Текст книги "Сюжет"

Неожиданно Анна рассмеялась. Смех ее был музыкальным: легким и нежным. Она так смеялась, словно все это – суп, учительница, мама, въехавшая на машине в озеро – было какой-то уморительной комедией.

– Как же ты жалок. Ну какой уважающий себя писатель не знает сюжета «Домашних дел»? Фингербон[76]76
  Вымышленный город из романа М. Робинсон «Домашние дела».


[Закрыть], Айдахо! Тетушка, которая не в силах заботиться ни о себе, ни о племянницах! Я даже оставила фамилию учительницы, это же ужас! И не думай, что я не видела, как рискую. Наверно, я искушала судьбу, пытаясь что-то доказать себе.

Джейку захотелось спросить, что именно она хотела доказать, но дышать и говорить одновременно показалось ему не легче, чем жонглировать ножами, к тому же он и так уже понял. Много ли нужно, чтобы украсть чужую историю? Каждому это по силам – для этого даже не нужно быть писателем.

И все же что-то ускользало от его понимания. Точнее сказать, он понимал лишь отдельные вещи, и вся его способность к концентрации, стремительно ухудшавшаяся, направлялась на них, подобно крови, приливающей к жизненно важным органам, когда ты коченеешь на морозе. Первое: Анна скоро собиралась в аэропорт. Второе: Анна, похоже, знала что-то, чего не знал он. Третье: Анна все еще сердилась на него. У него не было сил спросить про все три. Поэтому он спросил про последнюю, так как уже забыл первые.

– Ты еще сердишься на меня, да? – спросил он, стараясь выговаривать слова как можно тщательнее.

Анна кивнула.

– Ну, Джейк, – сказала она, – не могу не признать. Я сержусь на тебя уже очень давно.

Глава тридцатая
Столько напрасных усилий

– Я думала, что еще подожду немного, – сказала Анна и, взяв Джейка под руку, помогла встать на ноги, и ему показалось, что он стал совсем невесомым и плывет за ней, как воздушный шарик, а пол вдруг наклонился под странным углом; когда они проходили мимо дивана с килимовым покрывалом, он (диван) перетек на стену, хотя при этом остался на месте. – Спешить было некуда. Но ты начал носиться повсюду, как лорд Питер Уимзи[77]77
  Вымышленный детектив-любитель из детективных романов и рассказов Дороти Л. Сэйерс.


[Закрыть]. Вот это мне в тебе непонятно, это навязчивое желание все разузнать. Вся эта буря и натиск! Если тебя настолько тревожило то, что ты сделал, зачем вообще было красть чужую историю? То есть изводить себя, когда дело сделано. Столько напрасных усилий, особенно учитывая, что я была рядом и делала все как надо. Ты так не считаешь?

Джейк попытался покачать головой, имея в виду, что ничего не крал, но затем услышал, что Анна делала все как надо, и кивнул. Хотя она вряд ли заметила это. Она медленно вела его в спальню, а он плелся за ней, перекинув руку ей через плечо. Голова Джейка безвольно болталась, но он увидел, как кот прошмыгнул мимо них в гостиную.

– Я дам тебе лекарство, – сказала Анна, – а потом не вижу причин не поведать мою историю. Потому что если в чем я и уверена на твой счет, Джейк, это как ты ценишь хорошую историю. Мою собственную историю, рассказанную моим уникальным голосом. Не возражаешь?

Он не возражал. Хотя не понял суть вопроса. Он сел на кровать, а жена протягивала ему таблетки, по три или четыре за раз, и он против воли глотал их, не желая возражать ей.

– Молодец, – говорила Анна после каждой горсти таблеток.

Он запивал их водой из стакана. Который стоял на тумбочке, рядом с пустыми пузырьками. Ему хотелось знать, что это за таблетки, но не хотелось заморачиваться

– Что ж, у нас есть несколько минут, – сказала Анна. – Может, хочешь услышать что-то конкретное?

Джейк подумал, что хочет. Только не знал, что.

– Окей. Прибегну, так сказать, к свободным ассоциациям. Если буду повторяться, дай знать.

– Да, – сказал Джейк, только беззвучно.

