Текст книги "Сюжет"

Он не мог отвести от них взгляда, от этой поблекшей гирлянды, словно завороженный. Эти нелепые ананасы так и кружились вокруг него.

– Что?

– Гостеприимство. Это символ. Не знаю почему.

Он где-то читал об этом. Он точно знал, где.

Довольно долго они стояли молча. А что тут скажешь? И как только Джейк не подумал раньше, у себя в кабинете, в корпусе Ричарда Пенга, что Паркер в своем первом романе опишет, скорее всего, людей, которых знал лучше всех, в доме, где они когда-то жили вместе? Ведь это же общеизвестно, что первая книга всегда автобиографична: мое детство, моя семья, мои ужасные школьные годы. «Изобретение чуда» было автобиографичным и никак иначе, и при этом Джейк отказывал Эвану Паркеру даже в таком символическом признании его права считаться писателем. Почему?

Эта ошибка, плод его высокомерия, дорого обошлась ему.

Дело было вовсе не в каком-то присвоении – подлинном или воображаемом – чужого сюжета. Здесь имело место воровство гораздо более личного плана, и совершил его вовсе не Джейк, а сам Эван Паркер. Паркер украл то, что должен был видеть своими глазами: мать и дочь, и что происходило между ними прямо здесь, в этом доме.

Естественно, она сердилась. Кому бы понравилось, что кто-то – близкий человек или посторонний – выставил твое грязное белье на всеобщее обозрение? Джейк запоздало понял такую простую вещь.

Джейкоб Финч-Боннер

«Макмиллан», Нью-Йорк, 2017, стр. 178–180

У Гэб были родители: мать, которая «старалась», и отец, который приходил и уходил. Также у нее была сестра с кистозным фиброзом и брат с аутизмом, которого периодически привязывали к кровати. Другими словами, ее домашняя жизнь была до того беспросветна, что даже семейные неурядицы Марии должны были казаться ей чем-то вроде занятного сериала. Она была на год моложе Марии, страдала аллергией на орехи, повсюду носила с собой шприц с эпинефрином и держалась тише воды, ниже травы.

Мария, по крайней мере, стала чуть покладистей, привязавшись к Гэб. Саманта, справедливо считая себя не ханжой, не религиозной маньячкой, как ее родители, и в целом не деспотом-«яжматерью», старалась видеть в сексуальных отношениях дочери признак самодостаточности после стольких лет разлада. Эти годы пронеслись так стремительно, что иногда Саманта, проснувшись поутру на старой родительской кровати, в доме своего детства, думала, что вот-вот закончит школу и вырвется на волю, а затем натыкалась в кухне на Марию с Гэб, доедающих «пеперони» с прошлого вечера, и вспоминала, что она уже почти-тридцатидвухлетняя-мать, которая совсем скоро скажет прости-прощай своему единственному ребенку. Вот Мария здесь, а вот и след ее простыл, словно ничего и не было, и Саманта уносилась мыслями в прошлое, на десять, тринадцать, шестнадцать лет назад, когда она сидела за столом в этой самой кухне, с матерью и отцом и утраченными надеждами, и в классную комнату, где ее вырвало на учебник, и в чистенький номер в отеле «Студенты», где Дэниел Уэйбридж пообещал ей, что она от него не забеременеет при всем желании.

Однажды утром, весной того года, когда Мария должна была стать первокурсницей, ей позвонил мистер Фортис, учитель алгебры, и попросил ее прийти в школу, подписать для дочери разрешение о досрочном окончании школы. Саманта была озадачена, но пришла в школу ближе к вечеру, к своему старому учителю, которого уже давно назначили помощником директора, успевшему еще больше ссутулиться и поседеть, но он ее не узнал, словно никогда не видел свою бывшую ученицу, одаренную ученицу, за которую не сумел заступиться, когда ее вытурили из школы. И этот человек сообщил ей, что ее дочь получила стипендию от университета штата Огайо.

Штат Огайо. Саманта никогда там не была. Никогда не выезжала за пределы штата Нью-Йорк.

– Вы, должно быть, так гордитесь, – сказал мистер Фортис, старый дурень.

– А как же, – сказала она.

