Текст книги "Школяр"

– Скажи своей сестре, чтобы больше так не делала, – твёрдо произнёс Харпер. – Попади она мне по лицу, оторвала бы голову.

– Скажу, – заверил его Филь, – но тогда надо менять дистанцию пенальти, а то сильно далеко получается.

– Замётано, – согласился Харпер и принялся обирать с себя оставшиеся белые нити. Обычно это всё, что оставалось от юки, – ошмётки шара исчезали бесследно.

Помедлив, Филь сказал:

– Слушай, ты ловко ей управляешься! Где ты научился?

– Я фехтую, – ответил Харпер. – И тут использую те же навыки.

Филь с сомнением протянул:

– Для меча ты больно… э-э…

– Щуплый, знаю, – сказал Харпер. – Я фехтую рапирой. Ну и ещё кое-какие секреты, которыми я делиться не стану.

– Справедливо, – согласился Филь. – Ладно, спасибо! Он зашагал с друзьями к воротам Алексы, торопясь в баню, пока остальная толпа не привалила туда. После бани его разморило, и, пропустив обед, он впервые за последний месяц выспался как человек.

Разбудили его Курт Норман с Николасом Дафти, пришедшие поинтересоваться, почему он игнорирует празднование победы, которое с обеда продолжалось в трапезной. Филь ответил, что в трапезной и без него много народу. Потом пришёл Ян и задал тот же вопрос.

– Не хочу, – сказал Филь. – А то Габриэль снова примется чмокаться и буськаться!

Он не желал ещё раз оказаться окружённым со всех сторон потной, красной, целующейся и тискающей его сестрой, выражающей свою радость столь бурно, словно это была не одна Габриэль, а несколько.

Ян рассмеялся:

– Изобретаешь новые слова?

– А что мне делать? – буркнул Филь. – В моём словаре нет нужных слов для этого.

– В словарном запасе, – поправил его Ян.

– В нём тоже нет. Вечером к ним занесло Анну.

– Филь, иди её успокаивай! – заявила она с порога. – От этой примадонны у нас с Метой скоро будет болеть голова. Не успокоишь ты – успокою я!

Филь лениво отмахнулся. Не дождавшись ответа, Анна неожиданно миролюбиво попрощалась и ушла. Ян проводил её долгим взглядом и вроде собирался что-то сказать, но потом, видимо, передумал.

18

Говорят, падение маленького камушка способно вызвать лавину. Отдельные исследователи истории Нового Света, те, чьи работы стоят потраченных на них чернил, указывают, что подобное событие должно было произойти в Алексе в течение второго учебного года, подозрительно спокойного для постороннего взгляда. Однако никто не знает, что это могло быть. Отвечая на вопрос, я могу сказать, что таким камушком стала невинная выходка моей сестры…

Янус Хозек, «Как это было», 57-е издание, Анастасийская Центральная библиотека

Над Алексой разгорался славный денёк. Проснувшись, Филь открыл окно, поглядел в небо и оглушительно чихнул от свежего воздуха. Начало сентября вышло слякотное, но уже вторую неделю не было дождей, а сегодня исчезли и облака.

– Доброе утро, – пробормотал Ян со своей кровати. – Это ты поднялся рано или я проспал колокол?

– Он ещё не звонил, – сказал Филь. – Просто я так выспался, что больше не могу.

– Кажется, ещё кто-то не может, – прислушиваясь, сказал Ян.

С первого этажа дормитория донеслись завывания, напомнившие Филю «Глас Сирены». Затем раздался свист и улюлюкание. Несколько пар ног застучали по ступеням лестницы. Свист и улюлюкание усилились. Ян сел в постели.

– Посмотри, что она сделала! – с плачем воскликнула Габриэль, ворвавшись к ним в комнату.

Она застыла у порога, босоногая и всклокоченная, одетая в ночную рубашку до колен. Её волосы торчали в стороны и выглядели непривычно коротко. За Габриэль в коридоре образовалась толпа из лонергановских учеников, которая увеличивалась с каждой секундой.