– Что? – сказала Анна, подняв на секунду взгляд от телефона; не своего, а Джейка. – У тебя язык заплетается. Не хочу, как некоторые, ныть о своем детстве, но ты должен знать, что у нас в доме все крутилось вокруг Эвана. Эван и футбол, европейский или американский. Эван и девочки. Дебил дебилом, но ты же знаешь, как принято в старых семьях. Гордость Паркеров! Забивает голы и переходит из класса в класс – ух ты! Даже когда он взялся за наркотики, его разве что в жопу не целовали. А что до меня, чхали они на мой интеллект, мою успеваемость или мое место в мире, – я для них была пустое место. Эван, значит, брюхатит девчонок направо и налево, и он ангел небесный, но, когда я залетела, они решили, что должны наказать меня, на всю жизнь преподать урок. Вот так: «Ты бросаешь школу и растишь этого ребенка, потому что ничего другого не заслуживаешь». И думать не смей про аборт. Или про то, чтобы отдать кому-то ребенка. С этим ты, между прочим, попал в яблочко в своей книге. Все именно так и было. Не думай только, что это комплимент.

Он и не думал.

– Короче, я рожаю ребенка, которого не хочу, и они его не хотели, и бросаю школу, и дни напролет сижу дома с дочкой, а родители только и знают орать, какой позор я навлекла на семью. А потом как-то раз, когда их не было дома, я услышала, как в подвале что-то пищит. Это датчик угарного газа надрывался, о котором я даже не знала, но решила разузнать. В общем, я вынула батарейки и вставила дохлые. Я не знала, сработает ли это, или сколько времени потребуется, или кто из нас первым откинется, но держала окно открытым у себя спальне, где был и младенец, хотя, если честно, думаю, мне было пофигу, что будет.

Она перестала говорить и склонилась над Джейком, проверить дыхание.

– Хочешь, чтобы я рассказывала дальше?

Но разве имело значение, чего он хочет?

– Я старалась, как могла. Приятного было мало, но, знаешь, я думала, нас ведь теперь только двое. Полагаться было не на кого, но и винить меня было некому, если я шла вразнос. Я, можно сказать, слетела с катушек, когда мой класс закончил школу, это я признаю. И я стала думать – может, так все и должно быть, может, я должна поставить крест на себе ради этой, новой жизни. Я думала, что смогу с этим смириться, и потом, я была не против всех этих мамских дел. Рука об руку с дочкой, типа того. Но эта девчонка…

Засигналил телефон. Его телефон. Анна прочитала сообщение.

– Ой, смотри, – сказала она. – Матильда пишет, твой французский издатель предложил полмиллиона за новый роман. Я к ней вернусь через пару дней, хотя думаю, к тому времени у нас будет забота поважнее французского издателя, – она помолчала. – Так о чем я говорила?

В спальню вошел кот и, запрыгнув на кровать, вытянулся по привычке вдоль правой голени Джейка.

– Хоть бы раз за шестнадцать лет она проявила ко мне доброту. Она меня отпихивала, клянусь, когда я пыталась кормить ее. Она предпочитала не есть, лишь бы не касаться меня. Она научилась ходить на горшок, чтобы даже в этом не зависеть от меня. Я знала, что она не собиралась задерживаться в Ратленде ни единого лишнего дня, но думала, она хотя бы сделает все, как положено, – закончит школу, может, уедет в Берлингтон. Только не Роза. Однажды, когда ей было шестнадцать, она просто спустилась по лестнице и объявила, что уезжает в конце лета. Так-то. Я не могла даже сказать ей, что у меня нет денег на колледж в другом штате, за тысячу миль от дома. Но она получила стипендию, комнату в общежитии и даже пособие на бытовые расходы от какого-то тамошнего благотворителя. Я сказала, что хочу хотя бы отвезти ее, и увидела, что она даже этого не хотела, но, обдумав ситуацию с практической точки зрения, согласилась. Она знала, что никогда не вернется, так что позволила мне отвезти ее, и я разрешила ей забить машину вещами под завязку, оставив самую малость для моих вещей. Но знаешь что? Я ведь не собиралась много брать. Только минимум одежды и старый пропановый обогреватель.

Собрав все силы, Джейк повернул к ней голову.

– Это был не несчастный случай, Джейк. Даже с твоим хваленым воображением ты не додумался до этого. Может, у тебя какая-то гендерная слепота на этот счет, типа никакая мать не способна на такое. Отцы – другое дело: никто и глазом не моргнет, если отец убьет своего ребенка, но сделай такое, если природа наградила тебя маткой, и все – мир взорвется. Сексизм, если разобраться, как считаешь? Эван этим не страдал, если хочешь знать. В его версии я порешила дочку среди ночи мясницким ножом и закопала на заднем дворе. Но ведь он меня знал. Как и мою дочь, не забывай. Знал, какой сукой она была.