Она подписала бумагу и вернулась домой, а там прошла прямиком в комнату Марии, свою бывшую комнату, и нашла в нижнем ящике старого дубового стола, за которым когда-то сама делала уроки, папку с логотипом УШО, с аккуратно сложенными бумагами. Среди них было официальное уведомление о зачислении на факультет гуманитарных и точных наук по программе отличников, а также уведомление о получении Национальной стипендии штата и еще какой-то стипендии Максимус. Саманта долго сидела в ногах аккуратно застеленной кровати Марии, старой кровати с резными столбиками, на которой сама спала в детстве и видела сны, как убегает из дома, а потом много месяцев лежала с пузом, вынашивая нежеланного ребенка, которого родила и растила против воли. Она делала все это, не высказывая недовольства, просто потому, что так ей велели люди, наделенные в то время правом распоряжаться ее жизнью. Тех людей – ее родителей – давно не стало, а Саманта оставалась там же, где была, тогда как ее дочь, причина всего этого самоотречения, собиралась свалить из дома навсегда, ни разу не оглянувшись.

Естественно, Саманта предвидела подобное развитие событий; она понимала, что Мария едва ли запорет свой шанс, как сама она запорола или как-то иначе. С самого детства, читая вслух любые буквы, Мария метила в колледж, если не дальше, и в жизнь – это само собой разумелось – за пределами Эрлвилля, а возможно, и всего северного Нью-Йорка. Но у Саманты имелись кое-какие материнские ожидания на этот последний год, что-то вроде смутной надежды на некое примирение, возможно, даже искупление, а теперь она поняла, что этого не будет. Или Мария решила с ней рассчитаться за тот давний отказ подписать разрешение на ее перевод через шестой класс? Теперь же, под взглядом своего старого учителя, который ее даже не узнал, Саманта поставила подпись, не найдя в себе решимости или дерзости отказаться. Шел июнь. В августе, если не раньше, Мария уедет.

Саманта не тревожилась на этот счет. Она хотела посмотреть, пригласит ли дочь ее хотя бы на выпускной вечер, но Мария не испытывала интереса к подобному официозу, и в назначенный день уехала с Гэб в Хэмилтон, возможно, в книжный магазин, а может, просто бестолково зависать на террасе отеля «Студенты». (Дэн Уэйбридж умер от рака поджелудочной железы, так что теперь это было семейное заведение в четвертом поколении!) Когда Мария вернулась домой в тот вечер, она лишь сказала, что рассталась с подругой и не жалеет об этом.

Лето было в самом разгаре. Мария ни с кем не встречалась. Саманта большую часть времени проводила на работе, под вентилятором, привычно обрабатывая медицинские счета, чтобы дочь была сытой, одетой и здоровой. Прошел июнь и июль, а Мария ни единым словом не намекала, что собирается покинуть родной дом, но Саманта начала подмечать признаки грядущего отъезда. Вот дочь собрала одежду в сумку и отнесла в пункт благотворительной помощи. Вот сложила книги в коробку и отнесла в библиотеку. Разобрала старые бумаги, тесты из средней школы и рисунки мелком, успевшие скопиться с самого детства, и выбросила в мусорную корзину у себя под столом. Это был полный разгром.

Саманта наблюдала за всем молча и только при виде зеленой футболки сказала:

– Тебе она больше не нравится?

– Нет. Поэтому я от нее избавляюсь.

– Что ж, я могла бы взять ее, если тебе не нужна.

Ведь они носили один размер.

– Как тебе угодно.

Было начало августа.

Она ничего не планировала. Поистине, ничего.

Глава двадцать третья
Родословная

Джейк решил, что ему нужно все обдумать. Он вернулся в Ратленд и почти час простоял на парковке у аптеки, склонив голову и сцепив руки на коленях, мысленно снимая слой за слоем со своих сложившихся представлений о Талантливом Томе и формируя костяк необходимых новых знаний. Требовалось многое переосмыслить, и теперь, имея совершенно другую точку отсчета, Джейк старательно отбрасывал прежние теории о мстительных собратьях по перу и верных друзьях Эвана Паркера по писательским курсам. Он понял, что ему предстоит всерьез засучить рукава, если он хочет остановить этого человека – эту женщину, поправил он себя – пока она не нанесла ему непоправимого ущерба.

Он поспешно набросал у себя в телефоне перечень того, что ему нужно было выяснить, более-менее в порядке значимости:

Кто она?

Где она?

Чего она хочет?

И просидел, уставившись на это, еще двадцать минут, пораженный глубиной своего незнания.

