Текст книги "Школяр"

Господин Клемент произнёс понимающе:

– Надеюсь, ты более никогда не станешь кусать замковую стражу, выполняющую свою работу. А остальные запомните: сегодня мне стало известно, что вы три недели кувыркались здесь в снегу, катаясь на конях и на санях. Если я когда-нибудь услышу что-то противоречащее этому, я приду за вами.

Он повернулся и шагнул в башню. Эмпарот поспешил за ним. Профессор Фабрициус тяжело поднялся с табурета, подошёл к Железной книге, произнёс певучую фразу и закрыл фолиант. Дыра исчезла.

Габриэль направилась к шкафу в поисках, чем замотать себе ладонь. Анна горько всхлипывала, обвиснув на руках Яна и Меты.

Чувствуя опустошение в душе, Филь спросил:

– Профессор, а сколько всё же было Бергторов?

Схизматик обвёл невидящим взглядом собственную лабораторию:

– Те знания, которые я использовал, чтобы лечить людей, находящихся на пороге смерти, Бергтор использовал, чтобы создать двойника-гомункулуса. Сам Бергтор после этого заболел и умер, все страшные дела потом творил его двойник.

13

Написатели томов об истории Лаборатории любят впадать в две крайности. Одна из них – это какой светлый и радостный мир был у нас в Алексе. Забывая упомянуть, что пробегать несколько миль в день с увесистыми книгами в обнимку весьма непросто, особенно зимой и на морозе. Другая крайность – про изнурённых учёбой детей, проживших три года в мистическом ужасе за страшным чёрным забором на опушке дикого леса. Хочется воскликнуть: господа, да нет же, мы просто жили там!..

Янус Хозек, «Как это было», 57-е издание, Анастасийская Центральная библиотека

Скоро Филю стало ясно, что упоминать Железную книгу в обществе близнецов сделалось табу. Они не желали слышать ни о чём, что произошло в зимние каникулы.

Габриэль тоже не хотела вспоминать случившееся. Оставшись в тот день в Первой Медицинской, она помогла Схизматику сжечь его бумаги и очень жалела теперь профессора. Так что Филю одному пришлось отдуваться, отвечая на многочисленные вопросы, откуда на стене их дормитория появился волчий хвост.

Якоб, к которому он вскоре стал отправлять всех за деталями неудавшегося отъезда, с удовольствием их рассказывал, добавляя всё новые, пока ему совсем перестали верить. Потом расспросы стихли, и жизнь вошла в обычную колею.

Ректор Иллуги возвратился в Алексу с требованием императора увеличить количество учебных часов, и суббота теперь тоже оказалась заполнена занятиями. Хорошо хоть, по основной дисциплине, что для Филя с Яном означало естествознание. На уроках профессора Лонергана всегда было интересно, а высиживать штаны в субботу на математике или морали было бы пыткой.

Профессор Лонерган появился в школе хорошо отдохнувшим и на первом же уроке задал новый темп.

– Так, бездельники, – сказал он, заходя в аудиторию, – я обещал вам дополнительные занятия по поиску удобной замены для огнива? Считайте, что они у вас в кармане. Желающие могут получить нужные книги у меня в лаборатории сегодня вместе со списком необходимых для прочтения глав, перед тем как начать отрывать себе пальцы. Повторяю, что никаких оценок за это вы не получите, но имена самых выдающихся генераторов идей я внесу в свой заключительный рапорт. Да, сразу предупреждаю о новой системе оценок! Поговорив на пути из Кейплига с профессором Роландом, я нашёл его классификацию заслуживающей внимания, и отныне я стану делить вас по тем же категориям: от «дундука» до «полного дуба». Всё понятно?

Хор возбуждённых голосов подтвердил, что понятно.

Филь успел забыть про поиски замены огниву и, радостно переглядываясь с Яном, решил этим же вечером забрать у Лонергана книги. Он вознёсся в облака, мечтая, как найдёт рецепт смеси, позволяющей с одного раза разжигать любой уголь, но его быстро опустили на землю.

