Текст книги "Не вижу зла"

София оглянулась через заднее стекло на толпу, которую они оставили за собой.

– Вот это да. Я чувствую себя знаменитостью.

– Привыкайте, – обронил Джек.

– Означает ли это, что у нас будут еще и поклонницы? – поинтересовался Тео.

Джек закатил глаза.

– Следи за дорогой, Тео.

Тео ухитрился попасть в «зеленую волну», и машина буквально влетела на автостраду по наклонному въезду. Через несколько минут они уже мчались по шоссе И-95, удаляясь от нижней части Майами, а потом въехали на Ки-Бискейн по дамбе Рикенбакера.

Ки-Бискейн выглядел как иной мир, поэтому Джек и жил здесь. Это был островной рай, прячущийся в тени небоскребов Майами и при этом находящийся достаточно далеко от суматохи большого города, чтобы Джек мог наслаждаться его видами, не думая все время о работе. Они ехали в молчании, пока наконец Джек не ощутил, как напряжение отпускает его. Никто лучше Тео не мог уловить тот момент, когда Джек оказывался готов к разговору, но не было также и никого, кому было наплевать, готов Джек разговаривать или нет.

– Ну, как все прошло? – спросил Тео.

– А как это выглядело со стороны? – вопросом на вопрос ответил Джек.

– Как самая настоящая вечеринка в аду по поводу пятнадцатилетия, – сказал Тео.

София захихикала, вспоминая гулянье по случаю своего собственного пятнадцатого дня рождения, которое было организовано в лучших кубинских традициях.

Джеку было не до смеха. Он всматривался в аварийные автомобили, стоявшие на другом конце обычно тихой улицы. Две желтые пожарные машины перекрыли движение. По влажному тротуару змеились спутанные жесткие пожарные шланги. Пожарные стояли наизготовку вокруг огороженного специальной лентой участка, и зловещие клубы дыма поднимались в воздух с южной стороны улицы. Боевой расчет из четырех человек сильной струей воды из шланга заливал горящий автомобиль. У Джека перехватило дыхание. Пожарные машины стояли прямо перед его домом.

– Черт! – воскликнул Тео. – Это же твой «мустанг», Джек.

Тео ударил по тормозам. Они втроем выпрыгнули из «седана» и подбежали к краю тротуара. Там уже начали собираться зеваки. Джек протолкался сквозь их строй, но полицейский офицер остановил его.

– Это моя машина! – выкрикнул Джек.

Полицейский пожал плечами.

– Вы хотите сказать, что это была ваша машина. Теперь ей уже ничем не поможешь, приятель. Так что держитесь от нее подальше.

Джек замер, не в состоянии сделать ни шага. Он купил этот старый автомобиль на свой первый гонорар после окончания юридической школы. Только он и достался Джеку после развода с Синди. Это была единственная вещь в его одинокой жизни, способная вытащить его из офиса и буквально силой заставить отправиться па прогулку по живописным окрестностям.

И вот теперь его «мустанг» превратился в пылающую груду искореженного металла.

Джек взглянул на Тео. Еще никогда ему не доводилось видеть такой печали в глазах своего друга. Тео был единственным существом на всей планете, любившим этот «мустанг» еще сильнее, чем Джек.

Джек смотрел, не веря своим глазам, не говоря ни слова. Потом он заметил что-то на подъездной дорожке рядом с автомобилем. Он смотрел с другой стороны улицы, поэтому не мог разглядеть, что именно это было. Но потом, надев солнцезащитные очки, чтобы пламя не резало глаз, отчетливо увидел, что кто-то, воспользовавшись 'баллончиком с красной краской, вывел на асфальте надпись. Джеку потребовалось некоторое время, чтобы разобрать перевернутые буквы, но потом все встало на свои места.

Надпись гласила: «Почитателю Кастро».

Тео посмотрел на него и сказал:

– Приятель, кажется, началась веселуха.