К двум часам он приехал в ратлендскую общественную библиотеку и зарылся в издания, рассказывавшие о семействе Паркеров, которое оставило заметный след в местной истории. Паркеры прибыли в Ратленд в 1850-е, когда сюда дотянулась ветка железной дороги, но только через двадцать лет патриарх рода, Джозайя Паркер, стал владельцем мраморного карьера на той же улице Западного Ратленда, Марбл-стрит, где построил особняк в итальянском стиле, облюбованный почти полтора века спустя Бетти с Сильвией. Этот особняк, вероятно, был призван показать богатство Джозайи Паркера на время его возведения, но благосостояние Ратленда, а вместе с ним и семейства Паркер, стало приходить в упадок по мере истощения мраморной промышленности Вермонта. На 1990 год стоимость особняка, согласно ведомствам по налогу на имущество, составляла отнюдь не заоблачные 112 000 долларов. Его владельцами в то время значились Натаниэл Паркер и Джейн Тэтчер-Паркер.

Родители Эвана. А точнее, Эвана и его покойной сестры.

Суки и той еще штучки, по словам пьяной Салли (которая, откровенно говоря, сама подходила под оба эти определения).

Он сказал, она на все способна, по словам Мартина Перселла.

Я сказала, она сгорела.

В интернете не нашлось мемориальной страницы, посвященной этой представительнице рода Паркеров, что могло объясняться недостатком друзей или братской любви Эвана Паркера, учитывая, что после смерти сестры он остался, судя по всему, единственным взрослым Паркером. Его сестру звали, очевидно, Дианной, каковое имя однозначно перекликалось с Диандрой, героиней его «выдуманного» романа. А уведомление о ее смерти на странице некрологов того же «Ратленд-геральда», где каких-то три года спустя появится уведомление о смерти самого Эвана Паркера, отличалось крайней сухостью:

Паркер, Дианна (32), умерла 30-го августа 2012 года. Всю жизнь прожила в Западном Ратленде. Училась в средней школе Западного Ратленда. Пережила родителей. Из родных остались брат и дочь.

Ни слова о том, что послужило причиной смерти, никаких обычных банальностей («внезапная», «неожиданная», «после долгой болезни») и ни намека на личные чувства («любимая» или «трагическая»). Ни слова о том, где она умерла или где ее должны похоронить. Никакого указания на поминальные мероприятия, ни даже таких уточнений, как «в частном порядке» или «будут объявлены позже», сопровождавших некролог Эвана Паркера. Эта женщина была дочерью, сестрой и, самое главное, матерью, и несомненно умерла молодой, прожив по любым меркам скромную, небогатую на впечатления жизнь. Дианна Паркер даже не окончила среднюю школу, если Джейк правильно понял слово «училась», и, если вся ее жизнь прошла в Западном Ратленде, он ей искренне сочувствовал. Это были самые безликие похороны, какие Джейк мог представить, после такой незавидной жизни и – если Дианна в самом деле «сгорела» – несомненно ужасной смерти.

В поисках свидетельства о рождении Дианны и, что еще важнее, ее все еще безымянной дочери, Джейк наткнулся на первый серьезный блокпост на своем пути, состоявший в том, что ведомство публичных реестров штата Вермонт требовало официального доступа, а Джейк опасался, что не является официальным лицом, поэтому тут же прошел регистрацию на сайте «Родословная» и через пару минут получил нужную информацию.

Дианна Паркер (1980–2012)

Роза Паркер (1996—)

Роза Паркер. Джейк уставился на это имя. Роза Паркер была внучкой Натаниэла и Джейн, дочерью Дианны и племянницей Эвана. Очевидно, последней в своем роду.

Джейк сразу перешел на один из сайтов розыска людей и ввел ее данные, но несмотря на то, что там нашлось почти тридцать женщин по имени Роза Паркер, среди них была только одна уроженка Вермонта, разменявшая девятый десяток, и только одна, родившаяся в 1980 году, однако, к крайнему разочарованию Джейка, в Афинах, в штате Джорджия. Джейк спросил у библиотекарши о школьных альбомах средней школы Западного Ратленда и обрадовался, когда она направила его в справочный раздел, однако нашел там мало полезного. Дианна всего-навсего «училась» в средней школе, и в школьных альбомах за 1997 и 1998 годы не было ее выпускного портрета, а после того, как Джейк внимательно просмотрел альбомы за прошлые годы, где она могла присутствовать на фотографиях из жизни школьных клубов, спортивных команд или просто своего класса, ему пришлось признать, что Дианна всячески избегала участия в общественной жизни школы; он нашел только ее имя в реестре учащихся и единственное упоминание в связи с отмеченным наградой сочинением по истории Вермонта времен войны за Независимость – вот и все, чем Дианна отличилась в школе. Но Роза Паркер оказалась еще более темной лошадкой. Она родилась в 1996 году и ушла из дома, не закончив школу (как и сказала Салли), что объясняло ее отсутствие среди выпускников 2012 года. Джейку повезло найти единственную фотографию Розы Паркер, по-видимому, из десятого класса – это была групповая фотография хоккеистов на траве, и наследница рода Паркеров являла собой тщедушную девицу с короткой челкой и в больших круглых очках, сжимавшую в руках клюшку. Изображение было мелким и немного нечетким, но Джейк все равно переснял его на телефон. Ничто не позволяло думать, что ему попадется что-то более удачное.