– Фе, – отрывисто бросил ему профессор, – что-то у тебя глаза сегодня с поволокой. Ты уже родил для меня эскиз прибора, при помощи которого можно смотреть сквозь человека?

Аудитория взорвалась хохотом. Смеялись все, даже Ян хохотал до слёз, а Фристл Бристо вскрикивал, повторяя: «Глаза с поволокой!» – и казалось, он плачет. Филь поначалу терпел, но потом прыснул и присоединился к общему веселью, больно смешно получилось у Лонергана свести с ним счёты за наглый вопрос на санных катаниях. Профессор с невозмутимым видом ожидал ответа.

– П-профессор, – сказал Филь, изо всех сил пытаясь успокоиться, – у меня всё г-готово!

– Ну так п-показывай, – сказал профессор Лонерган и только сейчас позволил себе улыбнуться.

Развернув чертёж, который протянул ему Филь, он бегло изучил его.

– Что ж, расчёты на удивление верны. Я заношу тебя, Фе, в категорию подающего надежды, а именно – «свежий пень». Я дал бы больше, но я знаю, где ты взял это решение.

Он склонился к самому уху Филя и прошептал:

– В следующий раз, когда ты опять будешь рыться в моей лаборатории, пожалуйста, возвращай всё на место, а не заставляй профессора Фабрициуса приносить это ко мне на квартиру!

Филь покраснел, как свежесваренный рак, а следом порозовел Ян, сидевший рядом. Оба лишь сейчас спохватились, что труба Лонергана осталась во Второй Медицинской и всё это время никто про неё не вспомнил.

– Продолжаем тему «Отражение света», – объявил затем профессор, – точнее, заканчиваем. Домашние задания будут выданы в конце лекции по результатам обсуждения, призванного продемонстрировать, что вы помните после длительного периода веселия и безделья. Итак, уроним же наши сердца в колодец повседневности!

Филю оставалось желать, чтобы профессор Иллуги только подшучивал над ним, потому что профессор вернулся с каникул с большим зубом на обоих Фе и близнецов Хозеков. Первое, что он сделал, это вычеркнул имя Габриэль из списка своей команды по игре в Юку.

Услыхав новость, Филь воскликнул:

– Но до первой ожившей юки ещё полгода!

– Ты не понимаешь, это жест, – хмуро пояснил Ян. – Выражение намерений, как грозовые облака на горизонте. Филь, я думаю, ему досталось за нас от обитателей Кейплигского замка и нам следует готовиться к буре.

И буря разразилась, пусть в стиле профессора Иллуги. Сначала заворчал гром: за ночные шатания теперь отправляли без промедления на сутки в Печальный карцер.

Потом ударила молния: за нахождение школяров в Первых лабораториях во внеучебное время без письменного разрешения грозило исключение из школы.

Затем налетел шквал. Не делая поблажек никому из Фе и Хозеков, профессор Иллуги стал требовать от них развёрнутых решений с подробными объяснениями, откуда и что вытекает. Анне досталось больше всех, и к концу января она вскипала при одном упоминании имени ректора.

– Это же примитивная теорема, её знают последние идиоты! – кричала она после очередных занятий. – Почему я должна её доказывать? Ах, у него, видите ли, возникли сомнения, что я это понимаю! Хомо суспициозус!

Габриэль держалась дольше, но и она в конце концов разразилась слезами:

– У меня на его задания теперь уходит в пять раз больше времени! Гельминт в берете!

В довершение всех бед мороз, сжавший в тисках Алексу, не ослабевал до конца февраля. Филь несколько раз подскакивал в страхе по ночам от грохота, вызванного лопнувшими на лютом холоде стволами сосен в лесу.

В первый раз он особенно испугался, подумав, что это профессор Лонерган поднял на воздух лабораторию естествознания. Поиски замены огниву шли полным ходом, и от экспериментов, проводившихся во Второй лаборатории, успели пострадать стол, два табурета, а в один неудачный день вышибло взрывом окно.