Увидев, сколько там горящих любопытством глаз, Филь воскликнул в сердцах:

– Габриэль, я что тебе говорил? Тогда сама собирай с них деньги за это развлечение!

Перекрывая шутки, доносящиеся из коридора, Ян спросил:

– Габриэль, что произошло?

– А то, что твоя сестра привязала мои косы ночью к кровати! – завопила она. – Я еле освободилась, полчаса кромсала их ножницами! Выдра белёсая!

Друзья невольно прыснули, представив подкрадывающуюся к ней в ночи Анну. Габриэль возмущённо захлопала на них глазами, и это вызвало уже настоящий взрыв хохота.

В коридоре послышался голос Гарпии, затем она сама шагнула в комнату. Ухватив девушку за руку, она поволокла её за собой. Ян после этого утихомирился, но Филь не мог остановиться. Наконец на него напала икота, и он волей-неволей перестал смеяться.

– Ик! – сказал он, обвиняюще ткнув пальцем в друга. – Ты знал?

– Знал, – признался Ян. – Точнее, догадался вчера по виду Анны. Но решил не предупреждать, чтобы не портить развлечение.

– Ах, это для вас развлечение? – воскликнул Курт Норман, нарисовавшись на пороге. – То-то я думаю, чего вы так хохочете! А то, что девушку смертельно обидели, на это вам насрать, да?

Филь открыл рот, но икнул и раздумал вдаваться в объяснения. По Курту было видно, что комизм ситуации до него не дойдёт: красивое лицо в обрамлении белых кудрей дышало негодованием. Ян глянул на него и посерьёзнел.

– Вот так история, – проговорил он, – у нас тут, оказывается, завёлся рыцарь… Так вот, рыцарь, тебе совет: оставь в покое девушек, они сами разберутся между собой. Особенно такие девушки, как наши сестры. Не лезь, а то достанется и тебе – проснёшься в одно утро наголо побритым.

Курт рассерженно фыркнул и испарился, а двое друзей в замечательном настроении отправились в трапезную. На улице к ним присоединилась Мета.

– Вас было слышно от нашего дормитория, – сказала она, беря обоих под руки. – Неприлично так хохотать!

– А куда Гарпия потащила Габриэль? – спросил её Филь.

– Упекла на три дня в Печальный карцер. Габриэль как раз сдавать в пятницу большую работу Схизматику, вот и напишет в тишине.

– А где Анна? – поинтересовался Ян.

– Уже в колодце.

– Я так и думал. Ну, это её охладит. А помнишь, что она однажды проделала со мной?

Филь навострил уши, стараясь не пропустить интересных подробностей. Одновременно он крутил головой по сторонам и чувствовал себя прекрасно. Габриэль достаточно долго досаждала сестрам Хозек, но Анна выровняла счёт и сделала это так смешно, что обижаться было трудно.

Габриэль, однако, серьёзно обиделась на друзей за их хохот. После отсидки в карцере она всяко им это показывала: и гневными взглядами, и фырканием, и полным игнорированием. Втолковать ей что-либо представлялось невозможным. Она стояла на том, что, прибежав к ним за помощью, получила вместо неё оскорбительный смех и теперь знать не желает ни Филя, ни Яна.

– Габриэль, ты прибежала не за помощью, а за сочувствием, – сделал Ян попытку объясниться с ней хмурым октябрьским вечером, когда они волей случая оказались вместе на пути в трапезную. – Мне в тех обстоятельствах было затруднительно его выказать, а Филь этого не умеет.

– Не умеет, потому что вы оба бесчувственные колоды, – горячо заявила Габриэль. – А он так вообще пень, тоже мне брат!

«Он» находился в двух шагах от неё, но она даже не глянула в его сторону.

Ян с вызовом произнёс:

– Когда-нибудь ты сполна оценишь его талант соображать и делать в то время, как остальные будут способны только на чувства!

