Текст книги "Зверь в тени"

Восстановив равновесие, Ант надвинулся на меня, приблизил лицо почти вплотную к моему, обдал его дыханием с яичным душком:

– Это моя фотка. И я не собираюсь ее отдавать.

– Но на ней я!

– Ты сама мне разрешила взять ее на память, – ухмыльнулся Ант.

– Я передумала.

На меня нахлынула волна неудержимой ярости; я покосилась на дверной проем, готовясь забежать в дом, ворваться в его комнату и перевернуть там все вверх-дном, пока не найду фотографию. Должно быть, тело выдало мое намерение, потому что Ант стрелой метнулся ко мне, встал на пороге, преградив мне доступ в дом, и скрестил на груди руки. Широкий рот парня скривился в злобную линию под его носом, как у мистера Картофельная Голова.

– Ты сказала Нильсону, что я могу быть причастным к пропаже Бренды, – предъявил мне Ант обвиняющим тоном.

Смысла отрицать это я не увидела:

– А ты причастен?

– Нет.

– Тогда тебе не о чем беспокоиться, – повела плечом я.

Несколько секунд Ант молча смотрел на меня; его веки нервно подергивались.

– Ты помнишь, как мы вместе играли в детстве? А когда подросли, стали вместе тусить?

– Да, но потом ты от нас откололся.

(После того, как мы подслушали, как кричал на парня отец.)

Ант пренебрежительно пожал плечами, но небрежность явно стоила ему усилий:

– Дома все пошло наперекосяк. Но это не значило, что я расхотел с вами дружить.

– Ты ничего такого нам не говорил.

– А как бы я сказал? Вы все дружно меня игнорировали.

Я прокрутила в голове наше общение с Антом в последнее время, постаралась оценить его объективно, «взглядом со стороны». Вспомнила, как он вдруг ни с того ни с сего начал нас чураться, как прятался от нас, как мы с Брендой звали его погулять с нами, а Морин добродушно поддразнивала его. Все наши старания вернуть Анта в компанию оказались тщетными. Он все больше сторонился нас, пока не стал совсем чужим. Как будто никогда и не был частью нашего круга.

– Тебя никто не игнорировал, Ант.

– А у тебя и не получится больше меня игнорировать, – пробормотал парень и, прежде чем я успела выставить руки, сгреб меня и впился жадными губами в рот; его поцелуй больше походил на укус.

Я ударила его коленкой в пах, и как только Ант скрючился, отпрыгнула в сторону и слетела с крыльца вниз.

– Мне нужен этот снимок, Антон Денке! – прокричала я. – Он не твой, и не тебе его хранить.

Я побежала домой; полыхавшее лицо быстро остудили струйки слез.

Глава 42

Позвонил отец, сказал, что вынужден задержаться в больнице, потому что на тот момент места для мамы не оказалось.

– Я могу подъехать и подождать, чтобы ты мог заняться своими делами, – прошипела я, все еще злая на отца за то, что он сказал шерифу Нильсону о том, что мы с Брендой видели Морин в его подвале. А еще я не знала, смогу ли простить ему измену матери. Но мы были семьей, и мне не хотелось, чтобы он напрягался.

– Спасибо, дорогая. Но лучше я останусь здесь.

Я расслышала невнятный звук, как будто какая-то женщина что-то говорила отцу на том конце линии. Медсестра с новостями о маме? Через несколько секунд отец обратился ко мне:

– Мне надо идти. Не жди меня.

Он не упомянул Джуни. Отец не сомневался в том, что я о ней позабочусь.

Сестренка сидела на диване, листая подростковый фан-журнал «Удар тигра» с Шоном Кэссиди на обложке. Морин была от него без ума. Считала его не только симпатичным, но и по-человечески очень хорошим. Настолько хорошим, что ему не нужно было убеждать в этом других людей.

– Ты взяла его у Либби? – спросила я, показав на журнал.

– Гм… угу…

Я сделала мысленную зарубку в памяти: сказать отцу, что Джуни понравился «Удар тигра». Мы могли бы подарить ей на следующий день рождения подписку на этот журнал.

– Я пойду в свою комнату.

Сестра насупила брови, словно я ее раздражала, но ограничилась молчанием.

Уже направившись к лестнице, я вдруг ощутила неодолимое желание заглянуть в отцовский кабинет. В конце концов, мы же жили не в замке Синей Бороды. И я могла туда зайти, хотя отец нам запрещал. Но Джуни же заходила! «Только причины это делать у тебя нет», – напомнила себе я. И небезосновательно. Мы уже открыли однажды одну дверь и навлекли на себя беду.

