Текст книги "По зову сердца"

Щеки ее вспыхнули. Джесс с удовольствием влепила бы ему пощечину. Сшибла с ног. Отшвырнула с дороги.

– Я повторяю, Чарльз: это не твое дело.

С этими словами она быстро прошла мимо него и не оглянулась, чтобы он не увидел слезы в ее глазах.

– Это займет три или четыре недели, – сказала Марша Браун, когда Филип сообщил ей все обстоятельства, связанные с пропажей ребенка Джесс. Как оказалось, то, что удочерение произошло в штате Коннектикут, вовсе не препятствовало началу поисков. – Я свяжусь с кем нужно, но мне потребуется время.

– И вы найдете ее? – спросил Филип. – Это возможно?

– Весьма возможно.

Филип не спросил, каким образом она намерена получать информацию. Его не интересовало, какими незаконными методами частные сыщики получают доступ к конфиденциальным документам при поиске детей, от которых отказались родители.

– Благодарю вас. – Филип продиктовал Марше Браун номер своего рабочего телефона и попросил связаться с ним, как только она узнает что-то новое.

Закончив разговор, он тут же позвонил Джесс.

– Через три или четыре недели мы будем знать, – сказал Филип на автоответчик. – Скрестите пальцы на счастье.

Он оглядел свой кабинет и подумал, что через три-четыре недели они с братом уже будут работать в новом офисе на углу Семьдесят третьей и Парк-авеню.

Может быть, Николь принесет удачу.

По телевизору шла последняя в этом сезоне серия «Девоншир-Плейс». Джинни смотрела на экран и видела, как ее дочь в роли Мирны плетет сложные интриги, чтобы отбить мужа у лучшей подруги. Лайза – Мирна расхаживала по комнате, и Джинни наблюдала за ее движениями – резкими, порывистыми и решительными. Когда-то так умела ходить сама Джинни, но Лайза – никогда. Подобное поведение совершенно не соответствует характеру мягкой, участливой Лайзы. Именно такой она была последние пять лет, а теперь потеряла голову, и ее нужно срочно спасать, причем сама Джинни сделать этого не может, помочь ее дочери должен кто-то другой. Кто-то должен разъяснить Лайзе, какую чудовищную ошибку совершила она, влюбившись в Брэда. Она слишком добра, слишком доверчива.

Джинни подумала, что она, наверное, совсем не знала дочь.

Воспитывали Лайзу супруги Эндрюс – пара среднего возраста, среднего достатка, из среднего класса, словом, средняя во всех отношениях. Жили они в Нью-Джерси и после Лайзы взяли на воспитание двух девочек-близнецов. Джинни видела Эндрюсов три… нет, четыре раза – они ежегодно прилетали на несколько дней в Калифорнию, чтобы побыть с Лайзой. Однажды Джейк пригласил их всех пообедать. Таким образом, людей, воспитавших Лайзу, Джинни видела раз в год на протяжении нескольких часов. Они казались ей приятными. Еще бы! Ведь сама Джинни недостойна была мыть им ноги, хотя эти люди постоянно повторяли, как благодарны ей за то, что она произвела на свет их ненаглядную любимицу и позволила им заняться ее воспитанием.

Позволила. Как будто у нее был выбор. Как будто Джинни предлагали рассматривать кандидатуры. Прежде всего она не смогла бы увезти домой ребенка, которого в пьяном угаре зачал ее собственный отчим. И сделать аборт она тоже не могла: в шестьдесят восьмом это считалось преступлением.

Джинни оставалось только одно: позволить добропорядочным американцам из среднего класса воспитать ее дочь.

Конечно, жизнь Лайзы могла сложиться куда хуже. Мистер Эндрюс был страховым агентом, его жена работала в буфете той школы, куда ходили Лайза, а потом двойняшки. Судя по фотографиям, в доме Эндрюсов было три спальни, большая и маленькая ванные комнаты, солидных размеров гостиная. На заднем дворе находился открытый бассейн. На огороде Эндрюсы выращивали овощи. Этот простой, непритязательный, но удобный дом вызывал у Джинни жгучую зависть – она сама никогда не жила в таком. И Джинни трудно было вообразить, что ее родная дочь выросла в таких условиях. Но Эндрюсы показывали ей фотографии, сделанные на дне рождения Лайзы: восьмилетняя девочка, как принцесса, восседает за кухонным столом, а перед ней – именинный пирог со свечами. А вот Лайза в чудесном розовом платье стоит у отделанного черным мрамором камина и весело улыбается. Сама Лайза призналась как-то Джинни, что ее детство было на редкость счастливым. Но прошло оно в Нью-Джерси, и с тех пор минул целый век.

