Текст книги "Не вижу зла"

Глава сорок пятая

Судья Гарсия настоял на том, чтобы перекрестный допрос Линдси начался еще до перерыва на обед. Прокурор цеплялся к каждому ее слову, пытаясь продемонстрировать присяжным нестыковки и несообразности в ее показаниях. Он закончил именно так, как и ожидал Джек, – выставив ее первостатейной лгуньей.

Торрес подошел к свидетельнице, вопросы его походили на удар хлыста.

– Вы не говорили полиции о том, что занимались сексом с лейтенантом Джонсоном, не так ли?

– Нет.

– Вы не говорили ей о том, что ваш муж подсыпал вам наркотик и принудил заниматься сексом с другим мужчиной?

– Нет.

– Вы никогда не обращались в службу защиты женщин, пострадавших от домогательств мужчин?

– Нет.

– Вы не обращались в консультацию по вопросам изнасилования?

– Нет.

– Вы не сказали полиции о том, что это вы поставили оружие своего супруга на предохранитель?

– Нет, не сказала.

– Собственно, когда полиция задала вам прямой вопрос, вы отрицали, что вообще касались оружия.

– Это правда.

– Когда отец капитана Пинтадо задал вам прямой вопрос, вы снова стали отрицать, что притрагивались к оружию.

– И это правда.

– Вы солгали полиции.

– Да.

– Вы солгали отцу своего умершего супруга.

– Я сожалею об этом.

– Вероятно, вы солгали даже своему сыну.

– Заявляю протест, – заметил Джек.

– Протест отклоняется.

Линдси выпрямилась, словно для того, чтобы подчеркнуть свою решимость.

– Нет. Я бы никогда не стала лгать Брайану.

– Вы бы никогда не стали лгать сыну? – не веря своим ушам, переспросил прокурор.

– Нет.

Он только фыркнул в ответ, демонстрируя презрение.

– Миссис Харт, даже сейчас, когда вы наконец признались в том, что поставили пистолет на предохранитель, вы уверяете нас, что поступили так для того, чтобы иметь возможность солгатъ своему сыну относительно причин смерти его отца. Разве это не так, мэм?

Она слегка побледнела, явно не зная, как отразить этот выпад.

– Мне казалось, что это будет наилучшим выходом.

– Ложь, сплошная ложь, – провозгласил он, и голос его эхом прокатился по залу. – И вы думаете, что это лучший выход?

– Заявляю протест.

– Протест отклоняется.

Она поднесла руку ко лбу, явно страдая от душевных мук.

– Я больше ни в чем не уверена.

Прокурор подошел к ней ближе. Потом он оглянулся на Джека и смерил его уничтожающим взглядом, прежде чем задать последний вопрос.

– Миссис Харт. Есть кто-нибудь, кому вы не лгали?

Джек уже собрался заявить протест, но бывают моменты, когда адвокат, очертя голову бросаясь на защиту своего клиента, способен принести ему больше вреда, чем пользы. Линдси дрожала всем телом, она была на грани срыва, но ей придется найти в себе силы, чтобы выстоять и отразить нападение в одиночку.

– Я не лгунья, – заявила она. – И я никогда не лгала этому жюри присяжных.

«Хороший ответ», – подумал Джек.

Но теперь он и сам не знал, верит ли ей.

В работе судебного заседания был объявлен перерыв на обед, и Джек едва успел наспех перекусить и сделать несколько телефонных звонков. Один из них напрямую касался Брайана.

В своих показаниях Линдси вскользь упомянула о том, что ее сын, несмотря на глухоту, способен немного говорить, и эти ее слова осели у Джека где-то в закоулках памяти. Он вспомнил свой разговор с Алехандро Пинтадо, который сказал ему, что после того как судебный процесс закончится, Брайан поедет в лагерь для детей с нарушениями слуха. Эти два заявления никак не согласовывались между собой, но зато заставили его задуматься над тем, что Линдси рассказала ему о состоянии Брайана едва ли не в первую их встречу. Он родился глухим, и это дало Линдси повод утверждать, будто Джек и Джесси знали о физическом недостатке ребенка до того, как отдать его на усыновление. Джек установил, что Джесси, скорее всего, просто не могла знать об этом, однако его любопытство было вызвано совершенно иными причинами, не имевшими ни малейшего отношения к тому, что могла, а чего не могла знать Джесси.

Скорее, речь шла о том, сколько раз Линдси солгала ему.

