Текст книги "Черный ястреб"

Глава 44

Хоукер подвинулся так, чтобы Жюстине не пришлось опираться на больную руку. Он гладил ее, точно кошку, уютно устроившуюся у него на коленях. Глубокая привязанность переплеталась с настороженностью. И это сочетание казалось Жюстине невероятно возбуждающим.

Разжигая камин, Хоукер пропитался дымом. А еще от него пахло бренди.

– Ты пил хороший бренди на обед, – заметила Жюстина.

– Натаниэль любит все самое лучшее. Но в случае со мной он лишь напрасно потратил напиток. Думаю, я предпочитаю джин.

Натаниэль Конан, главный судья с Боу-стрит, не держал джина.

– Ты не знаешь, что именно из напитков для тебя предпочтительнее? Это странно.

– Когда я Хоукер, я люблю джин. А вот сэр Эйдриан Хоукхерст пьет бренди.

– Ты оба этих человека. Хоукер и сэр Эйдриан. Должно быть, это сбивает тебя с толку.

– Не слишком.

Так приятно было ощущать поглаживания сквозь плотную ткань халата. А еще Жюстине ужасно хотелось коснуться кожи Хоукера. Она откинула полу халата, позволив ей скользнуть вниз по ноге, и приподняла колено, давая понять, что ждет прикосновения.

– Когда я сэр Эйдриан и делаю вот это… – Хоукер сжал колено Жюстины. Она раскрылась ему навстречу, точно бутон, явив его взору обнаженное бедро, живот и каштановые завитки, покрывающие лоно. – Я ценю искусство.

– Ты настоящий знаток.

– Восхитительное колено. Сильное и очень интересное. Вот тут парочка шрамов. А теперь я провожу рукой по изгибу цвета восхода и нахожу маленького дружелюбного зверька. Англичане называют его кроликом.

– По-французски это chatte. Кошка.

– Я глажу маленькую кошечку. Знаешь, в середине ты… напоминаешь цветом одну из тех ракушек, что находила на побережье в Италии.

Хоукер провел пальцем по шелковистым складкам и слегка раздвинул их. У Жюстины перехватило дыхание. Чувства пустились в бешеный перепляс, побуждая ее как-то ответить. Сделать хоть что-нибудь. К тому моменту, когда рука Хоукера скользнула вверх по бедру и снова коснулась колена, Жюстина дышала часто и прерывисто.

– Когда я сэр Эйдриан, я люблю смотреть на тебя, – продолжал он. – Когда же я Хоукер, мне хочется поскорее опрокинуть тебя на спину, погрузиться в твое лоно и сделать нас обоих счастливыми. – Ласкающая ее рука напоминала сталь, а вот ее прикосновения были легкими, точно пух. – Господи, дотрагиваться до тебя так чудесно. Натаниэль отличный малый, но рядом с ним я все равно чувствую себя не в своей тарелке. Меня ведь однажды допрашивали на Боу-стрит. Когда я совершил кражу.

Хоукер жил интересной жизнью.

– Но судя по всему, тебя так и не повесили.

– Произошла своего рода судебная ошибка. Мне предъявили обвинение, но мой прежний наставник – король лондонских воров – подкупил нескольких свидетелей. Это была моя первая встреча с Боу-стрит. Начало долгого и интересного сотрудничества. Сядь. Пол ужасно жесткий. – Хоукер на мгновение ушел куда-то.

Спина Жюстины, лишившись согревающего ее мужского тела, тотчас же замерзла. Но потом рядом очутились подушки и одеяла. Хоукер снял с Жюстины алый халат, стараясь не задеть ее раненую руку. Сам он тоже успел полностью раздеться.

– Мы могли бы пойти в постель, – произнесла Жюстина. – Большинство людей так и делает каждую ночь. – И все же ей не хотелось покидать гостеприимный круг света, отбрасываемого пламенем. Этот маленький мирок принадлежал ей одной. Остальная комната утопала в темноте.

– Мне нравится цвет твоего тела в отблесках огня, – произнес Хоукер. – Давай ляжем, чтобы я мог подобраться к тебе получше. – С этими словами он наклонился и поцеловал колено Жюстины.

– Как хорошо, – прошептала она. – Мне нравится.

