Текст книги "Иствикские ведьмы"

Позаимствовав ракетку, Крис обнаружил полное неумение даже элементарно перекинуть мяч через сетку, что ничуть его не смутило, а лишь вызвало вялое раздражение. Как всегда, изображая куртуазного хозяина и джентльмена, Даррил, похожий на попугая в коричневых тренировочных штанах и пурпурной пуховой куртке, хотя и был готов приступить к игре, предложил дамам сыграть женскую парную партию, пока он будет показывать Кристоферу библиотеку, лабораторию и маленькую оранжерею ядовитых тропических растений. Не выказав ни малейших признаков благодарности, парень лениво поплелся за жестикулирующим и болтающим без умолку Даррилом, чьи нескончаемые разглагольствования слышались по ту сторону шатра до тех пор, пока мужчины не дошли до дома. Сьюки снова почувствовала себя виноватой.

Она взяла в напарницы Дженни на тот случай, если девушка окажется несостоятельной теннисисткой, хотя во время разминки та продемонстрировала хороший удар с обеих сторон; в игре Дженни показала себя смелым и весьма надежным партнером, однако без большого диапазона действий – быть может, из уважения к широкой манере Сьюки, достававшей любые мячи. В возрасте лет одиннадцати, когда ее учили играть на старом, затененном рододендронами щебеночном корте, построенном другом их семьи у себя в поместье на берегу озера, Сьюки удостоилась отцовской похвалы за картинный «выпад» и с тех пор старалась выглядеть «эффектно», мешкая ради этого то в одном, то в другом углу корта, чтобы нанести ответный удар красиво. С чем ей иногда не удавалось справиться, так это с простым ударом, который шел прямо в руки. Они с Дженни легко выиграли у Александры и Джейн четыре гейма, после чего начались шуточки. Хотя предмет, летевший прямо в голову Сьюки, со всей очевидностью был желтым уилсоновским мячиком, то, что врезалось в ракетку, когда она – согнув колени, опустив голову, направив силу вперед и вверх для исполнения ответного топ-спина – готовилась отразить удар, оказалось комком замазки; сила этого удара была такова, что ей показалось, будто локоть у нее раскололся. Однако в площадку у сетки между ног Дженнифер снова ударился всего лишь теннисный мяч. При следующем розыгрыше она принимала подачу слева и приготовилась к очередному комку замазки, но вместо этого почувствовала, как нечто легкое, словно воробышек, отлетело от струн, исчезло в тени под сводом купола, за окружьем овальных пластмассовых окошек, сквозь которые внутрь проникал свет, и упало далеко за пределами площадки в виде того же желтого «уилсона».

– Эй, подруги, давайте играть честно! – крикнула через корт Сьюки, на что Джейн Смарт певучим, как флейта, голосом возразила:

– Следи за мячом, душенька, тогда не ошибешься.

– Не говори ерунды, Джейн-Пейн[43]43
  Jane Pain – можно перевести как Джейн-мучительница (англ.).


[Закрыть]. Если бы не ты, я прекрасно отразила бы оба удара.

Сьюки сердилась, потому что это было нечестно: Дженнифер ведь ничего не знала. Стоявшая на средней линии, она видела лишь завершающую стадию полета мяча и, обернувшись, изобразила великодушно-ободряющую гримаску на своем раскрасневшемся лице-сердечке. Во время следующего розыгрыша, после слабого ответа Джейн, девушка вылетела к сетке, и Сьюки мысленно приказала Александре замереть; мяч, резко посланный Дженни, шмякнулся о парализованную массивную плоть Александры. Сбросив с себя наваждение, Александра, моргая, потерла ушибленное бедро.

– Если бы я не надела под брюки шерстяные рейтузы, было бы по-настоящему больно! – укоризненно крикнула она Сьюки.

«Синяк тем не менее наверняка останется», – виновато подумала та и взмолилась:

– Ну хватит, давайте просто поиграем в нормальный теннис.

