Текст книги "Не вижу зла"

Джек хотел было заявить протест, но Торрес уже подчинил себе присяжных, и в данный момент никакой протест не помог бы им избавиться от его влияния.

Свидетель пожал плечами и произнес:

– Полагаю, да.

– Благодарю вас, – самодовольно произнес прокурор. – Закончим на этом.

Глава тридцать девятая

Джек встретился с Тео во время перерыва на обед. Он предпочел бы остаться в здании суда с Линдси и Софией, но Тео заявил, что раскопал нечто очень важное и дело не терпит отлагательства. Около десятка протестующих маршировали взад и вперед по тротуару перед зданием суда. Джек нацепил на нос самые темные солнцезащитные очки, купленные по специальной цене шесть долларов, – настолько дешевые, что их гарантированно нельзя было потерять, надеясь остаться неузнанным, и бегом устремился к машине Тео, стоявшей на углу.

– Как дела? – поинтересовался Тео, когда Джек плюхнулся на сиденье пассажира.

Джек не расслышал его, он просто увидел, что губы Тео шевельнулись. В машине так громко орала стереосистема, что способна была раздробить хрустальный шар. В салоне стоял отупляющий рев так называемой музыки, одной из тех, которые так нравились Тео, что это заставляло Джека не раз задумываться, отчего они с Тео до сих пор оставались друзьями. Джек выключил систему.

– Как ты можешь слушать такую дрянь? – возмутился он.

– Что ты имеешь против?

– Ничего, если тебе нравятся песни, где чаще всего рифмуется «…твою мать».

– Я хочу сказать, что этому миру нужна еще одна долбанная песня о том, что стоит дать себе еще один маленький шанс, немного потанцевать и немного пофлиртовать.

Джек обдумал его слова. Может быть, малый все-таки был в чем-то прав. Может быть.

– Я привез тебе ленч, – сообщил ему Тео, передавая Джеку пакет.

– Благодарствуйте, – откликнулся Джек, разворачивая его. – Что это?

– Спецзаказ от Фелипе Кастильо.

Джек откусил от своего кубинского сэндвича – ветчина, свинина, сыр и пикули на кубинском хлебе, соединенные вместе в автомате для изготовления сэндвичей.

– Очень смешно, Тео.

– Как прошло сегодняшнее утро? – поинтересовался тот.

– Не знаю. Мне кажется, мы сделали ошибку, выставив в качестве свидетеля солдата Кастро.

– Скорее всего, ты прав.

– О да. Серьезная ошибка, Джеки. Из разряда тех, что сделал Наполеон, устремившись к Ватерлоо, Гитлер, повернув свои танки против России, или Дастин Хоффман, собравшись посмотреть портрет Илейн.

– Дастин Хоффман что?

– «Выпускник», тупица. Помнишь, когда миссис Робинсон спрашивает у Бенджи, не хочет ли он подняться наверх и взглянуть на…

– Я видел это кино. Ты сравниваешь художественный фильм с военным решением, которое, вероятно, стало поворотным во Второй мировой войне?

– Нет. Но я не думаю, что кубинский солдат в Майами представляет собой потрясающее зрелище. Так что придумай что-нибудь другое.

– Ты хочешь дожить до того момента, когда увидишь, как я чешу в затылке? Ты поэтому так умничаешь?

Автомобиль остановился на светофоре. Это была поездка в никуда, они всего лишь ездили по кварталу, чтобы поговорить наедине, прежде чем Джек вернется в здание суда. Тео взглянул на Джека и заявил:

– Я добился некоторого прогресса с твоим «мустангом».

Джек открыл пакетик с жареной картошкой.

– Ты шутишь?

Лицо его приятеля хранило совершенно серьезное выражение.

– Я могу шутить насчет секса. Я могу шутить насчет смерти. Я шучу обо всем на свете. За исключением автомобилей.

– Что ты обнаружил?

– Я нашел парня, который поджег твою тачку. Какой-то сморчок-проныра. Даже не кубинец. Ему плевать на Кастро.

– Тогда почему он сжег мою машину и написал на тротуаре «Поклонник Кастро»?

– Потому что кое-кто приказал ему сделать это. Нанял, я бы сказал.