– Мне тоже. – Хоукер еще несколько раз неторопливо поцеловал чувствительное место под коленом Жюстины.

Маленькие электрические разряды пронзали ее лоно. Кожа касалась кожи. Это было больше чем нагота. Они словно бы обнажили друг перед другом свои души. Желание Жюстины обладать этим мужчиной было сродни всепоглощающему пламени и сводило ее с ума.

– Я так тебя хотела, – прошептала Жюстина. – Три долгих года я жила в Лондоне и каждый день думала о тебе.

Ладонь Хоукера собственнически легла на бедро женщины.

– Я часто проходил по Эксетер-стрит и заглядывал в окна твоего магазина. Я мог бы переступить его порог в любой день и спросить: «Помнишь меня? Мы когда-то были любовниками». Время от времени мне казалось, будто ты знаешь, что я совсем рядом.

– Иногда так и было. – Говоря правду, Хоукер был совсем беззащитен. А Жюстина… Она не могла сделать ничего другого, кроме как сказать правду в ответ. – Однажды, шесть месяцев назад, я тебя видела. Это было на Джермин-стрит.

Жюстина остановилась на дороге и смотрела на него. Очевидно, Хоукер почувствовал на себе ее взгляд. Он внезапно вскинул голову, точно нюхающий воздух пес. Но Жюстина скрылась в толпе. Еще немного, и Хоукер заметил бы ее.

– Мы потеряли так много времени, – прошептала Жюстина.

– А теперь?

Жюстина повернулась так, чтобы видеть его лицо. При этом рука Хоукера не переставала гладить ее, а потом замерла на спине. Жюстине нравилось быть с ним единым целым. Нравилось ощущать прикосновение его ноги к своему бедру.

– А теперь у нас есть… это. – Она накрыла губы Хоукера в поцелуе. Мужчины нуждаются в простых ответах. Даже Хоукер, во много раз превосходивший по уму себе подобных.

Убедительность его рук была безграничной. Они освобождали от напряжения каждый дюйм тела Жюстины. Хоукер наклонился, чтобы поцеловать ее груди и воздать хвалу их красоте. Жюстина подалась ему навстречу. Приподнялась, словно не весила ни фунта. И вот она уже сидела на коленях Хоукера, обхватив его ногами за талию, чтобы прижаться к нему как можно крепче.

Он поцеловал одну грудь Жюстины, потом вторую.

– Вы мои старые подружки. Мои красавицы. Как вы без меня поживали? – Хоукер легонько сжал пальцами один сосок. – Поглядите-ка. Вы тоже рады меня видеть.

Он вел себя ужасно глупо. Но тело Жюстины с радостью принимало его игры. Она слушала весь этот вздор, позволяя Хоукеру делать все, что ему нравится.

– Твоя очередь, – произнес мужчина, переключаясь с одной груди на другую. – А теперь твоя. Просто не знаю, на ком из вас остановить свой выбор.

Он прикусил зубами один сосок, а потом прошелся по нему языком. Сердце Жюстины запело от радости. Она утонула и растворилась в его вкусе и запахе. Впилась ногтями в его плечи и пропала в исходящем от его волос аромате.

Он вошел в нее. Быстро и жестко. Но это было так чудесно.

– Я ужасно по тебе скучал, – выдохнул Хоукер.

Жюстина почувствовала, как ее уложили на одеяла. Но при этом плоть мужчины ни на дюйм не покинула ее лона. Жюстина тоже прижимала его к себе, обхватив руками и ногами.

– Пожалуйста. Прошу тебя…

Хоукер начал быстрые энергичные движения, и Жюстина подавалась ему навстречу.

Она выгибалась, постанывала, жадно ловила ртом воздух, и все ее существо наполнялось ликованием. А потом Жюстина содрогнулась всем телом и ощутила, как Хоукер присоединился к ней, глухо застонав.

Жюстина наблюдала за Хоукером из-под полуопущенных ресниц, не в силах пошевелиться. Его красота казалась ей совершенной. Он был необыкновенно искусным любовником, и Жюстина чувствовала себя восхитительно.

Хоукер осторожно коснулся повязки на ее руке, проверяя, все ли в порядке. Потом он сел, прикрыв колени одеялом, и смотрел на Жюстину с каким-то непонятным выражением лица.