Окно было на совести Филя: он намешал слишком много смеси и использовал не обычную селитру, а стащил очищенную у Лонергана. Их спасло вмешательство самого профессора: обнаружив пропажу, тот вбежал во Вторую за секунду до того, как разогреваемая в сосуде смесь вспыхнула, и сбил Филя, Яна и Тома Рафтера с ног. Николас Дафти в это время уже сидел под столом. Взрыв вырвал кусок из столешницы и высадил окно, а Филь накрепко усвоил разницу между чистыми и нечистыми реактивами.

В другой раз, стремясь замедлить скорость реакции, он не придумал ничего умнее, как заменить уголь железной окалиной с добавлением чёрной магнезии, потому что окалины было мало. Боясь разогревать смесь в стеклянном сосуде, он поджёг её в чугунном тигле. Загораться она не желала, и Николас Дафти, не веря в успех замены угля на железо, сунулся к тиглю, когда тот наконец вспыхнул. Пламя опалило Николасу брови, но куда сильней его напугала сквозная дырка, образовавшаяся после этого в тигле.

От страшной температуры загорелся стол, а попытки потушить снегом белое пламя не привели ни к чему хорошему. Вмиг испарившись с громким «бах!», снежок заполнил лабораторию паром, но пламя погасло не сразу, а только после того, как сожрало часть стола.

Впечатлённый увиденным, Николас забросил это занятие вслед за Куртом Норманом, хотя тот и не участвовал в разрушении Второй. Курт пропустил катастрофу по причине того, что сидел в Печальном карцере за хождение по улице после отбоя, и, услышав о происшествии в лаборатории, тоже больше не приходил. Оставшись втроём, Филь, Ян и Том стали раздумывать, что делать дальше.

Требовалось получить микроскопический взрыв, который бы инициировал устойчивое горение. Взрыв был получен. Имелось и более чем устойчивое горение, но, как совместить их вместе, никто из них не представлял. Книги Марка Грека и Бертольда Шварца были вновь перелистаны взад и вперёд, но решения в них не находилось. К марту Филь ощущал себя способным взорвать и поджечь что угодно, а задача так и висела над ним нерешённая. Разве что дырявый тигель удивил профессора Лонергана, и тот выспросил точные ингредиенты.

Радость, что у них что-то получилось, продолжалась у Филя недолго. Профессор не забывал напоминать, что ждёт от них на экзаменах демонстрацию «чуда со свечой». Они закончили раздел «Свет» и начали «Воздух», и всё же никто из учеников кафедры не представлял, как отгадать эту загадку. Один Ян нисколько об этом не переживал, неизменно утверждая, что разгадка так или иначе сама упадёт им в руки.

Вторую загадку с водой, не выливающейся из перевёрнутого стакана, они в конце концов разгадали. Точнее, Ян прочитал об этом в одной из книг, которыми Филь с отчаяния завалил подоконник в их комнате настолько, что в ней теперь царил полумрак. Было невероятно поверить в то, что воду в стакане удерживало давление воздуха, но так говорилось в книге, а невероятность этого обещал рассеять профессор Лонерган в следующем году.

И тут настала весна. Едва лучи мартовского солнышка согрели землю, Филя стали волновать совсем не учебные вопросы. Он потерял интерес к лонергановским загадкам, а прочие дисциплины ему вовсе опротивели. Поразмыслив, что с этим делать, он решил, что пришло время избавляться от излишней нагрузки. Филь перекинулся парой слов с Яном, получил одобрение и без промедления взялся за реализацию пришедшей ему на ум идеи.

Тем же вечером, после занятий, он, обнимая гору книг, брёл в трапезную, пыхтя от натуги. У него хватило сил поприветствовать встретившуюся на дороге Анну, но тут его силы иссякли и книги выпали у него из рук. Зная, что ему будет, если они успеют намокнуть в подтаявшем снегу, он бросился их подбирать, но от слабости это у него плохо получалось. Анна помогла ему уложить книги в стопку и пошла рядом, с удивлением взглядывая на него. Они редко виделись в последнее время, а Филь выглядел необычно измождённым.

– Что-то ты совсем никакой, – хмыкнув, сказала она.

