Текст книги "Не вижу зла"

Глава тридцать седьмая

У Джека была назначена встреча в Южной клинике Майами.

Он знал, что должен сосредоточиться на Линдси и судебном процессе над ней, да и последние новости о матери Джека и Гекторе Торресе оказались очень неожиданными. Но при всем этом он внезапно ощутил потребность разобраться хотя бы в одном вопросе, который не давал ему покоя с самого начала и который был связан с Брайаном.

Он касался биологической матери Брайана.

У него сложилось впечатление, что с самого первого дня их встречи Линдси что-то скрывала, при этом она считала, что и Джек, и Джесси решили отказаться от Брайана из-за его проблем со слухом. И хотя Джек даже не подозревал о существовании ребенка, не говоря уже о его глухоте, слова Линдси камнем легли ему на сердце. Может быть, в этом и заключалась причина, почему Джесси решила не рассказывать ему о ребенке. Неужели она сочла его настолько мелким, что он мог отказаться от ребенка только потому, что тот страдал таким дефектом? Был только один способ выяснить это до конца.

Джек встретился с Джен Уэйкенхат в больничном кафетерии во время ее обеденного перерыва. Она возглавляла отделение патологии речи и аудиологии. Джек узнал ее имя от приятеля, который, естественно, не преминул добавить, что Джен – очаровательная брюнетка и потрясающе танцует. Джек обычно получал массу сведений такого рода от доброжелателей, которые никак не могли дождаться, когда он снова вступит в клуб женатых пердунов, но на этот раз причина знакомства была сугубо деловой. Они сели по разные стороны маленького круглого столика в углу. Джек взял себе чай со льдом, Джен приступила к десерту, отщипывая кусочки от пирога с заварным кремом. Они разговорились.

– Когда, вы говорите, родился ребенок? – спросила Джен.

– Десять лет назад.

Она жадно отпила большой глоток воды со льдом, гася пожар во рту после блюда, куда входила хорошо поперченная брокколи.

– Я могу сказать вам следующее, – начала она. – Здесь, в клинике, мы действительно проверяем младенцев, чтобы выявить возможные нарушения слуха. Но десять лет назад в большинстве больниц страны подобная практика не имела широкого распространения. Собственно говоря, она начала развиваться только в последние два или три года. Не так давно я прочитала одну статью: так вот, в ней говорится, что еще в 1999 году были протестированы всего двадцать процентов новорожденных.

– Получается, десять лет назад моя приятельница вряд ли могла знать, что ее новорожденный сын страдает глухотой, поэтому отдала его на усыновление.

– Это крайне маловероятно. Особенно если учесть, что большинство женщин принимают решение отдать своего ребенка задолго до родов. Ваша приятельница должна была бы знать, что ее ребенок родится глухим, еще до его появления на свет.

– Такое возможно? – спросил Джек.

– Нет, конечно.

– А если сделать предродовое обследование?

– Сколько лет было вашей приятельнице, когда она родила?

– Она была очень молода. Чуть больше двадцати.

– В этом возрасте она, скорее всего, прошла только ультразвуковое обследование, возможности которого весьма ограниченны. Оно не позволяет обнаружить функциональные недостатки – умственную отсталость, слепоту, глухоту. Не может оно установить и хромосомные аномалии, такие как болезнь Дауна, которые иногда могут сопровождаться другими отклонениями, например глухотой.

– А что, если бы она прошла более полное обследование?

– Даже амниоцентез – пункция плодного пузыря – и исследование сердечно-сосудистой системы позволяют определить только специфический набор хромосом, биохимические и структурные нарушения. Во время предродового обследования просто невозможно обнаружить глухоту, слепоту, даже некоторые сердечные заболевания и отдельные виды умственной отсталости. И даже если бы вы хотели диагностировать отсутствие слуха, то должны были бы искать именно его. Не существует универсальных тестов выявления нарушений, известных медицинской науке. Во всяком случае пока – и десять лет назад их тем более не было.

Джен быстро разделалась с остатками своего пирога.

– Мне пора возвращаться к работе, – сказала она.