Это что-то напомнило Джейку, само это слово. Но он не мог вспомнить что.

Анна вздохнула. Она все также держала телефон Джейка. Листала и удаляла фотографии. Джейк почувствовал, как где-то очень далеко кот, Уидби, замурчал у его ноги.

– Я разрешила этому быдлу похоронить ее, – сказала Анна. – Люди всегда хотят проявить участие, когда видят трагедию. Я бы с радостью сделала все сама. Кремировала тело – то есть, что от него оставалось. И типа развеяла прах. Я не страдаю сентиментальностью. Но они предложили сделать все за свой счет. И я сказала: «Не могу выразить, как я вам благодарна, вы вернули мне веру в людей, давайте помолимся». А потом я уехала в Афины.

Анна улыбнулась Джейку.

– Как тебе показались Афины? Можешь представить меня там? То есть я, конечно, залегла на дно. Не участвовала ни в каких мероприятиях. Там были сплошь студенческие союзы и футбол, все эти прически с начесом и «парни что надо», и все жили в этих задрипанных муравейниках. Я получила разрешение на отдельное проживание, сказав им, что только что потеряла мать и хочу побыть одна. Мне, что хорошо, даже не пришлось показываться у них в кабинете. Я всегда выглядела моложе своих лет, но не рассчитывала сойти за шестнадцатилетнюю. Особенно с такими волосами, – она снова улыбнулась Джейку. – Я тебе сказала, это случилось, когда умерла моя мама, и в каком-то смысле, так и было. В любом случае, в Джорджии я красилась в блондинку, – она усмехнулась. – Это мне помогло слиться с массами. Стать типичной крашеной блондинкой.

Джейк изо всех сил попытался повернуться набок, от нее, но не смог. Только его голова повернулась, и он увидел размытым взглядом полупустой стакан воды и совершенно пустые пузырьки.

– Викодин, – подсказала Анна. – И еще нечто под названием габапентин, мне его выписали от синдрома беспокойных ног. Усиливает действие опиоидов. Ты знал, что у меня синдром беспокойных ног? На самом деле нет, но я так сказала врачу. Этого никак нельзя проверить, тебе нужно просто пойти ко врачу и сказать: «Доктор! У меня сильное, необоримое побуждение двигать ногами. Особенно по ночам! Сопровождаемое неприятными ощущениями!» Тогда они решают, что у тебя дефицит железа и что-то там с нервами – и вуаля: диагноз готов. Я записалась прошлой осенью, на случай если они назначат какое-то обследование, прежде чем выписать лекарства, но эта врачиха сразу перешла к таблеткам, такая умница. Она еще дала мне оксикодон, от ужасных болей, и валиум добавила, когда я сказала, что какой-то чокнутый тролль обвиняет в интернете моего приятеля в плагиате и нас обоих это ужасно напрягает. Кстати, в супе был как раз валиум, – Джейк услышал смех Анны. – Это я добавила к маминому рецепту. Еще я дала тебе кое-что противорвотное, чтобы ты не выблевал все мои старания, когда я буду на полпути в Сиэтл. В любом случае, все это довольно неплохо сочетается, так что на твоем месте я бы расслабилась, – Анна вздохнула. – Слушай, я могу еще немного побыть с тобой. Пока у тебя самая трудная стадия, если хочешь. Ты хочешь? Сожми мне руку, если хочешь.

И Джейк, который не мог сказать, чего хочет, и уже забыл, что сказала ему Анна, почувствовал, как она сжала ему руку, и сжал в ответ.

– Хорошо, – сказала она. – Что еще? Ах… Афины. Я была рада вернуться к учебе. Молодежь совершенно не ценит образование, не считаешь? Когда я училась в школе, я смотрела на одноклассников, на брата и его друзей, и думала: «Это же фантастика! Сидеть весь день за партой и учиться. Почему вы все так говнитесь?» Мой брат, между прочим, был самым большим говнюком из всех. Ни разу за всю мою жизнь не спросил, как я себя чувствую, ни слова доброго от него не услышала, и я ничуть не жалела, что никогда больше его не увижу, но потом он стал пытаться выйти со мной на связь. В смысле, не со мной, а с Розой. И не потому, что вдруг проникся к ней участием. А потому, что решил продать дом. Может, потому что бар стал приносить убытки. А может, потому что снова подсел на наркотики, о чем я не знала, но, думаю, он рассудил, что не мог не посчитаться с моей дочерью, не опасаясь судебного иска. Я не отвечала на его звонки и письма, и в результате однажды зимой он явился в Джорджию. Я увидела, как он сидит в машине, перед «Садами Афины». К сожалению, он увидел меня первым.

