Текст книги "Властелин Колец"

– Можешь не объяснять! – сказал Сэм. – Я как пошел в этот раз без веревки, так всю дорогу жалел… Но я хотел узнать, из чего вы их вьете? Мне интересно, потому что в нашей семье это ремесло знают.

– Мы их делаем из хифлена, – ответил эльф. – Но тебе сейчас не время учиться канатному ремеслу. Если бы мы раньше заметили, что ты хочешь перенять наше искусство, мы бы охотно все тебе показали. Сейчас поздно – пользуйся дареным. Пусть наш подарок тебе верно послужит!

– Пора! – сказал Халдир. – Все готово. Садитесь в лодки! Только поначалу будьте осторожны.

– Не пренебрегайте советом! – сказали другие эльфы. – Наши лодки легкие, но верткие, не такие, как у других. Они не утонут, даже если вы их перегрузите, но они своенравны, к ним надо привыкнуть. Научитесь входить в них и сходить на берег вот тут, на мелком месте, а потом уж плывите.

* * *

Путники заняли места в лодках: в одной – Арагорн, Фродо и Сэм, в другой – Боромир с Мерри и Пипином, а в третьей – Леголас и Гимли, которые стали друзьями – водой не разольешь. В их лодку уложили больше всего мешков. К лодкам полагались короткие весла с широкими лопастями в форме листьев. Когда все расселись, Арагорн повел свою лодку сначала вверх по Серебринке, остальные – за ним. Сэм сидел на носу, вцепившись в борта, и с тоской смотрел на берег. Солнечная рябь слепила ему глаза. Лодки медленно проплыли вдоль зеленой косы, борясь с течением, затем к берегу подступили деревья, с которых слетали золотые листья, журчащий поток нес их в Андуин. Ярко светило солнце. Где-то вдали звенели жаворонки, других голосов не было слышно. После одного из крутых поворотов реки они увидели, что навстречу им по течению гордо плывет огромный лебедь, изогнув длинную шею. Две волны расходились в стороны из-под приподнятых белоснежных крыльев, блестящий клюв отливал золотом, сверкали янтарные глаза с гагатовыми зрачками. Птица приблизилась, послышалась музыка, и вдруг они поняли, что это ладья, которую эльфы сделали похожей на лебедя, искусно вырезали и украсили. Два эльфа в белом гребли черными веслами.

В ладье сидел Келеборн, рядом с ним стояла стройная Галадриэль в белом платье и венке из золотых цветов. В руках у нее была арфа, и грустно и сладко звучал ее голос в свежем чистом воздухе:

 
Я пела о листьях золотых, и они золотыми росли.
Я пела о ветре, и он прилетал расчесывать ветви деревьев.
А там, за Солнцем и за Луной, за пеной морской вдали,
На берегах Ильмарина росло и цвело Золотое Древо.
 
 
Длинными стали листья его в Эльдамаре зеленом
В сиянии вечновечерних звезд, за стенами Тириона.
Длинными стали ветви лет над Разлучающим Морем,
Где слезы эльфов и воды рек сливаются в горе.
 
 
О Лориэн! Подходит зима, День обнаженных ветвей.
Тихо падают листья в поток, Река их уносит с собой.
О Лориэн! Слишком долго жила я на этой стороне,
Вплетая золотой эланор в венок увядающий свой…
 
 
Но если бы мне пришлось запеть про серые корабли,
Какой из них приплыл бы за мной, увез меня с этой земли
На родину, в вечновечерний свет, что светит в дальней дали?..
 

Арагорн придержал лодку, когда она поравнялась с лебедем. Допев песню, Владычица обратилась к Отряду.

– Мы здесь, чтобы проститься с вами, – сказала она, – и пожелать удачи, дабы вы уехали с благословением нашего края!

– Вы были нашими гостями, – сказал Келеборн. – Но мы так и не сели за общую трапезу. Посему мы приглашаем вас на прощальный пир меж берегов двух рек, пока одна из них не унесла вас далеко от Лориэна.

Ладья-лебедь торжественно поплыла к причалу, и Отряд повернул лодки туда же. Так на зеленой траве у границ Игладила друзья сели за прощальную трапезу с галадримами.