Джинни вдруг подумала, что, может, Эндрюсы сумеют втолковать Лайзе, кто такой на самом деле Брэд. Стоит этим людям взглянуть на него – с точки зрения среднего класса, – и им станет ясно, что он не пара их дочери. Когда они приедут в этом году? Должно быть, уже скоро. Они всегда появлялись весной.

Взгляд Джинни упал на телефон. Она решила ускорить события. Джинни до сих пор не удосужилась поблагодарить Эндрюсов за огромный букет красных и белых гвоздик, присланный ими на похороны Джейка. Отвратительные, признаться, цветы, но Эндрюсы хотели как лучше.

Джинни взяла со столика записную книжку, нашла телефон Эндрюсов и набрала номер. Уж они-то наверняка образумят Лайзу.

Радость миссис Эндрюс была неподдельной.

– Ох, Джинни, как давно я вас не слышала… Мы с мужем очень переживали за вас, когда ваш супруг скончался.

Уверена, Лайза помогает вам… У нас все замечательно, в этом году наши близняшки заканчивают университет, поэтому мы нынче не собираемся на Запад… Мы очень надеемся, что Лайза приедет на выпускную церемонию… И вам, конечно, мы были бы очень рады… Разместили бы вас на нижнем этаже… Мы только что провели там ремонт…

Джинни пожалела о своем звонке и попрощалась с миссис Эндрюс, так и не упомянув про Брэда, не сказав, что они и Лайза не разговаривают, не намекнув, что у них в Лос-Анджелесе дела идут не слишком хорошо.

Положив трубку, она выключила телевизор. Что ж, остается еще один человек, возможно, способный вправить Лайзе мозги. Только его Лайза воспримет всерьез. Это Гарри Лайонс, ее режиссер.

Джинни села на диван, решив завтра же нанести визит Гарри Лайонсу. Пусть он вызовет Лайзу и пустит в ход все свое красноречие. Но прежде Джинни должна найти достаточно убедительные слова.

Джинни прекрасно понимала, что в сорок семь лет ноги у нее уже не те, что в юности. Конечно, и Гарри Лайонса трудно причислить к выдающимся красавцам современности; впрочем, сам он, судя по всему, убежден в обратном. Как бы то ни было, Гарри мужчина.

Джинни нервно огляделась, боясь увидеть поблизости человека по фамилии О'Брайен, выбралась из машины и задержалась у зеркальной двери, чтобы проверить, все ли в порядке с ее внешностью. К счастью, ей удалось отыскать свободное мини-платье, которое не подчеркивало недавно обретенных дополнительных фунтов. Джинни сочла, что ее аргументы будут весомее, если ей удастся вызвать у Гарри хоть какой-то сексуальный интерес. Джинни и прежде не раз пускала в ход это испытанное оружие, но было это в далекие дни, когда она могла не сомневаться, что воспламенит мужчину, а не заразит его своей скукой. Времена, увы, изменились.

Но в этот раз ее обаяние должно сработать. Иначе последний шанс будет потерян.

Гордо подняв голову, Джинни переступила порог телестудии и направилась к кабинету режиссера, словно приходила сюда каждый день. Добравшись до крыла, где располагались костюмерные, она прошла мимо нескольких закрытых дверей и оказалась перед той, за которой пасынок сводил с ума ее дочь.

Джинни замедлила шаг, боясь, что ее вырвет. Потом подошла к следующей двери и решительно постучала.

– Прошу, – услышала она мужской голос.

Джинни втянула живот, расстегнула еще Одну пуговицу у ворота и вошла в комнату.

Гарри сидел за столом, разумеется, такой же лысый и дородный, как и в день похорон Джейка. На краешке его стола примостилась какая-то толстуха с сигаретой.

– Что вам угодно? – неприветливо осведомился Гарри. Джинни подошла и протянула руку.

– Здравствуйте, Гарри, – любезно сказала она. – Очень рада снова вас видеть. Я Джинни Эдвардс, мать Лайзы Эндрюс.

