами обступивших её дормиториев, а колокол на Сигнальной башне, которым созывали на занятия, был самым большим из висевших там двух колоколов.

Филь распахнул дверь и увидел за ней встревоженных Анну с Метой.

– Вас не было на морали и праве, – сказала Мета. – Что случилось?

– Как тут у вас… мокро, – сказала Анна, с любопытством глядя себе под ноги. – И какой свежий запах!

На полу растекались лужи в чёрных разводах от графитовой пыли. Вкусно пахло травами.

Вспомнив прошедший вечер, Филь выпалил:

– А сколько до конца обеда?

– Не успеете, – сказала Анна.

Мета неодобрительно посмотрела на пол:

– Но прибраться здесь всё-таки надо. Филь, сбегай за веником и тряпкой! Пока вы одеваетесь, мы соберём воду.

Спускаясь по лестнице в общую коллегию, Филь понял, что у него уже ничего не жжёт и не перхает. Дышалось ему легко и радостно. Соображалось, как оказалось, тоже: когда на занятиях профессор Лонерган попытался разбить предложенный Филем ответ про границы, тому не пришлось долго думать.

– Говоришь, не из чего не состоит? – ухмыльнулся профессор. – Как же это получается? Граница имеется, длина у неё есть вполне определённая, а сама она пустое место?

– В том и дело, что пустое, – ответил Филь. – Такая граница зависит от существования двух плоскостей, но не состоит из них. Стоит убрать одну плоскость – и граница исчезнет.

– Ха! – сказал профессор, что было у него проявлением похвалы. – Ладно, через этот камень ты переполз. А придумал, с помощью чего можно смотреть сквозь человека?

Филь помотал головой, и профессор улыбнулся:

– Ну что ж, совсем скоро вы об этом узнаете! Начинаем новую тему «Отражение света». А чтобы ваш интерес не прокис по дороге, – он хитро глянул на Филя, – хочу предупредить, что весной на экзаменах я буду ждать от вас подробного объяснения следующего чуда, которое вы же мне продемонстрируете. Итак, записывайте: имеются перо, свеча, стакан воды и лист пергамента. Через шесть месяцев вы должны будете зажечь мне эту свечу.

Гул голосов прокатился по лаборатории. Возгласы удивления перемежались оценками состояния ума профессора. Тот стоял, глядя на класс как ни в чём не бывало, игнорируя вызванное им возмущение.

– Извините, но мне кажется, вы не в своём уме, – высказал наконец Николас Дафти всеобщее мнение.

Профессор Лонерган поднял брови и усмехнулся.

– Да кто уже только не жевал эту банальную и многажды съеденную мысль! Начиная с профессуры в Болонье и заканчивая моей первой женой. Кстати, Дафти, а ты уже объяснил себе фокус с перевёрнутым стаканом? – интимно поинтересовался он.

Николас сник.

– Нет…

– Тогда кто из нас не в согласии со своим умом? Ты, кто не в силах найти объяснение простому явлению природы, – да, это явление природы, как и восход солнца! – или я, кто одним коротким предложением может это объяснить?

У Филя возникло острое желание проникнуть в голову профессора и немедленно узнать, что за объяснение он там прячет. С другой стороны, всё, чем дразнил их Лонерган, вело к ещё более сложным материям, поэтому Филь сомневался, что сразу бы ухватил суть ответа. Это было как распутывать узлы на канате бесконечной длины.

– Профессор, а вы не забыли добавить к списку огниво? – вежливо осведомился Ян. – Это я просто уточняю.

– Вы можете добавить его к списку, – согласился профессор с улыбкой, – только воспользоваться им я не разрешу. Надеюсь, недосказанностей не осталось?

– Нет, задача понятна, – вздохнул Ян.

Следом за ним вздохнул весь класс.

В конце занятий, принимая на проверку работы с заданиями недельной давности, профессор сказал:

– Что до огнива, то я получил требование найти ему удобную замену, поэтому приглашаю желающих присоединиться к решению этой задачи после Нового года во внеучебное время. Книги на эту тему – вещь редкая, и в нашей библиотеке их нет, но я привезу в январе, какие найду. Ещё я обязан заметить, что эти эксперименты опасны, люди теряют в них глаза и пальцы. Не далее как в прошлом месяце император Флав именно так потерял безымянный палец, после чего секретарь Клемент и выпустил требование. Никаких оценок вы за это не получите. Как вы знаете, Лаборатория «Алекса» основана волей императора как образовательное учреждение, однако также призвана искать решения задач, которые интересны самому императору. На этом у меня всё, встретимся через два дня!

Возбуждённо обсуждая, как именно император умудрился потерять палец и почему он сам занимался таким опасным делом, класс вывалил на сумеречную улицу. Для Филя, лично знакомого с Флавом, в этом не было загадки: император страдал неистребимым любопытством ко всему, что было связано с естествознанием, и свои идеи любил проверять сам.

– Идём в трапезную или сначала занесём книги в комнату? – спросил Ян, когда они вышли из тесной библиотеки с рекомендованной литературой под мышкой. – Ну, Лонерган ставит задачи! Я, право, смущён и совершенно не представляю, с какой стороны к ней подойти.

– Разберёмся, – азартно проговорил Филь, сгорая от нетерпения сунуть нос в книги: задача профессора задела его воображение.

До встречи с Лонерганом он думал, что науки – это скучное дело, но профессор не уставал показывать, как с помощью скучных материй получать простые и практичные решения.

От обилия мыслей двигаясь вприпрыжку, Филь заверил:

– Зуб даю, не пройдёт месяца, как мы это расколем! Сейчас занесём книжки, поужинаем и примемся копать.

Пересекая Башенную площадь, они столкнулись с профессором Роландом, торопящимся на ужин.

Заметив двух прогульщиков, он окликнул их:

– Эй вы, тунеядцы! Завтра вечером я жду вас обоих после занятий в моей лекционной для беседы на тему, которую вы сегодня соизволили проигнорировать. Ответите мне там на пару вопросов.

– Вот тоска, – проводив его взглядом, протянул Филь угрюмо. – Только время зря тратить! И учить придётся теперь… Слушай, а может, снова дёрнем Успокоителя? Он вроде думать помогает.

– Э-э, нет! – отмахнулся Ян. – Сам не буду и тебе не советую. Я хоть написал за два часа то, что хотел, зато спал потом все пятнадцать. И что удивительно – сидя! Ты задвинь эту гадость подальше, мы при случае сплавим её Патиосоцу пусть лучше он спит.

Оживлённо переговариваясь, они забросили книжки в дормиторий, со вкусом поужинали жареной рыбой и завалились в комнате на постелях каждый со своей книгой, обмениваясь идеями, как всё-таки натянуть нос Лонергану.

Филь то и дело прикладывался к можжевеловому квасу. Ян хрустел капустными кочерыжками, которые стянул на кухне. Филь больше говорил, а Ян, как всегда, предпочитал слушать. Только всё удивлялся, как он так крепко и быстро заснул, будто свечу задули.