Габриэль нашла себе утешение в обществе Курта. Но того, видать, ненадолго хватило выслушивать её жалобы, и, едва выпал снег, их перестали видеть вдвоём. А чуть позже выяснилось, что Ян оказался пророком.

Через полторы недели после Ночи Демонов Габриэль уляпала чернилами копию книги Альберта Великого и опять угодила в карцер, на сей раз переписывать испорченное, ибо девиц в Алексе кнутом не лупили. Затем, в начале декабря, она снова залила книгу чернилами и, испугавшись, поставила её на полку в библиотеке, никому ничего не сказав. Отец Бруно, сочинение которого она угробила, вызнал, кто последний его брал, и Габриэль снова отправили в карцер. Теперь ей предстояло переписывать всю книгу.

– Что-то здесь не клеится, – пробормотал Филь в ответ на потерянный взгляд сестры, которую Гарпия уволокла с лекции по истории. – Что-то тут не так!

Филь был мастер ставить кляксы и поэтому редко писал чернилами с книгой перед собой. Он предпочитал написать черновик и потом переписать его начисто. А Габриэль была аккуратистка. Она просидела в заточении три недели и вышла оттуда бледная и осунувшаяся.

Встретив на следующий день Мету, Филь спросил:

– Как там Габриэль?

– Плачет. Говорит, что это не она, и боится, что на третий раз её выгонят.

Филь опасался того же, но сестра упорно не желала с ним разговаривать.

– Слушай, может, кто-то заимел на неё зуб? Может, это Анна?

Мета рассмеялась его предположению:

– Филь, Анна не будет скрываться! Она находит удовольствие в том, чтобы объявить противнику, кто именно его наказал.

– Тогда кто? А может, она с кем поссорилась? Ты живёшь с ней в одной комнате, может, она говорила что-нибудь!

Мета задумалась:

– Габриэль много говорит, но редко жалуется по-настоящему. Она лишь как-то упоминала, что надавала Норману тумаков, когда он настойчиво полез к ней. Восхищённый её голыми коленками, полагаю. Спросить его?

– Не вздумай, – в тревоге воскликнул Филь, – вспугнёшь ещё! Он или не он, но, если он растреплет, всё будет насмарку. Дай мне время подумать!

Он думал до вечернего колокола. Вычислив методом исключения, что совершить преступление легче всего в библиотеке, Филь посетил её и потратил там значительное время, пока не сообразил, что ему нужно. Это будет стоить денег и хорошей головомойки, но при удаче он сумеет поймать крысу.

Вернувшись в дормиторий, он снял простыню с постели и принялся сосредоточенно разрывать её на две полосы.

Потом скрутил из полос жгут и хорошенько подёргал его, проверяя на прочность.

Ян молча наблюдал за ним, вытаращив глаза. Когда Филь стал вязать узлы, он заметил:

– Друг мой, принимая во внимание, что до отъезда на каникулы ещё шесть дней, я бы сказал, это преждевременно. Потом, у нас их вроде стирают, а не рвут на части.

Филь вытянул жгут с узлами вдоль комнаты и смерил его шагами – не хватало ещё примерно столько же. С немым вопросом на лице он повернулся к Яну.

– Что угодно, – ответил тот, поднимаясь с постели, – только объясни, что происходит. Я умираю от беспокойства. Куда ты пойдёшь с этим канатом?

– Крысу ловить, – сказал Филь, разрывая вторую простыню. – Ещё мне нужно что-нибудь тёплое из одежды. В библиотеке холодина собачья.

Ян выволок из-под своей кровати сундук и распахнул его, показав, что Филь может брать оттуда что хочет.

– Надолго? – поинтересовался он, и тут до него дошло: – Габриэль? То-то мне показалось всё это очень странным!

– Молчи, – быстро проговорил Филь, – и у стен бывают уши! Как получится… Хорошо, если только на одну ночь.