Она взяла его за руку. Это бесхитростное прикосновение было невероятно чувственным и связывало их воедино.

– Ты выйдешь за меня замуж? – неожиданно спросил Хоукер.

– Нет. – Жюстина села.

– А… Это обдуманное решение? – Можно было потратить целую неделю на изучение его лица сквозь лупу и все равно не понять, что же на нем написано. Жюстина попыталась отдернуть руку, но Хоукер не отпустил.

– Я хотела лишь переспросить тебя.

– Только прозвучало это так, как если бы ты дала мне от ворот поворот.

– Вообще-то так оно и есть. – Жюстина немного помолчала. – Наверное. – Хоукер ничего не ответил, и она продолжала: – Я об этом еще не думала.

– Так подумай.

Жюстине стоило подняться с пола и прервать это тревожащее душу единение. Или надеть на себя хоть что-нибудь. Разве можно мыслить здраво, будучи полностью обнаженной?

Хоукер держал ее за руку и чрезвычайно серьезно смотрел ей в глаза.

– Мне не нужен никто, кроме тебя. И никогда не был нужен. Война давно закончилась.

– Дело вовсе не в том, что наши страны воевали друг против друга.

– Я просто хочу сказать, что этой небольшой преграды между нами теперь не существует. Англия и Франция больше не враги. Я слышал разговоры. Никому нет дела до того, поженимся мы или нет. – Хоукер перевернул руку Жюстины и взглянул на ее ладонь. Погладил, словно стряхивая с нее невидимую пыль. – Дело в том, что я безродный бродяга, не помнящий, кто я и откуда…

– Ты знаешь, что для меня это не имеет никакого значения.

– А должно иметь. Ты заслуживаешь лучшего. – Губы мужчины дрогнули. – Но раз уж ты не нашла никого лучше, так почему бы не выбрать меня? У меня есть деньги. Я заработал их честными капиталовложениями. В основном в недвижимость. В Вест-Энде у меня дом, где я практически не жил. Там есть греческий зал и камин в стиле Роберта Адама. – Лицо Хоукера неожиданно расплылось в улыбке. – У меня даже есть дворецкий. Ты могла бы помочь мне вышколить его как следует.

– Мне совершенно нет никакого дела до твоего дворецкого, денег или текущей в твоих жилах крови. Я всю свою жизнь боролась за то, чтобы построить мир, в котором подобные мелочи не имеют значения.

– И все же ты по-прежнему отвечаешь мне отказом.

– А как я могу ответить согласием? На протяжении многих лет мы жили далеко друг от друга. Мы совсем друг друга не знаем.

– Тебе известен каждый закоулок моего сознания. Ты ставила меня на место, когда я слишком забывался. Австрия, Пруссия, Италия, Франция – ты всегда знала, где я буду проводить следующую операцию. И в половине случаев ты срывала мои планы. Просто необъяснимо. – Хоукер по-прежнему держал руку Жюстины в своей. – Я тебя тоже знаю достаточно хорошо.

– Я имею некоторое представление о том, как устроен твой мозг. Но это вовсе не значит, что мы должны пожениться.

Хоукер поцеловал костяшки ее пальцев. Одну, вторую, третью, четвертую… К тому времени как он закончил, Жюстина дрожала.

– Нет, мы должны пожениться, чтобы каждую ночь ложиться в постель, проделывать все эти интересные вещи друг с другом и выглядеть при этом благопристойно.

– Ты и так всегда был образцом благопристойности. – Никогда, ни разу Жюстина не думала о том, чтобы выйти замуж. Она вообще не рассматривала подобную возможность.

Очевидно, собственная нагота сбивала ее с толку. А может быть, виной всему ощущение безграничного счастья в каждом дюйме тела. Или все оттого, что предложение ей сделал Хоукер, в устах которого любое безумное предположение казалось вполне здравым.

– Я не говорю тебе «нет». Просто чувствую себя как-то странно при мысли о замужестве.

Хоукер потянул Жюстину за руку, помогая ей подняться на ноги.

– Идем в постель – в мою постель – и поговорим об этом утром. Я хочу лежать рядом с тобой и впитывать исходящее от тебя тепло.

Кровать Хоукера оказалась настолько удобной, что они вновь занялись любовью, едва оказавшись под одеялом.