Естественно, у Джека не было прямого доступа к истории болезни Брайана, зато он умел, приложив некоторые усилия, добиваться того, что ему требовалось. Выбрав в здании суда тихое место в комнате для адвокатов, он обратился в справочный стол, после чего набрал номер единственного во Флориде лагеря для детей с нарушениями слуха.

– Здравствуйте, – начал Джек. – Я звоню вам, чтобы получить некоторую информацию общего характера.

– Какого рода информация вас интересует, сэр? – спросила женщина.

Джеку не хотелось лгать ей в открытую, но он также не хотел, чтобы она догадалась о том, что ему нужны сведения об уже внесенном в списки ребенке. Поэтому он сказал:

– У моего знакомого есть десятилетний мальчик, которому, думаю, пошло бы на пользу пребывание в вашем лагере.

– Большинству детей лагерь приносит огромную пользу. Какого рода нарушения слуха у этого мальчика?

Из разговоров с Линдси Джеку были известны некоторые медицинские подробности, но ему пришлось подумать несколько секунд, прежде чем дать правильный ответ.

– У него билатеральная нейросенсорная потеря слуха.

– В какой степени?

– Я не очень разбираюсь в терминологии, но, полагаю, речь идет о глубоких нарушениях.

– Мы считаем глубокими нарушения, превышающие девяносто один децибел. Это означает, что ребенок, вероятно, не может слышать даже громкие звуки без специальных усилителей.

– Именно так все и обстоит.

– Это врожденный или приобретенный дефект?

– Он родился таким.

Женщина на линии явно заколебалась, потом спросила:

– Вы уверены?

– М-м, да. Как я уже говорил, у него нейросенсорная потеря слуха.

– Не хотелось бы обидеть вас, излагая прописные истины, но подобный дефект называется нейросенсорной потерей слуха в отличие от звукопроводящей потери. Проще говоря, она означает, что повреждены нервы и повреждение обычно необратимо. Но в случае с нейросенсорной потерей слуха причины, вызвавшие ее, могут быть как врожденными, так и приобретенными.

– Я уверен, что у него – врожденная патология.

– Собственно, почему я спрашиваю вас об этом. Если она врожденная, то наш лагерь – не совсем подходящее место для вашего мальчика.

– Почему?

– Потому что у нас нет специалистов, способных лечить детей с доречевой глухотой. Дети, которые сюда приезжают, получили некоторые навыки языкового общения до того, как потеряли слух, – это приобретенный дефект.

Джек крепче стиснул в руке телефонную трубку.

– Вы хотите сказать, что в вашем лагере нет детей с врожденной потерей слуха?

– Нет тех, у кого глухота достигла абсолютной степени. Как я уже говорила, у нас нет специалистов такого профиля. Так что лагерь – неподходящее место для такого ребенка.

– Понимаю, – пробормотал Джек.

– Если вы зайдете на наш веб-сайт, то найдете там ссылки на другие замечательные заведения, которые больше подходят вам по профилю.

– Я так и сделаю. Большое вам спасибо.

Джек повесил трубку. Директор лагеря изложила все предельно просто. Точно так же и Линдси совершенно недвусмысленно дала понять, что Брайан страдает врожденной глухотой. Тем не менее, чета Пинтадо приняла меры к тому, чтобы отправить своего внука в лагерь, который не годится для таких детей, как Брайан. Следовательно, оставались всего две возможности. Либо семейство Пинтадо ошиблось с выбором лагеря, что было маловероятно. Либо…

Джек повернулся к окну, бездумно глядя на поток автомобилей внизу. В памяти у него внезапно всплыли фрагменты перекрестного допроса, проведенного прокурором.

«Ложь, ложь, сплошная ложь».

Джек сунул сотовый телефон в карман и направился в конференц-зал, находящийся рядом с залом суда, где обедали София и Линдси. Поскольку Линдси была под стражей, снаружи у дверей стоял охранник. Он разрешил Джеку войти.

Джек сразу же принялся за Линдси, глаза его сверкали.

– Как Брайан потерял слух?

Она уже собралась ответить, но потом закрыла рот, наконец-то обратив внимание на выражение лица Джека.

– А кто хочет знать об этом?

– Вы так решаете все вопросы? Ваш ответ зависит от того, кто хочет его знать?

Вмешалась София.

– Джек, что случилось?

Джек отошел в глубь комнаты, но не присел.

– Я скажу вам, что случилось. Я устал от лжи, которой потчует меня моя собственная клиентка.

– Сегодня я сказала правду, – заявила Линдси.