Однако обе противницы теперь не на шутку обиделись. Рванувшись, чтобы отбить простой мяч, летевший прямо по центру, Сьюки внезапно почувствовала такую мучительную боль в суставах, что остановилась на полпути как вкопанная, беспомощно наблюдая, как расплывающийся перед глазами мяч врезается в среднюю линию. Но тут она услышала топот ног Дженни у себя за спиной и в следующий миг увидела, что мяч чудесным образом оказался на противоположной половине корта и ударился о землю между Джейн и Александрой, самонадеянно уверенными, что уже выиграли гейм. Счет снова стал «ровно», и Сьюки, все еще скованная внезапной болью в суставах, но полная решимости защитить партнершу от злых проделок своих подруг, три раза богохульно мысленно повторила «Патер Ностер» задом наперед – «Ретсон Ретап» – и волевым усилием создала воздушный карман, дефект в прозрачном воздухе над передней частью площадки противниц, в результате чего Джейн дважды допустила двойную ошибку на подаче: высоко поднятый мяч неизменно летел по резко ныряющей траектории, словно сваливался с края стола.

Таким образом, счет стал пять – один, и подача перешла к Дженни. Но подброшенный ею мяч превратился в яйцо, которое, разбившись, пролилось сквозь струны прямо ей на лицо. Сьюки раздраженно отшвырнула ракетку, тут же обернувшуюся змеей, которой некуда было уползти, поскольку края огромного шатра плотно прилегали к полу по всему периметру. Несчастное пресмыкающееся, проклятое от природы, выписывая извивающимся телом буквы «S» и «Z», панически заметалось по кроваво-красной пластиковой кромке, окаймлявшей зеленую площадку, зигзагами кидаясь от задней линии корта к границе шатра.

– Ну ладно, – объявила Сьюки. – В таком случае игра окончена.

Крошка Дженни не подходящим для этого маленьким носовым платком пыталась стереть с век тягучую жижу белка и расплывшийся желток, испещренный крохотными сгустками крови: яйцо оказалось оплодотворенным. Сьюки забрала у Дженни платок и сама стала вытирать ей лицо.

– Простите, ради бога, простите, – говорила она при этом. – Они просто не могут вынести проигрыша – женщины, что с них взять.

– По крайней мере, – извиняющимся тоном крикнула через корт Александра, – яйцо не было тухлым!

– Все в порядке, – ответила Дженнифер, слегка задыхаясь, но сохраняя спокойствие в голосе. – Я знаю, что вы все обладаете сверхъестественными способностями. Мне Бренда Парсли рассказывала.

– Чертова балаболка! – разозлилась Джейн Смарт. Теперь уже две ее подруги, окружив Дженнифер, помогали той вытирать лицо. – Сейчас, когда ее бросил муж, у нас нет перед ней никаких преимуществ.

– Чтобы обладать вашими способностями, нужно быть брошенной? – спросила Дженни.

– Или бросить самой, – пояснила Александра, – как ни странно, здесь нет никакой разницы. Хотя можно было бы предположить, что это не так. В любом случае простите за яйцо. Но и у меня завтра все бедро будет черно-синим из-за того, что Сьюки заставила меня застыть; конечно же, это не было честной игрой.

– Это было не менее честно, чем то, что делали со мной вы! – огрызнулась Сьюки.

– Ты просто сама запорола два удара! – крикнула издали Джейн Смарт; она что-то искала на полу у задней линии.

– Мне тоже показалось, – желая угодить соперницам, мягко возразила Дженнифер, – что вы недостаточно высоко подняли голову при ударе слева.

– Но вы же на меня не смотрели.

– Смотрела. И еще вы имеете обыкновение не сгибать колени при приеме.

– Ничего подобного! И вообще, вы – моя партнерша, и предполагается, что должны поддерживать меня.

– Вы были восхитительны, – послушно признала девушка.

Подошла Джейн, держа в собранной ковшиком ладони кучку черного песка, который она соскребла ногтями с покрытия у края корта.

– Закройте глаза, – велела она Дженнифер и бросила песок прямо ей в лицо. Словно по волшебству клейкие остатки яйца испарились, однако остались песчинки, придававшие мягким девичьим чертам испуганно-аляповатый вид, напоминающий рябую маску.

– Может, пора в баню? – заметила Александра, по-матерински заботливо осматривая запорошенное лицо Дженнифер.