Фродо мало ел и почти не пил. Он только любовался красотой Владычицы эльфов и слушал ее дивный голос. Она больше не казалась грозной и втайне наделенной гибельной властью. Но видя ее совсем рядом, Фродо вместе с тем чувствовал, что она далеко (так представлялись эльфы людям в более поздние времена, если им удавалось встретиться; так они представляются нам и сейчас). Она была живым видением того, что осталось на покинутом берегу неумолимого потока Времени.

* * *

Когда все поели и отдыхали на траве, Келеборн заговорил о предстоящем пути и, подняв руку, указал на дальние леса за рекой.

– Вы поплывете вниз по течению, – сказал он, – и скоро увидите, как леса кончаются, сменяясь безжизненной каменистой равниной; потом Андуин прорезает бесплодное взгорье и через много миль разбивается на два потока, омывая Тол Брандир, по вашему Рог-остров, и низвергается со страшным шумом и брызгами с утесов в низины Ниндальф, которые вы называете Хляби. Это и есть водопад Раурос. А Ниндальф – обширная топкая низина, река в ней петляет и делится на множество рукавов.

С запада из лесов Фангорна в Андуин течет река Энтов, устье которой тоже очень разветвлено. Она протекает по землям Рохана, в правобережье Великой реки. А на востоке за Андуином дальше тянется безлесное нагорье Эмин Муйл. Всегда воет в нем восточный ветер, потому что еще дальше лежат только Мертвые Топи и безлюдные степи до самых Черных Врат Мордора в горном проходе Кирит Горгор.

Боромиру и тем из вас, которые присоединятся к нему и пойдут в Минас Тирит, лучше отойти от Великой реки до водопада Раурос и переправиться через Реку Энтов выше болот. Но не следует уходить далеко в верховья той реки. Также бойтесь заблудиться и пропасть в лесах Фангорна. Это чуждый край, малоизвестный и сейчас. Но наверное, такие воины, как Боромир и Арагорн, в моих предостережениях не нуждаются.

– Мы в Минас Тирите много слышали о Фангорне, – сказал Боромир. – Но я считал, что это сказки, которыми старые няньки пугают детей. Все, что находится к северу от Рохана, сейчас так далеко от нас, что есть где разгуляться воображению. Когда-то Фангорн примыкал к нашей границе, но уже много поколений выросло с тех пор, и никто из наших не ходил туда, чтобы подтвердить или опровергнуть давние легенды. Мне приходилось бывать в Рохане, но я никогда не добирался до его северных пределов. Когда меня послали в Райвендел, я выбрал дорогу через Роханский Проход между Белыми и Мглистыми горами, перешел через Исену и равнины за ней, пошел на север по реке Серой. Это было дальнее и трудное путешествие, я думаю, не меньше четырехсот гонов; я добирался несколько месяцев. В Тарбаде, у переправы через Серую, я потерял коня. Но после такого путешествия и того, что мы прошли вместе с Отрядом, я не сомневаюсь, что мы найдем путь через Рохан, а если понадобится, то и через Фангорн.

– Тогда мне больше нечего добавить, – сказал Келеборн. – Однако не советую пренебрегать легендами, даже очень давними; ибо часто оказывается, что память старых нянек хранит сведения, которые пригодились бы даже Мудрым.

* * *

Галадриэль поднялась с мягкой травы, взяла из рук прислужницы чашу, наполнила ее белым медом и протянула Келеборну.

– Настал час выпить прощальную чашу, – сказала она. – Пей первым, владыка галадримов! Пусть не печалится твое сердце, хотя ночь всегда наступает после дня, и наш закат близок.

Потом она прошла с чашей по кругу, прося отпить и желая каждому счастливого пути. А когда все выпили, попросила их снова сесть на траву. Для нее самой и для Келеборна прислужницы принесли кресла и молча встали за ее спиной. Некоторое время она смотрела на гостей, затем заговорила снова.

– Мы выпили прощальную чашу, – сказала она, – и между нами уже пала тень. Но прежде, чем вы уйдете, я хочу, чтобы вы приняли дары Владык галадримов в память о Лотлориэне. Я привезла их с собой.

И она обратилась к каждому по очереди.