– Кто?

– Еще не знаю.

– Он тебе не сказал?

– Он бы признался во всем, если бы знал. Это был допрос с пристрастием. Но малый по-прежнему не сказал мне, как зовут его нанимателя.

Джек поморщился при мысли о том, что могло означать выражение «с пристрастием». «Лучше не знать». На светофоре зажегся зеленый свет, и Тео свернул за угол, направляясь обратно к зданию суда.

– Ну, и что ты обо всем этом думаешь? – спросил Джек. – Некая антикастровская группировка наняла его через посредника? Чтобы запугать меня и заставить отказаться от мысли представить суду в качестве свидетеля кубинского солдата?

– Я не уверен в том, что это была антикастровская группировка.

Джек проглотил последний кусочек сэндвича.

– Тогда кто? Ты думаешь, что антикастровское послание было всего лишь для отвода глаз? Чтобы все подумали, будто это работа какой-то группы беженцев?

Тео подрулил к тротуару. Они остановились в полуквартале от здания суда, настолько близко, насколько это позволяли повышенные меры безопасности.

– Может быть, и так.

– Да кому еще может быть не все равно, появится кубинский солдат в зале заседаний или нет?

– По-моему, ты неправильно ставишь вопрос. Может быть, его следует задать таким образом: кто еще попытался бы запугать защиту настолько, чтобы она не вызвала своего лучшего свидетеля?

– Или еще точнее: кто еще был бы просто счастлив увидеть, как Линдси Харт казнят за убийство Оскара Пинтадо? – подумал вслух Джек, потом скомкал бумажную обертку от сэндвича. – У тебя есть какие-то ниточки?

– Только одна, но зато хорошая. Люди, которые наняли этого маленького пироманьяка, заплатили ему не наличными.

– Только не говори мне, что они выписали чек.

– Нет. Они заплатили ему кокаином.

Джек уже потянулся к ручке дверцы, но замер, услышав эти слова.

– Торговцы наркотиками?

– Может быть.

– Это может изменить все.

– Угу.

– Постарайся узнать еще что-нибудь, Тео.

– А что ты намерен делать?

Джек бросил взгляд через лобовое стекло, потом посмотрел на Тео и обронил:

– Думаю, пришло время мне еще раз поболтать с Алехандро Пинтадо.

Тео кивнул, соглашаясь, и друзья, сжав кулаки, коснулись ими, прощаясь. Джек вылез из машины, закрыл дверцу и зашагал по тротуару к зданию суда, готовясь в очередной раз пройти сквозь строй как будто поселившихся здесь сторонников семейства Пинтадо.

Глава сороковая

Возвращение Алехандро Пинтадо на место для дачи свидетельских показаний заставило зал замереть в ожидании. Формально прокурор мог заявить протест против намерения Джека сыграть матч-реванш с главным свидетелем правительства, но Торрес придержал язык, явно обрадованный возможностью еще раз явить собравшимся отца жертвы. Присяжные смотрели на него с прежним сочувствием и уважением, а их восхищение, похоже, лишь возросло. Женщина в первом ряду, наверное, согласилась бы поцеловать кольцо на пальце Пинтадо, пожелай он этого. Джек, не будучи исключением, также приблизился к нему с должным уважением.

Иногда даже эвисцерацию – извлечение внутренних органов – следует проводить деликатно.

– Мистер Пинтадо, правда ли, что организация «Братья за свободу» серьезно рассматривает вопрос о прекращении своей деятельности?

Свидетель бросил на него недоуменный взгляд.

– О каком времени вы говорите?

– Я имею в виду последние два года.

– У нас были некоторые разговоры на эту тему, – сказал Пинтадо. – Ничего определенного. Что касается последнего времени, то этот вопрос вообще не обсуждался. Пока кубинцы плывут через Флоридский пролив в поисках свободы, наши самолеты будут искать их там.

Джек позволил ему насладиться своим торжеством, потом сверился с собственными записями, чтобы освежить в памяти подробности.

– Сэр, будете ли вы удивлены, узнав, что с января по декабрь прошлого года Береговая охрана США перехватила в открытом море свыше тысячи не имеющих соответствующих документов кубинских эмигрантов?