Гарри мгновенно вскочил, с досадой что-то тихо пробормотал и сжал ее руку в своей потной ладони.

– Эрта, будь любезна, оставь нас.

Неизвестная Эрта стрельнула в Джинни глазами и вышла.

– Чрезвычайно рад, что вы здесь. – Гарри подвел Джинни к мягкому стулу с виниловой обивкой. – Через две минуты вы уже не застали бы меня.

– Я тоже рада, – Джинни лучезарно улыбнулась, пренебрегая своей гордостью – если только у нее еще оставалась какая-то гордость, – и осмотрела стены, увешанные фотографиями. – Вот, значит, где обитает Гарри Лайонс.

Он засмеялся, и многочисленные складки на его шее пришли в движение.

– Мой основной кабинет в другом здании. Здесь я сижу только тогда, когда мы работаем в студии.

Джинни скрестила ноги и чуть-чуть приподняла подол платья. Ей повезло: только что Гарри имел Счастье созерцать женщину еще более толстую. До Эрты ей пока далеко!

– Гарри, мне очень нужно поговорить с вами.

Он ухмыльнулся, вновь уселся за стол и зажег сигару.

– Если вам нужна работа, пусть ваш агент свяжется со мной, – произнес он начальственным тоном.

Джинни рассмеялась:

– Нет, Гарри, я не ищу работу. Хотя если бы мне вдруг захотелось сниматься, я пожелала бы сниматься только у вас.

Гарри выпустил густое облако сизого дыма.

– Красивые женщины нередко обращаются ко мне, когда им нужна работа.

Джинни послала ему улыбку.

– Гарри, мне нужна не работа, а помощь.

– Чем я могу вам помочь?

– Речь идет о Лайзе.

– О, Лайза Эндрюс в помощи не нуждается. Она великолепна.

– Дело опять-таки не в работе. Возникла серьезная проблема в ее личной жизни.

И без того узенькие глазки режиссера превратились в щелочки:

– Что, она влипла в какую-то историю?

– Пока нет. Но это может произойти в любой день. – Джинни поднялась со стула и медленно, как бы оправляя платье, провела ладонями по груди, животу, бедрам. Как и следовало ожидать, глаза Гарри (глаза идиота) следовали за ее руками. – Конечно, Лайза далеко не ребенок, но она удивительно невинна.

Только бы не стал опровергать!

– Славная она малышка… Вас зовут Джинни?

Джинни опять сверкнула улыбкой:

– Да-да, Джинни.

Она была удовлетворена произведенным впечатлением. Гарри откровенно таращился на ее грудь, не отводя взгляда. Только бы ей удалось почувствовать… хоть что-то. Джинни боялась, что ей не удастся долго удерживать его внимание, если не будет вспышки внутри.

– Гарри, – вновь заговорила она глубоким грудным голосом, во всяком случае, надеясь, что он звучит именно так, – не сомневаюсь, у вас богатый опыт общения с женщинами.

Невероятно, но ей удалось произнести эту фразу и не прыснуть.

– Ну, – забормотал Гарри, – ну, в общем-то конечно…

– Именно поэтому я и пришла к вам. Не хочу скрывать от вас, что мужчина, с которым Лайза встречается, может сильно повредить ее артистической карьере.

– Правда?

– Гарри, верьте мне, это так. Я давно его знаю. Но дело не в этом. Меня Лайза не желает слушать. – Джинни изобразила горький смешок. – Сами знаете, как реагируют дочери на поучения матерей. Как бы то ни было, крайне скверно, что они сошлись. Вы даже не представляете себе, насколько это плохо. Он разрушит ее карьеру и жизнь.

– Господи, зачем?

– Зависть. Жадность. Мы с вами немало пожили на свете и знаем, какая это великая сила – зависть и жажда денег. А Лайза поразительно наивна.

– Значит, вы хотите, чтобы я поговорил с ней и убедил расстаться с этим парнем?

Все-таки Гарри Лайонс не так туп, как кажется с первого взгляда.