– Мне тоже, – откликнулся Джек. Он поблагодарил ее и зашагал по длинным и стылым, как холодильные камеры, коридорам, которые в конце концов вывели его к выходу из клиники и к парковочной стоянке. Он потратил добрых пять минут на поиски своего «мустанга» – так велика оказалась сила привычки! – прежде чем сообразил, что его машина сгорела, а сам он нынче ездит на какой-то взятой напрокат развалюхе.

Садясь за руль и включая кондиционер, Джек думал не о своей машине, не о своей старой подружке, даже не о Брайане. Он думал о Линдси, о том, что мать страдающего глухотой ребенка почти наверняка знала: во время предродового обследования глухоту обнаружить невозможно, а десять лет назад вообще не стали бы обследовать новорожденного, чтобы обнаружить подобный дефект.

Тем не менее, глядя ему в глаза, она без колебаний обвинила его и Джесси в том, что они отказались от своего ребенка, потому что тот оказался ущербным.

На мгновение ему стало жаль Линдси, но он тут же постарался прогнать это чувство. Сердце болезненно стучало в груди. Джесси уже давно ушла из жизни. Но он все равно надеялся, что каким-то образом она сможет его услышать.

«Прости меня, пожалуйста, Джесси. Прости меня за то, что я так думал о тебе».

В десять минут четвертого Джек уже был в другом месте, и там его окружали женщины, любая из которых с радостью дала бы ему пинка. К счастью, большинство из них находилось за решеткой.

У Джека с Софией была назначена встреча с Линдси в Центре содержания под стражей для выработки дальнейшей стратегии поведения в суде. Он миновал пост охраны на входе для посетителей, потом прошел через главную комнату для свиданий. Это было, наверное, самое угнетающее зрелище, какое ему когда-либо доводилось видеть чудесным субботним днем, когда так и тянет поваляться на пляже, погулять в парке или провести время за шашлыками с друзьями на заднем дворе. Жены с заплаканными глазами танцевали медленный танец со своими мужьями под музыку, звучащую только у них в головах. Матери в тюремных комбинезонах крепко обнимали своих дочерей с «конскими хвостиками». Маленькие мальчики смущенно хихикали, услышав голос матери, который с каждым месяцем становился все менее знакомым. Джек испытал прилив грусти при мысли о Брайане, которому, может статься, когда-нибудь придется явиться сюда, чтобы встретиться с матерью. И тут он ощутил то же чувство к Линдси, осознав, что сегодня, вот в эту самую минуту, Брайана нет здесь, и нет только потому, что его дедушка и бабушка уже осудили ее и не позволят ему прийти навестить свою мать.

Джек прошел в более спокойный уголок комнаты, отведенный для встреч адвокатов со своими подзащитными. София ждала его в комнатке Б, но их клиентка еще не появилась.

– Линдси уже идет сюда? – спросил Джек.

– Собственно говоря, я только что отправила ее обратно в камеру. У нас состоялся долгий разговор.

– Без меня?

– Да. Нам с вами нужно поговорить.

Она сделала приглашающий жест рукой, чтобы он присел, но Джек остался стоять. «Нам с вами нужно поговорить». Сколько раз в жизни ему приходилось слышать эти слова, и никогда еще за ними не следовали хорошие известия.

– Что здесь происходит? – спросил Джек. – Почему вы с Линдси встретились без меня?

– Она вернется, так что остыньте, ладно? У нас троих еще состоится общее совещание. Но есть кое-что, о чем она могла поведать только женщине. Это не касается вас лично. Существуют вещи, которые женщина не может сказать в лицо мужчине. Даже если этот мужчина – ее адвокат.

– Вы скажете мне, что происходит, или я должен догадаться сам?

– Это касается кубинского солдата.

– Кубинца? – переспросил Джек, не веря своим ушам. – И как же это может меня не касаться?

– Это действительно так, и мы поговорим подробнее, когда Линдси вернется. Просто в его показаниях присутствует один момент… который, откровенно говоря, приводит Линдси в смущение. Вот мы с ней и обсудили его вначале.