Я поспешила наверх. Забежав в комнату, вытащила из-под матраса свой дневник. Конверт с фотографиями, который я прикарманила в подвале Нильсона, вонзился в пространство между большим и указательным пальцами, как пиявка. Я подула на больное место, забралась на кровать и уселась, скрестив ноги.

«Дорогой Дневник,

Ты знаешь, что в ту ночь я позволила Анту сфоткать себя в одном лифчике. Да, это было глупо. И лучше ему вернуть это фото, иначе я залезу в его дом и заберу его сама. Вот что я – деятельный Ангел Чарли – собираюсь теперь предпринять. И как только этот чертов полароидный снимок окажется в моих маленьких грязных ручонках, я сожгу его и больше никогда не повторю такую глупость. Даю тебе слово».

Я посмотрела в окно – на все еще зеленые ветви дуба.

«Где ты, Бренда?»

Шериф Нильсон вроде бы всерьез озаботился ее пропажей, и это напугало меня больше всего. Но я ведь чувствую, когда с подругой неладное. Когда в четвертом классе Бренда подхватила ветрянку, мне было так же плохо, как ей. Когда она рассказала мне о первом поцелуе с одним из приятелей ее брата Джерри и о том, что у него изо рта разило пивом, я почти ощутила его привкус на своих губах. Когда Бренда жалела своих подопечных в больнице, которых не навещали дети, я чувствовала такую же боль за них в своей груди.

Эти воспоминания заставили меня занервничать. Я больше не могла бездействовать. Ни секунды. Поняв, что дома мне не усидеть, я позвонила родителям Либби, пристроила к ним Джуни, невзирая на ее слабые протесты – «Я хочу смотреть телик…» – и оседлала велосипед. Радиус моих наземных поисков расширился за пределы Пэнтауна. Я миновала многоквартирный комплекс Сидар-Крест, припомнив, как отец презрительно морщил нос, когда он строился, и повторял: если ты не учишься, то лучше жить в своем собственном доме, со своей семьей, чем ютиться в тесных квартирках. Я тогда с ним согласилась бездумно. А сейчас, взглянув на аккуратный куб здания, подумала: как легко живется его обитателям; все необходимое под рукой, в шаговой доступности. Ничего лишнего. И скрывать тоже нечего.

Что там мама кричала пастве отца Адольфа?

«Все вы несете ответственность».

«Каждый. Из. Вас».

Мне было стыдно, горько и обидно из-за того, что мама сорвалась на людях. Мы так старались скрыть ее душевный недуг. И отец, и я. А теперь о нем узнали все, а не только ближайшие соседи, которые помогали нам, когда мы с Джуни были маленькими…

Я остановилась у светофора на Ист-Сент-Жермен. Слева от меня протянулся длинный одноэтажный торговый центр. Справа – ресторан «Нортсайд».

Мне вспомнились слова отца Адольфа.

«Мы должны неустанно молиться… об Элизабет Маккейн, которую никто не видел за неделю, минувшую с ее исчезновения из ресторана».

Я заехала на парковку. Запах жареной еды витал даже на улице. Фасад ресторана занимало большое панорамное окно; за стеклом пэнтаунские семьи наслаждались воскресными завтраками после посещения церкви, за ними выстроившиеся рядком вдоль прилавка клиенты попивали кофе. Я почти струсила, но тут официантка, принимавшая у кого-то заказ, заметила меня и дружелюбно улыбнулась.

Я прислонила велик к стене ресторана и вошла внутрь.

Глава 43

– Я слышала о двух других девушках, – качнула головой официантка, прислонившись к боковой стене здания и выпустив изо рта колечко дыма.

У нее были большие наивные глаза и легкая улыбка, ломкие волосы окрашены в соломенный оттенок, их натуральный цвет выдавали черные корни. Когда я объяснила ей, зачем пришла, постаравшись сделать это как можно доходчивей, девушка ткнула пальцем в свой бейджик, на котором я прочла имя «Лиза», угостила меня за счет заведения клубничным молочным коктейлем и попросила подождать до ее перерыва. Минут через двадцать она сама подошла ко мне, завела за ресторан и закурила сигарету.

