Текст книги "Сюжет"

Джейкоб Финч-Боннер

«Макмиллан», Нью-Йорк, 2017, стр. 43–44

Отец Саманты привез ее к больнице, но из машины выходить не стал. Мать проводила ее до приемной, но дальше не пошла. Все это напоминало типичный сериал о подростках, только боль, мучившая Саманту, совсем не походила на то, что она видела по телевизору. Она надеялась, что ей дадут обезболивающее, но медсестры, похоже, считали своим долгом продлевать ее мучения. Пока длились схватки, ей ничего не давали, а потом сказали, что уже слишком поздно и снова ничего не дали. Кроме того, словно этого ей было мало, оказалось, что в соседней палате лежала мать одного из ее одноклассников, здорового прыщавого детины, который то и дело выгуливал ее по коридору, бросая ошалелые взгляды на Саманту, когда проходил мимо ее палаты.

Тот день был долгим и полным сюрпризов, окрашенных стыдом и болью, а также неожиданным вниманием больничных соцработников, больше всего озабоченных вопросом, что Саманта намерена написать в графе анкеты «Имя отца ребенка».

– Я могу указать «Билл Клинтон»? – спросила она между схватками.

– Нет, если это неправда, – сказала ей соцработница, даже не улыбнувшись.

Она была явно неместной. Судя по всему, из богатеньких. Возможно, из Куперстауна.

– И вы планируете оставаться в доме родителей после рождения ребенка.

Это прозвучало как утверждение. Или все же вопрос?

– А я обязана? То есть могу я уехать?

Соцработница отложила планшет с анкетой.

– Могу я спросить, почему вы хотите уехать из родительского дома?

– Ну, просто потому, что родители не поддерживают моих целей.

– А какие ваши цели?

«Сбагрить кому-нибудь этого младенца и окончить школу».

Но она ничего не сказала, потому что очередные схватки вывернули ее наизнанку, и тут же что-то запищало на мониторе, и вошли две медсестры, а что было дальше, Саманта помнила смутно.

Когда боль отступила и она пришла в себя, за окном была глубокая ночь, а рядом с ее койкой стояло нечто, похожее на переносной аквариум, в котором скулило красное морщинистое существо. Она догадалась, что это ее дочь, Мария.

Глава семнадцатая
Побочный эффект успеха

Примерно через неделю после встречи у «Макмиллана» адвокаты, представлявшие издателя Джейка, написали на странице Талантливого Тома комментарий следующего содержания:

Автору постов на этой и других платформах под именем Талантливый Том:

К вам обращается адвокат, представляющий интересы издательства «Макмиллан» и его автора, Джейкоба Финч-Боннера. Ваше злонамеренное распространение ложных сведений и необоснованных предположений предосудительных поступков со стороны автора оскорбительно и нежелательно. Согласно законодательству штата Нью-Йорк, умышленное вынесение суждений с намерением опорочить чью-либо репутацию без подкрепляющих фактов незаконно. На основании чего вам выдвигается требование под угрозой судебного иска немедленно прекратить это и отказаться от дальнейших вербальных атак во всех социальных сетях, на всех веб-сайтах и через все формы коммуникации. В противном случае последует судебный иск против вас, этой социальной сети или веб-сайта, а также против любой причастной или несущей ответственность стороны. Представители этой социальной сети были уведомлены в отдельном порядке.

Искренне, Алессандро Ф. Гуаризе, эск.

На несколько дней наступило блаженное затишье, и Джейк, прочесывавший интернет, превозмогая страх, по запросу «Джейкоб+Финч+ Боннер», не находил ничего, кроме читательских отзывов, сплетен о подборе актеров для нового фильма Спилберга и материалов СМИ со своей фотографией на благотворительном вечере «ПЕН-клуба», где он пожимал руку восторженному узбекистанскому журналисту.

