Текст книги "Демон"

ЭПИЗОД II

Стояв воде по грудь, Конел смотрел, как Робин взбаламучивает ее с куда большим энтузиазмом, чем изяществом. Он ухмыльнулся. Черт возьми, ну и труженица! Ей бы только чуть-чуть расслабиться, не выбиваться из сил. Забыть про рекорды скорости и дать своему крепкому и ладному тельцу самому со всем справиться...

Уроки плавания начались вскоре после их возвращения из полета. Робин тогда сказала, что никогда больше не желает попадать в переделку из-за своего неумения плавать, и Конел сам напросился в инструкторы.

Ему нравилось. Сам он пловцом был вполне посредственным и никаким не инструктором. Но стоять в воде, показывать движения и ловить Робин, когда она порывалась утонуть, было ему вполне по силам.

Поглазев на Робин, Конел глянул дальше – туда, где вода была не в пример быстрее и глубже, – и увидел, как Искра стремительно там продвигается, прикладывая при этом усилий не больше, чем нерпа. Хотелось бы Конелу гордиться талантливой ученицей, но дело заключалось всего-навсего в том, что некоторые просто рождены для воды. Вот Искра и была такой. Забавно, что ей потребовалось аж восемнадцать лет, чтобы это выяснить. Но уже теперь она плавала вдвое лучше, чем Конел.

Однако своим талантом Искра, похоже, никак не была обязана своей матери. Снова глянув, как беспомощно барахтается Робин, Конел оттолкнулся от дна. Несколько гребков – и он уже рядом. Робин лежала на спине, переводя дыхание.

– Ничего, – выдохнула она. – Эту часть я, по крайней мере, уже освоила.

– Ты делаешь успехи.

– Лучше не ври, Конел. Толковой пловчихи из меня никогда не получится.

Он потянул ее ксебе, и оба встали на дно. Искра, проскользнув мимо, взобралась на узкий берег и встала там – скользкая и блестящая – стряхивая воду с коротких светлых волос. Потом нагнулась за полотенцем и ожесточенно вытерла голову.

– Встретимся дома, – сказала она и зашагала по берегу.

Конел отвернулся от Искры – и понял, что Робин в упор на него смотрит.

– Лакомый кусочек, правда? – тихо спросила Робин.

– Кажется, я глазел...

– Не будь так застенчив. Пусть я ей и мать, но, когда вижу красотку, могу отдать ей должное.

– Самое смешное, – признался Конел, – что как на девушку я на нее на самом деле не смотрел. Ну, не в сексуальном смысле. Знаешь, чуть ли не каждый день свами двумя плаваю, так что привык на нее смотреть. Страсть какая здоровая телка. Прямо сияет, не иначе.

Робин окидывала Конела скептическим глазом – так, будто он сыграл роль, какую она от него и ждала. Роль бесконечно кивающего головой растеряхи, которого словно поймали на вранье. Но слова его были и впрямь забавны, а главное – чистая правда. Конел и впрямь мог целыми днями болтаться рядом с голой Искрой, и при этом и в мыслях не иметь ничего о сексе. Просто бывают мечты достижимые и мечты недоступные, а Искра раз и навсегда оказывалась для него в числе последних. Скверно, конечно, но куда от этого денешься? Теперь они осторожно продвигались ко взаимному уважению, к подлинной дружбе, но Конела и это вполне устраивало.

И все это никак не противоречило его оценке ослепительной красоты Искры. Мир просто не может быть сплошь скверным, раз в нем живет создание столь прекрасное.

Так что негоже, думал Конел, чтобы в средоточии гордыни его столь внезапно и нерасчетливо свалило наповал осознание им Робин как женщины.

Что ж, тут она сама виновата. Не следовало так уж выпячивать все наружу.

Добравшись до берега, они вытерлись махровыми белыми полотенцами, захваченными из Клуба. Конел все украдкой поглядывал на Робин. А маленькая ведьма уселась на большой гладкий валун и, будто привередливая кошка, вытирала воду меж пальцев ног.