– Совершенно очевидно, вы имеете в виду то, что она с лейтенантом Джонсоном была в спальне.

– Совершенно очевидно.

Джек положил портфель на стол и пододвинул к себе стул.

– Неловких моментов избежать невозможно. Если мы вызовем кубинца для дачи свидетельских показаний, он выложит все, и хорошее, и плохое.

– Линдси это понимает. И, откровенно говоря, я не вижу здесь ничего особенно плохого.

– Не видите?

– Нет. Я внимательно наблюдала за присяжными. Я заметила, какими глазами они смотрят на Линдси, с тех пор как этот доктор по лечению бесплодия высказал свою теорию о сперматозоидах-убийцах. Я нисколько не сомневаюсь в том, что каждый из этих присяжных уже обвиняет Линдси в прелюбодеянии.

– Не могу с вами не согласиться, – заметил Джек. – Но мы неизбежно сталкиваемся с опасностью усилить это впечатление, вызвав кубинского солдата в качестве свидетеля.

– Я тоже этого боялась. До нашего маленького разговор: с Линдси.

– И теперь вы придерживаетесь другого мнения, не так ли?

– Вы правы. Я полагаю, кубинский солдат может стать единственным свидетелем, который докажет, что Линдси не лгала, когда говорила о том, что у нее не было ни с кем романа.

– Простите? Кубинец видел, как она занималась сексом с лейтенантом Джонсоном. Они вели себя, как в порнофильме, – так по-моему, он выразился.

– Иногда все не так просто, как кажется на первый взгляд, – обронила София.

– Ага. Кажется, я понимаю, что вы имеете в виду. Наверное, речь идет о съемках одного из этих новомодных клипов. Что-нибудь вроде реанимации в положении лежа «пахом к паху».

– Мне понятен ваш скептицизм. Но вы еще не слышали версию Линдси о тех событиях.

– А вы слышали?

– Да.

– И что же?

На лице у Софии не дрогнул ни один мускул, когда она взглянула ему в глаза.

– Вы должны вызвать кубинца, Джек. Он станет свидетелем защиты номер один.

Глава тридцать восьмая

В понедельник утром для охраны порядка у здания суда были приняты дополнительные меры безопасности. Здание было окружено кольцом полицейских автомобилей. В толпе зевак сновали детективы в штатском (одни с микрофоном в ухе, другие и вовсе были неотличимы от обычных людей). Авеню Майами перекрыли полностью, и сотни демонстрантов собрались у заграждений и кордонов, оказавшись так близко к зданию суда; как только им позволила полиция. Они кричали на английском и испанском, но ни на одном языке не прозвучало ни слова в поддержку первого свидетеля защиты.

Атмосфера внутри была не столь наэлектризована, но оставалась, тем не менее, напряженной. Зрителей, как имевших отношение к средствам массовой информации, так и простых обывателей, обыскивали вручную и с помощью электронных средств. Металлоискатели у входа были настроены так тонко, что способны были обнаружить золотую пломбу в зубе. По длинным коридорам сновали собаки-ищейки, вынюхивавшие бомбы и тащившие за собой На поводках своих инструкторов. Через каждые пятьдесят футов стояли вооруженные федеральные судебные исполнители.

Это был именно тот спектакль, которого Джек ожидал. Он волновался по этому поводу весь уик-энд, с того самого момента, как В субботу после обеда позвонил полковнику Хименесу.

– Выступление назначено на утро понедельника, – сообщил ему Джек.

– Очень рад это слышать, – ответил полковник.

Поскольку Джек заранее уведомил правительство Соединенных Штатов в лице судьи о том, что защита может пригласить в качестве свидетеля кубинского военнослужащего, с помощью Государственного департамента был разработан особый порядок быстрой и беспрепятственной доставки этого необычного свидетеля в Майами. Мели обычному рядовому кубинскому эмигранту за право выезда В Соединенные Штаты понадобилось бы заплатить кубинскому правительству сумму, равную примерно пятилетнему заработку, то для того чтобы ровно через сутки именно этот солдат-кубинец оказался в Майами, потребовалось всего лишь благословение Кастро. Но Джека все равно одолевали сомнения. Действительно ли солдат прибудет? Не станет ли он беженцем-дезертиром, ступив на землю Соединенных Штатов, не откажется ли от своих показаний и не растворится ли на свободе? Эти сомнения не покидали его на всем пути в зал заседаний.