Филь обессиленно кивнул:

– Лонерган извёл нас своими заданиями. Мы теперь днём решаем его задачи, а ночью решаем математику. Твой брат уже не первую ночь стонет и бормочет во сне какие-то формулы.

Анна беспечно отмахнулась.

– А, переживёте! Ваша математика – это лишь малая часть моей, попробовали бы вы два месяца сражаться с новой ипостасью ректора. «Это очень скучная часть доказательства, и я уверен, что вы сами можете это сделать в свободное время!» – передразнила она.

Филь удручённо вздохнул.

– Да, но нам-то от Лонергана не избавиться, а у вас его нет. А тут ещё… – Он оборвал себя на полуслове.

– Это верно, – сказала Анна, – у нас его нет. А что ещё? Филь молчал. Тяжело переставляя ноги, он ступал с обречённым видом.

– Ерунда, – сказал он. – Это, может, само пройдёт.

– Что пройдёт? – заинтересовалась Анна.

– Слабость, – сказал Филь и почти споткнулся, но устоял. – Ты как сунула меня тогда головой в Запретные Земли, так я с тех пор…

– Что с тех пор? – встревожилась Анна. – Хочешь сказать, что с тех пор, как та штука тебя не пустила, ты болеешь?

– Еле ноги таскаю, – признался Филь, затем пробормотал с надеждой: – Но, может, я просто переучился, как ты думаешь?

– Конечно, ты переучился, Филь, – горячо заверила Анна. – Ты точно переучился, и по времени совпадает. Знаешь что? Ваша математика всё равно несложная, я Мете прямо на уроках успеваю её делать и тебе буду тоже. Так ты быстрее придёшь в себя!

Мысленно отметив, что Мета оказалась хитрее всех, Филь радостно согласился.

Сразу после ужина он устроился на своей кровати с самой большой книгой, какая нашлась в их комнате. Ян взял себе вторую по величине. Долго ждать им не пришлось – через десять минут они услышали топот ног Габриэль на лестнице.

Филь быстро спросил:

– Слушай, Ян, а мел на лице ещё не растёрся? А то вдруг ей будет заметно!

Его друг на секунду выглянул из-за книги:

– С твоим цветом волос нечего бояться, вот у меня было бы видно!

Габриэль вбежала в комнату, и Ян нырнул за книгу. Филь вперился в свою, придав лицу потрясённо-задумчивое выражение, которое подметил в каникулы у Схизматика. По крайней мере, он надеялся, что именно такое.

Габриэль выпалила с порога:

– Что я слышу, Филь, когда ты опять успел заболеть? Ты у Лонергана наглотался его вонючей химии? Где у тебя болит, покажи!

Не отрываясь от книги, Филь медленно поднял руку и постучал себя пальцем по лбу. Габриэль пощупала его лоб.

– Всё нормально, ты только ужасно бледный. Ничего не понимаю, – сказала она. Заметив любопытный взгляд Яна, она устремилась к нему. – Так, а ты что разлёгся, у тебя тоже что-нибудь болит? Лучше сразу признавайся!

Вид у Яна сделался обалделый, и его требовалось спасать, а то он мог рассмеяться.

– Габриэль, – быстро сказал Филь, – у нас ничего не болит, мы просто переучились.

Она живо обернулась к нему.

– Да? А почему Анна говорит, что ты перепугал её, как ходячая смерть? Я и побежала сразу сюда! – Габриэль облегчённо вздохнула. – Ну, если вы здоровы, то и ладно, я тогда пошла. Мне ещё проклятую математику решать, будто Фабрициуса мало, а твоя Анна, – она сверкнула глазами на Яна, – даже ни капельки не желает помочь!

Сгорая от желания помочь сестре, Филь сказал:

– Если хочешь, я буду решать тебе математику. А ты за это избавишь меня от Фабрициуса.

Габриэль кинулась ему на шею:

– Ой, спасибо, братик! Я от этой математики уже с ума схожу, она мне только мешает!