– Вот дар Келеборна и Галадриэли предводителю Отряда Кольца, – сказала она Арагорну и протянула ему ножны, сделанные эльфами для его меча. Их украшал узор из золотых цветов и серебряных листьев, в который драгоценными камнями была вплетена надпись эльфийскими рунами: имя меча «Андрил» и его история.

– Клинок, вынимаемый из этих ножен, не заржавеет и не сломается, даже если его хозяин потерпит поражение, – сказала она. – Но не хочешь ли ты попросить меня еще о чем-нибудь, перед тем, как уйдешь? Ибо Тьма разделит нас, и мы можем больше не встретиться, или встретимся слишком далеко на дороге, с которой нет возврата.

И Арагорн ответил:

– Владычица, ты знаешь все мои желания. Ты сама долго берегла единственное сокровище, которое мне нужно. Это сокровище не принадлежит тебе, и даже если бы ты захотела, мою мечту ты мне отдать не сможешь. Путь к ней лежит через Мрак.

– Тогда, может быть, вот это утешит твое сердце, – сказала Галадриэль. – Мне оставили его, чтобы передать тебе, если ты пройдешь через наш край. – Она взяла с колен и протянула ему большой зеленый камень чистейшей воды, вправленный в серебряную брошь в виде орла с распростертыми крыльями. Камень сверкнул, словно солнечный луч ударил в свежий весенний лист.

– Когда-то я сама дала этот камень своей дочери Келебриане, а она отдала его своей дочери. Теперь он переходит к тебе как символ надежды. Прими в этот час также имя, предсказанное тебе, Элессар, Камень Эльфов из Дома Элендила!

Арагорн взял камень и приколол брошь на грудь, и все, кто видел его в эту минуту, поразились: раньше они не замечали, как он высок и по-королевски величествен. Словно спал с его плеч многолетний груз тяжелых трудов.

– Благодарю тебя за дары, о Владычица Лориэна! – сказал он. – Ты дала жизнь Келебриане и Арвен, Вечерней Звезде, и это высшая похвала, лучшего я сказать не могу.

Владычица наклонила голову и обратилась к Боромиру. Ему она подарила золотой пояс; Мерри и Пипин получили узкие серебряные пояса с золотыми пряжками в форме цветка; Леголасу достался лук, какими пользуются галадримы: больше и крепче лихолесских луков, с тетивой, сплетенной из волос эльфов. К нему был колчан, полный стрел.

– А для тебя, маленький садовник, любящий деревья, – сказала Галадриэль Сэму, – у меня совсем маленький подарок.

Она вложила ему в руку гладкую шкатулочку из серого дерева, украшенную единственной серебряной руной на крышке:

– Это «Г» – первая руна моего имени, – сказала она. – На твоем языке с нее начинается слово «Сад». В шкатулке – щепотка земли из моего сада с благословением, которое Галадриэль пока еще может дать. Она не поможет тебе идти, не защитит от опасности; но если ты сохранишь ее и когда-нибудь вернешься домой, может быть, она вознаградит тебя. Если вокруг все окажется разорено и заброшено, – разбросай там эту землю, и твой сад расцветет, как немногие сады в Среднеземье. И тогда пусть тебе вспомнится Галадриэль и далекий Лориэн, который ты видел в дни нашей зимы. Ибо наша весна и наше лето давно прошли, их цвет теперь – лишь память, а земля этого больше не увидит.

Сэм залился краской, забормотал что-то невнятное, крепко сжал шкатулочку и поклонился Владычице, как умел.

– А что попросил бы у эльфов гном? – спросила Галадриэль, поворачиваясь к Гимли.

– Ничего, Владычица – ответил Гимли. – С меня довольно, что я видел Повелительницу галадримов и слышал ее ласковые речи.

– Эльфы, слушайте все! – воскликнула Галадриэль, обращаясь к окружающим. – Больше не говорите, что гномы жадны и неблагодарны! Но, Гимли сын Глоина, – продолжала она, – у тебя ведь, наверное, есть желание, которое я могла бы исполнить? Прошу тебя, назови его! Ты не можешь уйти отсюда единственным гостем без подарка!