Но, как бы то ни было, он понимал, что ждать осталось недолго.

Джек поднялся с места и заявил:

– Ваша честь, защита вызывает рядового Фелипе Кастильо.

В зале суда начался сильный шум, и с галерки донесся нестройный гул сердитых выкриков.

– Порядок! – воззвал судья, стукнув по столу молотком.

Выкрики продолжались на быстром, как пулеметная очередь, испанском. Каждый из орущих хотел крикнуть что-то свое, и для Джека все возгласы сливались в неподдающийся расшифровке шум. Но он достаточно хорошо знал испанский, чтобы понимать, что ему не кричат: «Давай, защита, вперед!»

Федеральные приставы незамедлительно приструнили разошедшуюся публику. Какие-то мужчина и женщина мирно прошествовали к выходу. Еще на троих мужчин пришлось надеть наручники, и из коридора, куда их вывели, еще некоторое время доносились протестующие крики. Одни присяжные с испугом наблюдали за арестами, другие не сводили глаз с Джека и его клиентки, словно говоря: «Как вы посмели!»

В зале заседаний по-прежнему громче обычного переговаривались и топали ногами, но судья быстро навел порядок, ударив по столу молотком и резко заявив:

– Достаточно. Еще одна такая выходка, и я удалю из зала суда всех, кроме представителей средств массовой информации.

В зале воцарилась тишина, но напряжение ощущалось во всем.

– Пристав, – распорядился судья, – пригласите свидетеля.

Пристав подошел к боковой двери, открыл ее и проводил молодого латиноамериканца в зал суда. Тот был одет в штатский костюм с галстуком, как будто это могло помочь унять страсти. Линдси стиснула руку Джека. Зрители подались вперед. Присяжные надменно выпрямились на своих местах. Создавалось впечатление, будто все присутствующие вдруг осознали, что на их глазах вершится история или, по крайней мере, происходит нечто такое, о чем можно будет вдоволь поговорить на вечеринке с коктейлем.

Рядовой Кастильо поднялся на место для дачи свидетельских показаний, чтобы принести клятву. Судебный пристав произнес знакомые слова присяги по-английски, а затем переводчик повторил их свидетелю по-испански.

– Si, lojuro. Да, клянусь, – ответил тот, после чего опустился на свое место. Глаза его перебегали с судьи на присяжных, потом на собравшуюся аудиторию и обратно. Наконец, он остановил взгляд на Джеке – единственном знакомом ему лице, на котором не увидел враждебности.

Джек медленно подошел к нему. Он хотел, чтобы свидетель почувствовал себя комфортно и мог сказать все, что способно было помочь его клиентке, но если Джек начнет с ним нянчиться, то будет выглядеть в глазах присяжных как почитатель Кастро. Он знал, что ступает по лезвию ножа.

– Доброе утро, рядовой Кастильо.

– Buenos, – ответил тот, что было переведено как «доброе утро». Присутствие переводчика представлялось лишним, поскольку все присяжные, кроме одного, в равной мере хорошо владели обоими языками, а одному-двум из них нужен был, скорее, переводчик с английского на испанский. Это являлось еще одним неудобством, которое приходилось учитывать адвокату защиты: в большинстве своем присяжные выслушают каждый вопрос и ответ не один раз, а два. И любая оплошность станет оплошностью вдвойне.

Джек быстро покончил с прошлым Кастильо, во всяком случае, настолько быстро, насколько это удалось с помощью переводчика. От факта, что свидетель является солдатом неприятельской армии, некуда было деться, но Джек изо всех сил постарался не заострять внимания на его любви к режиму, продолжая допрос в формате «вопрос-перевод/ответ-перевод».