– Это меня ничуть не удивляет.

– Скольких кубинцев спасла в том же самом году ваша организация «Братья за свободу»?

Пинтадо смущенно отвел глаза в сторону и ответил:

– Двоих.

– В позапрошлом году Береговая охрана перехватила девятьсот кубинцев. Скольких спасли «Братья за свободу»?

– В позапрошлом году? Думаю, ни одного.

– Собственно говоря, если мы исключим год нынешний и вернемся на пять лет назад, то за это время «Братья за свободу» спасли в общей сложности целых одиннадцать беглецов. Или это не так, сэр?

– Так, но вы должны помнить, что мы обнаружили намного больше. К несчастью, Береговая охрана добралась до них и отправила обратно к Кастро, раньше чем мы сумели им помочь. Именно в этом и заключается мое главное несогласие с политикой «мокрых или сухих ног».

– Под политикой «мокрых или сухих ног» вы имеете в виду, что, если Береговая охрана перехватывает кубинских беженцев в море, их возвращают на остров. А если…

– А если они успевают добраться до суши, тогда они становятся свободными. Этому и способствует моя организация. Помочь людям оказаться на свободе.

– И именно поэтому вы назвали Береговую охрану США «береговым патрулем Кастро».

– Мне кажется, их действия говорят сами за себя.

– Хорошо. Теперь давайте вернемся к моему первому вопросу. За пять лет «Братья за свободу» спасли одиннадцать кубинских беженцев, правильно?

– Правильно.

– Но в этом году все изменилось, не так ли? Особенно в первые шесть месяцев?

– Мы добились большего успеха, это правда.

– Намного большего успеха, – поправил его Джек. – До июня нынешнего года, всего за шесть месяцев, «Братья за свободу» спасли тридцать семь беглецов.

– Вообще-то тридцать восемь. Одна из спасенных нами женщин находилась на восьмом месяце беременности.

– Вы должны гордиться этим.

– Я горжусь всеми своими людьми. Мы просто стараемся делать свое дело все лучше и лучше.

– И все эффективнее, – заметил Джек. – В этом году «Братья за свободу» обратились в Федеральное авиационное агентство США за разрешением на выдачу меньшего числа полетных планов, разве не так?

– Это правда.

– В этом году вы приобрели меньше топлива, чем в любой другой год, правильно?

– Это правильно, – ответил Пинтадо.

– Следует отметить интересный факт. Согласно данным Службы иммиграции и натурализации США, в этом году число кубинских беженцев уменьшилось по сравнению с предыдущими годами почти на двадцать процентов.

– Мне не известны точные цифры, но я не стану спорить с вашими данными.

– Итак, даже летая меньше и даже учитывая тот факт, что беглецов тоже стало значительно меньше, вы спасли за первые шесть месяцев этого года во много раз больше людей. И все только потому, что вы вдруг стали лучше делать то, что делали до сих пор?

– Думаю, да, – согласился Пинтадо.

– Или, может быть, это произошло потому, что вы стали получать более точную информацию?

– Простите, не понимаю. Более точную информацию о чем?

– Более точную информацию о том, где должны находиться беглецы… и о том, где не должна оказаться Береговая охрана?

– Протестую, ваша честь, – заявил прокурор. – В ходе данного судебного заседания не было представлено абсолютно никаких доказательств того, что у мистера Пинтадо имеется источник в Береговой охране США.

– Протест удовлетворен.

– Позвольте мне задать вопрос иначе, – сказал Джек. Он сделал шаг к свидетелю и спросил: – Мистер Пинтадо, ранее вы показали, что лучшим другом вашего сына на военно-морской базе был кто?

– Лейтенант Дамонт Джонсон.

– А где проходит службу лейтенант Джонсон?

Пинтадо в ярости уставился на Джека, потом негромко ответил:

– В Береговой охране.

Джек сделал паузу, не будучи уверенным, как дальше развивать свой успех. У любого присяжного уровень терпимости к тем, кто позволяет себе нападать на семью жертвы, очень низок, но шансы на то, что Алехандро Пинтадо удастся в третий раз вытащить на свидетельское место, практически равнялись нулю. Джек должен был до конца использовать представившуюся возможность и при этом попасть в «десятку».

