Текст книги "Черный ястреб"

Глава 31

Хоукер пересек помещение, стараясь все время находиться между Паксом и дверью. Он вовсе не хотел, чтобы тот сбежал как раз в тот момент, когда у них появилась возможность все выяснить.

Пакс выглядел как человек, только что получивший удар ногой в живот. Так всегда бывает в первые мгновения шока. Сначала тебя бросает в жар, потом в холод, и ты замираешь, потому что уже следующий вздох выпустит на свободу боль.

Хоукер обошел стол Пакса и встал у него за спиной. Так встают, чтобы защитить левый бок товарища – самое уязвимое место. Мужчина, с которым играл Пакс, сначала раздражался из-за собственного проигрыша, а теперь ему не понравилось, что противник сдался почти без боя. Он собирался оспорить исход игры.

Некоторым людям нельзя угодить. Только время зря потратишь.

– Ты. Уходи. Клуб закрывается.

Но это не положило конец гневным комментариям. Пожилому джентльмену казалось, что капитуляция Пакса нанесла оскорбление обоим игрокам и говорила об отсутствии уважения к самой игре. Один испанец играл три дня подряд, так как не мог позволить себе сдаться. Один француз играл даже дольше. А некоторые русские…

Тогда Хоукер перешел к более грубым выражением и заговорил на жаргоне жителей восточной части Парижа:

– Захлопни пасть и вали отсюда. Ты меня раздражаешь.

Не найдя, что ответить, шахматист-любитель перестал вещать об истории этой благородной игры и покинул клуб.

Пакс поднял обе руки и положил их на стол, растопырив пальцы. Тем самым он показывал, что у него нет оружия.

Драки не будет. Хоукер внимательно смотрел на плечи Пакса, на напряженные мускулы шеи, на натянутые сухожилия рук, но это было лишь проявлением многолетней привычки. Пакс не нападет на него. А если бы и захотел это сделать, то действовал бы без предупреждения.

– Нам нужно поговорить. За стойкой есть кладовая.

– Спокойное место. – Пакс говорил так, словно они по-прежнему работали в одной команде и спланировали это заранее. – Хорошо.

– После тебя.

Хоукер видел Пакса прижатым к стене и дерущимся, словно одержимый. Видел, как он с залитыми кровью глазами выбирался из окопа на поле боя под Казано. Видел его пьяным в стельку. Но еще ни разу в жизни ему не доводилось видеть такого пустого, ничего не выражающего взгляда.

А посетители клуба тем временем поднимались со своих мест, надевали плащи, шляпы, складывали на барную стойку газеты, записывали расстановку фигур на досках, спешно допивали большими глотками бренди. Пакс лавировал между ними. А Невидимка, невольно выдавший его Хоукеру, разговаривал с Жюстиной. Пакс прошел мимо него, даже не удостоив взглядом.

Комната, что располагалась позади барной стойки, была чем-то средним между кухней и кладовой. Здесь был небольшой камин, стол и несколько грубо сколоченных лавок. На полках вдоль стен хранились чашки, тарелки, перевернутые вверх дном стаканы, опрокинутые бутылки, стопки отутюженных салфеток. В углу стояли веник с ведром, а за дверью прятался огромный медный сосуд для воды.

Пакс вошел в кладовую и остановился, заложив руки за спину. Он не повернулся. Может быть, пересчитывал полотенца, а может, ждал наказания. Пакс мог вести себя весьма драматично, и Хоукеру иногда казалось, что место его друга на сцене, а не в разведке.

«Что я ему скажу? Да и что можно сказать в данной ситуации?»

– Никогда не понимал, почему удар в спину считается подлостью. Во-первых, это безопаснее для самого нападающего. А во-вторых, если мне нужно кого-то убить, я предпочитаю не видеть его лица.

– Ты слишком чувствителен, – ответил Пакс.

Хоукер подошел к Паксу и стал вместе с ним изучать хранящиеся в кладовой вещи.

– Я не знаю, что будет дальше. Наверное, я начну задавать вопросы, а ты – лгать в ответ. В какой-то момент один из нас оскорбит другого, и с этого момента разговор уже не будет мирным.

– Тогда пропустим этот момент.