Когда Жюстина провалилась в сон, Хоукер укрыл ее. Он всегда делал так после занятий любовью независимо от того, как далеко находились от постели одеяла. Это было сродни тому, как муж привычно заботится о своей возлюбленной супруге.

Только вот Жюстина никак не могла представить себя замужней дамой.

Глава 45

Пакс сидел за столом в библиотеке и рисовал портрет женщины Невидимки карандашом и углем. Это была уже десятая копия портрета, и теперь дело спорилось быстрее. Ему удалось изобразить женщину очень похоже. Ее нос и разрез глаз не изменились с тех пор, когда она была ребенком. В этой библиотеке на первом этаже стояли диван и пара кресел. На увешанных полками стенах хранилась большая часть книг. Свернутые газеты лежали повсюду.

Когда стемнело, Фелисити пришла, чтобы задернуть шторы. Она не забрала с собой грязные чашки и не зажгла свечей. Пакс был более сознательным, когда служил привратником и мальчиком на посылках.

Он зажег свечи в стоявшем на каминной полке подсвечнике и перенес его на стол.

Дойл сидел в большом мягком кресле перед камином, положив ноги на металлическую подставку для дров. На столе рядом с ним лежали папки с документами. Он просматривал рапорты, газетные вырезки, отмечая их полоской красной бумаги со своим именем.

Стопка бумаг росла у ног Дойла. В них была информация об исчезнувших людях. Мужчинах, умерших от единственного удара ножом в сердце. Неожиданных смертях в ночи, когда люди просто забывали, как дышать. Слухи о Невидимках. Все, что могло хоть как-то пролить свет на эту историю.

Пакс и сам занялся бы просмотром документов, если бы не был занят изготовлением портретов.

– Будем беседовать с теми свидетелями, что описали убийцу как Хоукера?

– Все три имени фальшивые, – не поднимая головы, ответил Дойл. – Там, правда, был еще армейский капитан, но он не раскололся, как орех, когда я начал задавать ему вопросы. За ним следили.

– Наверняка окажется, что все эти свидетели тоже из числа Невидимок.

– Скорее всего.

– Их могли шантажировать. И наверняка некоторых из них я знаю еще с Парижа. – Пакс сдул с портрета угольную пыль, внимательно посмотрел на свое произведение и отложил его на край стола. – С тех времен, когда меня обучали искусству шпионажа в пользу Франции.

– Теперь ты работаешь на Англию. Франция проиграла, а мы победили.

– Мне нравится так думать. Я рад, что Гальба все же оставил меня в живых. – Пакс размял пальцы и взял чистый лист бумаги. – Как медленно продвигается дело. – Он взял самый острый карандаш и нарисовал овал лица.

Пакс не просто делал копии. Каждый раз ему приходилось улавливать такие детали, которые делали лицо неповторимым и узнаваемым.

– Я нарисую два или три портрета для Боу-стрит. Ястреб сможет передать их туда завтра.

Хоукер вернулся на Микс-стрит час назад. Об этом известило недовольное бормотание Фелисити, отпиравшей дверь и возвращавшейся к себе в спальню. Хоукер не стал заглядывать в кабинет. Его шагов по лестнице тоже не было слышно. Впрочем, как и щелчка запираемой двери спальни. Возвращаясь домой ночью, Хоукер всегда передвигался совершенно бесшумно.

– Полагаю, встреча с Конаном прошла гладко, – произнес Дойл.

– Похоже на то. – Горизонтальные линии. Вертикальные линии. И вот уже появились очертания глаз, носа, рта. – Странная у них дружба.

– Посидели, поговорили об убийстве. Конан помогает разведывательной службе, когда может, а Ястреб не убивает людей в Лондоне. На Боу-стрит ценят его любезность. А вот это интересно. – Дойл взял в руки газетную вырезку. – Два года назад член парламента возвращался со званого ужина и был заколот ножом в Мейфэре.

– Помню. Весси. Кажется, его звали Уильям. Убийство так и не раскрыли.

– Отличная память. А за шесть месяцев до этого… – Дойл указал на разложенные на полу документы, – из Темзы выловили тело Томаса Дэвентри с ножевыми ранениями. Он не был членом парламента, но принимал активное участие в политической жизни страны. Радикал с деньгами.