Устроив таким образом свои и Яна дела, Филь с новым интересом взглянул на мир. Весна, ударив с силой по Алексе, растворила двери бывшей тюрьмы. Наметённые за зиму сугробы сморщились, с крыш потекла вода, побежали ручьи, и, чтобы школу не затопило, огромные ворота держали теперь весь день открытыми. Ночи становились короче, а значит, после занятий можно было дольше находиться на улице, гонять мяч по полю, посещать возвращающийся к жизни лес, выискивая там первые стрелки дикого чеснока, и вообще проводить время с пользой.

Избавившись от заданий по математике и биологии вкупе с медициной, Филь испытал восторг человека, сбросившего кандалы. Экзамены по морали и праву ему не грозили, и, делая вид, что конспектирует профессора Роланда, он в это время переписывал для Габриэль решённые Анной задачи.

Домашние задания Схизматика он переписывал на истории. Он не боялся вопросов отца Бруно, потому что тот стал позволять себе появляться в таком виде, что вряд ли сам помнил, о чём говорил накануне. А разило от него так, что к концу его лекций первые ряды блаженно улыбались.

Вдохнув воздуха свободы, Филь нашёл в себе силы закончить давно поджидавшую его, Яна и Тома Рафтера классификацию взрывчатых смесей для Лонергана. Замешав одну из них на костяном клее, они из озорства обмазали ею льняную верёвку, высушили её и подожгли. Эта штука восхитила профессора, невзирая на то, что, сгорая, она ужасно воняла и страшно шипела. Филь также успел всласть покататься на конях, и Ян научил его наконец уверенно править упрямым, как баран, Ветром.

А потом сердце Филя пронзила стрела Амура.

Её звали Агуста Квинта, и она была прекрасна. Филь раньше не замечал её, недоумевая теперь, как он мог пропустить мимо глаз эту красавицу, тем более что последнее время ничего другого не видел, кроме девиц Алексы, которые казались ему всё краше. Филь обратил внимание на Агусту после очередной лекции по истории, когда, выходя из аудитории, она слегка задела его плечом. Ещё не зная её имени, он исподтишка любовался солнечными искорками в её длинных волосах и наслаждался звонким рассыпчатым смехом, когда она пробегала мимо со своими подружками.

Некоторое время жгучий интерес к незнакомке боролся в нём с любовью к Мете, но новая любовь победила. Ей сильно помогло то, что Мета который месяц передвигалась тенью между лекционными, библиотекой и дормиторием, нажив себе пугающе серый цвет лица.

Филь поклонялся новому ангелу издали, пока она не заметила его и этим отрезала ему пути к отступлению.

Подойдя к ней, он сходу представился:

– Привет! Меня зовут Филь. А тебя?

– Агуста, – сказала она и мило улыбнулась, – Агуста Квинта. А ты тот Филь, который Фе?

Он засмущался, стараясь сдержать гордость, что его имя ей известно.

– Он самый!

– Ой, а это правда, что Якоб рассказывает про тебя с Хозеками? – воскликнула стоявшая рядом с ней Бенни Тендека. – Вы правда удирали от волков и дрались с ними?

– Правда, – подтвердил Филь и разом почувствовал себя уверенней, увидев, как вспыхнули восхищением глаза Агусты. Расплываясь в улыбке, он предложил: – Давай сбегаем после занятий в лес? Я видел там вчера лису с огромным рыжим хвостом!

Про лису он соврал, не зная, как оторвать Агусту от развесившей уши Тендеки. Агуста согласилась. В этот вечер он нашёл для неё ранний подснежник, а она подарила ему блестящий стеклянный шарик, который было здорово катать в ладонях. Потом Филь рассказал, как они боролись с волками, превзойдя в приукрашиваниях Якоба. Дело у него кончалось тем, что их атаковала сотня волков, один из них – величиной с карету.

Заглянув в широко раскрытые глаза Агусты, Филь осознал, что заврался, и уменьшил стаю волков вдвое, а размер вожака – вчетверо. Такой вожак всё равно должен был быть размером с быка, что неоспоримо доказывало мужество Филя.