Пламя стало утихать. Пожарные успешно боролись с огнем, и с помощью всего лишь нескольких сотен галлонов воды они окончательно превратят роскошный костер в жалкие останки его машины.

– Да, – с трудом ответил Джек. – Похоже на то.

Глава тридцатая

– Соединенные Штаты Америки вызывают Алехандро Пинтадо.

С этих торжественно-грозных слов, произнесенных федеральным прокурором США Гектором Торресом, началось официальное рассмотрение дела против Линдси Харт.

Три дня ушло на то, чтобы выбрать и утвердить состав жюри присяжных. Более половины Населения округа составляли те, кто родился за границей, поэтому в Майами все перемешалось, и жюри присяжных не стало исключением. Сам Зигмунд Фрейд оказался бы бессилен предсказать, какими будут психологические последствия подобного смешения рас, культур, языков и идеологии. Если вы являетесь адвокатом защиты, вам не стоило и пытаться стать своим для всех. Вы просто старались посеять разумные сомнения, дабы породить нечто, за что мог бы уцепиться кто-либо, и именно так Джек и вел себя во время отбора и утверждения жюри присяжных, а также произнося свою вступительную речь.

А сейчас наступило время спектакля.

– Мистер Пинтадо, подойдите, пожалуйста, – повелел судья.

Море голов повернулось к отцу жертвы, когда он приблизился к месту дачи свидетельских показаний. Суд проходил в центральном зале заседаний, который оказался набит битком. Зал был выдержан в солидном средиземноморском стиле с каменными арками, расписанными фресками потолками и полированной мебелью красного дерева. Только здесь имелось достаточно мест, чтобы справиться с небывалым наплывом журналистов. Несмотря на негромкий гул голосов, долетавший от толпы зрителей, Джек расслышал, как его клиентка вздохнула рядом с ним. Она сидела неподвижно и, казалось, оцепенела с той самой минуты, когда судебный пристав ровно в девять часов утра объявил заседание открытым. Джек понимал ее состояние. Слова «Соединенные Штаты Америки против», за которыми следовало ваше имя, способны выбить из колеи кого угодно.

Джек слегка сжал ее руку. Она была холодна как лед.

– Присягаю, – произнес Пинтадо, обещая говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды.

– Пожалуйста, садитесь, – распорядился судья.

Пинтадо устроился на месте свидетеля, как раз напротив скамеек, где разместились присяжные. Судья Гарсия находился между свидетелем и присяжными – внушительный и подавляющий, сознающий свое положение, поражающий ученым видом и беспристрастным поведением. Пинтадо был одним из тех редких свидетелей, которые вызывали еще большее уважение, чем судья: Джек видел почтительное восхищение, светившееся в глазах некоторых присяжных.

– Доброе утро, – произнес прокурор, подойдя к свидетелю. – Во-первых, позвольте мне выразить свои соболезнования вам и миссис Пинтадо в связи с утратой сына.

– Благодарю вас. – Присяжные проследили за его взглядом, устремленным на жену, сидевшую в первом ряду мест для публики. Она была привлекательной женщиной, элегантно одетой, но лицо ее хранило следы многих бессонных ночей, проведенных в скорби и печали.

Вполне предсказуемо свидетельские показания начались с перечисления впечатляющего прошлого свидетеля – его детства, которое прошло на Кубе, душераздирающей истории о том, как он на ветхом плоту приплыл в Майами, а потом работал мойщиком посуды, истории его восхождения к славе, когда он стал владельцем процветающей сети кубинских ресторанов.

– Мистер Пинтадо, не могли бы вы рассказать нам о вашем сыне?

Тот вздохнул, уж очень масштабным оказался вопрос. Пинтадо не производил впечатления человека, которого можно легко сломить, но голос его дрогнул, когда он заговорил:

– Оскар был таким сыном, о котором родители могут только мечтать. Он был хорошим мальчиком, хорошо учился в школе. В средней школе Колумбуса он был избран президентом своего выпускного класса и играл квортербеком за футбольную команду. Мы хотели, чтобы он поступил в колледж, но были очень горды, когда он вступил в морскую пехоту.