– Я и сам об этом подумал. Но будь я проклят, если знаю, что делать.

– Ты ловил французских агентов и прежде.

Признание Пакса в том, что он французский агент, поразило Хоукера, точно удар молнии. Еще десять минут назад они были по одну сторону баррикад. Две минуты назад они молча смотрели друг на друга. И вот теперь заговорили.

– Ты признаешь себя французским агентом?

– Слово не воробей. – Пакс начал медленно разворачиваться лицом к Хоукеру, вытянув руки в стороны и показывая тем самым, что он безоружен. Только это не имело значения. Пакс не нуждался в оружии. – Восемь лет назад я неосторожно позволил тебе увидеть условный сигнал. Я был уверен, что его никто не заметил.

– Это был один из ваших секретов.

– Да, мы придумали несколько условных сигналов, но в тот момент мне просто необходимо было использовать этот. Ведь Невидимки в мансарде готовы были броситься на нас и разорвать на куски. – Пакс внимательно посмотрел поверх плеча Хоукера на быстро пустеющий клуб. Он хотел убедиться, что их никто не слышит. – И они сделали бы это.

– Кровожадные твари.

– Мы не были паиньками. Та мансарда… В феврале там было холоднее, чем на Северном полюсе. Зимой и летом нам давали только одно одеяло. Нам говорили, что мы солдаты Франции. А солдаты спят на земле в любую погоду.

– Готов поклясться, солдаты от этого не в восторге.

– Но нам приходилось отвечать, что все замечательно. Что мы готовы отдать весь свой дневной паек солдатам в окопах. Еду у нас отнимали в самый неожиданный момент, когда мы были более всего голодны. Мы никогда не могли догадаться, когда подобное произойдет.

– Ваши наставники совершали ошибку, моря вас голодом.

– Зато мы научились лгать.

– Я пытаюсь подсчитать, когда ты…

– Я был одним из первых. Когда я попал в мансарду, более сильные дети устанавливали свои правила и подавляли более слабых. Отбирали у них еду и одеяла. – Губы Пакса дрогнули в усмешке. – Я тоже устанавливал правила. Получилось так, что я оказался одним из сильнейших.

– Знаю я твои правила. Никогда не надевай зеленого. Бей грубо и часто. Не гнушайся лжи.

– У нас это звучало несколько иначе: выбирай лидера, никогда не предавай товарищей, защищай их, заботься о младших.

Шум в клубе постепенно начал стихать. Женщина, которая разливала напитки и получала с посетителей деньги, направилась было в сторону кладовки, но, встретившись со взглядом Хоукера, передумала и прошла мимо.

А Пакс продолжал говорить, не делая неожиданных движений и держа руки на виду.

– Мы назвали себя Невидимками. Наши наставники стали использовать это имя позже, но первыми придумали его мы. Они не знали, что мы прячемся от них. – Он на мгновение задумался. – Те, кто пришел после меня, следовали установленным правилам. Ни один из разоблаченных тобой Невидимок не навел тебя на след своих товарищей.

– Ни один.

– Когда мы вошли в мансарду той ночью, дети выбрали главаря, который говорил за всех. Тех, кто помладше, закрыли своими спинами. Они знали условный сигнал, подаваемый с помощью пальцев. Это я его придумал.

– Он-то тебя и выдал. Греческая богиня возмездия постаралась. Не помню ее имени.

– Немезида.

– Она самая. Кем ты был до того, как оказался в «Каретном сарае» и стал одним из Невидимок?

Пакс отрицательно покачал головой.

– Честный ответ. Ты прав – это не имеет значения.

– Теперь уже не имеет.

– Ты не англичанин. Ты был шпионом с того самого дня, как появился на Микс-стрит.

– Да. – Пакс резко дернул головой. – Нет. Я был… – Он осекся и замолчал.

Громко стукнула дверь клуба за одним из раздраженных посетителей. Удар был столь силен, что стекла в окнах задрожали. Громкий звук ударил по натянутым как струна нервам. Дьявол, как же тяжело!..

– Ты не сын британского агента.

– Я не сын Джеймса Пакстона. Я занял место мертвого мальчишки. Взял его имя. Позволь мне сесть. – Пакс не стал дожидаться позволения и скрючился на лавке, вытянув руки перед собой. – Я не ожидал, что проживу с этой легендой так долго.