– Мне ничего не надо, госпожа Галадриэль! – сказал Гимли, кланяясь. И, запинаясь, добавил: – Ничего, разве что… если ты разрешаешь попросить… я хотел сказать… прядь твоих волос! Они настолько красивее всякого земного золота, насколько звезды прекраснее выкопанных алмазов! Я недостоин такого дара и не прошу, я только назвал желание… как ты повелела…

Эльфы недоуменно зашептались. Келеборн смотрел на гнома, не скрывая удивления, но Владычица улыбнулась и сказала:

– Говорят, что у гномов более искусны руки, чем языки. Но к гному Гимли это, наверное, не относится. Никто еще не обращался ко мне со столь дерзкой просьбой и при этом так учтиво. Как я могу ему отказать, если сама просила быть искренним? Но сначала скажи, что ты сделаешь с моим даром?

– Буду хранить как сокровище, Госпожа, – ответил он. – В память о словах, с которыми ты обратилась ко мне при первой нашей встрече. А если когда-нибудь вернусь в родные кузницы, заключу их в прозрачный кристалл, и будет это наследием моего дома и залогом вечного союза между народами гор и лесов.

И Владычица расплела одну из длинных кос, отрезала три золотых волоса и вложила их в руку гнома.

– Прими от меня также следующие слова. Это не предсказание, ибо любые предсказания сейчас бесполезны: с одной стороны на нас надвигается Тьма, а с другой – мы вооружены только надеждой. Но если надежде суждено сбыться, то я говорю тебе, Гимли сын Глоина, что руки твои будут утопать в золоте, но над тобой не будет его власти.

– А к тебе, Несущий Кольцо, – сказала она, повернувшись к Фродо, – я обращаюсь после всех, хотя ты далеко не последний в моих мыслях. Вот что я приготовила для тебя.

Владычица высоко подняла маленький прозрачный флакончик. Он засверкал в ее руке, из него разошлись лучи белого света.

– В этом флаконе, – сказала она, – капля воды из эльфийского фонтана, в которой пойман луч вечерней звезды Эарендила. Чем темнее будет ночь вокруг тебя, тем ярче он засветится. Пусть он осветит тебе дорогу в темноте, когда погаснут все остальные огни! Помни Галадриэль и ее Зеркало!

Фродо взял флакон, и Владычица в его свете на мгновение показалась ему снова по-королевски величественной и необыкновенно прекрасной, но не грозной. Он поклонился, но не нашел слов для ответа.

* * *

Владычица поднялась, чтобы уйти, а Келеборн проводил их к причалу. Желтые лучи полдневного солнца золотили траву, серебрилась вода в реке. Наконец все было готово. Путешественники заняли свои места в лодках. Лориэнские эльфы, крича слова прощания, длинными шестами оттолкнули их от берега, и журчащие волны плавно понесли их. Они сидели молча и не двигались. На зеленом берегу на самом конце косы так же молча и неподвижно стояла Владычица Галадриэль. Течение пронесло лодки мимо нее, друзья повернули головы и долго смотрели, как она отплывает, ибо так им казалось: не они уходят, а Лориэн удаляется, словно светлый корабль с мачтами из зачарованных деревьев плывет под золотыми парусами к забытым берегам, а они беспомощно качаются в серых лодках у границы серого безлистного мира.

Они еще смотрели назад, когда воды Серебринки растворились в Великой реке, и уже Андуин подхватил их лодки и понес к югу. Белая фигурка Галадриэли стала маленькой черточкой, и вдруг сверкнула, как окно на дальнем холме, когда в него ударяет луч заходящего солнца, или как светлое озерцо, если смотреть на него с высокой горы, и оно кажется алмазом в зелени. Тогда Фродо показалось, что она подняла руку в последнем прощании, и попутный ветер донес песню – очень далекую, но отчетливую.

Галадриэль пела на древнем языке заморских эльфов, слов хоббит не понимал, а мелодия таила глубокую безнадежность, хотя была красива необыкновенно. И такая сила чар была в той песне, что она врезалась в память Фродо, и через много лет он даже перевел ее, как умел. Говорили, что получилось на манер эльфийских песен, то есть песен о вещах, мало понятных жителям Среднеземья.

 
Аи, лауриэ ланта ласси суринен!
Йени унотимэ вэ рамар альдарон!
Йени вэ линтэ йулдар ваниэр
Ми оромарди лиссэ-мируворэва
Андунэ пелла Вардо теллумар
Ну луини йассен тинтилар и элени
Омарьо аиретари-лиринэн.
 