Нет, на сорок она никак не выглядела. Пожалуй... на тридцать с хвостиком, предположил Конел. Странная штука этот возраст. Тебе может стукнуть двадцать восемь – и ты рыхлая бабища с отвислым задом, а груди у тебя как дыни, набитые поролоном. Или тебе сорок пять – а у тебя крепкий, плоский живот, и ты излучаешь здоровье. Ну, быть может, чуть-чуть видны морщинки вокруг глаз.

И еще ее волосы. Неестественно высоко выбритые вокруг одного уха – того самого, что в центре странного пятиугольника. Сначала просто пугаешься, но когда привыкаешь, то все уже кажется нормальным.

И змеи. Какой парень не наделает в штаны от одного вида того, как эти змеи вьются вкруг ног и предплечий – две жирные петли обрисовывают ее груди, а потом их головы сходятся вместе. Но, когда видишь змей несколько раз, понимаешь – это просто Робин. Больше того – не просто Робин, а ее украшения.

– Ты завещание составила? – спросил Конел, ожесточенно вытирая шевелюру.

– Завещание? А-а, то есть когда я умру? Здесь от него было бы мало толку, разве нет? Нет Ковенов – нет судов. А что там на Земле...

– Думаю, там тоже ничего такого нет. Но, когда ты умрешь, вот эти штуки неплохо бы сохранить.

Робин ухмыльнулась:

– Ты что, про змей? Когда все закончится, я буду не против, если с меня сдерут кожу и отдубят ее как надо. – Она встала лицом к нему. – Потрогай их, Конел.

– Что это тебе...

– Просто потрогай. Пожалуйста. – Робин протянула ему руку, и он ее пожал.

Нерешительно, подозревая, не разыгрывает ли с ним Робин какой-то шутки, Конел тронул пальцем самый хвост змеи. Та обвивала тремя кольцами ее сосок, так что он кончиком пальца по ней провел. Змея чуть наращивала толщину, проходя по тыльной стороне ее ладони, затем делала еще три петли вокруг предплечья. Конел едва ощутимо провел пальцем по всей ее длине. Робин повернулась, и он, обогнув плечо, довел палец до самой середины между лопаток. Тогда Робин подняла обнаженную руку – ту, что без татуировки, – и поворачивалась дальше под рукой Конела, пока снова не оказалась лицом к лицу с ним. Конел положил руку над ее грудью, повел вниз по ложбинке, под грудь, а затем раскрыл ладонь и заключил в нее увесистую чашечку. Робин взглянула на его руку. Дышала она глубоко и ровно.

– Теперь другую, – велела она.

Тогда Конел опустился на одно колено и коснулся ступни Робин. Хвост змеи начинался на мизинце. Потом шел синусоидой по верху ступни, свивался вокруг лодыжки и дважды обегал икру. Конел провел пальцем по змее, чувствуя под гладкой кожей крепкие, идеальной формы мышцы. На другой ноге, заметил он, росли тонкие волоски.

Змея заметно увеличивалась в объеме, обвивая бедро Робин. Конел очень точно проследил – даже когда она исчезала из виду. Затем Робин снова повернулась, и рука Конела прошла по ее бедру, по ягодице и снова по спине. Робин подняла другую руку – Конел потянулся и накрыл сзади другую ее грудь. Подержал немного, затем отпустил.

Повернувшись снова, Робин грустно ему улыбнулась. Затем взяла его за руку, сплетая пальцы, – и они пошли бок о бок по берегу. Долго-долго Конелу почему-то хотелось только молчать. Но вечно это чувство длиться не могло.

– Зачем? – наконец спросил он.

– И я о том же себя спрашивала. Интересно, может, твой ответ лучше моего.

– Это... это как-то связано с сексом? – «Конел, – сказал он себе, – ты само коварство. Давайте, девчата, тащите все ваши проблемки прямиком к мистеру Конелу. Он их живо потопчет своими шнурованными говнодавами».

– Как знать. А может статься, не все так просто. По-моему, я просто хотела, чтобы меня потрогали. Намеренно хотела. Ведь ты трогал меня, когда учил плавать, но там было совсем не то... и все-таки меня это трогало. Было до жути приятно.

Конел подумал.

– Давай я потру тебе спину. Я знаю как.

Робин улыбнулась. Глаза ее блестели от слез, но плакать она явно не собиралась. Как странно!

– Правда? Вот было бы здорово!