– Я обязан поставить в известность Каррадерс.

– Другого я и не ожидал.

– Она пошлет за тобой своих людей.

Пакс был настолько спокоен, что мог посоперничать с мраморной статуей.

– Ей захочется узнать, какую информацию я передал французам.

– Она пошлет за тобой несколько человек. Ведь тебя не так-то просто взять живым. Но тебя необходимо оставить в живых. Труп-то не допросишь.

– Это будет весьма интересная беседа. – Мускул на щеке Пакса дрогнул и напрягся. – Я надеюсь, Каррадерс сделает все быстро и аккуратно. Только не позволяй ей переложить ответственность на тебя. Ты заслуживаешь лучшего.

– Я не ее личный мясник.

Пакс махнул рукой, прося возможности продолжить.

– Вы оба можете оставить это дело на откуп французам. Жюстина Дюмотье тоже сообщит о происшествии своему начальству. А французы всегда казнят оборотней.

– Последний раз ты был французом в возрасте двенадцати лет.

– Не важно. Не больше чем через сутки французы все узнают.

В зале лампы начали гаснуть одна за другой, погружая клуб в темноту. До слуха Хоукера донесся тихий разговор хозяина заведения с женой. Они закрывали окна и проверяли запоры.

– Они привезли меня в Россию на корабле. – Пакс возобновил рассказ. – И доделали остальное. Пожара я не видел. – Он на мгновение замолчал, потом отер рот рукой и продолжал: – Они заставили меня пройти через пепелище, чтобы я выглядел убедительно. – Он провел ладонью по руке. – Фактически сожгли меня, чтобы получить доказательство.

Хоукер видел глубокий уродливый шрам, змеящийся по руке Пакса.

– Сильно.

– О, они великие мастера, когда дело доходит до деталей. – Голос Пакса звучал хрипло, измождено. – Они велели мне прийти на Микс-стрит. «Вон туда», – сказали они и указали на запад. – Он сжал израненную руку, как если бы она до сих пор болела. – Мне потребовалось четыре месяца, чтобы пересечь Европу. Когда я достиг наконец Англии, пошел снег. Наверное, в «Каретном сарае» нам все же закалили характер.

– Никто не готовит агентов так, как французы.

– Никто. – Пакс пару раз глубоко вздохнул. – Позволь мне закончить. Я уже четыре месяца жил на Микс-стрит, когда появился мой наставник. Он даже не ожидал, что я так хорошо справлюсь с задачей.

На столе стояла кофемолка, окруженная дюжиной грязных чашек. Пакс начал брать их по одной и ставить в ряд.

– Я передавал ему документы, Ястреб. Выполнял приказы. Ты должен это знать. Трижды я передавал ему бумаги, которые мне удалось стащить из секретера в подвале. Но это были сведения об уже проведенных операциях. Или имена агентов, вышедших на пенсию и доживающих остаток дней на какой-нибудь ферме на Гебридах.

– Ты передал ему ничего не стоящую информацию.

– Я же был слишком молодой и зеленый. И не знал, что важно, а что – нет. – Пакс принялся ставить чашки одна на другую. – Я до сих пор не знаю, насколько сильно навредил.

Теперь перед ним был прежний, до боли знакомый Пакс, все видящий в черном цвете.

– Я знаю, что хранилось внизу. Я сжег все, когда меня сделали ответственным за хранение документов. Как ты его убил?

Пакс сурово и неодобрительно пожал плечами. Неужели это не очевидно?

– Ударил ножом в грудь и пронзил сердце. Но произошло это лишь на четвертой встрече. Хотя какая разница? Для Каррадерс это не имеет никакого значения.

– Верно.

Британской разведывательной службой руководили страшные люди. Каррадерс была хуже всех.

– Вместо него никого не прислали. Прошло два месяца. Робеспьер сложил голову на гильотине. «Каретный сарай» закрыли, и французы сделали вид, будто его никогда не существовало. Вы с Дойлом вылавливали Невидимок по всей Англии, а в мою сторону даже не посмотрели.

– Ты был одним из нас.