Прошло немного времени, и они стали неразлучной парой. Филь выложил Агусте всю свою жизнь, и она восхищалась им на каждом шагу. От этого он ещё более осмелел и хоть и помнил хозековские предупреждения, но решил, что будет правильней и надёжней поклясться Агусте в вечной любви. Клятва была благосклонно принята. В обмен на клятву он настоял на немедленном поцелуе, и робкий поцелуй был ему дарован.

Каким-то образом об этом узнали все вокруг, однако Филь был настолько горд своей любовью, что язвительные смешки пролетали над ним, не задевая его вихрастую макушку. Злыдня Анна испытала на нём весь арсенал своих шуток, но он твёрдо стоял на своём решении жениться на Агусте, едва им обоим исполнится шестнадцать лет.

Больше никто из Хозеков не пытался его образумить. Мета училась круглыми сутками, а Ян, хоть и встречал Филя каждый вечер с глазами, полными вопросительных знаков, сохранял каменное лицо.

Первый удар по этой любви пришёлся на середину апреля. Кто-то в Алексе пустил слух, распространившийся со скоростью лесного пожара, что внезапное ограничение свобод после Нового года связано с пакостями, которые творили здесь на каникулах Хозеки и Фе.

Всем пятерым пришлось очень нелегко, когда на них обрушилось недовольство школы. Филю досталось больше всех: Агуста в слезах прибежала к нему и заставила поклясться, что это неправда. Её отрывистые настойчивые взвизги насторожили Филя: они напомнили ему беснующуюся Анну. А потом случился второй удар.

В начале мая, ощущая дышащий в спину экзамен по естествознанию, Филь с Яном сидели на солнышке на склоне холма за воротами и пялились на стакан с водой, накрытый пергаментом, на котором лежали огрызок свечи и перо. Загадка Лонергана не поддавалась решению, и они думали, что, может, хоть так им придёт в голову свежая мысль. Мета сидела с ними, не столько размышляя над загадкой, сколько приходя в себя после написания бесконечной работы по праву. Выглядела она как сомнамбула.

Вдруг позади них раздался крик. Это кричала на бегу Габриэль, вопя изо всех сил:

– Филь, удирай! Анна всё узнала! Она идёт тебя лупить!

Он вскочил на ноги и за спиной сестры разглядел босоногую, с распущенными волосами Анну, стрелой несущуюся к ним, бледную, как ангел смерти. Надо было скорей уносить ноги, и он ринулся вниз с холма.

Добежав до подножия, он повернул влево, на поле, и почесал по нему, дожидаясь, пока она сбежит вниз. После чего сразу дунул вверх по склону. Когда первая волна паники в нём утихла, он решил, что остановится, только когда загонит Анну до изнеможения. Уж она-то вряд ли владела опытом убегать от портовых собак.

Анна сдалась на пятом круге. Уперев ладони в колени, она согнулась в три погибели, хрипя и откашливаясь. Филь остановился на безопасном расстоянии, тяжело дыша.

– Как ты так… шустро перебираешь ногами? – выдохнула она в землю перед собой.

– Опыт, – кратко ответил Филь.

Его посетила сумасшедшая мысль: что было бы, столкнись он в этом поединке с самим собой, и он невольно прыснул. Анна немедленно задрала голову, и Филь сразу приготовился бежать дальше.

– Ты ещё смеёшься? Я на вас с моим братом пахала два месяца, считая, что спасаю вас от истощения!

– Я не смеюсь, – быстро сказал Филь. – Это я так кашлянул!

Он всё ещё боялся её, но, кажется, её запал ушёл в бег Филь глянул на Яна, стоявшего выше на холме в ожидании, чем всё закончится, и, судя по позе, готового прийти на помощь. Ян стал спускаться вниз с Метой.

Анна пробормотала, выпрямляясь:

– Бездарь математическая… Тоже мне, герой-любовник!

На её лице красовались отметины от чьих-то ногтей. На лице застывшей неподалёку встревоженной Габриэль были похожие отметины. Судя по всему, между ними случилась короткая потасовка.