 
Си ман и йулма нин энквантува?
 
 
Аи си Тинталле Варда Ойолоссэо
Вэ ваньяр марьят Элентари ортанэ,
Ар илиэ тиэр ундулавэ люмбулэ;
Ар синданориэлло каита морниэ
И фальмалиннар имбэ мет, ар хисиэ
Унтупа Калакирио мири оиалэ.
Си ванва на, Ромелло ванва, Валимар!
 
 
Намариэ! Наи хирувалиэ Валимар.
Наи элиэ хирува. Намариэ!
 

«Ах, как сыплется золото – ветер листья срывает. Невозможно года сосчитать: так бесчисленны крылья деревьев. Год за годом плывет: так стекает нектар; белый мед так течет под шатром небосвода, где на западе звезды дрожат в поющем голосе Варды[2]2
  Варда – древнее имя той, кого эльфы-изгнанники называют Элберет.


[Закрыть] – чистый голос звенит, а года уплывают.

Кто мне чашу наполнит опять?

Варда, звезд королева, подняла свои руки белым облаком с Вечноснежной Горы. Все дороги покрылись туманом, а из серой земли поднимается Тьма, не видна Калакирия, и сокрыт блеск ее самоцветов!

О утрачен, утрачен навек Валимар для оставшихся здесь на востоке! Прощай!

Может быть, ты найдешь Валимар для себя, может быть, ты найдешь… О прощай!..»

Река неожиданно изогнулась, берега с обеих сторон поднялись, и свет Лориэна скрылся из глаз. Фродо больше никогда не видел эту дивную землю.

Теперь лица путешественников были обращены вперед, навстречу солнцу, оно слепило глаза, и без того застланные слезами. Гимли плакал, не стесняясь.

– Я никогда больше не увижу ничего прекраснее, – говорил он своему спутнику Леголасу. – И ничто больше не назову прекрасным… только ее Дар. – Он положил руку на грудь. – Зачем я пошел в этот Поход, Леголас? Знал, что будет трудно, но не знал, где главная погибель! Правду говорил Элронд, нельзя предугадать, что встретится в пути!

Я боялся мучений во Тьме, но это меня не остановило. Если бы я знал, как опасны свет и радость, я бы никуда не пошел! При последнем прощании я получил такую глубокую рану, какую мне даже сам Черный Властелин нанести не сможет, если завтра придется идти в его логово. Горе Гимли сыну Глоина!

– Ты не то говоришь, – сказал Леголас. – Горе нам! Горе всем, кто топчет землю в дни, наступившие после счастья! Так устроен мир: каждый, чью лодку несет живой поток, обречен находить и терять. Но я не считаю тебя несчастным, Гимли сын Глоина. Ты благословен, ибо страдаешь по своей воле. Ты потерял, но ведь сам сделал выбор, не бросил друзей, и в награду за это незапятнанная память о Лотлориэне останется в твоем сердце вечно яркой и чистой.

– Может быть, и останется, – сказал Гимли. – Я благодарен тебе за хорошие слова; ты, без сомнения, говоришь искренне, но не греет меня такое утешение! Сердцу нужна не память; она – лишь зеркало, даже если она чиста, как Келед-Зарам. Так говорит сердце гнома Гимли. Эльфы, наверное, по-другому видят мир. Я слыхал, что память у них больше похожа на живую жизнь, чем на сон. А у гномов не так.

Но хватит об этом! Посмотри на лодку: она очень низко сидит из-за перегруза, а течение в Андуине быстрое. Я совсем не хочу топить свое горе в холодной воде!

Он взял весло и направил лодку к западному берегу вслед за лодкой Арагорна, которая уже вырвалась из стремнины в более спокойный поток.

* * *

Так продолжал Отряд свой долгий путь, вниз по широкой Реке, все дальше на юг. По обоим берегам словно шагали голые деревья осыпавшихся лесов, заслоняя собой приречные земли. Ветер стих, река текла беззвучно. Даже птиц не было слышно. К концу дня солнце потускнело, затянулось туманом и в бледном небе стало казаться большой белой жемчужиной. Потом оно скатилось к западу, наступили ранние сумерки, за ними – беззвездная ночь. Еще много тихих темных часов они провели на плаву, стараясь держаться ближе к западному берегу под нависающими ветками. Большие деревья проносились мимо них, как призраки, протягивали жадные корни из тумана к воде. Было холодно.