– Именно, Гарри. Но Лайза не должна знать, что я приходила к вам. Она не должна заподозрить, что инициатива исходит от меня. – Как бы невзначай Джинни присела на краешек стола, туда, где недавно громоздилась Эрта, и наклонилась к Гарри, помня о том, что ее приоткрытый ворот дает ему немало возможностей для обзора. – И еще одна просьба. Не могли бы вы, поговорив с ней, заехать ко мне и рассказать, как все прошло? Джейк тонко разбирался в винах, и после него остался прекрасный винный погреб. Мы выпили бы за ваш успех.

Гарри долго изучал ее грудь и моргал, потом наконец поднял глаза:

– Звучит заманчиво. Только есть одна загвоздка.

Джинни отпрянула.

– Какая?

– Лайза не в Лос-Анджелесе. Работа над последней серией сезона окончена, и она сказала, что уезжает. Вроде бы хотела совершить автомобильное путешествие через континент.

– Через континент? На машине?

– Ну да. Еще она упоминала про сестер, вроде они университет закончили. Джинни, не знаю даже, как вам сказать… В общем, она собиралась ехать со своим другом.

Джинни вылетела из кабинета Гарри Лайонса так стремительно, что он, наверное, поперхнулся сигарным дымом. Она уселась за руль, захлопнула дверцу, и машина рванулась. «На Четырнадцатую улицу», – скомандовала себе Джинни.

Месть пульсировала в ее висках.

На углу Четырнадцатой и Родео-драйв помещался «Фреско» – дышащий на ладан ресторан Брэда.

Только бы он оказался там!

Всю дорогу Джинни исступленно выжимала газ и едва вписалась в поворот на Четырнадцатую. Взвизгнули шины. Джинни выскочила из «порше» и помчалась в ресторан.

«Господи, сделай так, чтобы они еще не уехали. Господи, сделай так, чтобы я успела убить его», Дверь была заперта. Джинни попыталась заглянуть внутрь. Ни столов, ни стульев. Пустое, заброшенное помещение.

Джинни молотила ногой по стеклянной двери, выкрикивая бессвязные ругательства, которые все больше и больше походили на всхлипывания.

Она снова потеряла Лайзу, и на этот раз скорее всего навсегда.

Часть вторая

Глава 12

Обещанные три-четыре недели плавно перетекли в пятую. Крокусы сменились нарциссами, потом зацвела сирень. Наступил май. Вот-вот должна была приехать из колледжа Мора. Джесс, конечно, предпочла бы узнать новости, не посвящая в них дочь. В один из тех дней, когда к ней возвращалось чувство реальности, Джесс напомнила себе, что новостей может не быть вовсе.

Джинни она не звонила: той явно хватало своих проблем, да и сказать было, в сущности, нечего.

Ей хотелось позвонить Филипу, но всякий раз, взяв трубку, Джесс тут же опускала ее на рычаг.

Она ждала.

Каждый день Джесс искала среди пришедшей почты синий конверт со штемпелем Вайнарда. Тщетно. По вечерам, приходя домой, она первым делом направлялась к автоответчику, но никаких заслуживающих внимания сообщений не слышала. Поэтому Джесс все чаще казалось, что все случившееся с нею было лишь сном.

Она терзалась сомнениями. Ждала. И вычеркивала жирным крестом дни на календаре, приколотом над ее письменным столом в мастерской.

Лайза так и не позвонила. Черт ее побери, даже не позвонила!

Да Джинни и не хотелось ее слышать. Не желала она узнать еще какие-нибудь подробности, кроме тех, какие публиковались на страницах бульварной хроники, кричавших со всех магазинных витрин о том, что с каждым днем, с каждым новым приключением Лайза все больше подпадала под влияние Брэда.

И вот опять Джинни бросились в глаза заголовки: «Злобная Мирна из „Девоншир-Плейс“ путешествует по стране в отчаянно-красном „порше“. „Лайза Эндрюс попалась на крючок“. „Новая роль Лайзы – Мирны“.

Джинни затошнило. Она швырнула последний выпуск на заднее сиденье машины. Вот уже несколько недель Джинни ежедневно принимала твердое решение не читать все это дерьмо и не смотреть на фотоснимки Лайзы и Брэда, развлекающихся в Лас-Вегасе, отплясывающих в Денвере, строящих глазки друг другу в Оклахоме. И всякий раз ей не хватало твердости, и она покупала газету. Из статеек Джинни узнавала, что путешествие для этой парочки – «потрясающий полет души»: Она знала наизусть, какие магазины они посетили. «Должно быть, статуэтки и безделушки предназначены для семейного гнездышка, которое, несомненно, ждет их впереди», – думала Джинни, знакомясь с соображениями репортеров относительно срока предстоящей свадьбы («В Балтиморе Брэд провел в ювелирном магазине целых полчаса»).