Интересно, как они будут чувствовать себя в бане в присутствии чужаков, подумала Сьюки и снова укорила себя за то, что проявила излишнюю любезность, привезя сюда молодых людей. Это семья виновата: у них дома, в штате Нью-Йорк, ни один обед не обходился без гостей – просто каких-то прохожих с улицы, в которых ее мать, в силу особенностей мышления, предполагала вероятных ангелов. Вслух она возразила:

– Но Даррил еще не играл! И Кристофер тоже, – добавила она, несмотря на то что парень явно был равнодушен к теннису и неумел, хотя и самонадеян.

– Непохоже, что они собираются возвращаться, – заметила Джейн Смарт.

– Так или иначе, нужно что-то делать, а то мы все здесь простудимся, – сказала Александра.

Замысловатым образом сложив уголок мокрого носового платка Дженни (с монограммой «J»), она одну за другой удаляла песчинки с круглого, по-детски доверчивого девичьего лица, благодарно повернувшегося навстречу ее заботе, как розовый цветок – навстречу солнцу.

Сьюки почувствовала укол ревности.

– Идемте в дом, – предложила она, махнув рукой, но, поскольку ее мышцы еще были полны теннисного запала, добавила: – Если, разумеется, кто-нибудь не желает сыграть со мной один на один.

– Может быть, Даррил? – сказала Джейн.

– О, он слишком хорош, он меня разделает под орех.

– Не думаю, – мягко возразила Дженни, видевшая Даррила только во время разминки и не имевшая еще возможности наблюдать его во всей красе. – Вы в гораздо лучшей форме. К тому же он слишком необуздан, я не права?

– Даррил ван Хорн, – холодно парировала Джейн Смарт, – самый воспитанный человек, какого я когда-либо встречала. И самый терпимый. – Затем, обернувшись к Александре, раздраженно добавила: – Лекса, дорогая, хватит суетиться. В ванне все само сойдет.

– Но я не взяла с собой купальный костюм, – сказала Дженнифер, переводя умоляющий взгляд широко открытых глаз с одной женщины на другую.

– Там почти совсем темно, никто ничего не увидит, – успокоила ее Сьюки. – Впрочем, если хотите, можете вернуться домой.

– Ах нет. Там слишком гнетущая атмосфера. Мне все время мерещится папино тело, раскачивающееся в воздухе, это так страшно, я никак не могу заставить себя подняться наверх и начать разбирать вещи в мансарде.

Сьюки пришло в голову, что у каждой из них есть дети, Дженнифер и Кристофер тоже были детьми, но им приходилось заботиться о себе самим. Она с грустью вспомнила пенис их отца, Клайда, который равно мог принадлежать и ее собственному отцу и, по правде говоря, казался своего рода реликтом: слегка желтушный снизу, что становилось видно во время эрекции, и окруженный у основания невероятно длинными седыми, как на голове у старухи, волосами, змейками свисавшими с яичек. Неудивительно, что он так остро реагировал, когда она раздвигала ноги. Сьюки повела женщин к выходу из шатра: две «двери» по обе стороны корта застегивались на молнии, и проходить через них следовало быстро, чтобы не выпускать теплый воздух.

Умирающий декабрьский день тут же вцепился в их лица и упакованные в кроссовки ноги. Подбежали и стали вертеться вокруг Коул, противный лабрадор Александры, и Носатый, пятнистый нервный колли Даррила, на пару поймавшие в местном лесочке и растерзавшие какое-то пушистое существо, отчего морды у них были в крови. Некогда «пухлая» лужайка, ведущая наверх к дому, была этой осенью в процессе строительства корта разворочена бульдозерами, комья дерна и глины, намертво замерзшие, придавали ей вид лунного пейзажа, по которому было страшно ступать. Сквозь прыснувшие от холода слезы ауры спутниц казались Сьюки радужными, разговаривать было больно от сковавшего щеки мороза. Добравшись до твердой поверхности подъездной аллеи, она бросилась бежать; топот ног по гравию позади представлялся ей топотом одного большого неуклюжего животного. Массивная дубовая дверь, словно живая, распахнулась от ее толчка, и из вестибюля с мраморным настилом и полой слоновьей ногой в лицо пахнуло серным облаком тепла. Фиделя нигде не было видно. Ориентируясь на звук голосов, женщины нашли Даррила и Кристофера в библиотеке сидящими друг против друга за круглым столом с обтянутой кожей столешницей. Между ними на столе лежали старые комиксы и стоял поднос с чаем. На стенах висели печальные головы американского лося и оленя, оставшиеся еще от охотников Леноксов: скорбные стеклянные глаза, неморгающие, несмотря на покрывшую их пыль.