Мелкие волны шлепали, запутываясь в корнях и плавнях. Фродо сидел, прислушиваясь к слабым всплескам и бормотанью Реки, потом голова его опустилась на грудь, и он заснул неспокойным сном.

Разбудил хозяина Сэм. Фродо с удивлением обнаружил, что лежит, тепло укрытый, под высокими деревьями с серой корой в тихом лесу на западном берегу Великого Андуина. Очевидно, он проспал всю ночь: за обнаженными ветвями начинало светлеть хмурое небо. Неподалеку возился с костерком Гимли.

В дальнейший путь Отряд выступил рано утром, но без спешки. Успокаивала мысль, что окончательное решение о выборе пути можно отложить еще на несколько дней, сначала надо доплыть до острова Тол Брандир и водопада Раурос. И они вверили лодки Реке, не желая торопиться навстречу опасностям, которые ждали везде, куда ни сверни.

Арагорн согласился, что лучше поберечь силы, не уставать прежде времени, но настоял, чтобы вставать пораньше и плыть целый день до позднего вечера, ибо сердцем чувствовал, что время не ждет, и боялся, что Черный Властелин уже начал действовать, пока они отдыхали в Лориэне.

Однако Враг пока ничем не давал о себе знать. Два серых дня прошли спокойно.

Окружающий пейзаж понемногу менялся. На третий день леса поредели, потом совсем пропали. На левом, восточном, берегу до самого горизонта поднялись пологие холмы: бесформенные, бурые, иссохшие, словно опаленные огнем. В неприветливой пустыне не было ни одной зеленой травинки, ни одного даже сломанного дерева, ни одного крупного камня, который бы хоть как-то оживил ее.

Так они доплыли до Бурых Земель, простершихся между южным Темнолесьем и хмурым нагорьем Эмин Муйл. Какое бедствие, война или вражье злое дело превратило эту местность в пустыню, даже Арагорн не знал.

На правом, западном, берегу деревья тоже не росли, но он был плоским и во многих местах зеленым от травы. Часто берег сплошной стеной заслоняли высокие густые камыши, тогда маленькие лодочки оказывались полностью в их шелестящей тени. Темные метелки тихо и печально качались на холодном ветру. Когда серо-зеленая стена прерывалась, Фродо видел долины, за ними – холмы, освещенные закатным солнцем, еще дальше – смутные контуры южных вершин Мглистого хребта.

Вокруг не было ни души, только мелкие птахи звонко свистели и щебетали в камышах. Их здесь было множество, но показывались они редко.

Пару раз путники слышали плеск лебединых крыльев и однажды, подняв головы, увидели вверху большую стаю.

– Лебеди! – воскликнул Сэм. – Большущие!

– Да, – подтвердил Арагорн. – Только черные.

– Вся эта земля такая большая, пустая и унылая, – сказал Фродо. – Я думал, что чем дальше на юг, тем теплее и веселее, и надеялся, что зима скоро останется позади.

– Но мы еще не добрались до юга, – сказал Арагорн. – Здесь зима, и море далеко. Весна наступит внезапно, а пока еще снег может выпасть. В низовьях Андуина и на Взморье у залива Белфалас, наверное, уже тепло и весело, если Враг туда не добрался. А мы тут всего гонах в шестидесяти от южных границ твоего Хоббитшира, до настоящего юга сотни долгих миль. Там, куда ты сейчас смотришь, на юго-западе, находятся знаменитые равнины Рубежного Края, страны рохирримов-коневодов. Скоро мы доплывем до устья реки Светлой, северной границы Рохана, которая начинается в Фангорне и вливается в Андуин. Раньше все земли от Светлой реки до Белых гор принадлежали рохирримам. Эти земли плодородны, здесь прекрасные пастбища, равных им нигде больше нет. Но в наше страшное время все жители ушли с Великой Реки и редко приближаются к ее берегам. Андуин широк, но орчьи стрелы перелетают через него, а в последнее время, говорят, орки переплывают реку и угоняют у рохирримов стада и табуны.