После этого он перешел к истории дома на Марбл-стрит и проследил всех его владельцев в обратном порядке – от наследницы Эвана Паркера до Джозайи Паркера. Как и сказали Бетти с Сильвией, Роза не присутствовала при продаже дома и явно была безразлична к судьбе своего полуторавекового родового гнезда со всем его барахлом, не говоря о своих личных вещах. Зато адвокат, Уильям Гейлорд, эсквайр, проживал в Ратленде, и даже если он не знал, где Роза Паркер находится в настоящее время, он должен был знать, где она находилась на момент совершения сделки. Это было уже кое-что.

Джейк собрал свои заметки и вышел из библиотеки под проливной дождь. Когда он добежал до машины, шел только четвертый час дня.

Контора Уильяма Гейлорда, эск., размещалась в особняке на Норт-мейн-стрит, на которой когда-то селились самые зажиточные граждане Ратленда. Особняк с башней в стиле королевы Анны, крытый серой дранкой, высился чуть дальше светофора, между занюханной танцевальной студией и бухгалтерской фирмой. Джейк припарковался за единственной машиной позади особняка и подошел к крыльцу. Табличка рядом с парадной дверью гласила: «Юридические услуги». В окне виднелась женщина за работой.

Джейк смутно представлял, как объяснит свой интерес к сделке с недвижимостью трехлетней давности, к которой он не имел никакого отношения, но подумал, что в любом случае личный визит принесет больше пользы, чем телефонный звонок. С Мартином Перселлом он изображал учителя, тактично скорбящего о своем бывшем студенте, а с пьяной Салли – случайного собеседника. С Бетти и Сильвией он был почти собой, «знаменитым писателем», решившим отдать дань уважения дому покойного знакомого. Но все это далось ему нелегко. Несмотря на свой хваленый талант к созданию художественного вымысла, Джейку требовалось немало времени, чтобы как следует развернуться, и он не мог похвастаться умением сочинять на ходу, подобно юной пигалице из самого известного рассказа Саки[64]64
  Имеется в виду рассказ английского писателя Гектора Хью Манро (1870–1916), публиковавшегося под псевдонимом Саки, «Открытая дверь» (в других переводах «Открытое окно»), входящий во многие антологии английского рассказа.


[Закрыть]. Ему, конечно, повезло узнать от каждого из этих человек что-то ценное, и это оправдывало моральный дискомфорт, но здесь он не мог просто завести светскую беседу, надеясь выяснить что-то между делом. На этот раз ему нужна была конкретная информация, и он сомневался, что ему достаточно будет просто зайти и спросить.

Джейк надел свою самую радужную улыбку и открыл дверь.

Женщина подняла на него взгляд. Она была похожа на индианку или бангладешку и носила бирюзовый свитер, растянутый на груди и натянутый, как на бочке, на упитанной талии. Она улыбнулась Джейку в ответ, хотя и не столь радужно.

– Прошу прощения, что зашел без звонка, – сказал он. – Но я хотел спросить, не сможет ли мистер Гейлорд уделить мне несколько минут?

Женщина пристально оглядела Джейка. Он подумал, что поступил умно, не одевшись как типичный вермонтец. На нем была последняя чистая рубашка и черный свитер, подаренный Анной на Рождество.

– Могу я спросить, по какому делу?

– Конечно. Меня интересует приобретение кое-какой недвижимости.

– Жилой или коммерческой? – спросила женщина с явным подозрением.

Джейк этого не ожидал и не сразу нашелся с ответом.

– Ну, в общем, и то и другое. Но, скорее, коммерческой. Я подумываю перевести свой бизнес в эти края. Я был в библиотеке и попросил одну библиотекаршу порекомендовать мне адвоката, который специализируется на недвижимости.

В Ратленде такие слова, похоже, считались за лесть и возымели несомненный эффект.