Он спросил:

– Военная служба на Кубе обязательна, не так ли?

– Да, в некотором роде.

– Когда вы должны были начать проходить воинскую службу?

– Сразу же после того, как я получил среднее образование.

– Если бы вы отказались идти в армию, что бы вам грозило?

– Тюрьма.

Джек сознательно пропустил его обязанности наблюдателя на сторожевой вышке с кубинской стороны Гуантанамо. Это был тот самый свидетель, который никогда не мог стать ближе и понятнее присяжным, сколько бы ни держал его Джек на свидетельском месте и как бы ни пытался представить его обычным человеком с маленькими слабостями. Лучше всего было высветить основные моменты его показаний, ради чего, собственно, он и прибыл в Майами, а потом отправить его домой.

– Рядовой Кастильо, вы были на дежурстве семнадцатого июня, в день смерти капитана Пинтадо?

– Да, был.

– Вы заметили что-либо необычное в резиденции капитана Пинтадо?

– Да, заметил.

– Вы заметили это невооруженным глазом или же с помощью каких-либо приборов?

– С помощью приборов, естественно. У нас есть достаточно сложные оптические приборы. Достаточно мощные.

– Не могли бы вы описать то, что увидели, пожалуйста?

Вопросы чередовались с ответами, и свидетель повторил ту же самую историю, которую Джек уже слышал в кабинете полковника Хименеса. Он входил в состав разведывательной команды, которая вела наблюдение за частью территории военно-морской базы, где располагались и жилые дома офицеров Корпуса морской пехоты США. В утро смерти капитана Пинтадо, около пяти тридцати, он видел, как Линдси Харт ушла на работу в обычное время. Двадцать минут спустя, около шести часов утра, он заметил мужчину, который вошел в дом Пинтадо. Мужчина не постучал. Он просто вошел внутрь.

– На этом мужчине была униформа? – спросил Джек.

– Да, была.

– Какого рода войск?

– Береговой охраны США.

– Рядового или офицера?

– Офицера, но в невысоком звании.

– Вы можете описать, как он выглядел?

– Довольно высокий, во всяком случае выше капитана Пинтадо. Неплохо развит физически, широкие плечи. И он был чернокожим.

– Вы узнаете этого мужчину, если снова увидите его?

– Да, конечно. Совершенно определенно узнаю.

Джек вернулся к своему столу, и София передала ему фотографию. Джек попросил судебного клерка зарегистрировать ее в качестве вещественного доказательства, предъявленного защитой, вручил копии снимка прокурору и судье, после чего вернулся к свидетелю.

– Рядовой Кастильо, у меня в руках групповая фотография офицеров Береговой охраны США, расквартированных в Гуантанамо и в некоторых других местах, входящих в Седьмой оперативный район Береговой охраны. Она была сделана в конце прошлого года. Я прошу вас внимательно посмотреть на нее и сказать мне, есть ли на этой фотографии тот мужчина, которого вы видели входящим в дом капитана Пинтадо семнадцатого июня?

Торрес вскочил с места.

– Я хочу заявить протест, судья. Мы уже слышали показания о том, что этот мужчина был чернокожим. Вручить свидетелю фотографию, на которой сняты, главным образом, только белые офицеры, а потом попросить его указать чернокожего малого – это издевательство.

– Ваша честь, на этой фотографии сняты пятьдесят два чернокожих офицера, – возразил Джек. – Если свидетель сможет выбрать того мужчину, которого он видел, из пятидесяти двух человек на снимке, то его показания будут гораздо надежнее, чем большинство полицейских опознаний.

– Протест отклоняется. Присяжные могут сами решить, насколько надежным окажется опознание или это будет неправильное опознание.

Свидетель, похоже, несколько запутался во всех тонкостях перевода, но потом сумел собраться. Джек сказал:

– Сэр, прошу вас взглянуть на фотографию и сказать мне, видите ли вы на ней мужчину, который вошел в дом Пинтадо утром семнадцатого июня.

Взгляд кубинца перемещался слева направо, он пробегал глазами ряд за рядом. Потом он стал рассматривать лица под другим углом, сверху вниз. Весь процесс продолжался дольше, чем ожидал Джек.