– К тому времени – да. – Он продолжал ставить чашки одну на другую. – В какой-то момент я действительно стал Томасом Пакстоном.

– Который теперь попал в ужасную передрягу.

Собственно, и говорить-то больше было не о чем, поэтому бывшие друзья молча сидели за столом.

Пакс поставил на место последнюю чашку.

– От долго ожидания мне не станет легче. Если собираешься меня убить, почему бы не сделать это здесь и сейчас?

– Если бы я хотел тебя убить, я сделал бы это десять минут назад, вместо того чтобы сидеть здесь и выслушивать твою слезливую историю.

– Я предал службу в тот самый день, когда переступил порог дома на Микс-стрит.

– Ты был ребенком, и все это дела давно минувших дней.

– Я лгал всем на протяжении многих лет. Все это время я мог бы вести себя как предатель. И ты ничего не узнал бы.

– Хорошо. Если ты такой вероломный, то я заточу нож, и делай все сам. Вот там есть укромный уголок.

В кладовой было достаточно света, чтобы увидеть, как дрогнули губы Пакса.

– Хорошо. Но как мне с этим жить?

– Ну, это можно обсуждать много и долго. Мой тебе совет: беги прочь. В Германию. Или в Норвегию. Устройся учителем латыни. Собирай жуков. Тебе понравится. Сомневаюсь, что кто-то отправится за тобой на север.

– А французы?

– Им необязательно знать об этом. И они ничего не узнают, если твой приятель Невидимка будет держать рот на замке. Я постараюсь убедить Жюстину сохранить все в тайне.

С губ Пакса сорвался тихий смех.

– Да уж, ты это можешь. А если, скажем, я не хочу преподавать латынь на промозглом севере?

– Можешь отправиться прямиком к Каррадерс, пасть ей в ноги и молить о пощаде. Только я бы на твоем месте не слишком рассчитывал на ее милосердие. Или можешь отправиться в Лондон к Гальбе. По крайней мере он тебя выслушает, прежде чем перерезать горло. – Ну что еще тут скажешь? – У меня есть деньги, пара часов. Я сегодня только и делал, что обчищал карманы.

– Ты загадочный человек, Ястреб.

– Просто система моих моральных принципов сложна для понимания. Уезжай из Парижа. Американцы рассказывали мне, что Нью-Йорк и Бостон – города больших возможностей. Возможно, они мне солгали, но ты мог бы поехать и проверить.

– Мне стоит об этом подумать.

Проблема Пакса состояла в том, что он слишком много думал.

– У тебя есть время до рассвета. А потом я иду к Каррадерс.

Глава 32

Хоукер стоял у окна кафе «Режанс» и ждал Сову.

В кафе царила тишина. Хозяева, ворча что-то себе под нос, ушли домой. Остались только он и Сова. Она что-то делала в кладовке.

На улице было темно. Лампы, освещавшие колоннаду в Пале-Рояле, потушили. Магазины закрылись, и их хозяева разошлось по домам. Из расположенного напротив игорного дома доносились приглушенные звуки голосов и пианино. В кафе в дальнем конце колоннады выступали цыгане.

До рассвета оставалось четыре часа.

Каррадерс наверняка спросит, куда направился Пакс. Но Хоукер ответит, что не знает. Существует множество способов выбраться из города, особенно если знаешь его так же хорошо, как Пакс.

Сова подошла сзади. Она дала знать о своем присутствии, но сделала это так, чтобы не нарушить ход мыслей Хоукера.

– Ты не знал, что он был Невидимкой? – спросила она.

– Нет. – Французы проделали достойную восхищения работу по внедрению своего человека в ряды агентов британской разведывательной службы. – Твой друг рассказал тебе?

– Не совсем так. Он сделал вид, будто незнаком с Паксом. И в этом его ошибка. Он солгал мне, Хоукер, несмотря на долгие годы совместной работы.

– Да?

– Извивался, точно червь на крючке, чтобы только не выдать своего товарища Невидимку. Наверное, он счел, что я слепа или слишком глупа, чтобы заметить разыгравшуюся у меня под носом драму. Я отослала его прочь и велела держать язык за зубами. Разберусь с ним позже. Он будет молчать по многим причинам.