– Но он все-таки закончил колледж?

– Да. В Корпусе морской пехоты Оскара сразу же зачислили в резерв пополнения офицерского состава. Ему дали мудрый совет, и он получил степень бакалавра наук от университета Майами. С отличием, должен добавить. После этого он вернулся к прохождению службы в ранге младшего офицера.

– По-видимому, вы очень любили своего сына?

– И его мать, и я, мы оба любили его. Мы любим всех своих детей больше всего на свете.

– В течение какого времени Оскар проходил службу на военно-морской базе в Гуантанамо-бей на Кубе?

– Ему присвоили звание капитана сразу же после перевода туда. Я бы сказал, приблизительно четыре года назад.

– И он жил на базе вместе с женой и сыном, правильно?

– Правильно.

– Не могли бы вы рассказать нам о том, каким отцом был Оскар?

– Он был потрясающим отцом. Сейчас его сыну уже десять лет. Брайан живет с нами и все время спрашивает о своем отце.

– А он спрашивает о своей матери?

Пинтадо впервые метнул взгляд в направлении Линдси, но не посмотрел ей в глаза.

– Практически никогда.

Удар был направлен не на него, но Джек ощутил его. Линдси наклонилась к Джеку и прошептала:

– Это неправда. Вы понимаете, что он лжет? Прокурор продолжал допрос.

– Каким мужем был Оскар?

– Он был хорошим мужем. Я должен сказать, что он очень любил свою жену.

– По вашим собственным наблюдениям, как вы считаете, она любила его?

Он оттопырил нижнюю губу, отчего подбородок у него сморщился.

– Нет.

– Почему вы так говорите?

– С самого начала я чувствовал, что Линдси больше интересуют семейные деньги Пинтадо.

Джек знал, к чему все идет, и даже, наверное, мог бы выразить протест, но вряд ли можно было бы добиться чего-то, взывая к присяжным и примеряя на себя роль адвоката-обструкциониста, который не позволяет скорбящему отцу поговорить о своем сыне.

– В недавнем прошлом было ли что-то такое, что позволило вам считать, будто Линдси охотится за деньгами вашего семейства? – спросил прокурор.

– У Оскара имелось доверительное имущество, фонд. Деньги поступили в его распоряжение три года назад, когда ему исполнилось тридцать пять лет.

– Мне неловко расспрашивать вас о ваших финансовых делах, сэр. Но о какой сумме идет речь?

Пинтадо помедлил, потом проговорил:

– Она исчисляется миллионами:

– Полагаю, на эти деньги можно было купить много орешков к пиву в офицерском клубе в Гуантанамо.

– В этом все и дело. Потратить такие деньги в Гуантанамо попросту невозможно. Оскар был солдатом. Он жил, как все остальные солдаты. – И снова он метнул быстрый, злобный взгляд на Линдси. – И его жена жила так же, как все остальные солдатские жены.

– А каким был их дом в Гуантанамо? Я имею в виду саму постройку.

– Он был очень скромным. Построен в сороковых годах, по-моему. Площадью одиннадцать сотен квадратных футов. Гаража не было, всего лишь навес для автомобиля.

– Вам известно, как долго ваш сын намеревался прожить там?

– Я полагаю, его могли перевести на другую базу. Но ему оставалось совсем немного, чтобы отпраздновать двадцатилетний юбилей службы в морской пехоте, и он твердо намеревался закончить свою карьеру в Гуантанамо.

– Откуда вам это известно?

– Мы с ним говорили об этом в связи с учебой Брайана. Военные не выражали особого желания найти для школьного класса Брайана высококлассного переводчика английского языка, поэтому мне пришлось обратиться к друзьям с просьбой подыскать гражданского переводчика, который согласился бы жить на базе за счет семьи. Соглашение было долговременным, по крайней мере на срок, пока Брайан не пойдет в среднюю школу.