– Последний вопрос, сэр. С того момента, как ваш сын погиб в июне – другими словами, после того как окончилась дружба между капитаном Пинтадо и лейтенантом Джонсоном, – скольких беглых кубинских иммигрантов спасли в море «Братья за свободу»?

Похоже, Пинтадо был готов задушить Джека собственными руками.

– Ни одного, – негромко проговорил он.

Это был тот самый ответ, в котором нуждалась защита, но Джек почему-то не чувствовал себя отмщенным. Ему действительно было жаль пожилого кубинца, он даже разделял его взгляды, но кто-то, кажется, решил, что дело мистера Пинтадо стоит того, чтобы ради него убивать, неважно, правое оно или нет. Теперь Джек должен был продемонстрировать это присяжным, даже если он еще не готов был принять на вооружение версию Тео о торговле наркотиками.

Но основа была заложена.

– Благодарю вас, сэр, – произнес Джек. – У меня больше нет вопросов.

Глава сорок первая

В понедельник судебное заседание закончилось сразу же после обеда, чтобы судья Гарсия мог решить неожиданно возникшую проблему: его присутствие было необходимо на предварительных слушаниях по другому делу, и в то же время дочь Гарсии, подросток, забыла свои ключи в машине. Перед тем как направиться к парко-вочной площадке, Джек остановился у кабинета прокурора. Торрес согласился уделить ему десять минут для разговора наедине.

– Чего она добивается? – спросил Торрес. Он сидел за своим столом, на котором не лежало ни клочка бумаги. Он явно навел порядок в кабинете, прежде чем допустить в него врага. Когда Джек был прокурором, он и сам всегда принимал подобные меры предосторожности. Наверное, в судебной практике не существовало ни одного адвоката защиты, который не умел бы читать бумаги вверх ногами.

– Простите? – переспросил Джек.

– Твоя клиентка. Полагаю, именно поэтому ты здесь. Чего она добивается: признания о совершении непредумышленного убийства?

– Я пришел не для того, чтобы заключить сделку.

– Хорошо. Потому что самое большее, что я могу предложить, – это убийство первой степени с пожизненным заключением. Я не буду настаивать на смертном приговоре.

– Пожизненное заключение – это очень долгий срок для невиновной женщины.

Торрес негромко рассмеялся глубоким, горловым смехом.

Джек старался изо всех сил сохранить непроницаемое выражение лица.

– Вы нашли неподходящую обвиняемую.

– Ты нашел себе неподходящую клиентку.

– Где лейтенант Дамонт Джонсон?

Торрес вертел карандашом, держа его, как миниатюрную полицейскую дубинку.

– Тебе известно столько же, сколько и мне.

– Интересно, его имя все время всплывает на суде. И хотя бы раз в хорошем контексте. Я бы с радостью предоставил ему возможность оправдаться.

– Ни единого шанса.

– Почему вы его прячете?

– Почему ты его преследуешь?

– Потому что считаю, что он может поведать присяжным, кто в действительности убил Оскара Пинтадо.

Торрес сложил руки на столе и взглянул Джеку в лицо.

– Мне кажется, присяжные уже знают, кто убил Оскара Пинтадо. Ее зовут Линдси Харт.

– Я слышал, что Джонсон в Майами.

– Ну и что, даже если и так?

– Вы придерживаете его напоследок, чтобы он дал опровержение, или просто не даете мне добраться до него?

– Это не твое дело.

– Мое, еще как мое, – сообщил ему Джек. – Пока что вам удавалось скрывать Джонсона от меня, и вы даже сумели помешать мне поговорить с моим… – Он едва не сказал «моим сыном». – Поговорить с сыном моей клиентки, – поправился Джек. – А ведь это, вероятно, два главных свидетеля в деле.

– Ты имеешь полное право пригласить мальчика для дачи показаний. Решение судьи касается только того, что ты не имеешь права заранее допрашивать его, а не того, что мальчика нельзя вызывать в суд в качестве свидетеля.

– Мне думается, никому из нас не хочется приглашать сына жертвы для дачи показаний.