Снова повисло молчание. Конел видел ведущую к Клубу лестницу и жалел, что они почти уже там. Вот бы берег был подлиннее. Так приятно было держать ее за руку.

– Знаешь, я была... очень несчастна почти всю мою жизнь, – тихо сказала Робин. Конел взглянул на нее. А она внимательно наблюдала за тем, как ее босые ноги оставляют на песке глубокие следы.

– У меня уже два года не было любовницы. А по молодости каждую неделю бывала новая. Как и у всякой девушки. Но ни одна надолго не задерживалась. Когда я вернулась с Геи, я решила найти себе одну женщину и прожить с нею всю жизнь. Я нашла троих, но ни с одной не затянулось дольше чем на год. Тогда я решила, что просто не создана для жизни в паре. Последние пять лет я занималась любовью не ради удовольствия – это бывало ужасно, когда все кончалось и с тебя лился пот, – а просто потому, что не заниматься любовью было еще ужаснее. В конце концов, я сдалась и совсем отказалась от секса.

– Как это... жутко, – пробормотал Конел.

Они уже стояли у подножия лестницы. Конел стал было подниматься, но Робин остановилась, вцепившись ему в руку. Он обернулся.

– Жутко? – Слеза сбежала по ее щеке, и Робин быстро утерла ее свободной рукой. – Честно говоря, по тому сексу я особенно не скучаю. А вот по чему я правда скучаю – так это по прикосновению. Чтобы меня трогали. Тискали. Чтобы я сжимала кого-то в объятиях. А когда пропал Адам... меня больше некому трогать.

Робин продолжала на него смотреть, и Конел вдруг так занервничал, как не нервничал со времени своего первого месяца с гирями. Никогда Конел не был излишне застенчив с женщинами, но Робин и ее дочь были совсем другое дело. Причем все шло гораздо дальше того факта, что они были лесбиянками.

Робин сжала его руку, и Конел подумал «вот те на!». Потом он обнял ее и слегка повернул голову, чтобы ее поцеловать. Конел заметил, как губы ее расходятся, и Робин тоже чуть отвернула голову – так что он начал ее отпускать – но тут она обняла его, и он снова положил руки ей на спину – в манере, которая показалась ему несколько отцовской. Тогда Робин стала прижиматься к нему бедрами – медленно-медленно – и одновременно касаться сухими губами шеи. Все было проделано столь же изящно, как штраф у десятилеток при игре в бутылочку, но, когда все приготовления закончились и они плотно прижались друг к другу от плеч до колен, Конел вдруг почувствовал, как слезы Робин сбегают по его груди. Она крепко его обнимала, а он терся кончиком носа об ее макушку, руки же его тем временем скользили по плавным изгибам ее спины.

Несколько раз Конел пытался нежно отстраниться, но Робин его не отпускала. Вскоре он уже перестал пытаться и начал отпускать какие-то дикие замечания. Замечания эти были просто у него на уме; все же остальное казалось где-то далеко – к его испугу и удивлению.

Наконец, Робин вытерла слезы и отодвинулась на несколько дюймов, слегка сжимая руками его бедра.

– Мм... Робин, не знаю, что именно тебе известно...

– Достаточно, – ответила она, опустив глаза и глядя куда-то на его ступни. – Тебе не стоит за него извиняться. Я знаю, что этот приятель живет своей собственной жизнью и что одного касания достаточно, чтобы его возбудить. И что он может откликаться вне зависимости от твоих собственных чувств на этот счет.

– Хм... да вообще-то мы с ним в отличных отношениях.

Робин рассмеялась, снова притянула Конела к себе, затем серьезно на него посмотрела:

– Нет, знаешь ли, ничего, конечно, не выйдет.

– Ага. Знаю.

– Мы слишком разные. И я слишком старая.

– Никакая ты не старая.

– Да нет же – поверь. Пожалуй, тебе вообще не стоило так гладить мне спину. Для тебя это могло оказаться слишком сложно.

– Может, и правда не стоило.

Робин грустно на него взглянула, затем направилась вверх по лестнице. И вдруг остановилась, какое-то мгновение стояла совсем неподвижно, а потом вернулась и встала на последней ступеньке. Так они оказались одного роста. Она взяла Конела ладонями за щеки и поцеловала. Ее язык скользнул меж его губ, затем она двинулась назад и медленно опустила руки.