– Тогда возьми-ка ещё вот это! – Ян выкинул из сундука на кровать тёплые сапоги, перчатки, соболиную шапку и плащ, подбитый мехом. – Шапку пока сунь за пазуху, а плащ издалека сойдёт за ученический. Помощь понадобится?

– Не понадобится, – сказал Филь, покончив со второй простынёй. – Это семейное дело!

Библиотека представляла собой большой барак, в котором, как кости в домино, стояли хлипкие высокие стеллажи. В пустом пространстве посередине располагался одинокий стол. Ещё тут имелась стремянка, чтобы доставать книги с верхних полок. Крыша опиралась на обычную конструкцию из двух поперечных и двух поддерживающих балок.

На стенах серебром посверкивал иней, кроме торцевой стены, общей с профессорским жильём. Филь прижался к ней спиной, спрятавшись за стеллажами, готовый в любой момент изобразить, что ищет себе книгу.

Когда за стенами барака наступила глухая тишина, нарушаемая лишь скрипом снега под деревенским патрулём, он вышел из укрытия и, забравшись на стремянку, накинул импровизированный канат на одну из поперечных балок. Взобравшись на неё, он вытянул канат наверх, смотал его в сторонке и растянулся во весь рост на широкой балке. Более идиотское времяпрепровождение было трудно придумать, и Филь обречённо вздохнул, набираясь терпения.

Он то засыпал, то просыпался от холода, но одежда Яна спасла его от худшего: он ничего не отморозил и не простудился. Только к утру он буквально одеревенел на жёсткой балке и чувствовал себя так, будто всю ночь грузил товарные тюки.

Скинув плащ в комнате, он напялил на себя обычную робу и отправился на занятия, ощущая туман в голове. Ян не спросил его ни о чём: по виду Филя и так всё было понятно.

Ещё два дня и две ночи прошли для него как в тумане, но на четвёртую ночь, перед рассветом, дверь в библиотеку скрипнула. Филь встрепенулся и тут же притих, свесив вниз голову.

Злодей остановился у первого стеллажа и, вытянув руку с куском светящегося гамура, принялся искать себе книгу. Сняв её с полки, он выудил из кармана флакон.

Бесшумно поднявшись на ноги, Филь подцепил импровизированный канат и двинулся с ним в сторону дверей. Захлестнув канат за балку, он, не дыша, съехал по нему вниз. Боясь, что доски скрипнут под ним, он повис на руках за спиной злодея. А тот, пошуршав страницами, плеснул на них из флакона.

Филь встал обеими ногами на пол, доски под ним приглушено скрипнули. Выронив флакон, злодей стремительно обернулся.

– Бу-у! – выпалил Филь ему в лицо.

– А-а-а-а! – заорал Курт, отшатываясь и выпучив глаза. – А-а-а, Фе, это ты! – будто не был только что испуган, произнёс он врастяжку в следующую секунду. – Что тебе тут понадобилось?

– Вот это, – сказал Филь и с величайшим наслаждением заехал ему кулаком в лицо.

Курт упал спиной на стеллаж, тот накренился, с его полок густо посыпались книги. Стеллаж качнулся и уткнулся в другой. Тот, подумав, упал на третий, и так по очереди, пока не рухнул последний из них. Библиотека перестала существовать – вместо неё на полу было месиво из книг. Филь оглядел дело рук своих и подумал, что это его последний день в Алексе.

На улице послышался топот, потом раздался заполошный возглас:

– Что, что, что такое? Что тут случилось? Святые угодники, что здесь произошло? Али сатанинская конница ворвалась к нам в Алексу?

Словно от порыва ветра, дверь распахнулась, и, едва не сбив Филя с ног, в барак вбежал отец Бруно в онучах и рясе на голое тело. Волосы вокруг его тонзуры стояли дыбом. Обомлев от картины разрушения, он в ужасе пал на колени перед горой книг.