– Мне жаль, что такое случилось с твоими подругами. Как же это дерьмово…

– Да, – кивнув, я пригубила коктейль, который вынесла с собой. Стакан еще оставался наполовину полным, восковой налет на его стенках усеяли бисеринки жидкости. А на вкус коктейль казался ненатуральным, как будто кто-то попросил Бога превратить розовый цвет в напиток.

– Я работала в тот вечер, – наконец молвила официантка.

Я перестала делать вид, будто потягивала коктейль.

– В тот вечер, когда пропала Элизабет?

– Да… Мы звали ее Бет. – Лиза порылась в кармане на фартуке и извлекла из него полароидный снимок, запечатлевший ее и рыжеволосую Бет в ресторане: обняв друг друга за плечи, девушки широко улыбались на фоне кухни.

– Она ходит в мою церковь, – сказала я, указав пальцем на Бет.

– Да. После работы мы должны были встретиться на вечеринке, которую устраивал один парень, вернувшийся из армии. Джерри его зовут.

– Джерри Тафт?

– Он самый, – удивленно посмотрела на меня Лиза. – Вы тоже были на той вечеринке?

– Нет, – мотнула головой я; Лиза была не из Пэнтауна, ей простительно было не знать, что мы все друг друга знали. Но и объяснять ей это было не к чему. – Бет не явилась на вечеринку?

Из проема служебного входа вынырнул повар в смятом фартуке; прядки его черных волос, зачесанных на лысину, заплясали на ветру.

– Пожаловала группа из восьми человек.

Лиза подняла только что раскуренную сигарету:

– Буду через пару секунд.

Повар округлил глаза и закрыл за собой дверь.

– Я Бет не видела, – выдохнула Лиза, сделав затяжку. – Мы с Карен – это наша старшая официантка, работавшая в ту смену со мной и Бет, – попали на вечеринку только в половине третьего утра. Все уже напились. Нам их было уже не догнать, так что мы там задержались не надолго, и Бет среди гостей не нашли.

Я пнула мыском камушек, размышляя, что это значило.

– Ты думаешь, к пропаже твоих подруг причастен тот же парень, который похитил Бет? – осторожно поинтересовалась Лиза.

Прищурившись, я окинула взглядом парковку.

– Полиция считает, что Морин покончила с собой.

Лиза фыркнула.

– Это в стиле наших полицейских. Три девушки пропали, они не могут найти двух и утверждают, что третья сама распрощалась с жизнью.

– Ты знакома с кем-то из полиции?

– Наш ресторан работает круглосуточно. Волей-неволей перезнакомишься со всеми.

Несколько секунд я обдумывала слова Лизы.

– А у Бет были постоянные клиенты? Может быть, кто-нибудь из них в ту смену вел себя странно?

Лиза вперила в меня изучающий взгляд.

– Копы задавали такие же вопросы. Бет пользовалась популярностью. Рыжеволосые красотки всем нравятся. Но двое парней проявляли к ней особый интерес. Один из них выглядел так, словно пробовался на роль в «Вестсайдской истории».

Мое сердце екнуло, сбилось с ритма, а потом заколотилось с удвоенной силой.

– Его звали Эд Годо?

– Я не знаю его имени. Такой невысокий, лет двадцати пяти, с зализанными назад черными волосами; он всегда ходил в кожаной куртке, даже когда было жарко, как в преисподней. Пил колу и глотал таблетки, как будто это была его работа. И ботинки носил на платформе.

– Ты рассказала все это полиции?

– Да. Но в тот вечер он не приходил в ресторан. И об этом я тоже сказала.

Служебная дверь снова распахнулась.

– Лиза, если ты не хочешь потерять работу, ты оторвешь от стенки задницу и вернешься в зал.

– Достал уже! – тряхнула головой моя собеседница, но затушила сигарету о стену и бросила окурок в стоявшую поблизости урну. – Извини, я больше ничем не могу помочь.

– Спасибо, что уделила мне время, – поблагодарила я.

Лиза улыбнулась и уже двинулась к двери.

– Погоди! – окликнула девушку я. – Ты сказала, что у Бет было два назойливых ухажера. Кто они?

Лиза, уже взявшаяся за дверную ручку, остановилась:

– Не они. А он. Джером Нильсон. Он слишком часто занимал столик в секции Бет, чтобы это было простым совпадением. Бет говорила, что он ей не нравился, но что тут поделаешь? Жаль, что он и тот Фонзи не пересеклись и не поубивали друг друга.