– Около часа я буду у себя в комнате, – сказала она. – Если ты сообразительный, то скорее всего останешься здесь, внизу. – Тут Робин повернулась, а Конел следил за змеями на ее обнаженной спине, пока она поднималась по ступенькам и скрывалась из виду. Тогда он повернулся и сел на ступеньку.

Конел провел десять безумных минут – то вставая, то снова садясь. Как бы то ни было, в таком состоянии в доме ему было делать нечего. Ему требовалось здравомыслие.

Подобная ситуация требовала холодной головы. Робин была совершенно права. Ничего тут выйти не могло. И один раз все было бы по-дурацки, она сама это сказала. Одного раза ей было недостаточно, а больше раза ничего бы не получилось. Всего лишь опыт – и скорее всего неудачный.

Конел снова взглянул вверх по лестнице. Ее ладная фигурка пока еще виднелась наверху.

– Н-да, – вздохнул Конел, – давненько, приятель, никто не подозревал в тебе сообразительности. – Тут он опустил взгляд на свои колени. – А ты-то всю дорогу это знал, разве нет?

ЭПИЗОД III

Валья сидела на холме, откуда открывался вид на «Смокинг-клуб», рядом с широкой бороздой в земле. Из пепла средь белых костей уже начали пробиваться растения. Вскоре это место найти уже будет не так просто.

Рядом лежали несколько человеческих черепов. Один был куда меньше остальных.

Руки Вальи были вовсю заняты работой. Начала она с широкой выветрившейся доски и набора инструментов для резьбы. Работа была уже почти закончена, однако Валья едва это сознавала. Ее руки словно порхали сами по себе. А мысли были далеко. Титаниды никогда не спали – если не считать младенцев, – но примерно каждые два-три оборота впадали в состояние затуманенного сознания. То было сонное время, – время, когда мозг мог бродить вдаль и вширь, в прошлое, отправляться в те места, куда вообще-то забредать не хотелось.

Валья воскрешала в памяти свою жизнь с Крисом. Она снова вкушала ее горечь, вновь вспоминала его жажду. Вспоминала и неизбежное, ужасное время прощания с Крисом, когда он из волшебного безумца превратился в безумца-с-тараканами-в-голове. А потом – медленное восстановление доверия и понимание, что прежнего скорее всего не будет уже никогда. Валья снова прикоснулась к своей глубокой любви к Крису – вечной и неизменной.

Затем она подумала про Беллинзону. Эти люди выхолащивали свою родную планету. Для этой цели они применяли оружие, которое было выше ее понимания, – оружие, способное обратить Гиперион в сияющую стекляшку. Валью посетила мысль, что она никогда не стала бы развлекаться им в состоянии бодрствования. Будь у нее такое оружие, она бы воспользовалась им, чтобы выхолостить Беллинзону. Много достойных людей тогда бы погибло, и стыд был бы безмерным. Но несомненно благо от подобного деяния перевесило бы зло. Колесо было домом Вальи, а эти визитеры – не иначе как раковой опухолью, пожирающей сердце колеса. Конечно, были и хорошие люди. Казалось, однако, что если этих хороших собрать в одно место, зло только возрастет.

Подумав об этом снова, Валья поняла, что и людям на Земле, должно быть, приходят в головы схожие мысли. «Мой поступок не будет благом, но добро перевесит зло. Жаль, что погибнут невинные...»

Валья неохотно отказалась от мысли о выхолащивании Беллинзоны. Она вынуждена была продолжать то, чем она и другие титаниды занимались уже многие килообороты, сражаясь с раковой опухолью, клетка за клеткой.

С этой мыслью Валья перешла из сонного времени в реальное и поняла, что уже закончила свой проект. Поднеся его к свету, она тщательно его изучила.

Уже не впервые она занималась подобными делами. Названия для них просто не было. Титаниды никогда не хоронили своих мертвецов. Они просто выбрасывали их в реку Офион и позволяли водам их унести. Никаких мемориалов они не строили.