Сэм беспокойно переводил взгляд с одного берега на другой. Когда к воде подступали деревья, он боялся, что они скрывают вражьих соглядатаев и полны опасностей, а теперь он затосковал по ним. Ему казалось, что в открытых лодках на открытой воде Реки, ставшей границей войны, Отряд совсем беззащитен.

Еще пару дней они плыли прямо на юг, и ощущение опасности нарастало. Тревога охватила всех, и теперь они уже целый день налегали на весла. Берега скользили мимо. Вскоре Река расширилась. Слева потянулись длинные каменистые пляжи, стали попадаться мели, приходилось вести лодки осторожнее. Бурые Равнины на востоке превратились в суровое нагорье, над которым свистели холодные ветры, а правый берег стал холмистой равниной с высохшей травой и кочковатыми болотами.

Фродо дрожал от холода и вспоминал Лотлориэн, его поляны и родники, фонтан, ясное солнце и светлые ласковые дожди. В лодках беседы прекратились, давно не было слышно смеха. Каждый задумывался о своем.

Леголас летел мыслями на север, в березовую рощу под летними звездами; Гимли мысленно перебирал золото и драгоценности и прикидывал, из чего можно сделать оправу для дара Галадриэли; Мерри и Пипину передавалось беспокойство Боромира, который то что-то бормотал, то грыз ногти, будто его мучили сомнения, то налегал на весла и подгребал к лодке Арагорна. Тогда Пипин, сидевший на носу, замечал, что он как-то странно смотрит на Фродо. Сэм думал о том, что лодки, конечно, не так опасны, как говорили в Хоббитшире, но зато ужасно неудобны, и в них можно помереть от безделья. Он сидел, скорчившись, с разнесчастным видом, глядел на ползущий мимо серый пейзаж и серую воду, окружавшую его со всех сторон, и скучал – весел ему не доверяли.

Под конец четвертого дня он, как обычно, изнывал от безделья, глядя на воду за кормой поверх голов Фродо и Арагорна, пригнувшихся на веслах. Его клонило в сон, и он мечтал почувствовать под пятками твердую землю. Вдруг что-то привлекло его внимание, безразличный до сих пор взгляд оживился. Но, по-видимому, то, что он заметил, ему показалось, потому что он начал тереть глаза, но больше ничего не увидел.

* * *

На ночь они причалили к маленькому островку возле западного берега. Сэм лег рядом с Фродо, завернулся в одеяло, но, похоже, спать не хотел.

– Мне сегодня смешной сон приснился, господин Фродо, – сказал он. – Часа за два до остановки. А может быть, и не сон. Смешно.

– Ну, и что тебе приснилось? – сказал Фродо, зная, что Сэм не успокоится, пока не выложит все до конца. – Выкладывай, а то я с самого Лотлориэна ни разу еще не смеялся.

– Так оно не в том смысле смешно, хозяин! Оно странно и в жизни не бывает. Но и не сон. Вот послушайте. Я видел бревно с глазами!

– Бревно так бревно, – сказал Фродо. – Их в Реке много. А про глаза не ври.

– Но я же видел! – сказал Сэм. – Эти глаза меня и удивили. Я из-за них и проснулся, если спал. Сначала это было бревно, плыло за лодкой Гимли в сумерках, я на него внимания не обращал; а потом оно будто за нами погналось. Это уже было странно, бревно – а догоняет, и тут я увидел глаза на бугорке у ближнего конца. Они светились. И вообще это было не бревно, потому что у него были лапы, как у лебедя, только большие, и оно их в воду то опустит, то вытащит, то опустит, то вытащит. Вот тогда я и стал тереть глаза, хотел точно убедиться, а потом закричать, если оно не исчезнет. И оно уже быстро плыло и почти до Гимли добралось. Но то ли оно своими фонарями заметило, как я пошевелился и на него смотрю, то ли я в самом деле спал, а тут проснулся, но когда посмотрел опять – его уже не было. А потом мне показалось, что тень промелькнула у берега, но глаз я уже не видел. «Опять спишь, Сэм Гэмджи?» – сказал я себе, а потом поразмыслил, и теперь уже ни в чем не уверен. Что вы-то скажете, господин Фродо?