– Смердючие псиглавцы! – протяжно завопил он, вцепившись в остатки своих волос. – Что вы наделали! Амфисбены с хвостом бешеной лисицы, как вы посмели поднять руку на труды тех, кто многократно выше вас! Аспиды, в жестокости страшнее крокодила! О горе нам, горе!

Дрожащими руками он принялся собирать разбросанные книги, поднося их к глазам и безуспешно пытаясь сложить их рядом с собой в стопку. Наткнувшись на Курта, лежавшего без памяти, он замер, повернул рукой его голову из стороны в сторону и проворно отвесил ему две оплеухи.

– Вставай, сатаной рождённый! – рявкнул он свирепо. – Вставай и держи ответ, мантихора бородавконогая!

Безжалостно вздёрнув пришедшего в себя Курта за шиворот, отец Бруно поставил его на ноги и проворно обернулся к Филю:

– Иди и ты сюда, гидрофора с рогами! Стойте здесь оба, пока я призову суд на ваши головы!

Монах сотрясался от ярости, и Филь не рискнул ему перечить. Но не успел он сделать шаг, как барак наполнился учителями. Тут был ректор в обычном облачении и ночном колпаке, профессор Роланд в шапке, рукавицах и домашнем халате, профессор Лонерган в халате и плаще и профессор Фабрициус в огромной шубе. За ними маячил заспанный Якоб в овчинном полушубке и волчьей шапке набекрень.

Окинув барак быстрым взглядом, ректор обернулся к Якобу.

– Играй тревогу! Всех остальных прошу в мою лекционную. – Тут он заметил, в каком состоянии отец Бруно, и сказал мягче: – А вас, дорогой Бруно, я очень прошу одеться и охранять библиотеку. Проверьте, может, здесь ещё кто-то прячется.

Ректор поспешил на улицу, хмыкнув при виде каната, свисающего перед дверью. Через минуту над погружённой в темноту Алексой поплыл тревожный перезвон колоколов Сигнальной башни.

В бывшей комнате охраны тюрьмы, ныне лекционной профессора Иллуги, было относительно тепло в сравнении с библиотекой. Профессор Лонерган принялся зажигать свечи, а остальные молча расселись кто куда. Филю и Курту ректор приказал встать перед учительским столом.

– Заслушаем, в отсутствие более точного слова, наших очевидцев, – хмуро проговорил он, устраиваясь на скамье напротив. – Кто начнёт первым?

Профессор Иллуги выглядел смешно в своём колпаке. Профессор Роланд смотрелся не хуже. У профессора Фабрициуса из шубы выглядывала одна голова. Профессор Лонерган на удивление хорошо смотрелся в своём халате. Профессор Роланд заметно мёрз.

Решив, что нечего тянуть кота за хвост, Филь сказал:

– Я поймал Нормана, когда он заливал книгу чернилами, и дал ему как следует. Он упал на стеллаж, тот упал на следующий, и так далее. Габриэль ни в чём не виновата, это всё Нормана проделки.

– Силён ты врать! – оборвал его Курт. – Ректор, он набросился на меня, когда я искал книгу, ни с того ни сего, как тать в ночи! Я еле отбился и да, свалился потом на стеллаж.

– Вы прямо в пять утра отправились за книгой? – издевательски, как показалось Филю, проговорил профессор Лонерган. – Что-то я не припоминаю за вами такой тяги к знаниям!

Отец Бруно, всё ещё в рясе, заскочил в комнату и, шумно отдуваясь, протопал к переднему ряду. Протянув ректору открытый флакон с изгаженной книгой, он проговорил дрожащими губами:

– Это вот… лежало… у первого стеллажа…

Курт провёл ладонью по лицу, оставив на нём, в дополнение к синяку под глазом, обширный чернильный след.

Поняв, что что-то не так, он глянул на свои руки и спал с лица. Отец Бруно свирепо ухватил его за грудки.

– Аспид гнилостный! – взревел он, вздёрнув Курта в воздух и тряся его как куклу. – Гроб повапленный! Попадись ты мне в Италии, я бы лично вдел тебя в перчатки благочестивой Канидии, чтобы твои пальцы навеки в них поскрючивало!