Другой богини, кроме Геи, у титанид не было. Гею титаниды не любили, – впрочем, вера в нее и не была, собственно говоря, настоящей верой. Просто Гея была так же реальна, как сифилис.

Титаниды не ждали жизни после смерти. Гея заверила их, что ничего похожего не существует, и у них не было повода сомневаться в ее словах. Так что не было у них на этот счет и ритуалов.

Но Валья знала, что у людей все по-другому. Она уже наблюдала похоронные ритуалы в Беллинзоне. Неизменно прагматичная, она не взялась бы утверждать, что подобные ритуалы бессмысленны. И было у нее на попечении тринадцать трупов, причем ни про один нельзя было утверждать, что его хозяин принадлежал к вавилонскому или иному земному культу. Так что же в этом случае оставалось мыслящему существу?

Ответом Вальи была резьба. Все изображения были разными – нечто вроде свободной ассоциации Вальиного неполного понимания человеческих тотемов. Один представлял собой крест и терновый венец. Еще были серп и молот, растущий месяц, звезда Давида и мандала. Было также изображение Микки Мауса, телевизор, настроенный на канал Си-би-эс, свастика, человеческая ладонь, пирамида, колокол и слово SONY. На самом верху располагался самый загадочный символ из всех, некогда начертанный на «Укротителе»: аббревиатура НАСА.

Валья была довольна своей работой. Телевизионный экран был устремлен как раз через пирамиду. Это напомнило Валье другой символ, который в точности напоминал букву S, дважды перечеркнутую.

Пожав плечами, Валья воткнула в землю заостренный конец мемориальной доски. Затем левым передним копытом она стала втаптывать ее в землю, пока доска не оказалась надежно там размещена. Потом она стала копытом подпихивать черепа, пока они не сгруппировались вокруг мемориальной доски. Затем подняла глаза к небу. Это не помогло – ибо там была Гея, а к Гее обращаться не следовало. Тогда Валья оглядела лежащий вокруг мир, который она так любила.

– Кто вы и кем бы вы ни были, – пропела она, – вы, может статься, захотите прижать эти заблудшие человеческие души к своей груди. Я не знаю про них ничего, кроме того, что один был очень молод. Остальные временно были зомби на службе у Лютера, злобной твари, долее не человека. Неважно, что они понаделали за свою жизнь, начинали они невинными детьми, как и все мы, так что не будьте с ними очень жестоки. Ваша вина в том, что вы сделали их людьми, а это был грязный трюк. Если вы и вправду где-то есть и если вы меня слышите, вам должно быть очень за себя стыдно.

Валья не ожидала ответа – и его не получила.

Тогда Валья снова опустилась на колени, подобрала свои инструменты для резьбы по дереву и положила их в сумку. Затем еще раз пнула табличку с деревянной резьбой и последним взглядом окинула мирную сцену.

Дальше Валья уже собралась было направиться К Клубу, но тут увидела скачущего к ней по тропе Рокки и решила его дождаться. Подумав еще, она поняла, что наконец пришла к выводу – пора ответить на предложение, сделанное Рокки в то сонное время.

Присоединившись к Валье, Рокки, не говоря ни слова, взглянул на ее работу. Какое-то время он стоял в торжественном молчании, как обычно стоят на кладбищах люди, затем повернулся к Валье.

– Прошла тысяча оборотов, – пропел он.

Один килооборот, подумала Валья. Сорок два земных дня Крис и Адам уже пребывают пленниками в Преисподней.

– Я решила, – пропела она. – Я решила, что негоже в такое время вводить новую душу в мир.

Глаза Рокки опустились, затем он снова поднял их с проблеском надежды. Она улыбнулась ему и поцеловала в губы.

– Однако хороших времен не бывает никогда, так что сделать это вопреки всему – жест, который меня привлекает. А сделать это в таком возрасте, без одобрения Геи, привлекает меня еще больше. И да будет его жизнь долгой и интересной.

– Люди, – пропел Рокки, – порой используют подобные слова как проклятия.

– Да, я знаю. Они также говорят «да сломаешь ты ногу», чтобы принести удачу. Я не верю ни в проклятия, ни в удачу. Оттого и не могу представить себе, как можно желать, чтобы жизнь была краткой и скучной.