Но утром в четверг все полетело в тартарары: Талантливый Том выдал свое коммюнике, которое разослал – опять по электронной почте – в читательские службы «Макмиллана», а также запостил в твиттере, фейсбуке и даже на новой странице в инстраграме, снабдив массой полезных тэгов, призванных привлечь внимание книжных блогеров, надзорных органов и репортеров «Нью-Йорк Таймс» и «Уолл-стрит джорнел», занимавшихся книжными обзорами:

Сожалею, что должен огорчить множество читателей Джейкоба Финч-Боннера, «автора» романа «Сорока», но он присвоил себе чужую историю. Боннера не следует хвалить за воровство. Он поступил бесчестно и заслуживает разоблачения и осуждения.

Вот тебе и баран на дороге.

Так начался день. Ужасный день.

Тут же на писательский сайт Джейка хлынули вопросы книжных блогеров, запрос на интервью от «Рампуса» и хамское, лишенное логики, послание от некоего Джо:

Я знал, что твоя книжка дерьмо. Теперь я знаю почему.

После полудня «Миллионс» твитнул что-то о нем, и «Пэйдж-тернер»[54]54
  «The Rumpus» («Суматоха» (англ.)), «The Millions» («Миллионы» (англ.)) и «Page-Turner» («Невозможно оторваться» (англ.)) – американские онлайновые литературные журналы.


[Закрыть] не заставил себя ждать.

Только Матильда держалась (или отчаянно притворялась) молодцом. Она снова заверила Джейка, что это досадный побочный эффект успеха, и мир – в частности, мир писательский – полон всяких злыдней, считающих, что кто-то что-то им должен. Такие злыдни убеждены:

Если ты можешь написать предложение, ты заслуживаешь считаться писателем.

Если у тебя есть «идея» для «романа», ты заслуживаешь считаться романистом.

Если ты сумел закончить рукопись, ты заслуживаешь, чтобы кто-то издал твою книгу.

Если кто-то ее издал, ты заслуживаешь книжного тура по двадцати городам и целой полосы в «Книжном обозрении „Нью-Йорк Таймс“».

А если тебя не удостоили хотя бы одной (или не одной) из этих почестей, виноваты в этом:

Твои будничные дела, не дающие тебе возможности писать.

«Профессиональные» или уже «признанные» писатели, достигшие успеха нечестными путями.

Агенты и издатели, охраняющие и улучшающие репутации своих авторов за счет отсеивания новых.

Вся книжная индустрия, которая (движимая неким зловещим алгоритмом прибыли) вкладывается лишь в горстку именитых авторов и умело заглушает остальных.

– Короче, – сказала Матильда, пытаясь приободрить Джейка в своей деловой манере, подавлявшей его, – пожалуйста, не бери в голову. И вообще, ты получишь тонну симпатии от коллег и людей, чье мнение для тебя действительно важно. Просто наберись терпения.

Джейк набрался. Что еще ему оставалось?

Последовало письмо «не вешай нос» от Вэнди и в том же духе из кабинета Стивена Спилберга, с Западного побережья, а за ними – от писателей, с которыми Джейк когда-то зависал в Нью-Йорке, тех, что прошли знаменитую магистерскую программу еще до него. Написал ему и Брюс О’Райли из Мэна (Слушай, что это за хрень такая?), а также несколько давних клиентов с курсов писательского мастерства. И Элис Логан, преподававшая в Хопкинсе, не забыла про него – она перечислила несколько подобных скандалов в поэтических кругах и упомянула, что они с новым мужем ожидают пополнения семейства.

Написали ему и родители, чувствовавшие обиду за него, и несколько однокурсников из магистратуры, одного из которых тоже преследовала какая-то полоумная:

Она решила, что мой второй роман иносказательно описывает наши отношения. Которых, между прочим, не было. Не волнуйся, сами отстанут.

Около четырех часов дня пришло письмо от Мартина Перселла, из Вермонта.

Кто-то запостил это в фейсбуке, в нашей группе Рипли. Есть какие-то догадки, кто это пишет?

«Я думал, уж не ты ли?» – подумал Джейк.

Но естественно оставил это при себе.

Джейкоб Финч-Боннер

«Макмиллан», Нью-Йорк, 2017, стр. 71–73

Отец прожил еще почти два года, а потом отключился на парковке перед центральным ремонтным бюро университета Колгейт и умер до приезда скорой. На жизни Саманты это сказалось, по большому счету, в двух отношениях: денег в доме стало резко меньше, а мать принялась сокрушаться из-за того, что отец изменял ей с какой-то женщиной, по-видимому, годами. (Зачем было перемалывать это теперь, после смерти отца, Саманта не понимала. Все равно ведь уже ничего не поделаешь.) С другой стороны, Саманте досталась отцовская машина, «субару». Это было очень кстати.