– Мы делаем то, что должны делать.

– Вот я и говорю: отдайте мне Джонсона, и я и близко не подойду к мальчику.

Прокурор в очередной раз улыбнулся.

– Очень ловкий ход, Суайтек. Ради блага мальчика ты хочешь, чтобы я отдал тебе лейтенанта Дамонта Джонсона.

– Вам нет никакого смысла держать Джонсона как можно дальше от этого разбирательства.

– Может быть, и так. Но ведь ты не хочешь назвать мне достаточно вескую причину, почему я должен посадить его на свидетельское место.

– Брайан Пинтадо – недостаточно веская для вас причина?

– Ни в малейшей степени.

Джек тихонько фыркнул, усмехнулся, отвел глаза.

– Однако какой вы заботливый, Гектор.

– Да, да. Ну, возьми и пристыди меня, за то что я намерен выиграть это дело любым способом. А теперь прошу простить меня, но мне нужно подготовиться к перекрестному допросу. У меня появилось смутное подозрение, что в самом скором времени обвиняемая сама захочет дать показания в свою защиту.

Джек встал с места и направился к двери, заставляя себя идти медленно, не спеша переставляя ноги – одну перед другой, одну перед другой. Он пришел сюда с твердым намерением не переходить на личности, но сегодня впервые оказался лицом к лицу с прокурором с… он не помнил, с какого времени. Совершенно определенно, что это было впервые после того откровенного разговора о своей матери, который состоялся у него с Кико в «Супермаркете Марио».

– Вы когда-нибудь были в Бехукале? – Джек взялся за ручку двери.

Прокурор сидел с открытым ртом, не говоря ни слова. На мгновение показалось, что Джек ударил его под дых.

– Что? – наконец выдавил он.

– Бехукаль, Куба. Вы когда-нибудь бывали там?

– А кто хочет знать об этом?

– Сын Аны Марии Фуэнтес.

Глаза их встретились. Джек намеревался отложить разговор о Бехукале до тех пор, пока нынешнее дело не будет закончено, но что-то внутри него вдруг взбунтовалось против такого решения. Может быть, всему виной было то обстоятельство, что они оказались вдвоем и встреча прошла из рук вон плохо. Может быть, все дело в том, что с каждым днем он испытывал к Торресу все меньше уважения, а сама мысль об интимной близости между ним и его матерью причиняла ему боль и была выше его понимания. Хотя, вероятно, ему было всего лишь любопытно.

– Извини, Джек. Никогда не был там.

Никто из них не отвел взгляда.

– Ну что же, я всего лишь спросил.

– И правильно сделал.

– Ладно. – Джек открыл дверь и перешагнул порог.

– Эй, Джек.

Он остановился и обернулся.

– Передавай привет своему старику от меня.

Даже если Торрес и не наставил Суайтеку рога в какой-либо грязной любовной истории, то самодовольство, которое прозвучало в его голосе, вызвало у Джека жгучее желание стереть с его лица эту фальшивую улыбку, вбив ему зубы в глотку. Однако табличка с надписью «Министерство юстиции», висевшая на стене, быстро привела его в чувство и напомнила, что игра не стоит свеч. Он молча повернулся, вышел из кабинета окружного прокурора США и закрыл за собой дверь.

Глава сорок вторая

Чем дальше от здания суда уносила Джека взятая напрокат машина, тем больше он укреплялся во мнении, что Гектор Торрес скрывает от него нечто о его матери. Но сейчас было не время думать об этом. Пока еще не время.

Взятый напрокат «седан» оказался недурным средством отвлечься от неприятных мыслей. Всякий раз, выжимая в своем воображении педаль сцепления, которой здесь не было, протягивая руку к рычагу переключения передач в предвкушении знакомого рева двигателя, которого он больше никогда не услышит, он жалел, что не составил компанию Тео, когда тот «с пристрастием» допрашивал того подонка, который поджег его «мустанг». Выехав из делового района и добравшись до жилых высоток на блистательной Брикелл-авеню, Джек включил радио. Оно было автоматически настроено на одну из испаноговорящих станций, очевидно таковыми были предпочтения предыдущего владельца. Недавнее «нападение» Джека в зале суда на Алехандро Пинтадо послужило толчком к началу новой серии фейерверков на кубинском радио, и фамилия Суайтек оказалась в центре всеобщего внимания. Он мог только радоваться, что у них с Abuela разные фамилии.