– Рядовой Кастильо! – обратился к нему судья. – Этот мужчина есть на фотографии или его там нет?

Свидетелю перевели вопрос, и снова тот не ответил. Джек старался ничем не выдать своего волнения, но по спине у него побежали капельки пота.

– Рядовой Кастильо? – повторил судья.

– Вы видите его? – спросил Джек.

Свидетель поднял взгляд от фотографии.

– Вот он.

Джек шагнул вперед и посмотрел, куда тот показывает.

– Пусть стенографист зафиксирует, что свидетель выбрал мужчину в третьем ряду, пятого слева. Лейтенанта Дамонта Джонсона.

На мгновение показалось, что прозвучавшее имя зажило собственной жизнью, когда все представители средств массовой информации склонились над блокнотами, записывая его. Джек потихоньку облегченно вздохнул. Свидетель заявил, что видел кого-то еще на месте преступления приблизительно в то самое время, когда произошло убийство. У Линдси появился шанс. Если только присяжные поверят ему.

– У вас есть еще вопросы к свидетелю, мистер Суайтек? – поинтересовался судья.

Джека так и подмывало закончить на такой мажорной ноте, но если во время перекрестного допроса всплывет правда о недозволенных сексуальных забавах, будет только хуже. Кроме того, он теперь мог по-новому подойти к вопросу о так называемой супружеской измене – к той его части, которую Линдси доверила только Софии, потому что была слишком смущена, чтобы рассказать обо всем Джеку.

– Еще несколько заключительных вопросов, – ответил Джек. – Рядовой Кастильо, вам не приходилось видеть, чтобы лейтенант Джонсон бывал дома у капитана Пинтадо в другие дни, а не только семнадцатого июня?

– Приходилось.

– Сколько раз?

– Много.

Следующий вопрос застрял у Джека в горле. Хотя прокурору уже удалось убедить присяжных в том, что Линдси была неверной женой, подтверждение этого факта из уст очевидца, должно было неминуемо изменить весь характер процесса. Но другого выхода у Джека не оставалось.

Если София была права, для них это единственный способ объяснить, что же на самом деле происходило в спальне.

– Сэр, можете вы мне сказать, с кем был лейтенант Джонсон в эти другие случаи?

– Я видел его с женой капитана Пинтадо.

По толпе прокатился негромкий гул, и Джеку показалось, что по ногам вверх у него ползет, как жирный и толстый паук, вопрос, вызвавший всеобщее изумление: «Что он сказал?»

– Где они находились?

– В спальне.

Негромкий гул сменился гневными выкриками. Судья ударил по столу молоточком.

– К порядку!

Джек не мог заставить себя взглянуть на присяжных, но он буквально кожей ощущал, что они недовольно хмурятся.

– Что… они делали?

«Господи, пожалуйста, – взмолился он. – Сделай так, чтобы он сказал что-нибудь другое, а не фразу: «Они занимались этим, как парочка порнозвезд».

– Они занимались сексом.

Внезапно зал суда стал напоминать вечеринку с коктейлем, в разгар которой хозяйка вышла к гостям обнаженной. Казалось, заговорили все разом, одни – возмущенные и недовольные, другие – восхищенные этим новым и неожиданным поворотом дела.

И снова судья своим молоточком призвал их утихомириться.

– Порядок в зале суда!

Джек подождал, пока шум стихнет, потом продолжил. Он уже начал всерьез сомневаться в правильности этой новой разработанной ими стратегии, но пути назад не было. В деле появился секс, и Джеку предстояло сыграть на этом.

– Рядовой Кастильо, можете вы мне сказать, были ли лейтенант Джонсон и Линдси Харт одни в спальне, когда вы видели их вместе?

– Протестую, – вскинулся прокурор.

– На каком основании? – спросил судья.

Торрес призадумался, и было очевидно, что он явно затрудняется выдвинуть какой-нибудь юридический казус. Ему просто не нравилось происходящее. Но тут он на что-то наткнулся.