– Кто выиграл? – спросил ван Хорн. – Хорошие или плохие?

– А кто есть кто среди нас? – вопросом на вопрос ответила Джейн Смарт, плюхаясь в тарахтящее, как погремушка, малиновое кресло возле утесом возвышающейся связки книг о тайнах природы – гигантских томов с бледными корешками и непонятной вязью латинских названий. – Победила молодая кровь, – сообщила она, – как это обычно и бывает.

Уродливая пушистая Тамбкин неподвижно, как статуэтка, стоявшая на черепичном настиле перед камином так близко к огню, что казалось, у нее вот-вот обуглятся кончики усов, с большим достоинством подошла к Джейн, потерлась о ее щиколотки и, будто ноги Джейн в белых спортивных носках были чурками для точки когтей, глубоко запустила в них когти, одновременно трубой подняв вверх дрожащий хвост, словно она блаженно мочилась. Джейн взвыла и мыском обутой в кроссовку ноги подбросила животное высоко в воздух. Тамбкин спланировала, как гигантская снежинка, и приземлилась на четыре лапы неподалеку от места, где, отбрасывая тусклые блики, торчали из подставки кочерга, щипцы и угольная лопатка. Оскорбленный взор кошачьих глаз замерцал в пандан медным каминным инструментам; вертикально вытянутые зрачки, окруженные желтой радужной оболочкой, превратились в щелочки в знак осуждения собравшихся.

– Они прибегли к грязным приемам, – наябедничала Сьюки. – Это было жульничество.

– Вот так распознается истинная женщина, – пошутил Даррил ван Хорн, его гортанный голос вибрировал. – Она всегда чувствует себя обманутой.

– Даррил, не будьте таким мрачным и афористичным, – попросила Александра. – Крис, этот чай на вкус так же хорош, как на вид?

– Нормальный, – буркнул молодой человек, ухмыляясь и не глядя никому в глаза.

Материализовался Фидель. Его куртка цвета хаки выглядела необычно помятой. Результат пребывания на кухне вдвоем с Ребеккой?

– Чай для сеньор и сеньориты, пожалуйста, – сказал ему по-испански Даррил.

Английский Фиделя был безупречен и становился день ото дня все более идиоматичным, но это было частью их игры в хозяина и слугу: ван Хорн, насколько ему позволял запас слов, изъяснялся с Фиделем по-испански.

– Да, сеньор, – так же по-испански ответил ему слуга.

– И поскорее, – четко выговорил ван Хорн.

– Да, конечно. – Слуга удалился.

– Ох, как же здесь уютно! – воскликнула Джейн Смарт, но Сьюки что-то в облике этого дома печалило и вызывало неудовлетворение, он напоминал ей театральную декорацию: в одном ракурсе выглядел сногсшибательно, в других – казался полным брешей, незаконченным и убогим, словно был лишь макетом дома, существовавшего где-то в другом месте.

Сьюки надула губки:

– Мой организм не насытился теннисом. Даррил, составьте мне компанию. Пока еще не стемнело. Вам ведь наверняка хочется поиграть, и одеты вы подходяще.

– Как насчет того, чтобы взять в партнеры присутствующего здесь юного Криса? – угрюмо ответил ван Хорн. – Он тоже еще не играл.

– Уверена, что он и не хочет, – заботливо вступилась за брата Дженнифер.

– От меня воняет, – подтвердил парень.

Он и впрямь зануда, подумала Сьюки. Девушка его возраста была бы такой занятной, резвой и чуткой к настроениям окружающих, подмечала бы все вокруг и использовала свои наблюдения для того, чтобы флиртовать, располагать к себе. Она оплела бы эту комнату паутиной, превратив ее в свое гнездо, в театр.