– Пинтадо в этом деле – жертва, – заявил один из позвонивших на радиостанцию. – Они, а вовсе не та jinetera, шлюха, которая вышла за него замуж.

«Jinetera». Джек не знал, что означает это слово. Но потом он вспомнил свою поездку на Кубу, девушку-подростка, которая позвонила ему в номер отеля «Насьональ» и сказала, что она может сделать все, что он пожелает, а все, что ему нужно было сделать, – это пожелать и заплатить. Jinetera.

Проститутка.

На разговорное радио, на каком бы языке оно ни вещало, всегда звонили экстремисты. Но у Джека появилось ощущение, что, когда все выскажутся и страсти улягутся, настроение на скамье присяжных и в комнате для совещаний все равно останется прежним. Он должен был полностью изменить положение вещей.

Джек взглянул на часы на приборной панели: четыре тридцать пополудни. Завтра предстоит сольное выступление Линдси, и на его подготовку потребуется немало времени. Тем не менее Джеку предстояло убить время, оставшееся до их с Софией чрезвычайно важной встречи в тюрьме, где они как раз и займутся подготовкой своей клиентки. Он потянулся за отсутствующим рычагом переключения передач, выругал себя за неумение переходить на низшую передачу в своей наемной развалюхе и развернулся на сто восемьдесят градусов перед самым въездом в Ки-Бискейн.

Через десять минут он был уже возле дома Алехандро Пинтадо.

Джек припарковался на траве рядом с тротуаром, но не стал выходить из машины. В тупичке в конце улицы какой-то мальчуган катался на велосипеде. Он все ездил и ездил по кругу, смеясь во все горло всякий раз, когда ему приходилось хвататься за руль. Он старался научиться ездить «без рук», не держась за руль. Джек улыбнулся. В десять лет он был королем езды «без рук».

Этим мальчуганом был Брайан.

Он играл так, как когда-то играл сам Джек, как играл бы любой десятилетний мальчишка, даже если ромбовидный знак на противоположной стороне улицы возвещал всему миру: «Осторожно! Играет глухой ребенок». Джек, естественно, понимал, что проезжающих водителей необходимо предупредить об этом. Но в то же самое время он не мог отделаться от чувства щемящей грусти, представляя, что должен ощущать Брайан каждый раз, проезжая мимо этого знака на велосипеде, или гуляя со своей собакой, или выглядывая из окна спальни и натыкаясь взглядом на это огромное черно-желтое напоминание о том, как жестоко обошлась с ним судьба. Поиски виновного всегда бессмысленны, особенно когда речь идет о врожденных дефектах, но Джек вдруг поймал себя на странной мысли: если Брайан унаследовал от него эту слабость с велосипедом, то, вполне возможно, он сумел взять от него и все сильные качества.

По стеклу постучал охранник, прервав его размышления. Джек опустил окошко со стороны водителя.

– Здесь нельзя оставлять машину, – произнес охранник по-испански.

– Я приехал, чтобы встретиться с Алехандро Пинтадо.

– Он не предупреждал меня ни о каких встречах.

– Передайте ему, что с ним хочет поговорить адвокат его невестки. Неофициально. – Он снова перевел взгляд на улицу, высматривая мальчика. – Скажите ему, что я хочу сделать все, что в моих силах, чтобы избежать появления его внука на месте для дачи свидетельских показаний.

Охранник раздумывал над его словами.

– Подождите здесь, – распорядился он и зашагал по тротуару. Джек подождал, пока он скроется в доме, после чего набрал номер Тео на своем сотовом телефоне.

– Привет, это я, Джек. У тебя есть какие-нибудь дополнительные сведения по делу о лекарстве?[13]13
  Игра слов – на английском «лекарство» и «наркотик» обозначаются одним словом.