И с каждым репортажем, с каждым снимком у Джинни становилось все более скверно на душе.

А впрочем, пусть будет скверно. Что с того? Лайза Эндрюс вычеркнута из ее жизни. Из, сердца вон.

А кому еще Джинни теперь нужна?

Филип снял со стены своего тесного кабинета ватманский лист с фотографиями Нью-Йоркского марафона, скатал его в трубочку и завернул в оберточную бумагу, Ему не верилось, что настал наконец долгожданный день переезда. Скоро «Аршамбо и Аршамбо» отправятся в центр, и отнюдь не ради рэкетбола.

Филип огляделся. Как же он все-таки благодарен Джозефу, который открыл для них обоих новую эпоху, избавил от нудного обхаживания мелких клиентов и сделок типа «гонорар выплачивается после благоприятного исхода процесса». В конце концов мир переменился с тех пор, как конторой заправлял их отец: он стал куда более стремительным и жестоким.

Дверь приоткрылась, и перед Филипом предстала Камилла, жена Джозефа.

– Филип, надеюсь, ты договорился с Николь?

Обычно Камилла носила дорогие костюмы строгого покроя, но сегодня надела просторную джинсовую рубаху. Она была беременна – третья попытка зачатия в пробирке оказалась наконец успешной. Беременность открыла в ней неведомые дотоле резервы энергии. Камилла вникала во все детали переезда. Она позаботилась о том, чтобы почта доставлялась в новый офис с самого первого дня, чтобы телефонисты включили телефоны на Семьдесят третьей улице не позже двенадцати дня, и так далее и тому подобное. И она же заказала столик в «Белой розе» – небольшом итальянском ресторанчике по соседству. – отныне по соседству! Праздновать триумф они решили вчетвером – Камилла с Джозефом и Николь с Филипом.

Филип широко улыбнулся:

– У нее сегодня много лекций, но она обещала быть к восьми.

При мысли о Николь он сразу же вспомнил ее мускусный запах.. Николь – еще одно доказательство важности произошедших в его жизни перемен: такой девушке не нужен мужчина, который еле-еле сводит концы с концами, не более того.

Зазвонил телефон. Камилла мученически возвела глаза к потолку:

– Ну неужели они не знают, что вы сегодня переезжаете?

Филип рассмеялся:

– Я подойду.

Он сам взял трубку, так как секретарша (на полный рабочий день! со страховкой!) должна была приступить к работе только завтра.

– Мне нужен Филип Аршамбо, – произнес женский голос.

– Слушаю вас.

– Филип, говорит Марша Браун. По поводу приемных родителей ребенка.

Браун. Марша Браун. О Господи!..

Филип сдвинул в сторону картонную коробку и уселся в кресло. Нет, он, конечно же, не забыл про Джесс и Эми, но он был слишком занят…

– Да-да, Марша. Как продвигается дело?

– Я все выяснила. Вы готовы записывать?

Филип начал торопливо шарить среди бумаг – подставка для ручек была уже упакована.

– Простите, – сказал он, – подождите секунду, ладно? – Филип положил трубку, вскочил и высунулся в приемную. – Эй, Джозеф! У тебя есть ручка?

В приемной появился сияющий Джозеф. Он протягивал Филипу «Монблан».

– Я во всеоружии, братишка.

Филип бросился к столу, желая, чтобы Джозеф ушел к себе. Но тот остановился в дверях кабинета брата и прислонился к косяку, скрестив руки на груди. Стараясь не смотреть на него, Филип нашел среди вороха бумаг старый блокнот, нацарапал в углу листка «Марша Браун» и вновь взял трубку.

– Да, Марша. Я готов.

– Новорожденного ребенка Джессики Бейтс удочерила бездетная пара из Стэмфорда. Джонатан и Беверли Готорн.

Готорн. Черт возьми!

– Нет, – сказал Филип, чувствуя, что Джозеф пристально смотрит на него и прислушивается к разговору. – Там произошла ошибка. Кто-то перепутал… – Джозеф нахмурился.