Сьюки встала и откинула назад волосы. Она была взвинчена до предела, едва сдерживалась, готовая в любой момент сорваться на грубость, и при этом не могла толком понять из-за чего, разве что из-за смущения, вызванного тем, что именно она привезла сюда Гейбриелов, – никогда больше не станет этого делать! – а также из-за того, что с момента самоубийства Клайда, то есть уже две недели, у нее не было близости с мужчиной. Позже, ночью, она поймала себя на том, что думает об Эде: что он делает там, в своем подполье, с этой простолюдинкой и грязнулей Зарей Полански?

Даррил, несмотря на всю свою вульгарность, обладавший недюжинной интуицией и, в сущности, добрый, встал, снова надел снятую уже пурпурную куртку, дополнил костюм оранжевым, как у дорожного рабочего, охотничьим кепи с длинным козырьком и «ушами», которое иногда носил ради шутки, и взял в руки алюминиевую ракетку.

– Всего один короткий сет, – предупредил он. – И в случае тай-брейка при счете шесть – шесть играем только до семи. При первом же мяче, превращенном в жабу, вы теряете очко. Кто-нибудь желает посмотреть?

Никто не пожелал, все ждали чая. Поэтому в одиночестве, как супружеская пара, эти двое выплыли наружу, в тускнеющий серый день с его молчаливыми снулыми лесами и бледно-лиловыми кустарниками, с изумрудно-зеленым небом на востоке, и направились к куполу, дышавшему кладбищенским аскетизмом и покоем.

Партия удалась на славу; Даррил, неуклюжий на вид, но непогрешимый, не только сам играл как робот, но и Сьюки выманивал на поразительные удары, невероятные приемы, которые завершались ликующими победами; сверхъестественная скорость и ловкость их движений будто уменьшала в размерах расчерченное пространство корта. Мяч, к которому бросалась Сьюки, зависал над площадкой, как луна; ее тело становилось орудием мысли и оказывалось в нужный момент в любой точке, где она ни пожелает. Ей удались даже несколько реверсов слева. В момент подачи она натягивалась, словно лук, готовый испустить стрелу. Она была Дианой, Изидой, Астартой. В этот свой звездный час она являла воплощение женской грации и силы, освободившихся от мертвой хватки рабской покорности. По углам мышастого купола начали сгущаться сумерки; кусочки неба, выхваченные световыми окошками наверху, сплотились над головой в гигантскую аквамариновую корону; Сьюки уже не различала темной фигуры противника, метавшегося, извивавшегося, тяжело скакавшего по ту сторону сетки, но мяч неизменно возвращался оттуда, возникая перед ее лицом, как хищник, вновь и вновь восстающий с картинки на асфальте. Удар, удар… Она наносила удар за ударом, и мяч становился все меньше – сначала размером с мячик для гольфа, затем – с золотистую горошину, пока наконец на дальнем чернильно-черном конце корта вместо четкого звука отскакивающего мяча не послышался глухой войлочный плюх. Партия закончилась.

– Это было блаженство! – воскликнула Сьюки, обращаясь к тому, кто стоял по другую сторону сетки, кем бы он ни был.

Надвигающийся из темноты скрипучий и рокочущий голос ван Хорна между тем говорил:

– Я оказал вам дружескую услугу; как насчет того, чтобы теперь вы оказали дружескую услугу мне?

– Хорошо, – ответила Сьюки. – Что я должна сделать?

– Поцеловать меня в задницу, – сипло произнес он и подставил ей поверх сетки свой антифасад. Его можно было назвать волосатым или пушистым – в зависимости от того, как относиться к мужчинам. Слева, справа…

– И посередине, – потребовал ван Хорн.

Запах, не лишенный сладости, должно быть, означал послание, донесенное издалека, – как запах верблюдов, витающий под трепещущими шелковыми шатрами лагеря в пустыне Гоби.

– Спасибо, – сказал ван Хорн, натягивая штаны. В темноте его голос звучал хрипло, как у нью-йоркского таксиста. – Понимаю, вам это кажется глупостью, но меня чертовски взбадривает.

Они пошли вверх по лужайке к дому, Сьюки была липкой от пота. Интересно, как они станут париться в бане в присутствии Дженнифер Гейбриел, которая, судя по всему, не собирается уезжать, думала Сьюки. Войдя в дом, они обнаружили в библиотеке только хамоватого братца, который читал огромный голубой фолиант – сборник комиксов, как заметила Сьюки, глянув на обложку через плечо: человек в синем плаще с рогатым капюшоном – Бэтман.