– Если кто-то пытается уничтожить вигов, то он не торопится. – Пакс принялся вырисовывать губы.

– А вот этот парень из министерства внутренних дел. Джордж Рейнольдс. Не слишком известен в политических кругах. Умер от удара ножом в живот. – Дойл закрыл одну папку и взялся за другую.

Наверху в коридоре раздалось цоканье когтей по полу. Кекс прошлепал от двери спальни Жюстины Дюмотье к спальне Хоукера, выполняя свои обязанности сторожевого пса.

Жюстина зашла в комнату Ястреба.

Дойл запрокинул голову и посмотрел на потолок.

– Не дают Кексу отдохнуть.

– Сегодня мало кому удастся поспать.

Наверху раздался приглушенный звук. Пес плюхнулся на пол в коридоре. Это означало, что Жюстина не собирается пока возвращаться к себе.

– Будет здорово, если это все упростит, – сказал Дойл.

– И как раз вовремя.

– Но ведь они не делают простых вещей, а?

– По крайней мере до сегодняшнего дня. – Рот Невидимки не был слишком большим, но зато она обладала пухлыми губами. Переносица немного широковата. Пакс выделит это чуть позже с помощью белого мела. – Ты душеприказчик Хоукера в случае его смерти?

Вопрос не удивил Дойла. Его вообще сложно было чем-либо удивить.

– Я уже несколько лет таковым являюсь.

– Кто получит его деньги?

Дойл положил на колени очередную папку, открыл ее и начал просматривать бумаги.

– Если хочешь заполучить чьи-то деньги, есть более простые способы убийства.

– Так ты скажешь?

– Спроси Ястреба.

– Нет. – Пакс принялся за брови.

– Разговор об этом незаконен, да и Хоукеру не понравится, что я болтаю с тобой об этом. Но даже если отбросить в сторону условности, ты не узнаешь ничего интересного или полезного.

– Стало быть, погоню за наследством можно вычеркнуть из списка возможных мотивов. Убийца – богатый человек.

Подумав еще немного, Дойл произнес:

– Дома и бизнес он оставляет старым друзьям, которые уже ведут его дела или живут в его домах. Золотые часы он завещал Джорджу. Жюстина Дюмотье получит серебряную цепочку с медальоном. А еще он платит ежегодную ренту пятидесяти или шестидесяти отошедшим от дел агентам.

– Не могу назвать никого из наследников Хоукера, кто мог бы желать убить его ради наследства.

Дойл коротко хмыкнул.

– А как насчет остального? Ведь остаются еще тысячи фунтов стерлингов. Кто получит их?

– Эти деньги перейдут ко мне и соответственно к Мэгги.

– То есть на содержание сиротских приютов.

– Хоукер называет их «надоедливыми детьми, которые слишком неуклюжи, чтобы заработать себе на жизнь». – Дойл закончил просматривать документы за апрель. Он отложил эту папку в сторону и принялся за май. – Я мог бы украсть большую часть, если бы его смерть развязала мне руки.

– И тогда ты занял бы место главы британской разведывательной службы.

– Так и есть, – ответил Дойл. – Ты продолжаешь называть причины, по которым мне выгодно было бы разделаться с Ястребом.

– Только тебе не нужны ни деньги, ни должность. Ты слишком долго избегал этого назначения.

– Так и есть, – любезно согласился Дойл.

Глава 46

На балу в Лондоне пахло вином, потом и духами. Зимой к этому примешивался запах влажной шерсти. На самом деле запах бала мало чем отличался от запаха в публичном доме.

– Ненавижу, когда у нее нет при себе пистолета, – произнес Хоукер.

– Ну и ну, а я думал, ты не любишь пистолеты. – Дойл шел рядом с Хоукером. Сегодня он выглядел глупым, добродушным и холеным. Истинное воплощение английского аристократа.

– Не люблю. Но их предпочитает Жюстина. – Он следовал за шелковыми волнами цвета сирени, резко контрастирующими с лесом черных фраков и нежных платьев дебютанток, – это Жюстина вместе с сестрой прокладывала себе путь в переполненной гостиной. – Я позволил уговорить себя отпустить ее на бал с подбитым крылом и без пистолета. Я, должно быть, сошел с ума.

– Ты и большая часть населения мира.