– Неужели? – саркастически спросил Джек. – Похоже, вы живете в мире, где прогноз всегда один и тот же: переменная облачность с продолжительными осадками в виде дерьма.

– О чем вы говорите? – возмутилась Линдси. – Признаю, в прошлом я могла ввести вас в заблуждение, но и то только потому, что правда причиняет боль. Как, по-вашему, легко войти в битком набитый зал суда и заявить, что вы занимались сексом с моряком, а ваш муж в это время фотографировал вас? Неужели вы станете обвинять меня в том, что я в первый же день не ворвалась в ваш офис с криком: «Эй, Джек, вот она, наша линия защиты. Я поведаю, всему миру о том, что была сексуальной рабыней»? Средства массовой информации не публикуют имена жертв изнасилования из уважения к их праву на частную жизнь, но, если вы замужем за извращенцем, вся ваша сексуальная жизнь выносится на первые страницы газет. Разве это справедливо?

– Не уводите разговор в сторону, Линдси. Я говорю о том, что вы рассказали мне в соответствии с правом неразглашения адвокатом информации, полученной им от своего клиента.

– И я тоже. Мне просто понадобилось некоторое время, чтобы свыкнуться с мыслью о том, что придется рассказать об этом не только вам, но и всему свету. Но я сделала это. Я была честна с вами, и я не лжесвидетельствовала. Все, что я сказала на свидетельском месте – правда.

– Почему вы солгали мне о том, как Брайан лишился слуха?

– Что?

– Вы сказали мне, что он родился глухим. Но ведь это не так, не правда ли?

– Какая теперь разница? Он все равно не слышит.

– Я не понимаю, зачем вам понадобилось лгать еще и об этом.

– Это… это не важно.

– Любая неправда очень важна. Почему вы солгали и здесь?

– У меня были на то свои причины, понятно?

– Черт вас побери, какие причины?

– Потому что… – Она поджала губы, словно сдерживаясь, чтобы не взорваться. – Потому что я не хотела, чтобы вы подумали, будто я плохая мать, ясно? Но теперь вы знаете. У Брайана приобретенная глухота. Хотите обвинить меня? Отлично. Давайте, вперед. Ведите себя, как Оскар, как родители Оскара, как друзья Оскара. Обвиняйте Линдси. Все обвиняют Линдси. Но я не виновата, черт возьми!

Ее голос эхом прокатился по комнате. Джек в растерянности замолчал, не зная, что сказать, глядя, как Линдси опустила голову и заплакала. София положила ей руку на плечо, но ее прикосновение, похоже, прорвало плотину сдерживаемых эмоций Линдси. Это было подлинное очищение, настоящий катарсис, когда копившееся подспудно потоком хлынуло наружу.

– Я ни в чем вас не обвиняю, – сказал Джек. – Я просто хочу знать правду.

Линдси промокнула глаза салфеткой и взяла себя в руки.

– Нет, вы желаете знать намного больше. Вы желаете знать все обо мне и Брайане. У вас нет на это права. Оттого что вы взялись за это дело, вы не стали отцом Брайана.

Джек мог поспорить с ней, сославшись на генетическую наследственность, но он понимал, что она имеет в виду.

– Никто не говорит, что я хочу стать частью вашей семьи, Линдси.

– Простите меня. Я не это хотела сказать. Не думайте, будто я не испытываю к вам чувства благодарности за все, что вы сделали.

Раздался стук в дверь. Джек открыл ее.

– Слушание возобновляется через две минуты, – сообщил охранник.

Джек поблагодарил его и вновь повернулся к своей подзащитной.

– По-моему, нам следует возвращаться, – заметила София. Линдси и София поднялись со своих мест, но Джек не пошевелился. Линдси взглянула на него и поинтересовалась:

– Вы ведь возвращаетесь, не так ли?

Джек по-прежнему не двигался с места.

– Я могу продолжить с этого места, Джек. Если это то, чего вы хотите, – сказала София.

– Нет! – воскликнула Линдси звенящим голосом. – Вы не можете вот так взять и бросить меня. Вы пообещали оставаться моим адвокатом до тех пор, пока будете убеждены в моей невиновности. Маленькая ложь о причине глухоты Брайана не может ничего изменить.

– Все гораздо серьезнее, – обронил Джек.

Она схватила его за руку и взмолилась:

– Не поступайте так со мной. Это не то, чего я… чего заслуживает Брайан.