Глава 44

До дома я доехала через силу. Ноги с трудом крутили педали, как будто кто-то навесил на них пудовые гири. И Эд Годо, и Джером Нильсон – они оба присутствовали в жизни Бет, как и в жизни Морин. И они оба знали Бренду. К тому же хоть они и находились по разные стороны баррикад, но оба были людьми опасными. Их связь с тремя пропавшими девушками, одну из которых нашли мертвой, не могла быть совпадением. Но я до сих пор не знала, что делать с этой информацией. «Может, мне извиниться перед Клодом, и мы вместе решим, как с этим быть?» – подумалось мне. Я отчаянно нуждалась в помощи.

Только я не понимала, за что должна была просить прощения у Клода.

В мои размышления ворвался вой сирены – где-то в стороне мчалась «Скорая». И мысли переключились на маму. С каким отчаянием она восприняла очередное возвращение в больничную палату. Как тяжело было видеть ее в месте, где все предметы были с закругленными краями и под запретом находились не только веревки и тесемки, но даже шнурки. У меня имелись специальные тапочки, которые я надевала, когда навещала ее там.

В восточном конце Пэнтауна звук сирены стал ближе. Через несколько секунд машина «Скорой помощи» пронеслась по главной дороге; следом промчался полицейский автомобиль. И вместо того чтобы рулить дальше к дому, я свернула налево и последовала за сиренами. К каменоломням. Мне не захотелось впадать в размышления о том, почему они увлекли меня за собой. Возможно, потому что проехали мимо, а день был жарким. Возможно, потому что мне не ехалось в пустой дом. Возможно, потому что беспокойство, изводившее меня в последние дни, с новой силой затерзало грудь.

А может быть, потому что в завывании сирен я расслышала двухтактный ритм: Брен-да, Брен-да, Брен-да…

Встряхнув головой, чтобы избавиться от него, я быстрее завертела педали.

Воздух был таким плотным, что, казалось, его можно пить. Удушливый, вязкий и липкий, как пластилин. Он как будто норовил преградить мне путь, заслонял его незримой стеной.

Но я продиралась сквозь заслон, крутила педали так быстро, что раскалившаяся цепь пыхала жаром. Я проехал мимо хода в Карьер Мертвеца, затем мимо узкой грунтовки, что вела к хижине, о которой я рассказала шерифу Нильсону и которая, по словам Эда, принадлежала его приятелю, хотя я подозревала, что он занял ее самовольно, – той самой, где Ант запугал меня, а потом сфотографировал без футболки.

Ярдах в двухстах от нее, близ пешеходной тропы, стояли кольцом полицейские; их автомобили и машина «Скорой» были припаркованы рядом. Район каменоломен испещряла сеть тропок, и куда вела эта дорожка, я не представляла. Но я услышала плач двух ребятишек у ее кромки. Мальчики – почти ровесники Джуни – были не из Пэнтауна.

Они разговаривали с одним из полицейских, в стороне от остальных, стоявших кольцом. Вокруг чего он стояли? На что смотрели? Бросив велосипед, я, спотыкаясь, пошагала к ним. Я видела, как двигались их челюсти, как блестели потные лица. Чем ближе я подходила, тем сильнее душный воздух пах гнилью; в нем буквально витали флюиды разложения – под стать лосиным клещам, норовившим присосаться к коже и зарыться в волосы. А полицейские сосредоточились на чем-то, что лежало на земле.

«Это она, это Бренда, Бренда…»

Они даже не заметили меня, хотя я уже стояла среди них.

Я натянула любимую богемную футболку на шелковые синие шорты; мои колени были узловатыми, зато икры красивыми. По крайней мере, так сказала мне Бренда – «она мертва, Бренда тоже мертва», – когда я примерила этот наряд перед ней на прошлой неделе. Морин тоже была с нами. Мы принесли к Бренде и перемерили все свои любимые вещи – решали, что надеть на наш концерт на окружной ярмарке. Мы радовались и трепетали в предвкушении выступления. Мы – втроем! – на сцене! Еще несколько дней назад это казалось нереальным. А теперь мечты, которым я даже не позволяла будоражить воображение, готовы были воплотиться в жизнь.