– У меня полное собрание этой белиберды, – похвастал ван Хорн. – Некоторые сборники старых, еще военных времен комиксов стоили мне кучу денег. Если бы в детстве мне хватило ума сохранить свои книжки, я мог бы теперь сколотить на них состояние. Мать честна́я, все свое детство я жил ожиданием очередного ежемесячного выпуска. Обожал Джокера и Пингвина[44]44
  Джокер и Пингвин – отрицательные персонажи цикла комиксов о Бэтмане.


[Закрыть]. Обожал «бэтмобиль» Бэтмана и его подземный гараж. Вы-то не переболели этой болезнью – вы оба слишком молоды.

– Их раньше показывали по телику, – заметил парень.

– Да, но там их опошлили, чего делать не следовало. В мультиках все свели к шутке – полное отсутствие вкуса, черт бы их побрал. А в настоящих старых комиксах жило подлинное зло. Вы не поверите, это белое лицо преследовало меня в детских снах. А как вам нравится Капитан Марвел?[45]45
  Цикл комиксов о Капитане Марвеле (Капитане-Чудо) был создан как пародия на Бэтмана, за что его авторы подверглись судебному преследованию.


[Закрыть] – Ван Хорн снял с полки том из другого собрания, в красной обложке с театральным пафосом пророкотал: «Се-зам!» – и, к немалому удивлению Сьюки, усевшись в глубокое кресло с подголовником, начал листать книгу, а его крупное лицо гримасничало от удовольствия.

Сьюки пошла через длинный зал рассыпающегося в прах поп-арта на слабый звук женских голосов, доносившийся издалека, со стороны набитой нераспакованными ящиками маленькой комнаты, двойная дверь которой вела в облицованную сланцевой плиткой ванную. Свет ламп в круглых ребристых плафонах был максимально приглушен. Красный глазок стереосистемы мигал в такт изящному развитию Шубертовой сонаты. Над окутанной паром поверхностью воды плавали три головки с подколотыми волосами. Ни одна не обернулась посмотреть на раздевающуюся Сьюки. Голоса продолжали тихо журчать. Освободившись от множества задубевших теннисных одежек, Сьюки, обнаженная, прошла сквозь влажный воздух, присела на край ванны и выгнула спину, готовая отдаться воде, поначалу невыносимо горячей, но потом – вовсе нет. О! Организм Сьюки постепенно обновлялся. Вода, как и сон, отсасывает из нас естественную тяжесть. Знакомые тела Александры и Джейн колыхались друг против друга; волны, исходившие от них, и волна, поднятая Сьюки, наложились друг на друга, вздымая воду. Круглая головка и круглые плечи Дженнифер Гейбриел были центром мизансцены; округлые груди девушки качались непосредственно под поверхностью прозрачной черной воды, а в глубине виднелись ее оптически укороченные бедра и ступни, похожие на эмбрионов.

– Чудесно, правда? – обратилась к ней Сьюки.

– Да.

– У него здесь столько всяких регуляторов, – сообщила Сьюки.

– Он собирается к нам присоединиться? – испугалась Дженнифер.

– В этот раз – не думаю, – ответила Джейн Смарт.

– Из уважения к вам, дорогая, – добавила Александра.

– Я чувствую себя совершенно спокойно. Так не должно быть?

– Почему бы нет? – заметила одна из ведьм.

– Чувствуйте себя спокойно, пока можете, – подхватила другая.

– Эти лампочки – как звезды. Я имею в виду то, как они разбросаны.

– Взгляните на это!

Теперь они все уже умели пользоваться регуляторами. Повинуясь вытянувшему рычажок пальцу, крыша отъехала назад. Открывшееся взору бледное мерцание планет и красных гигантов на ранневечернем, по-матерински ласковом бирюзовом небе казалось иллюзией, чем-то несуществующим. Одна сфера просвечивала сквозь другую – на склоне дня и года все они были прозрачными или опалово-дымчатыми.

– Боже милостивый! Мы же на улице.

– Точ-чно!

– Но мне совсем не холодно.