– Да, у мистера Гейлорда отличная репутация, – сказала женщина. – Не желаете присесть? Я спрошу, сможет ли он вас принять.

Джейк присел на угловой диван у ее стола. Перед окном стоял двухместный диванчик и обшарпанный столик с папоротником и стопкой номеров «Вермонт-лайф», самый свежий из которых относился, кажется, к 2017 году. Джейк услышал, как женщина переговаривается с каким-то мужчиной, и попытался вспомнить, что именно он сказал о причине своего визита. Коммерческая недвижимость… перевести бизнес в эти края. К сожалению, он слабо представлял, как перейти от этого к вопросу, интересовавшему его.

– Приветствую.

Джейк поднял взгляд. Мужчина, возникший перед ним, был высоким и коренастым, и отличался густой (спасибо, что чистой) шевелюрой в носу. Он носил опрятные черные брюки, белую рубашку и галстук, который смотрелся бы в самый раз на Уолл-стрит.

– О, здрасьте. Меня зовут Джейкоб Боннер.

– Как писателя?

Джейк никак не мог привыкнуть к этому. Он подумал, что никогда не привыкнет. И какой же бизнесе, в таком случае, он собирался перевести в Ратленд?

– Да, он самый.

– Что ж, не часто у меня бывают знаменитые писатели. Моя жена читала вашу книгу.

Всего пять слов, но сколько сказано.

– Приятно слышать. Извините, что зашел вот так. Я спрашивал в библиотеке, и мне рекомендовали…

– Да, жена мне сказала. Не желаете пройти?

Джейк встал с дивана и прошел (мимо миссис Гейлорд?) в кабинет Уильяма Гейлорда, эск.

Стена была увешана всевозможными грамотами и изречениями в рамках. Там же висел диплом Юридической школы Вермонта. За спиной Гейлорда, на полке заложенного кирпичом камина, стояли несколько пыльных фотографий его самого и той женщины с не слишком радужной улыбкой.

– Что привело вас в Ратленд? – спросил Гейлорд.

Джейк присел на стул, скрипнувший под ним.

– Я приехал поработать над новой книгой и повидать бывшего студента. Я преподавал в северном Вермонте. Пару лет назад.

– Ну! И где же это?

– В колледже Рипли.

Гейлорд поднял бровь.

– Он все еще действует?

– Ну, они преподавали по очно-заочной программе, когда я там был. Теперь, наверно, только онлайн. Что стало с самим кампусом, я не уверен.

– Это досадно. Проезжал через Рипли несколько лет назад. Приятное место.

– Да. Мне нравилось преподавать там.

– А теперь, – сказал Гейлорд, переходя к делу, – вы подумываете перевести свой бизнес – писательский? – в Ратленд?

– Ну… не совсем. Я-то, конечно, могу писать где угодно, а вот моя жена… она работает на студии подкаста в сити. Мы подумываем перебраться из Нью-Йорка, чтобы она могла открыть свою студию. Я сказал ей, что посмотрю, что тут как, раз уж буду. Мне показалось, в этом что-то есть. Ратленд – это такой перекресток штата.

Гейлорд усмехнулся, показав кривые зубы.

– Это так. Не могу сказать, что это всегда хорошо для города. Но да, через нас, можно сказать, идут все пути из Вермонта, куда ни глянь. Для бизнеса место вполне подходящее. Подкаст – это ведь дело такое.

Джейк кивнул.

– Значит, вы хотите, как я понимаю, что-то из коммерческого сектора?

Джейк решил показать себя разборчивым клиентом. Не меньше пятнадцати минут они рассматривали различные «центры» Ратленда, всевозможные схемы стимулирования, практикуемые в штате, и целевые ссуды для нового бизнеса, а также альтернативные программы, доступные для отдельных компаний, готовых нанять больше пяти человек. Джейку приходилось то и дело кивать и что-то записывать, делая вид, что ему все это интересно, пока он пытался придумать, как бы невзначай подобраться к дому на Марбл-стрит в Западном Ратленде.

– Но вообще, мне любопытно, – сказал Уильям Гейлорд. – То есть я из этих краев и вижу здесь свое будущее, но большинство ребят, кто из Нью-Йорка или Бостона, они нацелены на Мидлбери или Берлингтон.

– Ну, это да, – кивнул Джейк. – Но я бывал здесь сколько-то раз, в детстве. Кажется, у моих родителей были друзья где-то поблизости. В Западном Ратленде.

– Окей, – кивнул Гейлорд.

– И я помню, как мы ездили к ним летом. Помню эту кофейню с пончиками. Эту…

Он сделал вид, что вспоминает название.