Анна снова проверила время.

– Так или иначе, я решила, пусть думает, что хочет. Я подумала: «Окей. Он меня видел. Он явно в состоянии узнать свою сестру, так что даже такой кретин, как мой брат, поймет, что произошло». Но я надеялась, мы просто разойдемся при своих, как всегда делали. И к тому же, я знала, что он снова живет в нашем доме, так что мог бы проявить ко мне хоть каплю благодарности, но какое там, только не мой брат. И однажды я увидела на его странице в фейсбуке, что он записался на какую-то программу писательского мастерства в «Северо-восточном королевстве». Ты, может, подумаешь: «Окей, но с чего ты решила, что он хочет написать именно об этом?» Я только скажу: «Я знала моего брата». Он вовсе не был, что называется, творческой личностью. Он был сорокой. Он видел красивую, блестящую вещь на земле и думал: «Ну, это надо прикарманить». Так что он решил извлечь свою выгоду. Уверена, ты поймешь, Джейк, что я должна была чувствовать, узнав, что он украл мою историю. В общем, через пару месяцев я приехала в Вермонт и проникла в дом, когда он ушел на работу, и представь мое удивление, когда я обнаружила, что этот говнюк умудрился написать почти двести страниц. Моей истории. И не подумай, что он делал это для себя. Это не было каким-то самопознанием через писательство, попыткой найти свой голос или понять, откуда в его семье столько боли. Я нашла издательские конкурсы, списки агентов, этот перец даже подписался на «Паблишерс-уикли»[78]78
  «Publishers Weekly» – американский еженедельный журнал для издателей, библиотекарей, книготорговцев и литературных агентов.


[Закрыть]. Он знал, что делал. У него был план срубить большие бабки. За мой счет. Сегодня тебя клеймят за культурную апроприацию, если ты позволил себе этнически окрашенное слово или прическу. А этот ублюдок присвоил себе историю всей моей жизни. Ты ведь теперь понимаешь, что это нехорошо, Джейк? Разве не об этом говорят на курсах писательского мастерства? Никто за тебя не расскажет твою историю?

Джейк подумал, что это почти как: «Никто не проживет за тебя твою жизнь».

– Короче, я прошлась по дому и забрала все, что хоть как-то касалось меня. И все страницы рукописи этого шедевра, и заметки. Все фотографии со мной и Розой, какие еще оставались. Ах да, и мамину поваренную книгу со всеми ее рецептами, включая рецепт этого супа, который тебе так нравился. Она простояла у нас на кухне несколько месяцев, на полке над раковиной, а тебе и дела не было. Где же твое писательское внимание к мелочам, Джейк? Надо быть внимательней, согласен?

Он был согласен.

– И, конечно, я нашла его наркотики. У него было много наркотиков. Так что я дождалась, пока он вернется домой из таверны, и сказала, что, по-моему, пришло время для цивилизованного разговора о продаже дома. Ему, кстати, потребовалась хренова туча снотворного, чтобы я смогла подойти к нему и вколоть дозу, но ведь он был наркоманом, причем уже давно. Мне его ничуть не было жалко. И сейчас не жалко. К тому же, его смерть оказалась даже приятней, чем то, что ты сейчас испытываешь. А тебе, я думаю, приятно. Это хорошие таблетки.

Приятно Джейку не было, но не было и неприятно. Он себя чувствовал так, словно пытался продраться через какую-то сахарную вату, и все без толку. Ему не было больно, но его мучило ощущение, что он должен быть где-то в другом месте, но понятия не имел, где или зачем ему туда, а еще в уме у него крутился вопрос: «Погоди, разве ты не Анна?» Абсурдный вопрос, ведь он видел, что это она, и не мог понять, почему никогда раньше не сомневался в этом и почему сомневается сейчас.