[Закрыть] – Джеку вдруг стало не по себе. Он не мог поверить в то, что только что произнес эти слова по незащищенной линии связи, но Тео подстраховал его, постаравшись исправить положение.

– О да, малыш. К завтрашнему утру я достану для тебя аспирин.

– Извини, дружище.

– Все нормально, придурок.

– Серьезно, у тебя не появилось никаких новых зацепок в том деле, о котором мы говорили вчера?

– Не появилось. Откуда?

– Я собираюсь немножко поболтать с Алехандро Пинтадо.

– Жаль, что я ничем не могу тебе помочь.

– Ничего. Я думаю, у нас есть все, что нужно.

– Нужно для чего?

Передняя дверь отворилась, и на крыльцо вышел Алехандро.

– Чтобы взять его на пушку, – сказал Джек в трубку и прервал связь.

Джек смотрел, как Пинтадо пересек лужайку, вышел на подъездную дорожку и забрался на заднее сиденье своего «мерседеса». Охранник подошел к Джеку и пригласил его в машину Пинтадо.

– Что? Неужели мистер Пинтадо думает, что я установил «жучки» в своей машине?

– Нет, – сухо ответил тот. – Но он знает, что вы не устанавливали их в его машине.

Охранник открыл дверь автомобиля. Джек влез внутрь и опустился на мягкое сиденье, обтянутое черной кожей. Дверь закрылась, и замки защелкнулись автоматически. Сидя на другой стороне, Пинтадо бросил на него неприязненный взгляд. Он по-прежнему выглядел солидно и уверенно, хотя, казалось, постарел с тех пор, как начались слушания по делу.

– Прошу простить меня за то, что не приглашаю вас в дом, но после того, каким образом вы обошлись со мной в суде, моя супруга, скорее всего, распорядилась бы спустить на вас доберманов, – сказал Пинтадо.

– Я боялся, что вы питаете ко мне аналогичные чувства.

– Еще бы. Я вышел к вам только потому, что, как вы сказали, речь пойдет о моем внуке. А мне очень важно уберечь его от этого цирка.

– И Линдси тоже.

Пинтадо бросил на него такой взгляд, словно не поверил ни единому его слову.

– Мне не нравится тащить детей в суд, если только меня не вынуждают к этому, – продолжал Джек.

– Я уважаю такой подход, – кивнул Пинтадо.

– Как дела у Брайана?

Пинтадо долго смотрел на Джека, словно решая, действительно ли тому не все равно, как дела у мальчика.

– Брайан счастлив здесь. Счастлив так, как только может быть счастлив малыш, потерявший отца. Мы с женой делаем для него все, что в наших силах. Как только суд закончится, мы отправим его в лагерь в Данедине на недельку-другую. Ему будет хорошо и компании других детей с нарушениями слуха, которые живут с нормально слышащими родителями. А пока мы просто пытаемся объяснить ему, что происходит.

– Это должно быть нелегко.

Пинтадо выглянул из окна, ища глазами охранника, стоявшего на подъездной дорожке.

– С тех пор как начался суд, мне пришлось утроить охрану. Одно дело, когда это меня облаивают на всех углах, и другое, когда начинается охота на моего внука. У меня тогда возникает желание разбить кому-нибудь башку.

– Брайана преследовали?

– На прошлой неделе. Не знаю, кто это был – чересчур рьяный репортер или какой-нибудь извращенец, который проследил его до школы. Украл ранец Брайана, пока тот играл на поле в футбол. Напугал нас до смерти.

– Во время каждого громкого процесса люди начинают сходить с ума. Хорошо, что вы предприняли все необходимые меры предосторожности, но, скорее всего, это был какой-нибудь охотник за сувенирами, выискивавший, что бы продать на ярмарке в Интернете.

– Какому психопату мог понадобиться детский ранец?

– Такому же самому идиоту, который ошивается у ресторанов в Южном Майами, надеясь сфотографироваться вместе с О. Дж. Симпсоном и его последней подружкой.

Пинтадо покачал головой, и в голосе его прозвучало раздражение.

– Я ничего не имею против вас лично, но мне не понравилось, как вы обошлись со мной в суде.

– Должен признаться, что я никогда не пошел бы на это, если бы не считал, что Линдси невиновна.