Джек холодно взглянул на нее, пытаясь отрешиться от своих эмоций и принять взвешенное решение. Наконец он сказал:

– Это последний раз, когда я позволяю вам разыгрывать карту Брайана. Вы меня поняли?

– Да, – тихо ответила она, отпуская его руку.

Джек открыл дверь и первым направился в зал суда, оставив между собой и своей клиенткой дистанцию в добрых десять футов.

Глава сорок шестая

Вечером того же дня, в семь часов, Джек приехал в парк Элис Уэйнрайт, расположенный к югу от нижней части Майами. Он вышел из машины и двинулся по беговой дорожке к окруженному скальными утесами заливу Бискейн-бэй, где и уселся на деревянную скамью рядом с киоском, лицом к мангровым зарослям. Он знал, что пришел именно туда, куда требовалось, поскольку находился в семидесяти пяти шагах от исписанной граффити стены, надпись на которой гласила: «Мадонна, твой охранник – дерьмо собачье». Стена служила напоминанием о тех временах, когда несколько лет назад певица жила здесь в одном из роскошных особняков, выстроенных прямо на берегу залива.

И он стал ждать, в точности следуя полученным инструкциям.

Сегодня заседание суда завершилось в пять часов пополудни. Послеобеденные слушания были посвящены судебным экспертам, которых Джек нанял, чтобы нейтрализовать последствия свидетельских показаний судебно-медицинского эксперта, в частности касающихся предположительного времени смерти капитана Пинтадо. Все прошло достаточно гладко, но от сегодняшнего вечера Джек ожидал намного большего.

Зазвонил его сотовый телефон, и он быстро ответил на вызов. Это оказалась София.

– По-моему, у нас сегодня встреча? – Она имела в виду их ежевечерние совещания после каждого дня судебного заседания.

– Сегодня вечером я могу не успеть, – ответил Джек.

– Вы все еще думаете о том, отказаться ли вам от выступления? Не стану винить, если вы решитесь на это.

– Нет. Как правильно заметила Линдси, я пообещал оставаться в деле до тех пор, пока верю в ее невиновность. Не считайте меня сумасшедшим, но я опять начинаю склоняться к этой точке зрения.

– Что случилось?

– Мне перезвонил Алехандро Пинтадо. Он должен встретиться со мной через пару минут.

– Зачем?

– После того как сегодня утром Линдси выступила со свидетельскими показаниями, он отправился домой и принялся разбирать личные вещи сына. Полагаю, Линдси была очень расстроена и не смогла проследить за отправкой вещей мужа из Гуантанамо после его смерти, так что об этом пришлось позаботиться отцу Оскара. Все вещи были доставлены обратно в Майами. Как бы то ни было, угадайте, что в них отыскал старик.

– Понятия не имею.

– Цифровой фотоаппарат, о котором говорила Линдси.

На линии воцарилась тишина.

– Только не говорите мне…

Угу, – сказал Джек. – В нем сохранились несколько очень интересных фотографий. Я перезвоню вам и расскажу, как прошла наша встреча.

Джек закончил разговор и сунул телефон в карман. Подождав еще несколько минут, он сверился со своими часами. Четверть восьмого. Пинтадо попросил его быть у этой скамейки не позже семи. Он пока еще не опаздывал, во всяком случае, по меркам Майами. Джек наблюдал за двумя парнишками на лужайке, бросавшими друг другу «летающую тарелку», и ему с трудом верилось, что всего каких-то пять тысяч банок пива тому назад он выглядел таким же стройным и мускулистым.

– Привет, Джек.

Он обернулся и увидел Алехандро Пинтадо, сидящего на другом конце скамьи. Джек вздрогнул от неожиданности.

– Вы прямо как бомбардировщик-невидимка, «стеле» какой-то.

– Что?

– Ничего. Я рад, что вы пришли.

– Я не мог говорить об этом по телефону.

Джек заметил под мышкой у Пинтадо какую-то папку.

– Это для меня?

– Да.

– Фотографии?

– Нет.

– Нет? – переспросил Джек, удивленный.

Пинтадо положил папку на скамейку рядом с собой.

– Эти фотографии не должны увидеть свет. Это ни в чьих интересах.

– Не хотелось бы спорить с вами, мистер Пинтадо. Но это не просто фотографии, это вещественные доказательства.

– Они всего лишь доказывают тот факт, что ваша клиентка занималась сексом с лучшим другом Оскара. Она призналась в этом. Нет никакой необходимости демонстрировать их всему остальному миру.