– Отопление автоматически усиливается.

– Как вы думаете, сколько денег он во все это вбухал?

– Тысячи.

– Но зачем? Для какой цели?

– Для нас.

– Он нас любит.

– Только нас?

– Этого мы точно не знаем.

– Какой смысл задаваться таким вопросом?

– Вам хорошо?

– Да.

– О да!

– Но нам с Крисом, наверное, пора возвращаться. Надо накормить домашних животных.

– Каких домашних животных?

– Фелисия Гейбриел говорила, что мы не должны тратить протеин на животных, в то время как в Азии люди умирают от голода.

– Не знала, что у Клайда и Фелисии были домашние животные.

– Их и не было. Но вскоре после того, как мы сюда приехали, кто-то подкинул в наш «вольво» щенка. А чуть позже к дому приблудилась кошечка.

– Рассчитывайте на нас. У нас ведь дети.

– Несчастные заброшенные маленькие неряхи, – продолжила Джейн Смарт издевательским тоном, имитируя голос некоего человека «из общества», враждебно сплетничающего на их счет.

– Знаете, меня в детстве очень оберегали, – словно размышляя вслух, сказала Сьюки, – и это было тягостно. Теперь, задним числом, не припоминаю, чтобы родители баловали меня, они трудились над решением собственных проблем.

– Никто другой не может решить за нас наши проблемы, – с достоинством констатировала Александра.

– Женщинам пора прекратить прислуживать другим, тогда они обретут философское спокойствие. Такова была до сих пор наша политика.

– О! Звучит заманчиво, – призналась Дженни.

– Это терапия.

– Закрой крышу. Я хочу чувствовать себя уютно.

– И выключи этого чертова Шуберта.

– А если Даррил войдет?

– С этим отвратительным мальчишкой.

– С Кристофером.

– Пусть входят.

– Ммм. Ты сильная.

– Мое искусство, оно фливает мышечную силу таже пот ногти.

– Лекса, а сколько текилы ты влила себе в чай?

– До которого часа работает супермаркет на дороге в Оулд-Вик?

– Понятия не имею, я давно уже туда не езжу. Если в «Сьюперетте» чего-то нет, мы этого просто не едим.

– Но у них почти не бывает свежих овощей, а уж свежего мяса – тем более.

– Этого никто не замечает. Всем нужны лишь замороженные ужины и «завтраки героя», чтобы не готовить и не отрываться от телевизора. Они сжирают столько лука! Наверное, поэтому я перестала целовать свой выводок на ночь.

– Вы не поверите, но мой старший с двенадцати лет не ест ничего, кроме крученых чипсов и пеканового печенья, а вымахал за шесть футов, и ни одного дупла, дантист говорит, что никогда еще не видел таких прекрасных зубов.

– Это благодаря фтористым пастам.

– А мне нравится Шуберт. Он не такой, как Бетховен, который вечно гонится за тобой.

– Или Малер.

– О боже, Малер!

– Его и впрямь всегда кажется чудовищно много.

– Моя очередь.

– Нет, моя.

– О-ох-х, какое блаженство! Ты нашла нужную точку.

– Что это значит, когда постоянно болят шея и подмышки?

– Это лимфатические железы. Рак.

– Прошу тебя, не надо говорить этого даже в шутку.

– Попробуй климакс.

– Он меня не пугает.

– А я так жду его с нетерпением.

– Тебе никогда не приходило в голову, что способности к деторождению порой придают излишнее значение?

– Сейчас обо всех этих противозачаточных средствах пишут столько ужасов.

– Как ни смешно, но самые лучшие сандвичи-«субмарины» делают в этой захудалой пиццерии на Восточном пляже. Жаль, что она закрыта с октября по август. Я слышала, что ее хозяин с женой ездит во Флориду и живет там среди миллионеров в Форт-Лодердейле, – судите сами, какое у них благосостояние.

– Это тот одноглазый, который стоит за плитой в майке-варёнке?

– Я так никогда точно и не знала, действительно у него нет одного глаза или он просто постоянно щурится.

– На самом деле пиццу готовит его жена. Хотела бы я знать, как ей удается так хорошо пропекать тесто, оно никогда не бывает клеклым.