Филип повернулся к нему спиной. – Вы можете еще раз навести справки?

– Увы! Я передала вам полученную нами информацию. Девочку звали Эми. Вам нужен номер ее страхового свидетельства?

– Нет, в этом нет необходимости. Я свяжусь с вами, с вашего позволения, если мне понадобится что-нибудь еще.

Он положил трубку и повернулся к брату, стараясь скрыть разочарование.

– В чем дело? – живо поинтересовался Джозеф.

– Так, пустяки.

– Что-то ты легко стал расстраиваться из-за пустяков.

– Да говорю тебе, ничего особенного.

Филип отодвинул блокнот и протянул брату ручку; избегая его взгляда. Итак, в архивы попала лживая версия. А это означает, что мисс Тейлор и доктору Ларриби удалось скрыть их преступление. Не исключено, конечно, что адресованное Джесс письмо и телефонный звонок – мистификация, но повинен в ней, во всяком случае, не доктор Ларриби. Он признался, что младенец был подменен, а причины обмана ему якобы неизвестны. О том, кто заплатил мисс Тейлор пятьдесят тысяч и где сейчас находится дочь Джесс, Ларриби тоже не знает.

– Извините за опоздание, – Николь сбросила с плеча сумку и опустилась на стул рядом с Филипом. – Вижу, вы порядком устали.

Она в самом деле опоздала. Между прочим, на сорок минут. Очень дурная привычка. Филип давно решил: все дело в том, что Николь выросла в Калифорнии, где точность ценится отнюдь не так высоко, как на Восточном побережье. И Филип в самом деле устал, но не настолько, чтобы не обрадоваться появлению Николь. В последнее время они виделись всего раз в неделю, так как Николь с неимоверным усердием готовилась к выпускным экзаменам. Филип считал, что эпизодических встреч в читальных залах и редких ночей на смятых простынях недостаточно для сколько-нибудь серьезных отношений.

Он вдруг подумал: «Есть ли у нее в гардеробе какая-нибудь одежда, кроме черной?» На Николь, как почти всегда, были черный жакет и джинсы. Никакого макияжа – тоже как всегда. Но черт возьми, она улыбалась. И тот сводящий с ума запах опять исходил от нее.

– Мы очень рады, что вы присоединились к нам, – сказала Камилла.

Она и Джозеф видели Николь впервые после достопамятного вечера у матери, и Камилла явно сочла, что эта девушка и Филип подходят друг другу.

– Филип только что говорил нам, как много времени отнимает у вас подготовка к экзаменам.

Николь послала ей свою фирменную улыбку.

– Тоска одна. – Она махнула рукой. – Не то что переезд века. Кстати, как у вас все прошло?

Джозеф начал рассказывать. Программист все еще налаживает оборудование в новом офисе; грузчики уронили старинный дубовый шкаф, принадлежавший отцу, и поцарапали стенку; телефоны подключили вовремя, спасибо супруге; Смит прислал гигантский фикус, который будет стоять в приемной, а Рон Макгиннис даже заехал лично пожелать братьям удачи. Филип не мог понять, насколько искренен интерес во взгляде Николь: даже после долгих недель знакомства он все еще недостаточно знал ее.

– А лучше всего то, – продолжал Джозеф; не обращая внимания на официанта, который подошел принять заказ, – что почта приходила бесперебойно, поэтому деятельность «Аршамбо и Аршамбо» не прерывалась. – Он поцеловал сияющую Камиллу в щеку. – Вот за это нашей будущей маме огромное спасибо.

– Кстати, о мамах, – сказала Николь, наблюдая, как официант наливает кьянти в ее бокал. – Филип, тебе удалось что-нибудь узнать? Ну, насчет отказа от ребенка?

Филип поперхнулся, обвел взглядом фрески на стенах и гипсовые скульптуры, изображающие детей с гипсовыми гроздьями винограда в руках. Он чувствовал, как Джозеф сверлит его взглядом.

– Нет, дохлый номер. Да ладно…

Может быть, Джозеф пропустит это мимо ушей? Может быть…

– Как это – отказ от ребенка?

Джозеф хранил молчание, а вопрос задала Камилла, в эти дни особенно чуткая к любым упоминаниям о детях.

Филип вспыхнул.