– Получается, Оскару и Линдси пришлось бы ожидать переезда в свой дом-мечту с семью спальнями на берегу моря еще несколько лет.

– Это так, но Оскар согласен был ждать. Он любил свою страну. Он был солдатом и с радостью доверил свои деньги банку до той поры, пока не завершится служба.

– Линдси была счастлива?

Алехандро бросил взгляд в сторону жюри присяжных, потом перевел его на прокурора.

– Может быть, вам следует спросить ее саму.

– Благодарю вас. У меня больше нет вопросов, – сказал Торрес.

Джек поднялся.

– Мне нужно сказать вам кое-что в приватном порядке, ваша честь, – заявил он.

Судья жестом подозвал к себе адвокатов, и они собрались вместе за судейским местом, напротив жюри присяжных.

– Судья, хочу привлечь ваше внимание к последнему вопросу и ответу, – произнес Джек. – Вопрос был явно задуман и срежиссирован так, чтобы получить ответ, который дал мистер Пинтадо: «Может быть, вам следует спросить ее саму». Подсудимая не обязана давать свидетельские показания. Совершенно недопустимо со стороны мистера Торреса использовать своих свидетелей таким образом, чтобы присяжные могли подумать, будто моя клиентка должна дать объяснения на месте для свидетелей.

– Я не понимаю, о чем ведет речь мистер Суайтек, судья. Я всего лишь задал вопрос, и свидетель ответил на него так, как сумел.

– Перестаньте, прошу вас, – возразил Джек. – Вы разговариваете с бывшим прокурором. Неужели вы хотите уверить меня, что закончили допрос своего самого первого свидетеля вопросом, на который не знали ответа?

– Хорошо, достаточно, – изрек судья. – Я думаю, мистер Суайтек прав. Будьте осторожнее, мистер Торрес.

– Нет проблем, судья. – Когда они повернулись и направились к своим местам, Торрес прошептал так, чтобы его услышал только Джек: – Не знал, что ты так боишься вывести Линдси на свидетельское место, Джек.

– Не знал, что вас так страшит попытка добиться признания ее виновной без ее участия, – ответил Джек.

Прокурор вернулся на свое место. Джек встал перед свидетелем. Перекрестный допрос местной легенды в лице Алехандро Пинтадо в любом случае был бы делом чрезвычайно нелегким. А тот факт, что он был отцом жертвы, лишь усложнял для Джека задачу.

– Мистер Пинтадо, я тоже хотел бы выразить свое сочувствие вам и вашей семье.

Свидетель одарил его ледяным взглядом, но от ответа воздержался. Джек продолжал:

– Я хотел бы поговорить с вами о том договоре об учреждении доверительного фонда, который вы упомянули.

– Что вас интересует?

– Этот фонд был создан исключительно для вашего сына. Не для совместного пользования им и его супругой. Я прав?

– Это правильно.

– Вы никогда не говорили с Линдси об этом фонде?

– Нет. Мы с Линдси никогда не вели речь о деньгах.

– И вы никогда не отправляли ей экземпляра акта учреждения доверительного фонда?

– Нет, разумеется, нет.

– Вы когда-нибудь слышали, чтобы она обсуждала вопросы, касающиеся этого фонда?

– Вы имеете в виду, с Оскаром?

– Я имею в виду вообще с кем-либо.

Пинтадо на мгновение задумался, кажется начиная понимать, к чему ведет Джек.

– Нет. Никогда не слышал, чтобы она говорила об этом.

Джек предпочел бы заострить на этом внимание и закончить перекрестный допрос последним вопросом типа: «Итак, насколько вам известно, Линдси даже не подозревала о фонде Оскара?» Но ему было известно также и то, что в этом случае скорее всего он получит следующий ответ: «Собственно говоря, мистер Суайтек, мой адвокат сообщил мне, что Линдси названивала ему за шесть недель до смерти Оскара и по нескольку раз в день спрашивала о фонде и имуществе».