– У меня скопилось столько томатного соуса, а дети бастуют – им, видите ли, надоело есть спагетти.

– А ты отдай его Джо, он отнесет семье.

– Он и так таскает его домой сумками.

– Но и тебе он кое-что оставляет.

– Не будь вульгарной.

– Что он уносит домой?

– Запахи.

– Воспоминания.

– О господи!

– Не напрягайтесь, просто качайтесь на воде.

– Мы все здесь.

– Мы все с вами.

– Я это чувствую, – произнесла Дженни еще тише и слабее, чем обычно.

– Вы так прелестны.

– Как забавно было бы снова стать такой же молодой.

– Поверить не могу, что когда-то была такой же. Должно быть, это был кто-то другой.

– Закройте глаза. Еще одна, последняя, противная песчинка. Вот здесь, в уголке. Вот она.

– Мокрые волосы в это время года – большая проблема.

– Когда-нибудь от моего дыхания они примерзнут к лицу.

– Я подумываю о том, чтобы постричься ярусами. Говорят, новый парикмахер, тот, что открылся на другом конце Лендинг-сквер, в маленьком продолговатом строении, где прежде точили пилы, прекрасно стрижет.

– Женщин?

– А что делать? Мужчины перестали стричься. Правда, он взвинтил цены. Семь пятьдесят – и это без завивки, мытья головы и всего прочего.

– Последнее, что я сделала для отца, – отвезла его в парикмахерскую постричься. Он тоже знал, что это его последняя стрижка. И сообщил об этом всем, кто ожидал в очереди: «Это моя дочь, она привезла меня постричься последний раз в жизни».

– Казмирчак-сквер. Вы уже видели новые таблички?

– Кошмар. Страшно подумать, что это название так и останется.

– У людей короткая память. Для нынешних школьников Вторая мировая война – уже просто миф.

– Разве тебе не хотелось бы по-прежнему иметь такую вот кожу: ни единого шрама, ни единой родинки?

– Вообще-то на днях я заметила маленькое розовое пятнышко вон там, вверху. Нет, выше.

– Точ-чно. Оно болит?

– Нет.

– Хорошо.

– Вы никогда не замечали, что, когда начинаешь ощупывать себя на предмет обнаружения всяких опухолей, как советуют врачи, находишь их повсюду? Человеческий организм ужасно сложен.

– Пожалуйста, не напоминай мне об этом.

– В новом словаре, который печатают в журнале, к статье «Мужчина» прилагается вклейка с диапозитивами, там есть и женское тело. Вены, мышцы, кости – все на отдельных листах, – невероятно. Как это все работает?

– Не думаю, что организм так уж сложен, просто мы привыкли думать, что это нечто запредельное. На самом деле – такая же система, как многие другие.

– Какие они изумительно круглые. Идеальные полукружия.

– Полушария.

– Отдает политикой.

– Полушарие влияния.

– Что по-настоящему огорчает, так это ослабление чувствительности эрогенных зон. Я тут на днях разглядывала в зеркале свои ягодицы и обнаружила отчетливые складки. Может быть, поэтому у меня шея не поворачивается?

– У «Немо» делают неплохие «субмарины» с колбасой.

– В них слишком много горького красного перца. Фидель подбирается к Ребекке. Он ее «начиняет».

– Как вы думаете, какого цвета у них будут дети?

– Бежевые.

– Кофейные.

– Я не слишком настойчива?

– В общем, нет.

– Как она прелестно разговаривает!

– Боже мой, беда в том, что молодой и прекрасной женщине никто не помогает по-настоящему оценить свои достоинства. В двадцатидвухлетнем возрасте, в расцвете сил, меня беспокоило лишь, как бы ублажить свекровь – и не хуже ли я в постели, чем те шлюхи, с которыми Монти вожжался в колледже.

– Это то же, что быть богатым: знаешь, что у тебя кое-что имеется, и при этом боишься пользоваться своими возможностями.

– Похоже, Даррил не позволяет себе мучиться подобными сомнениями.

– А насколько он богат в действительности?

– Я знаю, что он до сих пор не заплатил Джо за работу.

– Таковы богачи. Придерживают свои денежки и никогда не упустят выгоду.

– Обрати внимание, дорогая.