– Я так понимаю, конфликт исчерпан? – миролюбиво спросил Ян, приближаясь. – Анна, прости, пожалуйста, но эту элегантную идею я обязан был поддержать.

– Да нет тут никакого конфликта, я уже остыла, было бы с чего, – бегло глянув на него, ответила она. – Двое тупиц!

– Нет, конфликт налицо, – вполголоса возразила Мета и продолжила, будто читая лекцию: – Люди, которые не могут похвастаться физическими качествами, в первую очередь ставят под сомнение интеллектуальные способности тех, кто физически их развитее, при этом сами могут быть не блестящего ума. Настоящий конфликт. И в Уложении о Наказаниях параграф двенадцать дробь…

Ян тряхнул её за плечо, и она замолчала, словно очнулась.

– Ты, кажется, до ручки доучилась, сестра, – сердито сказала ей Анна и бросила на Филя неприветливый взгляд. – Но как же он сумел меня провести? А я, идиотка, повелась!

– А кто тебе рассказал? – спросил Филь.

– Агуста, а ей разболтала твоя Габриэль!

Филь густо покраснел, чувствуя, что его любовь тает, словно снег под жарким солнцем.

Габриэль возмутилась:

– Да откуда мне было знать, что она сразу всё растреплет тебе? Они же едва не помолвлены, и я только хотела сказать, что Филь не настолько простофиля, каким кажется!

– Так мозги надо иметь, а не кашу перловую! – огрызнулась Анна. – Я же твои секреты не выдаю!

Продолжая переругиваться, они поспешили обратно к воротам. Филь смотрел им вслед, ощущая себя последним дураком. На этом закончилась его любовь к Агусте. Но появился вопрос: какие такие секреты имеются у его сестры?

* * *

В июне на Алексу обрушилась жара. С ней пришла пора экзаменов. Потея от усердия, Филь нагонял, что упустил, пока ходил без головы с Агустой, которую он теперь избегал.

Он проклинал всё на свете и себя в первую очередь, начиная понимать профессора Лонергана с его нежеланием обучать девиц. Филь двинулся бы умом, если бы ему пришлось в угаре любви сидеть с Агустой бок о бок на естествознании, решая задачи.

Ян на жалобы Филя о недостатке времени пожал плечами и предложил урезать сон. Сам Ян давно уже спал по четыре часа, но Филь любил вставать со свежей головой и не желал жертвовать отдыхом. Всё же, когда он сбросил с плеч прочие дисциплины, а впереди осталось одно естествознание, выход тоже остался один – не спать. Ибо велика оказалась дыра в его познаниях, проделанная его чувством к Агусте.

В воскресное утро накануне экзамена Филь проснулся позже, чем рассчитывал, разбуженный назойливым лучом солнца. Ян спал без задних ног напротив. Филь оторвал голову от подушки и выглянул в окно проверить, не опоздали ли они на завтрак.

Слоняющегося без дела народу на улице оказалось столько, что завтрак они определённо проспали. Филь угрюмо облокотился о подоконник и тут заметил кое-что, от чего у него зачесалось в носу в предчувствии близкой победы.

– Ян, – страшным шёпотом воскликнул он, когда осознал, что видит, – вставай! Вставай, мы это разгадали!

На подоконнике открытого окна на стопке тетрадей лежал стеклянный шарик Агусты. Солнце лупило прямо в него, и на бумаге под ним образовалось ослепительно-яркое пятно. От пятна поднимался дымок.

– Ян, это линза! – заорал Филь, теребя друга, который не мог спросонья сообразить, что происходит. – Роса на траве, вспомни, как сверкает, значит, из воды можно сделать линзу! Лонерган обвёл нас вокруг пальца, он построил опыт так, чтобы мы не догадались! Мы все оказались идиоты! – закричал Филь и от радости запрыгал по комнате.

Ян вскочил с постели и сунулся к подоконнику. Не веря глазам, он поднял стеклянный шарик – под ним в тетради успела образоваться крошечная дырка. Края её были обожжены.