Дочка ее, Мария, к тому времени делала все, что положено в ее возрасте, то есть ходила и говорила, и еще кое-что сверх того, что не радовало Саманту: называла любые буквы, какие попадались ей на глаза, и прикидывалась, что не слышит, когда Саманта к ней обращается. С первых дней дочка показала себя забиякой и никому не давалась на руки – ни Саманте (только не ей), ни бабушке с дедушкой, ни педиатру. В должный срок Марию отдали в садик, но она стала просиживать букой в углу с книжками, отказывалась играть, как другие дети (тем более с другими детьми), перебивала воспитательницу, когда та рассказывала сказки, и не желала есть ничего, кроме желе и белого хлеба с плавленым сыром.

Все бывшие одноклассники Саманты уже вышли из нарядного актового зала с дипломами, свернутыми в рулоны, и разлетелись кто куда – кто в колледж, кто на работу (таких было большинство), а кто и на все четыре стороны. Когда Саманта натыкалась на кого-то из них в супермаркете или на параде в честь Четвертого июля, тянувшемся по шоссе 20, ее охватывала такая злость, что язык горел, и приходилось прилагать неимоверные усилия для вежливой беседы. На следующий год школу закончили и другие одноклассники Саманты, от которых она оторвалась после пятого класса, и у нее возникло ощущение, что они унесли с собой всю ее злость. Осталось только смутное разочарование, и с каждым годом Саманте все хуже удавалось вспомнить, в чем именно она была разочарована. Мать все меньше времени проводила дома, поскольку Дэн Уэйбридж – по доброте душевной, а может, движимый своеобразной отцовской ответственностью – подкинул ей работы в отеле «Студенты» (семейном заведении в третьем поколении!), а кроме того, она вступила в церковную группу, которая ездила по женским больницам и изводила проповедями пациенток и медперсонал. Большую часть времени Саманта проводила наедине с дочерью, и все ее дни без остатка заполняла забота – сперва о младенце, потом о ползунке и о малолетнем ребенке. Она обслуживала Марию как автомат: покормить, искупать, одеть и раздеть, день за днем теряя вкус к жизни.

Глава восемнадцатая
Притворство отнимало много сил

Бывали дни, когда Джейку удавалось поработать час-другой над новым романом, но, как правило, он был занят другим. Едва Анна уходила утром на работу, Джейк, не вставая с нового, покрытого килимом дивана (Анна сама его выбрала вместо облезлого старого), заглядывал то в телефон (твиттер, инстаграм), то в ноутбук (гугл, фейсбук), проверяя и перепроверяя новые посты и отслеживая злокозненные ответвления прежних, чувствуя себя в постыдной ловушке и не в силах ничего с этим поделать.

Когда через пару недель команда «Макмиллана» провела новое совещание, на этот раз по громкой связи, никто не скрывал недовольства по поводу отказа Талантливого Тома немедленно прекратить это, как и того, что других идей у них не предвиделось. С другой стороны, Роланд, рекламщик, сообщил, что книжные веб-сайты и блогеры, похоже, перестали мусолить эту историю, хотя бы потому, что им было не за что зацепиться, а также потому, что этот тип, откровенно говоря, смахивал на типичного тролля, который возникает, словно чертик из коробочки, стоит кому-то написать первоклассный бестселлер. А кроме того, на удачу Джейка, развязалась нешуточная писательская война между разведенной парой из Уильямсбурга, чьи книги (у нее первая, у него третья) были изданы в течение одного месяца и рассказывали с равной беспощадностью, хотя и с разных колоколен, об их неудавшемся браке.

– Конечно, хотелось бы лучшего результата, – сказал адвокат, – но всегда есть вероятность, что это его лебединая песня. Он теперь знает, что за ним следят. Раньше ему не приходилось осторожничать. Может, решит, оно того просто не стоит.