– Люди безумны – это известно всем.

– Давай не будем о людях. Поговори со мной своим телом.

Валья пришла в его объятия, они прижались друг к другу и начали целоваться. Поцелуй был прерван лязгом инструментов Вальи в сумке. Оба рассмеялись, и Валья отложила инструменты в сторону. Поцелуй возобновился.

Такова была первая стадия переднего совокупления. Хотя и не столь формализованное, как совокупление заднее, оно также заключало в себе массу ритуалов. Для разогрева им следовало покрыть друг друга, причем проделать это еще три-четыре раза во время курса более серьезных любовных занятий.

Впереди у обоих были интереснейшие пять оборотов.

ЭПИЗОД IV

Сирокко сидела в дремучем лесу, в двадцати километрах от Клуба. Пятью оборотами раньше она развела небольшой костер. Он все еще пылал ярко. Огонь словно не пожирал поленья. Чудо, да и только.

Один килооборот. Тысяча часов с тех пор, как похитили Адама.

– Что же ты узнала?

Сирокко подняла глаза и заметила за пляшущими огнями лицо Габи. Тогда она расслабилась и чуть сгорбилась.

– Мы узнали, как готовить ядовитый газ, который убивает зомби, – ответила она. – Но мы уже давно это узнали.

Выяснилось, что годится любая кровь, даже кровь титанид. Но волосы непременно должны быть лобковыми, и непременно человеческими. Хорошей новостью оказалось то, что много их не требовалось. Одного волоска достаточно на фунт состава. А еще – пропуск хоть одного ингредиента из смеси Искры разрушал всю партию.

Титаниды уже приготовили целые бушели смеси.

– Что еще ты узнала? Сирокко подумала.

– У меня есть друзья, наблюдающие за Преисподней. С безопасного расстояния. Они сообщили мне о самом последнем действии – у основания южных нагорий. Искра и Робин уже научились плавать. Они в свою очередь научили Конела кое-каким приемам драки. Я учу их управлять самолетом.

Вздохнув, Сирокко потерла ладонью лоб:

– Я знаю, что Крис и Адам целы и невредимы. Знаю также, что Робин испытывает странные мысли насчет Конела. Знаю, что примерно то же самое Искра испытывает ко мне, раз она пыталась сюда за мной последовать. Она становится все опытнее. Я знаю и то, что она постепенно приходит к мысли, что титаниды достойны доверия. Искра даже начинает воздавать должное Конелу. А еще мне уже лет двадцать не хотелось так выпить. – Габи протянула руку – прямо сквозь пламя. Рука ее, казалось, загорелась – так что Сирокко охнула и отодвинулась подальше. Потом Сирокко уставилась на нечетко видимое лицо – и заметила недоумение Габи.

– Ах да, – сказала Габи. – Наверное, это выглядит ужасно. Но я просто не видела огня.

«Не видела огня», – подумала Сирокко, и на ум ей тут же пришел один образ. Собственными глазами она этого никогда не видела, но думала об этом уже два десятилетия. Габи – одна щека обожжена, а почти все тело почернело и растрескалось...

– Ты не видела огня, – повторила Сирокко, качая головой.

– Не задавай лишних вопросов, – предупредила Габи.

– Извини, Габи, ничего не могу поделать. Не могу состыковать все это к тому, во что я верю. Ты вроде... вроде мистического духа из сказки. Говоришь загадками. Никогда я не могла понять, почему духи из этих сказок упорно не говорят все напрямую. К чему все эти зловещие предупреждения, к чему обрывки и намеки, когда речь идет о вещах, столь чертовски важных?

– Сирокко, любовь ты моя единственная... поверь, никто не хочет помочь тебе больше меня. Если бы я могла, сказала бы тебе все от А до Я – примерно как на докладе в НАСА. Но не могу. Причем не могу по очень веской причине... и причины тоже сказать не могу.

– Хоть намекнуть-то можешь? Глаза Габи вдруг сделались далекими.

– Давай свои вопросы – только быстро.

– Гм... Гея за тобой следит?

– Нет. Она за мной присматривает.

«Ч-черт, – подумала Сирокко. – Все или ничего – но только не жалуйся».

– Знает она, что ты... мне являешься?