Танцевальный зал, гостиная, передняя и все остальные комнаты были переполнены людьми, шумом. Повсюду блестела позолота, отражающаяся в зеркалах. Избыток чувствовался во всем: в разнообразных ароматах, в убранстве помещений, в нарядах гостей. Пакс и Сова искали Незнакомку. Заглядывали в лицо каждого танцующего или стоящего у стены в надежде заметить знакомые черты женщины с нарисованного Паксом портрета.

– У нее в рукаве нож, – заметил Дойл. – И еще один под платьем. Ей случалось оказываться в более сложных ситуациях. Кроме того, рядом с ней Севи и еще пятеро наших людей, вооруженные до зубов. Я видел ожесточенные сражения и с гораздо меньшим количеством людей и оружия.

Дойл, конечно же, преувеличивал.

– Здесь хватит одной пули.

– Вряд ли пистолет спрятан у Невидимки между грудей. – Дойл покачал головой. – Ты снова таращишься на Жюстину. Я тебя учил вести себя иначе.

– Я слежу за ходом операции.

– Ты таращишься. Именно поэтому я никогда не использую в одной и той же операции мужа и жену.

– Мы не женаты.

– Мои правила касаются и любовников. – Дойл кивнул человеку, которого Хоукер не знал. Когда они оказались вне пределов слышимости, Дойл пробормотал: – Ричард Шоу, мировой судья из провинции. Яростный тори. Ищет случая быть представленным Ливерпулу.

Ливерпул, премьер-министр, стоял в нише в дальнем конце зала. Восемь или десять человек возникли рядом с ним, желая погреться в лучах его славы. Они тихо беседовали, отойдя на приличествующее случаю расстояние.

– Каслри, Гранвиль и Мельбурн. – Дойл назвал имена стоящих возле премьер-министра людей.

– Ливерпул по колено погряз в политике вигов.

– Какие-то дипломатические вопросы, раз рядом Каслри. Возможно, прусские пошлины, – сказал Дойл. – Каммингс занят.

Лорд Каммингс втиснулся в ряды приспешников премьер-министра и встал по правую руку от него. Он был выше всех остальных, с седыми волосами, в безупречном костюме, но никто не воздавал ему должных почестей.

– Слишком мелкая рыбешка для этого пруда. – Несмотря на свое положение, Каммингс не был ровней окружавшим Ливерпула людям. – Он не закрывает рта. Интересно, что он задумал?

– Полагаю, наводит мосты. Военная разведка не слишком популярна в Европе. Ливерпула критикуют газеты, и ему это не нравится. В последнее время у них с Каммингсом не слишком хорошие отношения.

– Кто обвинит в этом Ливерпула? Давай-ка лучше искать Невидимку.

Общество расступилось, чтобы дать им дорогу. Дипломаты, члены парламента, банкиры, священники и европейская знать – все они отошли в сторону, чтобы пропустить мальчишку из трущоб.

Было время, когда более всего на свете Хоукер мечтал стать джентльменом. Ведь джентльмены – он был в этом совершенно уверен – могут есть колбасу и пироги с угрем сколько душа пожелает. Они топят камины углем. На ночь надевают шелковые сорочки, а под кровать ставят золотые горшки.

Хоукер поставил себе целью стать высокопоставленным лицом и преуспел в этом. Проблема состояла лишь в том, что несколько лет назад это перестало быть игрой на публику. Некто по имени сэр Эйдриан пробрался в его тело и поселился там. И теперь мальчишке из района Сент-Джайлс больше не было комфортно в собственной оболочке.

– Хоукхерст, я думал, вас нет в городе.

– Джереми. – Поприветствовать друга. Пожать ему руку. Пообещать поговорить за картами на следующей неделе у Мортимера. Пройти мимо.

Несмотря на близкую дружбу, Джереми знал сэра Эйдриана и совсем не знал Хоукера. В лондонском районе Сент-Джайлс знали Хоукера, но не были знакомы с сэром Эйдрианом. Иногда Ястребу казалось, что ни одного из этих двух людей не существует на самом деле.

– Ты снова на нее смотришь, – заметил Дойл.

– Мне нравится за ней наблюдать. – Хоукер не спускал глаз с Совы, незаметно снующей меж гостей и заглядывающей в лица. Вокруг нее прогуливались женщины. Они обмахивались веерами, болтали, жестикулировали. И у каждой из них мог оказаться нож.