– Хорошо.

Жюстина смотрела сначала на отражение Хоукера в стекле, а потом повернулась и заглянула ему в лицо.

– Ты сдашь Пакса своим начальникам?

– Утром.

– Полагаю, у тебя нет иного выбора.

– Верно. – Хоукер не знал, что будет делать, если Каррадерс отправит его на поиски Пакса.

Он отражался в стекле рядом с Совой. Казалось, будто он стоит снаружи на улице и пристально всматривается в темноту.

– Послушай меня. – Сова отстегнула фартук, закрепленный на груди двумя булавками, а потом спокойно и деловито развязала ленты на талии. – Послушай, Хоукер.

– Слушаю.

– Ты не можешь замять это дело, а я могу. – Она нетерпеливо бросила фартук на стол и положила руку на грудь Хоукера. – Я ничего не скажу своему начальнику.

Хоукеру хотелось встряхнуть головой, чтобы привести в порядок мысли.

– Почему?

– Преследование одного из Невидимок спустя столько лет не сделает Франции чести. – Она раздраженно пожала плечами. – Мы вели себя не слишком хорошо по отношению к ним.

Если французы не станут преследовать Пакса, у него появится реальный шанс сбежать. Дойл сказал бы…

Дойл обучал их обоих, Хоукера и Пакса. Ему необходимо все рассказать…

– Мы, французы, всегда говорим о любви, но понятие дружбы для нас сложнее. Несравнимо сложнее. Сними сюртук и помоги мне.

Жюстина хотела, чтобы Хоукер помог ей убрать стулья. Столы со встроенными в них шахматными досками стояли ровными рядами. По одну сторону от них располагались длинные скамьи, по другую сторону – стулья.

– Сюда. – Жюстина указала рукой.

Прекрасно. Он будет двигать стулья. С плетенными из тростника сиденьями они оказались очень легкими. Шахматисты-любители не нуждались в комфортной мебели. Хоукер брал в руки по два стула сразу.

– А теперь столы. – Жюстина взялась за край одного из них.

Они начали расставлять столы вдоль стен. Когда работа была закончена, Жюстина взяла Хоукера за руку.

– Я ничего не знала насчет Пакстона.

– Я тебе верю.

– Это было… – Жюстина внимательно всматривалась в лицо Хоукера, стараясь поймать его взгляд. – Ты же знаешь, что это неизбежно. Мы обязательно внедрили бы в вашу среду одного из наших агентов. Одному лишь Богу ведомо, скольких агентов вы внедрили в тайную полицию.

– Не спрашивай меня.

– Не буду. – Жюстина посмотрела на сдвинутую к стене мебель. – Я не знаю имен всех агентов, работающих сейчас в Англии. Но не думаю, что Пакс один из нас. Мне кажется, он предан вам, англичанам.

– Возможно.

– Ты все равно его убьешь?

– Скорее всего.

– Ты сам? – тихо спросила Жюстина.

– Не вот этими руками. – Хоукер показал свои руки. – Я просто отдам его тем, кто это сделает. И произойдет это через пять часов.

Жюстина легонько коснулась вытянутых рук Хоукера своими.

– Понимаю. Очень хорошо понимаю. Это ужасно. Давай закончим.

Зачем они двигали столы? Теперь они подняли одну из скамеек.

– У него есть деньги? – спросила Жюстина.

– Достаточно. Все мои плюс то, чем я разжился сегодня утром. А еще пара часов и кольцо.

– Этим можно будет подкупить кого-нибудь. Я всегда использую в качестве подкупа что-нибудь дорогое. Это заставляет людей держать рот на замке. Возьмись за другой конец. Тяжело, правда? В этом клубе слишком прочная и тяжелая мебель.

Сова указала место, куда она собиралась перенести лавку.

– Предрассветные часы – самое лучшее время для того, чтобы украсть лошадь. Верхом Пакс оказался бы к полудню в двадцати милях от Парижа. А теперь чуть назад. Да. Сюда.

Они поставили лавку рядом с другой.

– К этому времени он уже наверняка предпринял какие-то шаги. Ты его уважаешь, а это значит, что он очень хороший агент. Подвинь ближе. – Жюстина выпрямилась и отерла ладони о подол платья. – Замечательно. – Ее устроил вид придвинутых друг к другу скамеек. – Я принесу свой плащ. Он в кладовой.