– Уверена, так и будет, – сказала Вэнди, но на слух Джейка ей недоставало уверенности. – И по-любому, скоро должна выйти новая книга Джейкоба Финч-Боннера. Что тогда будет делать этот долбодятел? Обвинять Джейка в краже каждой следующей книги? Лучший выход из всей этой хренотени – запустить в производство новый роман, как можно скорее.

Все с этим согласились, и в первую очередь Джейк, не написавший еще ни слова с тех пор, как возникло последнее послание Талантливого Тома, которое он называл про себя «должен огорчить». Но после телефонного совещания он взял себя в руки. Эти люди были на его стороне. Даже если бы они узнали, что он не сам придумал впечатляющий сюжет «Сороки», они, скорее всего, и тогда были бы на его стороне! Так или иначе, люди, работающие с писателями, не могли не знать о том, какими многообразными и часто неисповедимыми путями может вызревать художественное произведение в сознании автора, как оно складывается из обрывков чьих-то разговоров, переосмысленных фрагментов мифологии, анонимных признаний в интернете, сплетен на встречах одноклассников. Может, какие-то профаны и думают, что романы писателю надиктовывает муза – может, они же думают, что детей приносит аист, – и что дальше? Писатели, издатели и все, кто дает себе труд подумать об этом дольше наносекунды, понимают, как возникают книги, и в конечном счете только до таких людей Джейку и было дело. Баста! Пришло время приглушить мысленный шум и закончить черновик.

И, к своему немалому изумлению, Джейк сумел это сделать.

Не прошло и месяца, как он стукнул пальцем по клавише «ввод» и отправил издателю первый вариант нового романа.

Через неделю Вэнди, сделав лишь минимальную правку, формально приняла его.

Новый роман рассказывал историю прокурора, который однажды, в момент слабости на заре своей карьеры, принял взятку, чтобы саботировать одно свое, на первый взгляд, пустячное дело о нарушении дорожного движения при наличии в машине открытого розового вина. Однако этот момент слабости обернулся в дальнейшем угрозой для карьеры главного героя, поставив под удар его личную и семейную жизнь. Пусть этому роману недоставало сюжетного финта «Сороки», но в нем имелся ряд неожиданных поворотов, заинтриговавших Вэнди и остальную команду «Макмиллана», так что, хотя Джейк и понимал (как и все в издательстве – и Вэнди в первую очередь), что новая книга не повторит феноменального успеха «Сороки», она станет вполне достойным продолжением его писательской карьеры. Вэнди была довольна. Матильда была довольна, что Вэнди довольна. Обе они были довольны Джейком.

Но Джейк, очевидно, не был доволен собой, хотя это чувство сопровождало его по жизни, всегда, не только в течение долгих лет профессиональных неудач, но и последние пару лет оглушительного успеха, когда он просто сменил один вид тревоги и самобичевания на другой. Каждое утро он просыпался, чувствуя теплое, осязаемое присутствие Анны, и почти сразу вслед за этим ощущал другое присутствие: призрачное и недоброе, напоминавшее ему, что сегодня может прийти новое сообщение, которое не оставит камня на камне от его благополучия. И вот весь его день тянулся в ожидании, когда же грянет то страшное, после чего придется давать объяснения Анне, Матильде и Вэнди, сидеть перед Опрой Уинфри, чувствуя себя самозванцем (привет Джеймсу Фрею), приносить извинения Стивену Спилбергу, сдавать членский билет экспертного совета «ПЕН-клуба» и ходить по улицам с опущенной головой в страхе быть узнанным. Притворство отнимало много сил, и к вечеру он чувствовал себя выжатым, но не мог расслабиться, и ночью его мучила бессонница.

– Я вот думаю, – сказала ему Анна одним майским вечером, – все ли у тебя… ну, понимаешь, в порядке?

– Что? Конечно, я в порядке.

Это был тревожный вопрос для такого вечера – они отмечали полгода жизни Анны в Нью-Йорке, в том самом бразильском ресторане, куда Джейк повел ее в первый день, и им только что принесли кайпиринью[55]55
  Бразильский алкогольный коктейль со льдом из кашасы, лайма и тростникового сахара.


[Закрыть].