– Нет. Торопись – времени почти не осталось.

– Ее как-то можно...

– Победить? Да. Отбрось очевидные ответы. Ты должна...

Тут Габи осеклась и начала пропадать. Но глаза ее были зажмурены, а кулаки прижаты к вискам – и образ снова стал ярче. По спине у Сирокко забегали мурашки.

– Лучше бы ты больше вопросов не задавала. Или не так много. С тех пор как Гея заполучила Адама, почти все ее внимание сосредоточено на нем.

Габи протерла глаза костяшками пальцев, поморгала, затем отклонилась назад, оперлась на руки и вытянула ноги. Только тут Сирокко заметила, что костер погас. И не просто погас, а давно погас – ничего не осталось, кроме осыпающегося пепла. Прямо по этому пеплу Габи пошла босыми ногами.

– Если б не ее безумие, Гея была бы неуязвима. Тогда ты просто ничего не смогла бы сделать. Но, раз она безумна, она идет на риск. Из-за того, что она безумна, она воспринимает действительность как игру. Она действует по своду законов. Свод этих законов взят из старых фильмов, из телевидения, а также из сказок и мифов. Самое важное, что ты должна понять, – она не «славный малый». Она это знает и предпочитает, чтобы так все и оставалось. Тебе это ни о чем не говорит?

Сирокко не сомневалась, что непременно должно говорить, но вся она так обратилась в слух, что вопрос ее удивил. Тогда она нахмурилась, пожевала губу и понадеялась, что ответ ее дурацким не покажется.

– ...славные малые всегда выигрывают, – сказала она.

– Именно. А это означает, что вы должны выиграть, ибо, согласно ее правилам, пока еще не установлено, что вы славные малые. Если ты проиграешь, пройдет еще по меньшей мере два десятилетия, прежде чем появится другой претендент.

– Ты про Адама? – спросила Сирокко.

– Ага. Он следующий возможный герой. Гея держит его в предвкушении выхода на сцену, ожидая, что ты споткнешься. Но его задача будет до безумия сложна. Она рассчитывает, что он ее полюбит. Поэтому прежде чем Адам решит схватиться с Геей, ему придется бороться с этой любовью. Вот почему Крису была оставлена жизнь. Он будет действовать как совесть Адама. Но Гея убьет его, когда Адаму стукнет лет шесть-семь. Это тоже входит в правила игры.

На время повисло молчание, а Сирокко обдумывала сказанное. Чувствуя глубокую потребность возразить, она проглотила возражения. И вспомнила свои слова в адрес Конела: «Ты ожидаешь честного боя?»

– Итак, пока что ты шла неверным путем. Тебе даны возможности, которых ты, похоже, не желаешь осознавать. Ты довольно легко пользуешься физической силой, но есть силы куда более мощные. – Габи принялась загибать пальцы. – У тебя куда больше союзников, чем у Геи. И те, что вверху, и те, что внизу. Некоторые придут тебе на помощь, когда ты меньше всего этого будешь ожидать. У тебя есть шпион в лагере врага. Используй Стукачка и доверяй тому, что ему придется сказать. – Еще у тебя есть нечто вроде ангела-хранителя. – Габи ухмыльнулась и ткнула пальцем себе в грудь. – Это я. Я сделаю все, что смогу, чтобы извлечь толк из твоих преимуществ. Я скажу тебе все, что смогу... но только не жди своевременных предупреждений. Положись на меня как на глубокую основу. Можешь считать меня своим агентом. – Габи подождала, пока Сирокко все это осмыслит. – Помни, лучше дождаться, пока ты как надо все обдумаешь, чем бросаться куда-то очертя голову. Ну вот. А теперь... если ты меня коснешься... – Габи кашлянула и отвернулась, а Сирокко поняла, что вот-вот расплачется. Она начала вставать. – Нет-нет, оставайся там. Никакого секса – ничего такого. Я смогу оставаться с тобой в контакте несколько дольше, если мы соприкоснемся. Просто подвинься чуть-чуть вперед.

Сирокко так и сделала, и ее босые ступни не оказались в пепле вместе с Габиными. Габи сидела, уперев подбородок в колени, они держались за руки, и Габи рассказывала Сирокко свою историю.