– Да так, меня попросили об одной мелочи. Ничего особенного. – Филип взял два хрустящих хлебца с чесноком. – Попробуй, – предложил он Николь. – Хлеб просто замечательный.

– О чем это тебя попросили? – вступил в разговор Джозеф.

Филип пожал плечами:

– Я же сказал, ничего особенного. Выбрось из головы.

Он положил в рот хлебец и запил его большим глотком вина.

– Я полагал, мы этот вопрос закрыли несколько лет назад.

Джозеф и не подумал прекратить разговор – ему не было дела до того, что Филипу, возможно, не слишком приятно развивать эту тему в присутствии Николь.

– Речь не обо мне, – пояснил Филип. – Меня попросили друзья.

Громкий вздох Джозефа, пожалуй, заглушил на секунду звуки скрипок и мандолин.

– Почему-то людям вечно хочется ворошить прошлое.

– У детей есть свои права. В частности, они имеют право узнать о своем происхождении, если пожелают, – возразила Николь.

Филип тут же запечатлел на ее ненакрашенных губах нежный поцелуй. Он ни разу не спрашивал мнения Николь о правах приемных детей.

– Не согласен, – решительно заявил Джозеф. – Таким образом мы открываем бутылку, и не исключено, что из нее выскочит джинн. Нарушение тайны усыновления – это вторжение в частную жизнь. Подумайте, сколько горя принесет семье разглашение тайны. Я бы назвал это эмоциональным шантажом.

Николь засмеялась:

– Сомневаюсь, что друзья Филипа – шантажисты.

Шантаж. Джесс ни за что не станет никого шантажировать. Вот ее отец – другое дело. У этого человека достало цинизма и жестокости заплатить родственникам ребенка Джесс за то, чтобы они навсегда уехали из города и не пытались встретиться с ней. Вот что такое шантаж.

Филип положил в рот еще один хлебец.

«Двести тысяч долларов, – думал он, прислушиваясь краем уха к спору, разгоревшемуся между Николь и Джозефом. – Двести тысяч долларов были заплачены семье Ричарда, и кто-то заплатил пятьдесят тысяч мисс Тейлор неизвестно за что. В то время это были колоссальные деньги».

– Я же никого не обвиняю. – Джозеф слегка повысил голос. – Просто полагаю, что ничего хорошего не выйдет из встречи человека с женщиной, отказавшейся воспитать его.

Воспитать? Филип вдруг выпрямился.

Шантаж?

Эта версия была чудовищной, но правдоподобной, и Филип уже не мог ее отбросить.

Марша Браун говорила, что найти номер персонального страхового свидетельства легче всего.

Филип быстро поднялся.

– Прошу прощения, – сказал он, – мне нужно срочно позвонить.

– Джесс, – выдохнул он в трубку, – как звали отца вашего ребенка?

На другом конце провода повисло молчание.

– Ричард. Ричард Брайант.

Опять наступило молчание. Филин чувствовал, как забилось его сердце, как заиграл адреналин в крови.

– Может быть, Ричард Брайант-младший, – тихо добавила Джесс. – Я точно не помню. Прошло столько времени…

Филип прикрыл глаза.

– Отлично, Джесс. Я скоро вам позвоню.

Он достал из кармана горсть мелочи и набрал номер Марши Браун.

Джесс подошла к окну. Не понятно, почему Филип вдруг заинтересовался фамилией Ричарда. Какое это имеет отношение к ребенку?

– Мама!

Джесс вздрогнула от неожиданности, но обрадовалась, что услышала голос Тревиса, а не Моры.

– Да, родной?

Тревис стоял посреди кухни, весь мокрый и грязный. Он устроился рабочим по уборке территории кондоминиума, заявив матери, что отныне сможет платить за учебу в колледже сам, а не брать деньги у нее.

Джесс уставилась на своего восемнадцатилетнего рыжего сына, выглядевшего так, будто он только что вылез из песочницы и попал под проливной дождь.

– Так, поскользнулся чуть-чуть.

– Чуть-чуть? – Она всплеснула руками. – Немедленно переодевайся, я брошу все это в машину.

Тревис расстегнул рубашку и снял джинсы.

– Что ты, собственно, делал возле пруда?

– Боже мой, Тревис!. – раздался с порога голос Моры. – Хватит разгуливать в трусах. Эдди уже выехал.