– Ну, просто ты такой отстраненный. У меня такое чувство, когда я прихожу вечером домой, что ты прилагаешь усилия.

– Прилагать усилия – иногда не так уж плохо, – парировал Джейк.

Он был в игривом настроении.

– В смысле, радуешься мне через силу.

Ему стало слегка не по себе.

– О. Ну что ты. Я всегда тебе рад. Просто… ну, понимаешь, я слегка в напряге. Вэнди просила кое-что поправить в рукописи; кажется, я тебе говорил.

Это, конечно, соответствовало действительности, но правка была незначительной и не могла занять больше пары недель.

– Может, я могу помочь?

Он посмотрел на нее. Она, похоже, говорила серьезно.

– Я иду одинокой дорогой, – сказал он, все еще пытаясь отшутиться. – То есть не я один. Все мы, писатели.

– Если все вы, писатели, идете той же самой одинокой дорогой, вам должно быть не так уж одиноко.

Теперь он не мог не услышать укора. Анна была не из тех, кто стучится в запертую дверь, требуя открыть перед ней свои мысли и тревоги. С самого начала их отношений она фактически без всяких условий дала Джейку столько всего, чего ему не хватало, – заботу, нежность, хорошую мебель и здоровое питание – и всегда воздерживалась от рокового, убийственного вопроса: «О чем ты думаешь?»

Но теперь, судя по всему, Анна достигла пределов долготерпения.

А может, у нее выдался скучный день на работе, и она наконец загуглила его имя, или кто-нибудь из подруг по йоге спросил за кофе: «Эй, ты ведь живешь с Джейкобом Финч-Боннером»?

Как же его напрягали такие мысли. Пусть пока ничего страшного не случилось, однако когда оно все же случится (должно ведь это когда-нибудь случиться?), прокатит ли с Анной бодряческая отговорка в духе Матильды (Ага, такие дела: обвиняют в плагиате! Похоже, я таки добился славы.) или натянутое оправдание его скрытности нежеланием травмировать ее?

Джейк в этом очень сомневался. Зато был уверен в другом: он предстанет перед Анной в другом свете – не просто человеком, обвиненным в чем-то ужасном, но человеком, скрывшим это от нее. Скрывавшим в течение всех их отношений. И это будет конец: она его бросит, эта любящая, прекрасная женщина, и вернется в другой конец страны, где жила до их встречи, и пиши пропало.

Поэтому Джейк продолжал делать вид, что все в порядке, оправдываясь следующим соображением: «Разве сможет она понять? Ведь она-то не писатель».

– Ты права, – сказал Джейк, – мне надо проще относиться к своему призванию. Просто в настоящее время я себя чувствую слегка…

– Да. Ты сказал. В напряге.

– Просто, понимаешь…

– Конечно, я все понимаю.

Официант принес им заказ: пашину Джейку и мидии Анне.

– Я вот о чем, – сказала Анна, когда официант удалился. – От чего бы ты ни был в таком напряге, как ты смотришь на то, чтобы поделиться этим со мной?

Джейк нахмурился. Единственное, что он мог на такое ответить, это: «Ага, щас». Но он прекрасно понимал, что Анну это вряд ли устроит.

Так что вместо ответа Джейк поднял бокал. Он надеялся вернуть разговор в более непринужденное русло.

– Я бы хотел сказать тебе спасибо.

– За что это? – спросила она, чуть насторожившись.

– Ну, за все. За то, что вот так взяла и переехала в Нью-Йорк. За всю твою храбрость.

– Ну, – сказала она, – у меня с самого начала было хорошее предчувствие.

– Выследила меня в Центре искусств и лекций Сиэтла, – сказал он шутливо. – Коварно заманила на свою радиостанцию.

– Думаешь, зря?

– Нет! Просто не могу привыкнуть к мысли, что я стоил таких усилий.

– Что ж, – улыбнулась Анна, – ты стоил. И, что важнее, стоишь до сих пор. Хоть и идешь одинокой дорогой.

– Знаю, иногда я слишком заморачиваюсь.

– Дело не в этом. У каждого из нас свои заморочки. Со своими я умею справляться. Но меня слегка тревожат твои.

Одну неловкую секунду Джейку казалось, что он сейчас расплачется. Но Анна, как обычно, пришла на помощь.