Жюстина вернулась с лампой и плащом в руках. Она принялась опустошать карманы плаща, доставая из них различные предметы и складывая их на столе. Мешочек с монетами. Нож. Маленький пистолет. Ящичек для хранения пуль и пороха.

– Он хороший агент, твой Пакстон?

Хоукер откашлялся.

– Очень хороший. Лучший. Такой же, как я.

Жюстина встряхнула плащ, проверяя, не осталось ли чего в карманах, а затем расстелила его на сдвинутых вместе скамьях.

– У него есть деньги и время до рассвета. А еще он прекрасно знает местность. Хоукер, мы с тобой убегали от австрийцев в худших условиях.

Лампа стояла на столе между ними. А вокруг царила темнота, чувственно укутывая их со всех сторон.

– Завтра ты отправишься в штаб и предашь старого друга, – произнесла Жюстина. – А потом ты начнешь сражаться за его жизнь. Будешь торговаться, найдешь союзников, которые тоже сочтут целесообразным оставить его в живых. Я в тебя верю.

Жюстина потянула Хоукера за галстук. Он был завязан простым квадратным узлом. Такой вполне мог бы носить шахматный фанат.

Жюстина развязала узел и уронила галстук на пол.

Только теперь Хоукер понял то, что должен был понять несколько минут назад.

– Ты соорудила постель.

– Для нас.

Глава 33

Черная пустота не пропала из глаз Хоукера, но все же его взгляд стал спокойнее. В нем больше не читалось отчаяние.

Если бы он не был так сосредоточен на тягостной обязанности, которую ему предстояло выполнить, он бы понял, что ситуация не так уж безвыходна. У Пакса много друзей в британской разведывательной службе, и некоторые из них даже влиятельнее Хоукера. Хоукер же станет весьма могущественным и коварным союзником. Существовало множество способов борьбы с руководителями серьезной шпионской организации за жизнь агента.

Позже они обсудят стратегию, а пока Хоукеру отчаянно нужна была Жюстина.

– Постель не слишком удобная. Но можно удовлетвориться и такой. – Кружевная косынка на груди Жюстины была заколота простенькой позолоченной брошкой, соответствующей образу служанки. Она отстегнула ее и положила на стол.

– Почему мы это делаем? – Хоукер принялся медленно расстегивать пуговицы жилета, не сводя глаз с Жюстины. – Напомни.

«Потому что ты испытываешь такую боль, что у меня разрывается сердце. Ты, который никогда не позволял миру причинить себе боль, вооружившись собственным сарказмом и недюжинным умом. Потому что ты мой друг. Я могла отвернуться от любовника, но только не от тебя».

– Это в последний раз.

– У нас это всегда в последний раз. Ведь мы почти каждый день рискуем жизнью.

Хоукер всегда славился ловкостью рук, но сейчас он никак не мог справиться с собственным жилетом. А пуговица воротника и вовсе норовила выскользнуть из пальцев.

– Мы не станем играть в игры. Позволь мне. – С этими словами Жюстина расстегнула пуговицу на воротнике его рубашки.

– Прохожие могут увидеть нас в окно.

– Мы надежно спрятаны за спинкой этой скамьи. Кроме того, я скоро погашу свет и начну тебя соблазнять.

– Это необязательно. – Хоукер тихо засмеялся. – Почему, Сова? Почему ты передумала?

Это был Хоукер, которого она знала. Живой и настоящий. Бескомпромиссный, циничный и совершенно не сентиментальный. Крепкий, точно камень. Жадный, точно разбушевавшееся пламя, любовник.

– Мы друзья.

– Я не кувыркаюсь в постели с друзьями. Ты тоже.

– Я боюсь, – произнесла вдруг Жюстина.

Ножи Хоукера оказались на столе рядом с оружием Жюстины. Но положил он их так, чтобы быстро схватить в случае опасности. Хоукер принялся расстегивать ремешок ножен.

– Чего боишься?

– Только сегодня я в полной мере поняла, что все мы смертны. Мы балансируем на краю пропасти, и сегодня вечером я не могла оторвать взгляда от ее бездонной глубины.