Филь опасливо подался в сторону, однако отец Бруно немедленно бросил ошалелого Курта и взялся уже за него. Ректор досадливо поморщился.

– Бруно, дорогой, – вставая, воскликнул он и отечески похлопал монаха по толстым плечам, – отпустите вы этого несчастного! А лучше идите всё же оденьтесь, выпейте чарку доброго вина, и я по-прежнему настаиваю, чтобы вы никого не пускали в библиотеку. Заодно угостите вином профессора Роланда, пока он окончательно не замёрз.

Трясясь от холода, профессор Роланд поклонился и заспешил к выходу, оглядываясь на отца Бруно, который неохотно отцепился от Филя. Едва они покинули комнату, в неё вбежали Ян, Мета, Анна и Габриэль с видом, словно её притащили сюда против воли.

Увидев ректора, Габриэль заморгала, её лицо сделалось жалобным. Заметив Филя в чужой одежде с мохнатой шапкой в руках, она вытаращила на него глаза. И тут же недобро прищурилась на Курта. Чернильный след на его лбу неоспоримо свидетельствовал, кто именно изуродовал книгу, которую держал в руках ректор.

– Фабрициус, к нашему несчастью, это опять Альбертус Магнус, – печально воскликнул ректор. – Ну что нам с этим делать, скажите, пожалуйста?

– Пусть переписывает, – тяжело проговорил профессор Фабрициус, наливаясь венозной кровью. – Всю книгу. У нас осталась ещё одна копия.

Курт заскучал, ибо сочинения Альберта Великого были немалого формата.

– Вы забыли про кнут, профессор, – напомнила от дверей Мета. – Норману полагается кнут по количеству испорченных листов.

– И много там залито? – поинтересовалась Анна кровожадно.

– Треть книги, – удручённо ответил ректор.

Курт втянул голову в плечи. Уверенный, что наказание падёт на Габриэль, он упустил кнут из виду.

– Да случайно ведь вышло, вот беда ещё! – выкрикнул он в панике. – Если бы не Фе…

Габриэль гневно рявкнула на него:

– Ах ты мерзкий, гадкий, паршивый ублюдок! – Она порывисто шагнула к нему, и её роба, удерживаемая схватившими её близнецами, затрещала по швам. – Так это твоя подлая месть? За то, что я всыпала тебе, когда ты распустил свои лапы? А теперь ты решил выжить меня из Алексы? Да какой же ты мерзавец! Ну, получай теперь кнута за все три раза подряд!

Она топнула ногой, словно вынесла приговор. Курт окончательно потерялся, поняв, что ему не выжить, если первые две книги также отнесут на его счет.

– Да она просто втрескалась в меня, я её послал, а теперь она ляпает книгу за книгой! – закричал он в испуге, но его голос потонул в громовом хохоте, от которого вздрогнул Филь и вся профессура: не смущаясь учителей, близнецы Хозеки рассмеялись от души.

– О чём ты говоришь? – воскликнул Ян. – Габриэль – отважная, преданная, сильная девушка, что ей может понадобиться от тебя?

– У неё слишком изящный вкус, чтобы долго находиться с таким мухомором, как ты! – хохотала Анна с басовитым уханьем.

Филь догадался, почему она никогда не смеялась.

Мета, отсмеявшись, сказала:

– Ты допустил оплошность, забыв о существовании её брата. Но ничего не поделаешь, сейчас уже поздно, и ты понесёшь наказание, которого заслуживаешь!

Профессор Лонерган, казалось, наслаждался сценой. Его широкий рот кривился в усмешке. Профессор Фабрициус, утонув в шубе, стрелял оттуда глазами. Ректор, задрав тонкие брови, внимательно слушал. Курт фыркнул независимо.

Габриэль спросила Мету:

– А при чём тут Филь, это он его, что ли, застукал?