Поэтому Джек решил пока остановить все как есть.

– Мистер Пинтадо, давайте сменим тему и поговорим немного о вас. Насколько я понимаю, вы являетесь основателем и президентом общества «Братья за свободу».

– Правильно понимаете. Это одно из самых больших моих достижений, которым я очень горжусь.

– Мои поздравления, сэр. Для всех, кто находится сейчас в этом зале суда и кто никогда не слышал о нем, как бы вы описали цель вашей организации?

– Мы выполняем полеты над Флоридским проливом с гуманитарными целями: ищем людей, пытающихся покинуть Кубу. Как только мы их находим, то делаем все, что в наших законных правах, чтобы помочь им целыми и невредимыми добраться до берегов Флориды.

Джек заметил, что двое или трое присяжных кивнули в знак одобрения. Было трудно не восхищаться тем, что он делает. Но работа Джека в том и заключалась, чтобы дискредитировать его любым возможным способом.

– Мистер Пинтадо, у меня в руках копия статьи, которая появилась на странице 2-А газеты «Майами трибьюн» примерно одиннадцать месяцев назад. В ней рассказывается о той роли, которую вы играете в обществе «Братья за свободу». Вы помните, как разговаривали с репортером, перед тем как эта статья увидела свет?

– Да.

– В статье дословно приводятся ваши слова: «Мы не хотим становиться частью нового плана мероприятий Береговой охраны, который теперь направлен на то, чтобы отправлять кубинцев обратно на Кубу. Береговая охрана превратилась в береговой патруль Кастро».

Джек позволил цитате повиснуть в воздухе. Тишина в зале суда стала почти осязаемой.

– Да, это мои слова, – подтвердил Пинтадо.

– Вы сделали подобное заявление, поскольку нынешняя политика Береговой охраны США в отношении кубинских беженцев, перехваченных в открытом море, подразумевает их возврат на Кубу. Я прав?

– Да, это так.

– Эта политика вызвала ваш гнев, не так ли?

– Разумеется, вызвала. Людей отправляют обратно к Фиделю Кастро, безжалостному убийце, который однажды предал человека суду и казнил его спустя пять дней после возвращения беглеца на Кубу. А еще много людей сидит в тюрьмах Кастро, причем их единственное преступление состоит в том, что они покинули Кубу в поисках свободы, а Береговая охрана США остановила их до того, как им удалось достичь территории Соединенных Штатов.

– Я понимаю. Итак, сама мысль о том, что Береговая охрана начнет возвращать беглецов обратно на Кубу, вызвала гнев у вас и у многих других людей.

– Да, у многих, очень многих людей. Это правда.

– У вашего сына она также вызвала гнев, правильно?

– Да, правильно.

– Будет ли справедливо заключить, что капитан Пинтадо разделял ваше отношение к Береговой охране США?

– Протестую, – вмешался прокурор. – Нет никаких доказательств того, что капитан Пинтадо когда-либо отзывался о Береговой охране США как о береговом патруле Кастро.

– Протест отклоняется. Свидетель может ответить.

– В этом конкретном вопросе, да. Я бы сказал, что мой сын разделял мое отношение, – подтвердил Пинтадо.

– Он не делился своими взглядами с кем-нибудь на военно-морской базе?

Пинтадо умолк, тщательно обдумывая слова.

– Надеюсь, что нет. В Гуантанамо расквартированы сотни моряков Береговой охраны.

– Да, действительно. Сотни. А это значит, сэр, что на страницах крупнейшей газеты в Седьмом оперативном районе Береговой охраны – который включает Майами и Гуантанамо-бей – вы назвали три сотни человек, живущих по соседству с вашим сыном, «береговым патрулем Кастро».