– Дьявол! Ты становишься философом? Это ошибка.

Они оба думали сейчас про агента Пакстона, бегущего по темным улицам Парижа в полном одиночестве. Если произойдет самое плохое, сила и ловкость не спасут его от смерти.

– Я совершаю большую глупость, ложась с тобой в постель, – произнесла Жюстина. – Если нас застанут вместе, будет катастрофа. Сегодня утром я решила держать тебя на расстоянии и вести себя благоразумно. Но я оказалась не так благоразумна, как мне этого хотелось бы.

Хоукер освободился от ножен и стянул рубашку через голову. Он носил на шее серебряную цепочку с медальоном, на котором был изображен святой Христофор. Это был подарок Северен. Жюстина получила точно такую же.

Вид обнаженной груди Хоукера всегда убеждал Жюстину в правильности принятого решения. Но сегодня, глядя на него, она понимала, что и он может умереть. Этот совершенный механизм, созданный из теплых тугих мускулов и крепких костей, тоже был уязвим.

– Я не буду благоразумной, – прошептала Жюстина. – Смерть придет за каждым из нас. И я встречу ее смело и решительно.

– Ты не умрешь. – Хоукер наклонился и задул свечу в фонаре. – И перестань думать об этом.

– Я ничего не могу с собой поделать. На моих глазах жизнь твоего друга Пакстона рухнула и покатилась под откос. – Несмотря на то что помещение погрузилось во тьму, Жюстина видела очертания тела Хоукера. Ей было проще говорить с ним, когда она почти не видела его лица. – Я слышу, как беда хлопает над нами крыльями, точно огромная птица. Если Наполеон погибнет от рук англичанина, через неделю начнется война. А мы с тобой окажемся на разных концах поля боя. И нельзя исключать возможности, что нас заставят…

– Эй! – Хоукер поймал руку девушки, перевернул ее и запечатлел на ладони поцелуй. – Но не сегодня. Сегодня забудь обо всем.

Одного лишь прикосновения теплых губ к ее ладони хватило для того, чтобы лоно Жюстины обдало жаром.

Хоукер вновь поцеловал ее ладонь, а потом накрыл другой рукой.

– Возьми и спрячь.

Его полутемная фигура была начисто лишена красок. Разговаривать с ним было все равно что вести беседу с самой ночью.

– Ты нравишься мне слишком сильно, – промолвила Жюстина.

– Это недуг всех женщин по обе стороны Европы. Идем в постель, дорогая.

Жюстина знала, что в темноте на его губах заиграла улыбка. Улыбка Хоукера. В ней смешалось все: вызов, сумасшествие, обещание земных наслаждений и изящная безнравственность.

Жюстина скинула с ног туфли, ослабила подвязки, позволив чулкам съехать по ногам вниз, а потом приподняла юбки и забралась на импровизированную постель.

– Ложись. Я хочу… О, как хорошо. – Губы Хоукера коснулись шеи девушки. – Я когда-нибудь говорил, что твоя кожа остывает, когда ты спишь? Ты словно шелк. Прохладная на ощупь.

– Можешь сравнивать меня с шелком всю ночь.

Хоукер прядь за прядью откинул волосы Жюстины со лба и покрыл его поцелуями. Он не торопился. Хоукер никогда не торопился, даже когда Жюстина сгорала от желания.

Девушка нашла его губы.

– Ты невыносимо соблазнительный.

– Стараюсь по мере своих скромных возможностей. – Хоукер поиграл с локоном Жюстины и слегка потянул за него. Он обладал терпением растущего дерева.

Все существо Жюстины содрогалось от желания обладать им. Горло перехватывало от страсти, а лоно болезненно дрожало и пульсировало.

– Мы такие глупые, глупые, глупые… – шептала она. Перекатившись на бок, она улеглась рядом с Хоукером.

– Мне придется тебя взять, – донесся до слуха Жюстины хриплый шепот Хоукера.

Желание делало его неуклюжим, поэтому Жюстина отвела его руку в сторону и сама расстегнула пуговицы на брюках. Ей потребовалось некоторое время, чтобы освободить от них Хоукера. Но он не возражал.