Джесс, скомкав грязную одежду, поспешила к стиральной машине.

– Он упал в пруд, – бросила она Море. – Не приставай к нему.

С того дня, как Мора приехала домой на летние каникулы, Джесс ощущала напряжение в их отношениях. До сих пор она не упрекала дочь за то, что та все разболтала Чарльзу. «Но, – думала Джесс, запуская стиральную машину, – возможно, лучше было бы наконец объясниться. Мора, конечно, покричит, зато потом успокоится».

Она вернулась на кухню. Мора стояла у открытого холодильника. Тревис, вероятно, ушел в комнату, по обыкновению, подчинившись старшей сестре.

– Мора, – тихо сказала Джесс, – удели мне, пожалуйста, минутку.

– Что у нас есть вкусного? Чем мне кормить Эдди?

Джесс не спросила, почему бы Эдди не привезти что-нибудь с собой: Он решил остаться в Йеле на лето, и у Джесс возникло подозрение, что на нее лягут заботы о его пропитании.

– У нас есть цыпленок. Сделай ему сандвич.

Мора захлопнула дверцу холодильника.

– На Багамах были тушеные моллюски и махи-махи.

– А в Коннектикуте будет сандвич с цыпленком., – Джесс потерла затылок.

Мора оглядела кухню, словно ожидая, что на столе материализуется блюдо с тушеными моллюсками.

– Он должен появиться с минуты на минуту.

– Закажи пиццу.

– Фу!

– Раньше ты не морщилась.

Ей хотелось сказать, что в последнее время Мора сильно изменилась: стала воротить нос и от брата, и от матери, но она сдержалась. Да, ясно, как отреагирует Мора, если Джесс еще раз попытается завести разговор о поисках ребенка.

Мора снова открыла холодильник.

– Так о чем ты хотела со мной поговорить?

Раздался звонок в дверь.

– Ри, это Эдди! – Мора захлопнула холодильник и помчалась в прихожую.

– Ничего особенного, – пробормотала Джесс. – В любом случае ты скажешь «фу».

Два дня спустя, когда Филип сидел в новом кресле в своем новом кабинете, на столе у него зазвонил аппарат внутренней связи.

– Вас просит Марша Браун, – сообщила секретарша. Филип схватил трубку.

– Слушаю вас, Марша.

– Я нашла их, – услышал он.

– Их?

– Отца и сына. И того и другого зовут Ричард. Только они переменили фамилию. Теперь они не Брайанты, а Брэдли.

– Брэдли? – переспросил Филип, торопливо записывая фамилию в блокнот.

– Да. Сын сейчас живет в Эдгартауне.

«Эдгартаун», – записал Филип.

– Штат Нью-Йорк?

– Нет, Массачусетс. В Вайнарде.

Вайнард? Филип задержал дыхание, вскочил, отошел от стола, насколько позволяла длина шнура, потом вернулся на место.

– Вайнард? – проговорил он. – Невероятно.

– Отец живет в Вайнард-Хейвене, – продолжала Марша. – Как мне удалось выяснить, у него там гостиница. Называется «Мейфилд-Хаус».

– Отлично, – пробормотал Филип, записал название, значившееся на почтовом штемпеле злополучного конверта, и подчеркнул его. – Наверное, там хорошо коротать время в старости.

– Вряд ли в этом дело, – возразила Марша. – Они переехали на остров в шестьдесят восьмом, как раз тогда, когда переменили фамилию.

В шестьдесят восьмом. Вот, значит, когда это случилось. В тот самый год, когда Филип впервые увидел свет и судьбы еще нескольких человек изменились.

Он закрыл глаза. Страшно подумать, что означает эта информация и что почувствует Джесс, узнав обо всем.

– Значит, родители Ричарда сменили фамилию, взяли у моего отца деньги и скрылись в Вайнарде, – почти шепотом подытожила Джесс.

– Похоже, что так, – подтвердил Филип.

Он и Джесс стояли на балконе ее квартиры, где их не могли услышать Мора и Тревис.

– Очень мило с их стороны.

– Есть кое-что еще, – продолжал Филип. – Я навел справки о совершенных в том году сделках в Вайнарде. Так вот, Брайанты – или Брэдли – не покупали гостиницу. Отец Ричарда устроился туда на работу.

– Кем? Смотрителем? Имея двести тысяч долларов?