Воспоминание о том, как весело нам было в спальне Бренды, о том внутреннем комфорте и ощущении безопасности, больно резануло меня по сердцу. Щелк, щелк, щелк… звук огромной печатной машинки разнесся над городом, отчаянно пытаясь отвлечь мои глаза от ее стопы, разбухшей подошвы, обтянутой нейлоном. Мы никогда не носили нейлоновых чулок, никогда, и тем более летом, когда воздух был таким плотным, вязким и липким, как пластилин. Взгляд перекинулся на другую стопу. В туфельке на каблуке. «На каблуках не убежишь. Я никогда не буду носить туфли на каблуке…» – смеялись мы, смотря на повторе «Пейтон-Плейс». Эти ноги были обуты не как ноги Бренды. Но я все равно уже поняла: это была она.

«Ее даже не накрыли простыней… Господи, пожалуйста, она не может быть мертва…»

«Не смотри на ее лицо, а то ты повредишься рассудком…»

А разве ты могла не тронуться умом, когда ты выросла вместе с этой девушкой, которая была тебе близка, как сестра? Наши семьи устраивали вместе пикники, ходили вместе в рестораны и кафе, выезжали вместе в Миннеаполис, когда маме это было еще по силам. Я провела несчетное количество вечеров в детстве, играя в «Форт» в гостиной Тафтов, пока взрослые резались в бридж или рамми за обеденным столом на кухне. Бренда, как и Джуни, была очень доверчивой и даже с незнакомыми людьми охотно шла на контакт. Я была самой тихой из нас.

Вокруг тоже тихо.

«Мертвая тишина».

Что-то треснуло глубоко под ребрами.

Я так и не отважилась посмотреть на ее мертвое лицо. Но я знала, это она.

Это Бренда Тафт лежала на спине в самом центре кольца из обступивших ее полицейских. Одетая в колючий шерстяной костюм школьной учительницы, которого у нее никогда не было. Выставленная на всеобщее обозрение, как тело убитого бандита.

Это была Бренда.

Крик сформировался не в моем горле. Он томился в теле Бренды, окоченевшем и одеревеневшем. Но когда я приехала, этот крик – вобравший в себя весь ужас Бренды, узнавшей кого-то знакомого, – перетек гнилой ртутью по земле, проник в меня через ступни, пробрался по телу вверх и застрял в глотке. Слишком сильный, мучительный, готовый ее разодрать. В бреши между моими вывернутыми губами он увидел свет и потребовал себя выпустить. И он вырвался на волю – этот крик, истошный, страдальческий, страшный. Вырвался настолько неожиданно, что полицейские подскочили и, наконец-то, заметили меня.

– Уведите ее отсюда.

Они затолкали меня в машину «Скорой помощи», а я не сопротивлялась.

Но и кричать не перестала.

Глава 45

Водитель «Скорой» что-то мне вколол. Вряд ли это была стандартная рабочая процедура, но я была не в себе. Успокоительная жидкость растеклась по моим артериям и венам. И когда достигла мозга с обманчиво-сладостным шепотком «все хорошо», я наконец прекратила кричать.

В ушах зазвенела оглушающая тишина.

Какой-то полицейский вывел меня из машины и усадил в свой автомобиль. Наверное, для того чтобы освободить место для тела Бренды. «Тихо, крошка, тихо, все хорошо…» Он отвез меня домой вместе с велосипедом, который оставил на переднем крыльце. Когда коп уехал, я уселась на диван в гостиной – с растрепанными волосами и пересохшим ртом, без единой мысли в голове. И просидела на нем несколько часов, пока в дверях не появился отец.

Его лицо выдавало страшную усталость.

– Господи! – воскликнул он, заметив меня на диване. – Я не видел тебя там. Где Джуни?

Я задумалась над вопросом. Действие успокоительной жидкости уже стало ослабевать, и ко мне вернулась способность связывать мысли. Хотя им еще требовалось время, чтобы найти рот – как заблудившимся туристам, ищущим выход из лабиринта.

– У Либби.

Отец кивнул, вроде бы хотел что-то сказать, но вместо этого рухнул рядом со мной на диван и закрыл лицо руками. Из-под них стали вырываться странные звуки – то ли сопение, то ли судорожные вздохи. И я поняла: отец плакал.

«Надо бы погладить его по спине…»

Я с облегчением увидела свою руку, уже нависшую над его плечом. Едва отец почувствовал ее тепло, он подался ко мне, зарылся в мои объятия. Он был крупным человеком, ростом под метр восемьдесят. Но я держала его и поглаживала по спине, пока он всхлипывал. Мама сказала бы, что это обязанность жены, но ее рядом не было. Почему отец так легко сломался?