– Да, кстати, – уцепился за это Курт, – можешь пожалеть своего брата, ему предстоит отсидеть долгий день в колодце на морозе за то, что меня ударил!

– Напугал ежа голой жопой, – огрызнулся Филь. – Я четвёртую ночь тебя поджидаю и пока не замёрз!

Профессор Лонерган разом утерял свой светский вид.

– Сколько? – выдохнул он в изумлении.

– Голубчик, вы что, четыре ночи подряд сидели на тех балках, как голубь? – осведомился озадаченный ректор.

– Лежал, – кратко ответил Филь. – Я там спал.

Продолжительность засады, судя по всему, явилась новостью не только для Габриэль, но и для Меты с Анной. Даже Курт прищурился недоверчиво.

– Великий Один, чтобы ты прикладывал такую же настырность к изучению наук! – хлопнул профессор Лонерган себя по лбу.

Переварив сообщение, Мета заявила:

– Он сделал, что должен был сделать, профессор, и отсюда взял свои силы, хотя вряд ли это понимает. Что до него самого, он прилагает усилия, только пока это интересно. Как и все мы!

– Вы совершенно правы, барышня, – тяжело вздохнул ректор, – только нам-то что теперь делать? Мы не можем жить с такой библиотекой. Он защищал сестру, а как мы теперь станем учить?

За лекционной дверью слышался гул голосов. В неё то и дело заглядывали любопытные. Якоб, похоже, всем растрезвонил, что произошло, и школяры желали узнать, как проходит судилище. Больше делать им всё равно было нечего: каникулярный поезд уже завтра покидал Алексу.

– А оставьте их обоих здесь, ректор, – предложил профессор Лонерган, – они и приведут библиотеку в порядок.

От этой перспективы Филь сник. С другой стороны, если предлагают восстановить разруху, это означало, что его не выгонят, и он снова воспрянул духом.

Мета живо возразила:

– Формально Норман допустил три раза одно и то же серьёзное нарушение и должен быть выставлен в возможно кратчайший срок. Он не имеет права здесь оставаться.

– Ты сначала это докажи! – окрысился Курт.

Ян глянул на него, словно не веря ушам, потом хмыкнул:

– Нет, ты всё-таки дурак! Ты забыл про грозящие тебе сотни ударов кнутом? И доказать это будет несложно. Ректор, у вас есть кому послать письмо в Кейплиг с просьбой нанять там эмпарота и привезти его на каретную станцию через неделю? Я думаю, мой друг не откажется передать ему в оплату девятнадцать аспров, которые всё ещё хранятся у вас.

– Я ещё и доплачу! – восхитился Филь идеей, совершенно забыв про те аспры после исполненных переживаний Нового года и весны.

– Договорились, – согласился ректор.

Лицо Курта окрасилось в пепельно-серые цвета.

Ректор с сочувствием посмотрел на него и обратился к Схизматику:

– Фабрициус, не могли бы вы увести нашего окаянца и запереть его в карцере? Пусть посидит там до отъезда.

Пока Схизматик утаскивал Курта, ректор с тем же сочувствием разглядывал Филя.

Профессор Лонерган снова подал голос:

– Уважаемый Като, я по-прежнему считаю, что Фе справится. Полиспаст я ему найду, верёвки он возьмёт у Якоба. С их помощью он поставит стеллажи, потом разберёт книги. Как работает полиспаст, я думаю, он догадается. Он не любитель теории, вот и поучится на практике.

Ректор с сомнением произнёс:

– Бедный юноша употеет там один, это же огромная работа. Даже книги ему будет некому подать!

– Ничего, разомнётся после долгого лежания, – не смутился Лонерган. – Да и последние три дня он у меня на уроках только спал.

Филь, поняв, что над ним больше не висит топор отчисления, готов был прямо сейчас броситься восстанавливать библиотеку. Близнецы, догадавшись, что буря миновала, ободряюще подмигивали ему.