– Если бы я сам раньше не видел этих глаз, я бы сказал, что это было бревно и туман, а ты спал, Сэмми, – ответил Фродо. – Но эти глаза появляются не в первый раз. Я видел их давно, когда мы шли в Лориэн. В ту ночь кто-то с такими глазами лез на дерево, я заметил его с тэлана. Халдир его тоже видел. А помнишь, что говорили эльфы, которые разбили орчью банду?

– А, – сказал Сэм. – Вспомнил, я даже больше помню. Я не очень хорошо умею думать, но если сложить все это вместе и прибавить рассказы господина Бильбо, то я, пожалуй, соображу, как эту тварь зовут. Имя очень противное. Голлум, ага?

– Вот этого я последнее время сам боюсь, – сказал Фродо. – С той самой ночи на флете. Наверное, он околачивался в Мории и там напал на наш след. Я надеялся, что пока мы будем в Лориэне, он нас потеряет из виду; а эта жалкая тварь, видно, таилась в лесу у Серебринки, пока не дождалась нашего отплытия!

– Похоже, так и было, – сказал Сэм. – Теперь надо быть настороже. А то в одну прекрасную ночь кто-нибудь почувствует его мерзкие лапы у себя на горле, если вообще успеет проснуться и почувствовать. Вот к этому я вел. Будить Долгоброда и остальных ночью сегодня уже незачем. Я посторожу. А высплюсь завтра, я ведь в лодке всего лишь багаж, можно сказать.

– Вполне можно, – сказал Фродо. – Я бы сказал, «багаж с глазами». Сторожи. Только обещай разбудить меня на смену, когда полночи отсидишь, если, конечно, раньше ничего не случится.

* * *

В самый темный час ночи Фродо вынырнул из глубокого сна.

– Мне очень стыдно вас будить, – сказал Сэм, тряся хозяина, – но вы сами сказали. Ничего тревожного не случилось. Вернее, я не заметил. Был какой-то всплеск, и вроде кто-то вздыхал перед тем, как я вас начал будить, но ночью возле воды всякие звуки бывают.

Сэм улегся, а Фродо завернулся в одеяло и сел, борясь со сном. Медленно проходили минуты, складывались в часы, но ничего не происходило. Фродо чуть не поддался искушению снова лечь и заснуть, как вдруг к одной из зачаленных лодок подплыла темная, еле различимая тень. Из воды протянулась белесоватая рука и ухватилась за планшир. Два бледных глаза холодно засветились над водой, вперились в лодку, потом поднялись выше и уставились на островок, как раз на Фродо. Они были в нескольких локтях от него, и хоббит слышал, как темная тварь дышит, с присвистом втягивая воздух. Он встал, вытаскивая Жало из ножен, и ответил взглядом на взгляд. Глаза тут же погасли. Раздалось тихое шипение, всплеск – и кто-то темный, в воде действительно похожий на бревно, отплыл от берега в ночь. Арагорн зашевелился во сне, повернулся на бок, сел.

– Что случилось? – прошептал он, молниеносно оказываясь рядом с Фродо. – Мне во сне почудилось движение. Зачем ты вынул меч?

– Голлум, – ответил Фродо. – По-моему, он.

– А! – сказал Арагорн. – Значит, ты об этом мелком вредителе знаешь? Он шлепал за нами по всей Мории, и потом – до Нимродэли. Мы сели в лодки, а он улегся на бревно и греб за нами всеми четырьмя. Я пару раз ночью пробовал его схватить, но он хитрый, как лис, и скользкий, как рыба. Я надеялся, что в большой реке он устанет, а он оказался прекрасным пловцом. Попробуем завтра грести быстрее, чтоб отстал. Ложись, спи, я посторожу до утра. Хотел бы я его поймать, он мог бы нам пригодиться. Но если не поймаем, лучше оторваться от него. Он очень опасен. И сам может кого-нибудь придушить в темноте, и врагов может навести на след.

* * *

В остаток ночи Голлум только раз или два мелькнул смутной тенью. После этого Отряд постоянно был настороже, но больше Голлума никто не видел. Если он и продолжал преследование, то был чрезвычайно осторожен. По настоянию Арагорна, всерьез налегли, наконец, на весла, и теперь подолгу гребли. Берега быстро проносились мимо, но по сторонам путники не смотрели, так как плыли, в основном, по ночам и в сумерках, а днем отдыхали, каждый раз с трудом находя укрытие на голом берегу.