– После этого я решила покинуть Афины. Я совсем не гожусь для юга. Я пробыла там ровно столько, сколько требовалось, чтобы собрать вещи и найти адвоката для продажи дома в Вермонте. Кстати, как тебе Пикенс? Тот еще утырок, да? Один раз он стал подкатывать ко мне, но я пригрозила ему коллегией адвокатов. Как ты, возможно, знаешь, он и так уже был у них на счету из-за прежних нарушений, так что он сразу присмирел и стал сама почтительность. Я позвонила ему на прошлой неделе и сказала, что к нему может наведаться парень по фамилии Боннер, и напомнила ему о священной адвокатской тайне, хотя не думаю, что он бы стал с тобой разговаривать в любом случае. Он знает, меня лучше злить.

«Знает», – подумал Джейк.

Он и сам это знал. С некоторых пор.

– В общем, я хотела отправиться на запад, закончить вышку, но не знала, что выбрать. Я думала о Сан-Франциско, но в итоге выбрала Вашингтон. Ах да, и сменила имя, само собой. Анна звучит почти как Дианна, а Уильямс – это третья по частотности фамилия в Америке; ты не знал? Наверно, я подумала, что Смит и Джонсон слишком очевидны. И еще я перестала красить волосы. В Сиэтле полно седых женщин, многие из них даже моложе меня, так что я себя чувствовала, как рыба в воде. На Уидби я никогда не жила, хотя провела там пару отличных выходных с Рэнди. Мы с ним замутили, когда я стажировалась на радиостанции, и это, я уверена, сыграло в мою пользу, когда открылась вакансия продюсера. Эй, – сказала она. – Что ты все пялишься на эти таблетки? Теперь уже все, никуда не денешься.

Она нажала ему на плечо, повернув на спину. Глаза у него то открывались, то закрывались. И он с трудом слышал ее.

– Так что все было клево. У меня был дом и работа, и авокадо в горшке, а затем, однажды вечером, на одном междусобойчике в Сиэтле, я услышала, как дамочки обсуждают книгу, которую читают, эту безумную историю о мамаше, убившей дочь и занявшей ее место. И я ушам своим не верю! Сижу и думаю: «Да быть того не может!» Я не думала, что история связана со мной, потому что не осталось никого, кто мог бы как-то пронюхать, к тому же я все вынесла из дома и после прочтения уничтожила. Я распихала флэшки и страницы по всем мусоркам на шоссе между штатами. Компьютер Эвана я утопила в биотуалете в Миссури! То есть это должно было быть какое-то безумное совпадение, если только мой гребаный братец не написал свою книгу в аду и отослал ее по почте в издательство «Люцифер и Вельзевул», «наш профиль ложь и чужие истории!» – Анна не сдержала улыбки. – Я пошла в книжный «Залив Эллиот» и спросила книгу, о которой слышала, о женщине, убившей свою дочь. И пожалуйста. А потом я нашла в интернете твой сайт и увидела, что ты преподавал писательское мастерство в Рипли, и сложила два и два. То есть такой сюжет с потолка не возьмешь, согласен? Ну, что скажешь?

Джейк ничего не сказал.

– Для твоей книги был отведен отдельный стол – тебе будет приятно услышать – в самом центре магазина. Я ведь знаю, как это важно для автора. И «Сорока» занимала восьмое место в списке на той неделе, как мне сказал парень в «Заливе Эллиот». Я не знала, что это за «список». Тогда еще не знала. Не то что теперь. Я поверить не могла, что мне придется платить деньги, чтобы прочитать мою историю. Мою историю, Джейк. Которую не имел права рассказывать ни мой брат, ни ты, черт возьми. Еще до того, как я вышла из книжного, я уже знала, что доберусь до тебя, даже если еще не знала как. Ты уже побывал в Сиэтле с книжным туром, к сожалению, потому что это означало, что мне придется ждать, когда ты вернешься, но я стала обрабатывать Рэнди, как только узнала о предстоящей лекции в Центре искусств. Это был мой сюжет, думаю, можно так это назвать, – сказала Анна с едким сарказмом. – И должна сказать, я себя превзошла, хотя попробуй объяснить, зачем мне было выходить замуж за того, кто украл что-то у меня, чтобы вернуть то, что и так было моим? Вот тема для романа, а? Не то чтобы я могла написать роман, Джейк. Я ведь не писатель. Не то что ты.

Он поднял на нее затуманенный взгляд. Он уже с трудом понимал, какое отношение все это имеет к нему.