– Судья, я считаю, что показания свидетеля должны быть ограничены тем, что он видел.

– Вы можете иначе сформулировать свой вопрос, мистер Суайтек?

– Конечно. Рядовой Кастильо, вы видели в спальне еще кого-либо, кроме лейтенанта Джонсона и Линдси Харт?

– Вы имеете в виду, во время их…

– Да, – перебил его Джек, и объяснение далось ему нелегко, – в то время как они занимались сексом.

Свидетель обдумал вопрос, потом ответил:

– Нет. Не могу сказать, что видел в комнате кого-то еще.

Джек бросил взгляд на Софию. Та сидела с непроницаемым лицом игрока в покер, ничем не выказывая своего разочарования, но ее теория пока что не находила подтверждения, как они на то рассчитывали. Джек сделал несколько шагов назад, просто для того чтобы выиграть время и собраться с мыслями. Затем сделал новую попытку.

– Рядовой Кастильо, вы знаете, на каком автомобиле ездил капитан Пинтадо?

– Да. Красный «шеви»-пикап, довольно старой модели.

– А теперь я хочу, чтобы вы очень хорошо подумали, договорились? Вам не случалось замечать пикап капитана Пинтадо припаркованным на подъездной дорожке каждый раз, когда вы наблюдали лейтенанта Джонсона и обвиняемую вместе в спальне?

– Вы имеете в виду, во время их…

– Да, – согласился Джек, снова в душе содрогаясь от отвращения, – в то время как они занимались сексом.

Свидетель умолк на мгновение, а потом ответ вдруг снизошел на него свыше, – во всяком случае такое сложилось впечатление. – Да, он был там.

«Есть!»

– Один раз? Два?

– Нет. Каждый раз. Каждый раз, насколько я помню.

Джек изо всех сил старался не улыбнуться, но душа его пела.

– Давайте удостоверимся, что я все понимаю правильно. Каждый раз, когда вы наблюдали, как обвиняемая занималась сексом с лейтенантом Джонсоном в спальне Пинтадо, автомобиль капитана Пинтадо был припаркован на подъездной дорожке. Таковы ваши показания?

– Протестую, – заявил прокурор. Похоже, он наконец сообразил, что Джек представляет любовный треугольник в новом, очень интересном ракурсе.

– Протест отклонен, – постановил судья. – Свидетель может ответить.

– Да, это правильно. Я как-то не думал об этом раньше. Но теперь, когда вы задали мне вопрос, я в этом уверен. Я видел это. Там всегда стояли две машины. Пикап капитана Пинтадо и автомобиль лейтенанта Джонсона.

– Благодарю вас. У меня больше нет вопросов. – Джек вернулся на свое место.

– Мистер Торрес, перекрестный допрос? – поинтересовался судья.

– О, конечно, – заявил тот, подходя к свидетелю. Он остановился в нескольких шагах от него, не говоря ни слова, просто позволяя кубинцу ощутить присутствие правительства Соединенных Штатов Америки. Потом он повернулся к нему спиной, качая головой и пародируя ответ солдата на последний вопрос Джека. – Вы как-то не думали об этом раньше, но теперь, когда мистер Суайтек задал вопрос, вы в этом уверены. Вы видели две машины. – Он начал шагать взад и вперед, давая время залу заседаний проникнуться его скептицизмом. – Как удобно!

– Протестую, – заявил Джек. – Здесь нет вопроса.

– Протест удовлетворен.

– О чем еще вы не думали, до того как мистер Суайтек задал свой Вопрос? Может быть, об очень удобном появлении лейтенанта Джонсона на месте преступления в утро убийства капитана Пинтадо?

Свидетель дождался перевода, потом сказал:

– Я не понимаю.

– Неважно. Я думаю, присяжные понимают.

– Протестую.

– Протест удовлетворен. Задавайте вопросы, мистер Торрес.

– Да, ваша честь. Рядовой Кастильо, я обратил внимание на тот факт, что мистеру Суайтеку не понадобилось много времени, на то чтобы описать вашу работу. Поэтому позвольте мне задать несколько вопросов на эту тему. Вы входите в состав группы, которая осуществляет наблюдение за военно-морской базой в Гуантанамо, правильно?