– Джонса?

– Джонса! Да! Лучшие глазированные пончики.

– Я к ним неравнодушен, – сказал Гейлорд, похлопав себя по животу.

– И еще эту бухточку…

Джейк понимал, что рискует, но решил, что в Ратленде, как и во всем штате Вермонт, должно быть немало всяких бухточек.

– Их тут немало, – сказал Гейлорд. – Какая именно?

– Уж этого не знаю. Мне было лет семь-восемь. Я даже не помню, как звали друзей родителей. Вы же знаете, как это бывает, когда вы ребенок – что для вас важно. Для меня это были пончики и бухточка. О, и там еще был этот дом, в Западном Ратленде, неподалеку от карьера. Мама называла его мраморным домом, потому что он стоял на Марбл-стрит и у него был мраморный цоколь. Мы проезжали его по дороге к дому друзей.

Гейлорд кивнул.

– Думаю, я знаю, какой дом вы имеете в виду. Вообще-то, я оформлял его продажу.

«Осторожно», – сказал себе Джейк.

– Так его продали? – спросил он голосом расстроенного ребенка. – Что ж, ничего удивительного. Должен сказать вам, я прямо размечтался, когда приехал сюда вчера. Что мы переедем в Ратленд и я куплю тот старый дом, который любил в детстве.

– Его продали пару лет назад. Но он был в жутком состоянии, вы бы его не захотели. Покупателям пришлось все там переделывать. Отопление, проводку, санузлы. И они явно переплатили. Хотя не мое было дело их отговаривать. Я действовал в интересах продавца.

– Что ж, это ожидаемо, что такой старый дом потребует каких-то затрат. Помню, каким запущенным он выглядел, – сказал Джейк, полагаясь на рассказ Бетти о своих детских впечатлениях. – Конечно, дети не скажут «запущенный». Они скажут, «с привидениями». Я обожал читать «Страшилки» тем летом. У меня явно был бзик на этом доме с привидениями на Марбл-стрит.

– С привидениями, – Гейлорд покачал головой. – Ну, не знаю насчет этого. Той семье, конечно, пришлось хлебнуть горя, как случается со старыми новоанглийскими семьями. Но насчет реальных привидений не знаю. В любом случае, подберем вам другой старый дом с привидениями в этих краях – их тут хватает.

Джейк записал контакты нескольких агентов, с которыми работал Гейлорд, после чего тот несколько минут восторженно расписывал один викторианский особняк, ближе к Питтсфорду, который никто не хотел покупать почти десять лет. Джейк заслушался.

– Но есть ли у него такая веранда, как у того дома на Марбл-стрит?

Гейлорд пожал плечами.

– Не помню, сказать по правде. Это так принципиально? Веранду всегда можно пристроить.

– Вы, конечно, правы.

Джейк уже не знал, что бы такое придумать, и чувствовал себя на пределе. Он успел набросать несколько страниц заметок по коммерческой недвижимости в Ратленде, штат Вермонт, до которой ему совершенно не было дела, и мистер Гейлорд презентовал ему проспект с описанием нормативов и программ штата, совершенно ненужные брошюры о покупке недвижимости и список риелторов, снабженный ручательством Уильяма Гейлорда, эск., а также распечатки по старым домам в Ратленде и окрестностях. За окном уже темнело и по-прежнему шел дождь; Джейк думал о долгом пути обратно в Нью-Йорк и о том, что он до сих пор не выяснил того, зачем пришел.

– Значит, – сказал Джейк, деловито собирая бумаги и надевая колпачок на свою ручку, – я так понимаю, нет возможности перекупить этот дом у новых владельцев? Я бы, вообще-то, не возражал против новых санузлов и электричества.

Гейлорд взглянул на него.

– Вы всерьез запали на этот дом, не так ли? Но это вряд ли. После всех работ, что проделали эти люди. Обратились бы вы три года назад, бывшая владелица охотно продала бы вам его, это я точно скажу. Хотя, технически я с ней не встречался. Я был адвокатом на продажу от штата, но не общался с ней напрямую. У нее был представитель в Джорджии.

– Джорджии? – спросил Джейк.

– Она там ходила в колледж. Думаю, она просто хотела начать где-то заново, с чистого листа. Она не приехала даже на заключение сделки, ничего не стала забирать из дома. С учетом всего, что творилось в этой семье, не могу сказать, что виню ее.

– Конечно, – сказал Джейк, винивший ее так, что хватало на двоих.