– Ух ты, – сказала Анна. – Твои зрачки. Они совсем как точки. И ты весь влажный и холодный. Как ты себя чувствуешь, не скажешь? Потому что, судя по всему, мы наблюдаем угнетенное дыхание (это медики так называют затрудненное дыхание), вялость, слабый пульс. А еще они иногда говорят об «изменениях в психическом состоянии», но я не очень представляю, что это значит. И потом, как я от тебя добьюсь, чтобы ты мне описал свое психическое состояние?

Психическое состояние Джейка сводилось к одному желанию – чтобы все это прекратилось. Но в то же время он чувствовал, что закричал бы, если бы только знал, как это сделать.

– Ненавижу обрывать историю на полуслове, – сказала Анна, – но, если задержусь, буду нервничать, что опоздаю на самолет, так что я отчаливаю. Я только хочу успокоить тебя насчет пары вещей прежде, чем уйду. Во-первых, я оставила уйму еды для кота, и воду тоже, так что о нем не волнуйся. Во-вторых, не хочу, чтобы ты переживал, как я управлюсь с твоим наследием. Мы ведь уже оформили юридически наши отношения, и твоя новая книга готова, так что не должно возникнуть никаких проблем. Я даже не удивлюсь, если «Сорока» снова взлетит на верхнюю строчку списка «Таймс» после такого, и, знаешь, если предложение из Франции и говорит о чем-то, так это о том, что и новую твою книгу ожидает теплый прием. Так что можешь порадоваться. Бывает, что следующая книга после хита разочаровывает, правда ведь? Но, в любом случае, можешь не волноваться, потому что как твоя вдова и распорядитель литературного наследия я сделаю все, что в моих силах, чтобы распорядиться твоим наследием как можно разумней, ведь это мой долг и – думаю, ты со мной согласишься, – мое право. И, наконец, я взяла на себя смелость написать что-то вроде предсмертной записки у тебя в телефоне, пока мы тут болтали, и я даю ясно понять, что не нужно искать виноватых и что ты пребываешь в ужасном отчаянии, поскольку, в общем, опуская частности, тебя кто-то травит по интернету и ты понятия не имеешь, кто это, но тебя обвиняют в плагиате, а это полный крах для любого писателя.

Она поднесла к нему телефон, его телефон, но он с трудом различал слова на экране. Это был последний текст в его жизни, а он его даже не написал, даже не составил и не заверил. Это было едва ли не самое худшее.

– Я бы тебе прочитала, но не думаю, что ты сможешь сейчас делать правку, к тому же, мне правда пора. Я оставлю телефон на кухонной стойке, чтобы тебя не беспокоили звонки и сообщения, пока ты здесь валяешься. И, пожалуй…

Она замолчала и оглядела потемневшую комнату.

– Ну да. Пожалуй, это все. Прощай, Джейк.

Она словно подождала его ответа, но потом пожала плечами.

– Было очень интересно. Я столько всего узнала о писателях. Странные вы звери, а? Со своими мелочными войнами и пятьюдесятью оттенками нарциссизма. Вы себя ведете так, словно слова ничьи. Словно истории не связаны с реальными людьми. А ведь кому-то от этого больно, Джейк, – она вздохнула. – Но, думаю, мне хватит времени пережить это.

Она встала.

– И, чтобы ты знал, я напишу тебе из аэропорта, сказать, как я тебя люблю. И потом утром, сказать, что благополучно приземлилась. Я пришлю тебе фотографии со склада, пока не выгружу всю мебель завтра, и может, пару фоток со встречи с друзьями завтра вечером в одном из наших местечек на набережной. А потом я стану писать тебе с просьбой перезвонить мне, потому что ты не отвечаешь на мои сообщения и я волнуюсь, и так будет продолжаться день-другой. А потом, боюсь, мне придется позвонить твоим родителям, но давай не будем сейчас думать об этом. Просто спи спокойно. Прощай, любимый.

И она наклонилась над кроватью, но не поцеловала его. Она поцеловала кота, Уидби, названного в честь острова, на котором она провела пару отличных выходных с Рэнди, ее бывшим боссом, когда стажировалась у него. Затем она вышла, и вскоре Джейк услышал, как хлопнула входная дверь.

Кот оставался на месте еще пару минут, а затем забрался Джейку на грудь и лежал так, поднимаясь на вдохе, опускаясь на выдохе, глядя Джейку в глаза, пока в них теплилось что-то живое. А после соскочил с кровати и убежал под диван с килимовым покрывалом, где просидел несколько дней, пока в квартиру не вошла соседка, которой понравилось пралине из Нью-Орлеана, и спасла его.