– Да, в общем.

– И ваша задача состоит в том, чтобы регистрировать все происходящее внутри базы?

– Да.

– Ив вашу задачу также входит регистрация тех, кто пытается проникнуть на базу, правильно?

– Пытается проникнуть на базу? – непонимающе переспросил солдат.

– Давайте я объясню подробнее. Между местом расположения военно-морской базы США и районом, контролируемым кубинскими войсками, имеется некоторое расстояние, разве не так?

– Да, конечно.

– И кубинское правительство разместило множество препятствий на этом участке, правильно?

– Я не уверен, что понимаю.

– На этом участке находятся заграждения из колючей проволоки, не так ли?

– Да.

– Там даже есть минное поле, правильно?

– Да.

– Эти препятствия призваны помешать обычным кубинцам достичь базы и обрести свободу на территории США.

– По-моему, я ничего не понимаю.

– А я думаю, что понимаете. Разве не правда, что важной вашей задачей является воспрепятствовать тому, чтобы обычные кубинцы достигли свободы?

– Протестую, – сказал Джек.

– Протест удовлетворен, – заявил судья, но дело было сделано. Прокурор напомнил всем присутствующим, что свидетель являлся противником – одним из наемных бандитов Кастро, всеми силами противодействующих тому, чтобы семьи кубинцев смогли воссоединиться.

– А теперь позвольте мне задать вам вопрос о сексуальных сценах, которые вы наблюдали в доме Пинтадо, – продолжал Торрес. – Ранее вы заявили, что видели, как обвиняемая изменяла своему супругу.

– Протестую, – вмешался Джек. – Ваша честь, я полагаю, мы затронули очень серьезный вопрос о том, было ли это «изменой» или нет.

– Сформулируйте вопрос по-другому, пожалуйста, – заявил судья.

– Вы наблюдали, как обвиняемая занималась сексом с лейтенантом Джонсоном?

– Да.

– И, как следует из протеста мистера Суайтека, вы стараетесь создать впечатление, что там происходила некая странная и непонятная «любовь втроем».

– Я не стараюсь сделать ничего, кроме того, что говорю вам о том, что видел.

– Пожалуйста, сэр! Вы сегодня здесь для того, чтобы опозорить семейство Пинтадо и поставить в неудобное положение злейшего врага Фиделя Кастро, Алехандро Пинтадо.

– Протестую.

– Протест удовлетворен. Вопросы, пожалуйста, мистер Торрес.

Прокурор подступил ближе к свидетелю, и тон его стал намного более агрессивным.

– Вы знаете, что отцом жертвы является Алехандро Пинтадо, не так ли?

– Да, я знаю об этом.

– Вам известно, кто такой Алехандро Пинтадо, не правда ли?

– Я слышал это имя.

– Он один из наиболее видных членов антикастровской общины в изгнании, разве не так, сэр?

– Если вы так говорите, наверное.

– Нет, это не то, что я говорю. Это то, что вы знаете. Вам совершенно точно известно, кто такой Алехандро Пинтадо, не правда ли, сэр?

– Я знаю, что он очень резко выступает против нашего правительства.

– Да, вы знаете это. И вы сегодня не присутствовали бы здесь, если бы отец жертвы не был ярым противником Фиделя Кастро, не правда ли?

– Не знаю.

– Рядовой Кастильо, разве это неправда, что кубинские законы не позволяют военнослужащим получать выездные визы до окончания срока их действительной службы?

Свидетель, выслушав перевод, выпрямился и метнул на прокурора быстрый взгляд, словно удивляясь, что тому известно о подобном ограничении.

– Да, это правда.

– Итак, вы находитесь в этом зале заседаний потому, что кто-то сделал для вас очень важное исключение из законов и распоряжений, действующих на Кубе.

– Да.

– Тогда давайте будем честными, сэр. Вы находитесь здесь и сейчас только потому, что так желает Фидель Кастро.