На протяжении десяти лет Жюстина выживала на полях сражений и в темных переулках. Ей это удалось. Хоукеру необходимо было поверить, что выживет она и на балу у Пикеринга.

Кроме того, в десяти шагах от нее постоянно находился Пакс.

Хоукер отвернулся, и ему не пришлось отвечать на приветствие миссис Гейт-Хартвик, весело машущей ему рукой. Гейт-Хартвики были не единственной семьей, намекавшей Хоукеру на то, что готовы закрыть глаза на его таинственное происхождение ради уютного особняка близ Оксфорда, половины судоходной компании и весьма внушительной недвижимости в Лондоне.

– Будь я ее мужем, я бы напился. Давай-ка отсюда выбираться.

– Это мне подходит. Похоже, Сова закончила.

– Давай спустимся и взглянем на опоздавших. Следующий бал состоится у Торрингтона. Те, кто не пришел сюда, наверняка появятся там. Это более грандиозное мероприятие.

– Надежда умирает последней.

– У Торрингтона будет больше иностранцев. Вполне возможно, что наша Невидимка вновь стала француженкой. – Дойл прищурился. – Каммингс что-то шепчет на ухо Ливерпулу, и оба смотрят в нашу сторону.

– Мы что-нибудь сделали за последнее время, чтобы разозлить Ливерпула?

– Ни о чем таком я не знаю.

– Будем надеяться, что Каммингс раздосадовал его рассказами о последних выходках йоркширских луддитов. А… Вот сюда идет Римс. Он не слишком-то любезен с благородными пожилыми леди, встречающимися на его пути. Как прямолинеен этот солдафон!..

Полковник Римс прибыл в сиянии своего алого мундира, с саблей на боку. Он, конечно же, не считал себя мальчиком на побегушках, хотя, по сути, именно им и являлся.

– Ливерпул желает с вами поговорить.

Римс разве что не прыгал от радости. Каммингс явно что-то замыслил, и Римс знал, что именно. Премьер-министр тоже был поставлен в известность.

Интересно.

Интриги и заговоры устилали пол, точно острые шипы. Игра началась.

Хоукер знаком приказал Паксу держаться поближе к Сове.

– Присматривай тут за всем, – бросил он Дойлу.

– Я лучше присмотрю за тобой. – Дойл засунул большой палец в карман для часов и приготовился следовать за Ястребом.

Римс преградил дорогу.

– Мне велели привести Хоукхерста, а не вас.

Ни один мускул не дрогнул на лице Дойла. Он просто превратился из большого ленивого аристократа, наслаждающегося вечером, в лорда Уильяма Дойла Маркема, виконта Маркема, наследника графа Данмотта, родственника почти каждого высокопоставленного гостя на балу, женатого на одной из самых благородных аристократок Европы.

А Хоукер… он позволил себе стать сэром Эйдрианом Хоукхерстом, который родился бог знает где и бог знает от кого, но стал богатым и могущественным человеком, чувствующем себя на этом балу как дома.

Очевидно, Римс вспомнил репутацию людей, коим осмелился бросить вызов.

Пришло время вести себя, как и подобает аристократу до мозга костей. Пришло время стать высокомерным и заносчивым.

– Подите прочь с дороги, – произнес Хоукер и вместе с Дойлом прошел мимо Римса, словно этого осла в мундире вообще не существовало.

Они шли не торопясь, но Римс все равно не мог за ними поспеть.

Ливерпул кивнул головой, когда они почти поравнялись с ним.

– Хоукхерст. Маркем. Прошу прощения, что испортил вам вечер.

– Сэр. – Глава британской разведывательной службы достаточно часто встречался с премьер-министром. До сего момента они неплохо ладили. Ливерпул любил, когда ему докладывали о делах лично. Любил задавать вопросы. Он ведь прекрасно понимал, что существуют вещи, о которых никогда не напишут в газетах.

Хоукер обменялся приветственными кивками с присутствующими. Он знал этих людей. Кого-то лучше, кого-то хуже. И на каждом лице было написано неподдельное любопытство.