– Бренда умерла, – просипел он, когда заглох плач; его голос прозвучал глухо, потерянно.

– Я знаю.

– Джером допросил Анта и Рикки, – продолжил отец, проигнорировав мой ответ. А может, я ничего не сказала, только подумала, что сказала. – Они клянутся, что не знают ничего. Рикки утверждает, что не видел Бренду после того, как она заехала к тебе на работу в субботу. Ант говорит, что видел ее утром в субботу. Похоже на правду…

Я передернула плечом; отец либо не почувствовал, либо ему было все равно.

– Они согласились на полиграф, с одобрения родителей. И оба его прошли. – Отец отстранился от меня, вытер тыльной стороной кисти рот. – Мне так жаль, Хизер…

– А что Эд? – спросила я. – Что он говорит?

– Мы не можем его найти. – Отец потряс головой так, словно не мог поверить в такую неудачу. – Мы действительно облажались.

С этим мы просидели пару минут. Ощутив покалывание в пальцах, я вытянула руки. Потом хрустнула челюстью, но так и не смогла выдавить ни звука.

– Она была задушена. – Взгляд отца остекленел.

И эти слова пробили брешь в моем защитном скафандре. Я попыталась ее залатать, но скафандр затрещал по швам и стал расползаться на части.

– Бренда? – почему-то решил уточнить мозг.

– Да, – кивнул отец. – Но никаких следов борьбы на ее теле нет. Джером считает, что преступников было двое; один держал ее за руки, а другой душил.

Я моргнула. Раз. Другой. Перед глазами встали ноги Бренды в нейлоновых чулках, потом колючая юбка – такая отстойная, как будто ее достали со дна коробки на дворовой распродаже.

– Для чего они ее переодели?

– Что?

– Бренда была в чужой одежде. У нее таких вещей никогда не было. Зачем они надели их на нее?

Отец выглянул в окно и снова перевел взгляд на меня:

– Откуда ты знаешь, что это не ее вещи?

– Знаю. У Бренды не было такой одежды.

Губы отца напряглись; они едва шевелились, когда он выдал:

– Может быть, ты не настолько хорошо знаешь своих друзей, как полагаешь.

В груди зажегся сигнальный огонек. Я не знала, что он там есть.

Щелчок. Шипение.

Эти слова должны были обескуражить меня, привести в замешательство: мой собственный отец заявил, что я ошибалась насчет тех людей, которых любила. Но они возымели обратное действие. Они меня завели. Это я-то не знала своих подруг? Возможно, я не знала всего, чем они занимались и с кем. Но я знала, какими людьми они были.

Я знала их сердца.

Я позволила разгореться этому внутреннему огню, но тихо. Я еще не была готова его демонстрировать.

– А Морин тоже задушили? – холодно уточнила я.

Отец странно хмыкнул и встал:

– Давай не будем об этом, Хизер. Пускай Морин лежит, упокоенная в земле.

Я вскинула глаза на отца – на моего сильного отца, красивого, как Кеннеди, хоть и не такого знаменитого. И впервые разглядела его, увидела настоящего. Огонь, который он разжег во мне своим внезапным плачем, заполыхал. Я почти чуяла его запах, слышала пощелкивание язычков пламени. Это было приятно и пугающе одновременно. Но и слишком тяжело. Мне надо было куда-то уйти, пока он не сжег все дотла – и хорошее, и плохое.

Я встала, слегка покачнулась:

– Пойду прогуляюсь.

– На улице очень жарко.

– В тоннелях, – пробормотала я, уже устремившись к подвалу.

Я все еще не высвободилась до конца из плена старых шор, ждала, что папа меня остановит, скажет, что там опасно, что лучше нам забрать Джуни, побыть дома всем вместе – как крепкая, сплачивающаяся в тяжелые моменты семья.

Но отец налил себе выпить.

Меня даже слегка отпустило оттого, что мы перестали притворяться.

Спустилась в подвал, схватила фонарик и открыла дверь. Холод, повеявший из тоннеля, был как блаженный поцелуй. «В какую сторону пойти?» – заколебалась я. А потом поняла: лишь один человек мог принести мне облегчение.

Ант.

И я побрела к его дому. Приложила ухо к двери его подвала. Ничего. А затем мне почудился какой-то звук за ложной дверью напротив, в нише. Как будто кто-то скребся или скоблил чем-то по полу. Но это разыгралось воображение.

Я развернулась и пошла домой.

А огонь внутри еще горел, не потухший.