– Не могу согласиться, – мягко возразил ректор. – Иначе главный виновник останется не у дел и, соответственно, не вынесет из происшедшего никакого урока. А этого я не могу допустить как учитель. Считаю, будет справедливо, если и он тоже примет участие в работе.

Габриэль вжала голову в плечи совсем как Курт. Ректор глянул на неё жалостливо и сказал, обращаясь к ней и Филю:

– Голубчики, я, к моему сожалению, вынужден вас обоих оставить здесь. Разрешаю пользоваться почтой, не больше трех писем на каждого, завтра солдаты привезут голубей. И это всё, чем я могу облегчить вашу участь. Готовить вам придётся в компании с Якобом, потому что мадам Багила изъявила желание посетить Кейплиг, и я не мог ей в этом отказать. Смею надеяться, возражений на это не последует? Габриэль сжала руки на груди, устремив умоляющий взгляд на ректора. Филь не устоял бы на его месте: его сестра играла сейчас свою лучшую роль, пытаясь спасти расписанные ею кейплигские балы и визиты. На густых ресницах заблестели крупные слёзы. Филь испытал тревогу при мысли, что Габриэль сделает с ним за поломанные каникулы, но ему не было её жаль: в конце концов, она всё это и заварила.

– Почему? – слабо выговорила она дрожащим голосом. – Почему я, в чем я-то виновата? У Нормана снесло голову, а мне теперь что, тут сидеть? За что?

Её голос сорвался, по щекам потекли слёзы. Филь не поверил в них ни на секунду: когда Габриэль плакала по-настоящему, она ревела как раненый лось. Но всё равно это вышло у неё ужасно трогательно.

Ректор, казалось, глубоко проникся её горем и согласно покивал. Затем виновато проговорил:

– Ну а как же ты хотела, деточка? Сначала ты раздаёшь авансы, потом бегаешь по мужскому дормиторию в совершенно неподобающем виде. Тут у кого угодно голова пойдёт кругом!

Полные слёз и надежды прекрасные глаза Габриэль вспыхнули возмущением.

– Что? Я раздавала авансы? Да никогда этого не было, я приличная девушка из благородной семьи! А что он себе надумал, я ничуточки в том не виновата, и я хочу-хочу-хочу в Кейплиг!

В её голосе появились нотки неподдельного отчаяния. Выслушав её, ректор скорбно покачал головой:

– Голубушка, ты виновата в том, что собственными руками сотворила очень неприятную ситуацию. Тебе скоро пятнадцать лет, пора начинать соображать. Посиди здесь, охолони, подумай, где и в чём ошиблась и как избежать этого в будущем. Если же ты настаиваешь на отъезде, я тебя, конечно, отпущу, но обязательно напишу твоей матери о происшедшем, чтобы уже она занялась твоим воспитанием. Габриэль воскликнула в испуге:

– Ой, не надо, я лучше здесь останусь! Не надо, профессор, пожалуйста!

Ректор доверительно произнёс:

– Вот и договорились! Тогда я сообщу твоей матушке, что вы учинили здесь безобразие, испакостив редкую книгу, и оставлены её переписывать. Так будет лучше для всех, я уверен.

Перепуганная до смерти Габриэль истово закивала.

– Спасибо, профессор, – пролепетала она, склонив голову.

Хозеки вдруг зашептались. Ректор располагающе поморгал на них.

– Я не против, – вполголоса проговорила Мета.

– Я тоже, – сказала Анна. – Какая разница, где морозить зад? Папочка отрабатывает летние грехи в столице, а без него в доме будет тоска.

Филь уставился на дверь, желая поскорей оказаться за ней, так сильно забурчало у него в животе. Не доверяя стряпне Якоба, он хотел за оставшееся время успеть вдоволь наесться и не был намерен пропускать завтрак. Ошибочно приняв его нетерпение за желание приняться за работу, ректор милостиво махнул рукой, разрешая всем удалиться.

И тут Ян спросил у него:

– Профессор, у вас найдётся ещё один голубь послать письмо нашему отцу?