Премьер-министр был вполне дружелюбным человеком, когда общался с кем-то с глазу на глаз, и чрезвычайно упрямым, когда дело касалось политики. В данный момент он был чем-то недоволен. Его брови сошлись на переносице.

– Расскажите мне об этих двух убитых французах.

Каммингс замахал руками.

– Я не обвиняю Хоукхерста. Напротив, я полностью убежден в его честности. Я лишь хочу поднять вопрос о целесообразности временного отстранения его от должности, пока не…

– Я хочу услышать, что скажет он, – перебил Ливерпул. – Итак, Хоукхерст?

Каммингс уперся кончиком трости в мраморный пол, положил обе руки на ее набалдашник, и на лице его отразилось злорадное торжество.

Так, так, так. Схватка началась. Хоукер против Каммингса. Лицом к лицу с врагом. И ставки высоки. Хоукер не мог усмехнуться и потереть руки. Вместо этого он изобразил на лице обиду.

– Что значит отстранение от должности? Что вы хотите этим сказать?

Каммингс изысканно склонил голову к трости.

– В свете выдвинутых против вас обвинений было бы уместнее всего заменить вас на человека, не входящего в… – Каммингсу опять не дали возможности закончить свою мысль.

– Расскажите мне об убитых, – повторил Ливерпул.

Глава британской разведывательной службы умел играть в политические игры не хуже, чем в свои шпионские. Хоукер сделал вид, будто разгневан, и приправил все это завесой тайны.

– Произошло два убийства. Убитые – французские эмигранты. Дела расследовались на Боу-стрит. Первое убийство…

– В обоих случаях действовал один и тот же человек, – поспешно вставил Каммингс. – Он…

– Дайте ему закончить! – рявкнул Ливерпул.

Это хорошо. Премьер-министр не поддерживает Каммингса. Он не принял сторону Хоукера, но и на сторону Каммингса тоже не встал.

– Действительно. Оба француза были зарезаны. Нам известны обстоятельства совершения убийств. – Хоукер сделал паузу. Стоящие вокруг премьер-министра люди подались вперед, жадно внимая каждому слову. Ничто так не развлекает представителей высшего сословия, как рассказы об убийствах. – За этими убийствами стоит нечто большее.

– Что вы хотите этим сказать? – подал голос Каслри. Надо же, оказывается, и министрам иностранных дел ужасно интересны подробности жестоких убийств.

Пришло время немного приоткрыть завесу таинственности. Черт возьми, он мог бы с успехом выступать на улицах.

– В обоих случаях использовался один и тот же способ убийства. Единственный удар в сердце. – Хоукер резко выбросил вверх сжатые в кулак пальцы. – На это требуется четкий расчет, умение и – ненавижу говорить такое – практика. Мы имеем дело с профессионалом.

– Трусливая. Трусливая работа, – пробормотал Каслри.

– Вы говорите, это случилось в Лондоне?

Этот вопрос задал член парламента из Суффолка.

– Куда же катится мир, если уж в самом Лондоне происходят кровавые убийства?

«Люди умирают в Лондоне гораздо более ужасной смертью каждый день. В районах Уайтчепела и Сент-Джайлса, например».

– Боу-стрит привлекла нас к расследованию лишь потому, что здесь присутствует французский след. Нам стало известно, что оба убитых служили раньше в тайной полиции Франции. Они покинули страну во время революции, сменили имена и поселились в Лондоне, открыв собственные магазины.

Отиравшийся поблизости Римс пробрался вперед.

– Негодяев следовало повесить в день их приезда.

Один из джентльменов вскинул бровь. На лице Ливерпула отразилось раздражение. Но Римс, не замечающий ничего вокруг, продолжал:

– В Англии развелось слишком много этих проклятых французов. Война закончилась, а они продолжают мутить воду.

Дьявол. Неужели он не знал, что почти все из окружавших его людей обладали тесными связями с Францией? Посредством происхождения, брака или дружбы. Хоукер подождал, пока шок от сказанного Римсом пройдет, а потом продолжал:

– Судя по способу убийства, нападавший тоже был французом. Использованные им ножи…

– Они принадлежат вам, черт бы вас побрал. – У Римса не хватило ума, чтобы промолчать. – На них стоит ваше имя. Инициалы Э. и Х. И как вы только можете стоять тут перед нами и делать вид, будто вам это неизвестно?