– Возражаю, – вновь вмешался прокурор. – Вопрос был задан, и ответ на него получен.

Это было возражение того рода, который Джек мог только приветствовать, поскольку оно лишь подчеркивало смысл ответа, который Пинтадо дал несколькими минутами раньше.

– Действительно, я тоже считаю, что вопрос задан, и ответ на него получен, – заметил Джек. Он повернулся к свидетелю и произнес: – Позвольте мне спросить вас вот о чем, сэр: будет ли справедливым полагать, что ваш комментарий относительно «берегового патруля Кастро» вызвал недовольство среди личного состава Береговой охраны?

Пинтадо, казалось, в очередной раз тщательно взвешивал свой ответ, но отрицать очевидного он не мог.

– Естественно, это разозлило некоторых людей.

Джек подошел к своему столу, и София передала ему еще одну копию.

– Позвольте мне зачитать один из многих разгневанных откликов на ваше замечание о «береговом патруле Кастро». Этот ответ – письмо редактору, опубликованное в газете «Майами трибьюн» через три дня после того, как в ней было приведено ваше высказывание. Здесь написано: «Уважаемый редактор, являясь ветераном Второй мировой войны, во время которой я служил в Береговой охране, я глубоко возмущен тем, что мистер Пинтадо позволил себе назвать наш род войск «береговым патрулем Кастро». Три года своей жизни я провел на эсминце в Тихом океане, гоняясь наперегонки с японскими торпедами. Я видел собственными глазами, как моих друзей буквально выбрасывало взрывами из воды, когда они перевозили десант американских войск на пляжи в день «Д». Если мистер Пинтадо полагает, что Береговая охрана состоит на службе у такого злобного диктатора, как Фидель Кастро, тогда я готов вновь вернуться на службу добровольцем, чтобы иметь возможность лично доставить мистера Пинтадо обратно на Кубу».

Джек сделал паузу, чтобы дать присяжным время и возможность проникнуться гневом ветерана.

– В чем состоит вопрос? – поинтересовался прокурор.

– Мой вопрос состоит в следующем, – заявил Джек. – Мистер Пинтадо, не возникли ли у вас опасения относительно вашей личной безопасности, после того как вы стали свидетелем такого рода реакции на ваши комментарии?

– Я всегда искренне говорил то, что думал. Я привык к таким вещам.

– Вы привыкли к ним, и вы принимаете меры предосторожности.

– Я не уверен, что понимаю, о чем идет речь.

– У вас ведь есть телохранитель, не правда ли?

– Да, есть.

– У вашей супруги также есть телохранитель, правильно?

– Да.

– Но ваш сын – Оскар, – он остался один. Без телохранителя. И жил на той же самой базе с сотнями сотрудников Береговой охраны, которых вы назвали «береговым патрулем Кастро».

Пинтадо явно не нашелся, что ответить, а потом попросту отмахнулся от вопроса.

– У Оскара никогда не было и не могло быть никаких проблем с этим. Его лучший друг служил в Береговой охране.

– Его лучший друг. Должно быть, это лейтенант Дамонт Джонсон, верно?

– Да.

Джек насмешливо улыбнулся, ему представилась возможность посеять зерна сомнения в умах присяжных – и попотчевать прокурора его же угощением, имея в виду отсутствие свидетеля.

– Ну, что же, может быть, лейтенант Джонсон сам приедет сюда и расскажет нам, каким хорошим другом он был на самом деле.

– Протестую.

– Протест принимается.

Джек мысленно взвешивал, стоит ли и дальше развивать эту тему, но намек на то, что отец оказался причастен к убийству своего сына, пусть даже косвенно, мог иметь непредсказуемые последствия. Джек достаточно хорошо разбирался в психологии присяжных, чтобы понимать, что пришло время умерить свой пыл и вернуться на место.

– Благодарю вас, мистер Пинтадо. У меня к вам больше нет вопросов.