– Дело не в этом. Они были сделаны фотоаппаратом вашего сына. Скорее всего, самим вашим сыном.

– Вероятно, вы правы, – согласился кубинец и отвел глаза. – Когда я приехал в Гуантанамо после смерти Оскара, то забрал все вещи из его шкафчика в офицерском клубе. Линдси, похоже, даже не подозревала о его существовании. Наверное, именно поэтому она и не смогла найти фотографии. Мне и самому не пришло в голову скачать из фотоаппарата снимки, пока она не рассказала об этом на суде.

Джек выждал некоторое время. Ему не хотелось еще больше расстраивать старика или ставить его в неловкое положение.

– Послушайте, мистер Пинтадо. Я понимаю, для вас это должно быть ужасно. Ваш сын мертв, а теперь обнаружилось, что он еще и фотографировал свою жену. Это не был заурядный любовный треугольник. Женщина, подвергшаяся жестокому обращению, оказалась между двумя мужчинами. Я не знаю, что послужило причиной трагедии. Может быть, Оскару не понравилось то, что лейтенант Джонсон начал приходить к ним домой в его отсутствие, донимая Линдси непристойными предложениями. Может быть, Джонсон начал испытывать какое-то извращенное влечение к Линдси и ему надоело, что Оскар все время крутится рядом, делая фотографии, когда они занимались сексом. Что-то пошло не так, и Оскара застрелили. Отец вашего внука мертв. А теперь его мать предстала перед судом за убийство, которого не совершала.

– Вы думаете, это Джонсон, – сказал Пинтадо. Это был не вопрос, а скорее утверждение.

– А вы так не думаете? – поинтересовался Джек.

– Я не знаю. Но одно знаю точно: я хочу выслушать лейтенанта.

– И я тоже. Вот почему я спросил вас вчера, не знаете ли вы, где он находится. Я хочу вызвать его в суд повесткой.

У их ног села чайка. Пинтадо оттолкнул ее в сторону.

– Знаете, вы оказались правы. Джонсон в Майами. Торрес хочет, если получится, не дать ему выступить в суде. Говорит, что он нужен ему в городе на случай, если понадобится опровержение. Но я думаю, он просто прячет его от вас.

– Я уверен: Торрес убежден в том, что Линдси совершила убийство. Он не хочет, чтобы я пощипал Джонсона на свидетельском месте, и тем самым посеял сомнения в умах присяжных.

– Я согласился с такой стратегией, – сказал Пинтадо. – Но теперь не уверен, что поступил правильно.

Джек бросил взгляд на папку.

– Вы принесли что-то для меня?

– Адрес там, внутри. Отправьте туда одного из своих клерков сегодня вечером, и завтра Джонсон будет в зале суда.

Джек потянулся к папке, но Пинтадо отвел его руку.

– Не так быстро.

– В чем дело?

Пинтадо искоса взглянул на него, а потом повернулся лицом к Джеку.

– Линдси когда-нибудь говорила вам, как Брайан потерял слух?

Джек немного опешил от столь неожиданного поворота в разговоре.

– Нет. Она просто сказала, что это была не ее вина.

– Не удивляюсь, что она решила сохранить все в тайне от вас.

– Сохранить что?

Пинтадо похлопал ладонью по папке и сказал:

– Здесь есть и копия истории болезни Брайана. В ней написано, как он потерял слух.

Джеку очень хотелось узнать это, но он не понимал, к чему клонит Пинтадо и чего он хочет добиться.

– Откуда она у вас?

– От моего адвоката. До сих пор я не имел юридического права ознакомиться с ней. Но теперь, когда Линдси находится под стражей, а мы с женой выступаем в роли опекунов Брайана, врачу пришлось передать историю болезни нам. Я получил ее всего несколько дней назад.

– Что вы хотите, чтобы я с ней сделал?

– Прочтите ее. Как только вы сделаете это, думаю, вы согласитесь со мной.

– Соглашусь с вами в чем?

Глаза Пинтадо сузились, он стал очень серьезным.

– Чем бы ни закончился процесс – даже в том случае, если окажется, что Линдси не убивала Оскара, – Брайан должен остаться со своими дедушкой и бабушкой.

– Простите, не понимаю.

– Прочтите папку, Джек. Тогда вы все поймете.

На несколько долгих мгновений глаза их встретились. Потом Джек протянул руку за папкой, и на этот раз Пинтадо не оттолкнул ее. Джек забрал у него папку и сказал:

– Хорошо. Я прочту ее. С интересом.