– Но ведь жюри присяжных в основном состоит из американцев кубинского происхождения. Я бы сказал, что, напав таким образом на меня и мою семью, вы фактически предрешили судьбу Линдси.

– Вы забываете, что мне не нужно убеждать всех присяжных. Достаточно, если удастся заронить сомнения в душу хотя бы одного из них.

– Поверьте мне. Все жюри, до единого человека, готово усадить вас и вашу клиентку на поезд и отправить прочь из города.

– И я с радостью поеду, если это поможет уберечь невинную женщину от тюрьмы.

– Почему, черт возьми, вы так уверены, что она невиновна?

– А почему вы так уверены, что она виновна?

– Вы слышали показания. Вы видели улики. Ей нужны деньги семьи. Да еще эти «неуставные отношения» с лейтенантом Джонсоном. Черт, ведь отпечаток ее пальца остался на орудии убийства!

Джек выдержал паузу, обдумывая и рассчитывая свой следующий ход.

– Мистер Пинтадо, позвольте мне задать вам один вопрос. Вы хотите узнать, кто убил вашего сына?

– Мне не нужны ваша забота и ваше снисхождение.

– Причем здесь это? Мне просто любопытно. Вам не приходило в голову, что мы до сих пор не слышали ни слова от лейтенанта Джонсона?

Пинтадо отвел глаза, не говоря ни слова.

Джек продолжал:

– Джонсон был вашим источником, не так ли? Он передавал вашему сыну информацию о маршрутах Береговой охраны. А «Братья за свободу» использовали эту информацию для того, чтобы поток кубинских беженцев в США не иссякал.

Пинтадо взглянул на Джека в упор.

– Я – не подсудимый и не обвиняемый, – заявил он.

– Не могу с вами не согласиться. Вот почему я бы предпочел, чтобы на свидетельском месте оказался Джонсон, а не вы.

– Послушайте, я что-то не пойму, к чему вы клоните. Прошу учесть, что я ничего не признаю. Но даже если Джонсон передавал нам информацию о Береговой охране, а мы помогали кубинским беженцам добраться до суши, это не причина убивать моего сына.

– Нет, конечно. Если только в это уравнение не добавить наркотики.

Пинтадо резко поднял голову.

– Наркотики? О чем вы, черт вас побери, говорите?

– Подумайте сами. Информация о том, где и когда катера Береговой охраны будут патрулировать определенные участки Флоридского пролива, очень помогла вам в вашей деятельности. Вы могли передавать беглецам, когда отплывать, куда плыть, когда менять курс, когда ждать помощи, чтобы добраться до берега. Как, по-вашему, неужели эти сведения не представляли бы никакого интереса для торговцев наркотиками?

– Вы обвиняете меня…

– Нет, – твердо ответил Джек. – Я пока никого не обвиняю, поскольку у меня нет веских доказательств. Но разрешите пояснить вам, что я об этом думаю. А я думаю, что те же самые сведения, которые лейтенант Джонсон передавал вам, он одновременно продавал и торговцам наркотиками. Я думаю, что ваш сын узнал об этом. И я думаю, что из-за этого Оскара и убили.

Пинтадо смотрел на него расширенными от удивления глазами.

– Никогда не слышал ничего подобного.

– Мне и самому это пришло в голову совсем недавно. Только после того, как я узнал, что мой «мустанг» подожгли как раз торговцы наркотиками.

– Вы обращались с этой информацией к окружному прокурору?

– Это не информация. Это версия. Суд уже на две трети завершен, и до сих пор Торрес не проявил желания помочь защите доказать свои теории.

– А почему подобное желание должен проявить я?

– Потому что для такого эгоиста, как Гектор Торрес, победа – это всегда победа. Но его победа будет означать ваше поражение. Если Линдси осудят, то человек, который убил вашего сына, по-прежнему останется на свободе.

Пинтадо глубоко вздохнул.

– Вы… вы чертовски много мне всего наговорили.

– Я знаю, что сейчас может быть поздно. Но я не пришел бы, если бы не питал хотя бы слабой надежды, что вы не захотите исключить малейшую вероятность того, что мать вашего единственного внука невиновна.