– Милый, я не хочу ничего из тебя вытягивать. Но я же вижу, что-то не так. Я только хочу спросить: могу я чем-то помочь? А если не помочь, то хотя бы разделить.

– Нет, все в порядке, – сказал Джейк и, словно в подтверждение своих слов, взял вилку и нож. – Ты такая лапа, что заботишься обо мне. Но у меня на самом деле все прекрасно.

Анна покачала головой. Она почти не притронулась к еде.

– У тебя должно быть все прекрасно. Ты здоров. У тебя любящая семья. Ты независим в финансовом плане. И заметь, достиг успеха в единственной области, какая имеет для тебя значение! Подумай о писателях, которые только мечтают об этом.

Он подумал. Он все время думал о них, со страхом и неприязнью.

– Но какой смысл всего этого, – спросила она, – если ты не счастлив?

– Но я счастлив, – настаивал он.

Анна покачала головой. У Джейка возникло ужасное ощущение, что сейчас она скажет ему что-то решительное. Что-то вроде: «Я проделала такой путь ради того, кого считала полным сил, творческим, тонко чувствующим человеком, а теперь вижу перед собой какое-то унылое недоразумение, всеми способами отравляющее себе жизнь. Мне нечего делать с таким человеком». Джейк встревожился. Что, если Анна действительно бросит его? Вот же она, рядом с ним, а он, дурак, не может оценить, что имеет: успех, здоровье, Анну.

– То есть, – сказал он, – прости, если кажется, что я не ценю… всех этих прекрасных вещей.

– И людей.

– Да, – он кивнул с чувством. – Потому что я бы вовсе не хотел…

– Чего? – сказала она, глядя ему в глаза.

– Не хотел… показаться неблагодарным…

– Благодарность, – сказала она, насмешливо качая головой.

– Моя жизнь, – сказал Джейк, отчаянно пытаясь подобрать слова, как будто английский был ему неродным языком. – Она… настолько лучше, когда ты рядом.

– Да ну? Я в этом не сомневаюсь в практическом плане. Но должна признать, что надеялась на что-то большее. То есть, – она уже не смотрела на него, – у меня такое чувство, что я с самого начала понимала свои чувства. Признаю, оставить Сиэтл было, наверно, безрассудно, но мы ведь уже прожили вместе полгода. Может, не все могут разобраться в своих чувствах так же быстро, как я, но я думаю, прошло уже достаточно времени. Я к тому, что, если ты еще не знаешь, чего хочешь от меня, может, ты не хочешь ничего. Вот отчего я в напряге, если хочешь знать.

Джейк уставился на Анну, и его охватило тревожное чувство. Восемь месяцев прошло с их первой встречи, полгода они живут вместе, осваивают город, заводят кота, общаются с родней и друзьями Джейка и постоянно знакомятся с новыми людьми… Как он мог не придавать значения всему этому? Неужели какой-то злобный гаденыш из интернета мог настолько завладеть его вниманием, что он не замечал бесконечно важного для себя и совершенно реального человека по другую сторону стола? Этот обед не просто отмечал полгода их совместной жизни, как Джейк сперва подумал, это было окончанием некоего личного испытательного периода для Анны. И Джейк мог запороть его. Если уже не запорол. И точно запорет, если не… что?

Он сделал ей предложение.

Через пару секунд Анна расплылась в улыбке, а за ней и Джейк, и уже через минуту мысль о том, чтобы жениться на Анне Уильямс из Айдахо (а также из Сиэтла, с Уидби-Айленда, снова из Сиэтла и теперь Нью-Йорка), стала вполне естественной и наполнила его воодушевлением и, что еще важнее, уверенностью в себе. Они взялись за руки на столе, и еда показалась им как никогда аппетитной.

– Ух ты, – сказала Анна.

– Ух ты, – отозвался Джейк. – У меня нет кольца.

– Ну, это ничего. То есть мы ведь можем достать его?

– Абсолютно.

Час спустя, осушив еще несколько кайпириний и напрочь забыв об одинокой дороге Джейка, они вышли на улицу, недвусмысленно помолвленными и однозначно нетрезвыми.