– Так, – хмуро проговорил он. – Нет, Филь, мы не идиоты. Мы – дегенераты. Мы ведь это учили, об этом есть даже у Плиния.

– Имбецилы, – вспомнил Филь из лекции Схизматика.

– Один из нас точно голем, – согласился Ян. – Ну что, будем пробовать?

Пока они одевались, солнце ушло от подоконника, и им пришлось выйти на улицу. Кликнув в компанию Тома Рафтера, они спрятались за конюшней и битый час зажигали там огрызок свечи, поставленный в пустой стакан, накрытый клочком пергамента с дыркой, проделанной пером. Дырка должна была быть небольшая, чтобы капля воды, помещённая на неё, не проскользнула внутрь, но и не маленькая, чтобы вода могла сконцентрировать достаточно солнечных лучей.

Свеча не хотела зажигаться, хотя её фитиль то и дело испускал слабый дымок. Усыпав землю обрывками размокшего пергамента, трое экспериментаторов, отчаявшись добиться успеха, сбегали в лабораторию естествознания и натёрли фитиль самой чувствительной зажигательной смесью. И прямо здесь, на крыльце лаборатории, они зажгли наконец свечу. Правда, на неё тут же упала капля и погасила её, но это уже не имело значения.

Сидевшие на корточках Ян с Филем от неожиданности плюхнулись на зады.

– Получилось! – потрясённо выдохнул Ян.

Филь опёрся спиной о закрытую дверь лаборатории и вытянул ноги. Душа его пела.

Скучный Том тут же поднялся и умотал на поле, откуда доносились крики игроков в мяч, а двое друзей продолжали сидеть, смакуя взглядом свою работу. На Филя снизошло такое блаженство, что он был не в силах двигаться и только рассеянно улыбался.

– Филь, – услышал он, – можно с тобой поговорить?

Это была Агуста, возвращавшаяся с поля под руку со своей подругой Бенни.

Филь с умилением посмотрел на них:

– Конечно!

Он не разговаривал с Агустой после бешеной погони Анны. Тогда Агуста сказала ему, что он обманщик и она не хочет иметь с ним дела. И смотрела она на него тогда сердито. Но сегодня у него, наверное, был очень счастливый вид, потому что подруги рассмеялись и зашептались в ожидании, пока он подойдёт.

– Чем могу помочь? – выплыло у него неизвестно откуда. Ян тихо хмыкнул с крыльца. Подруги опять захихикали.

– Филь, – сказала Агуста, смущённо улыбаясь, – ты, пожалуйста, не злись на меня. Ты очень славный, хотя большой фантазёр. Просто ты такой быстрый, что закружил меня тогда. Мне с тобой было очень интересно, ты не думай!

Но ты не дал мне опомниться, как всё вокруг завертелось, понадобилось куда-то бежать, целоваться, клятвы какие-то… В общем, прости меня, пожалуйста, я не хотела тебя обидеть. Друзья?

Она протянула ему руку, и Филь уважительно пожал её.

– Друзья! – заверил он Агусту.

Она и Бенни пошли дальше. Сзади с крыльца шагнул Ян.

– Надо же, – сказал он, глядя вслед уходящим девицам, – какое неожиданное завершение истории. Вот интересно, она тут одна такая или есть ещё кто, постарше?

– Зачем тебе? – засмеялся Филь, оборачиваясь. – Ты же помолвлен!

У Яна было лицо, как будто он увидел что-то, что очень долго искал.

– Ты не понимаешь, у этой девушки есть сердце.

В самом деле не понимая, что такого его друг нашёл в Агусте, Филь произнёс возбуждённо:

– Что ж, ладно, Ян, не будем напрасно терять время! Завтра мы сдадим последний экзамен и поедем домой, а пока у нас целый день впереди. Как ты смотришь на то, чтобы нам побежать на поле и хорошенько наиграться перед дальней дорогой? А то у меня всё тело болит от этой учёбы!

Ян не нашёл, что возразить, и двое друзей поспешили к распахнутым воротам, перед которыми уже завтра должен был выстроиться поезд, в котором они все поедут назад.