Текст книги "Наследство"

– Она очень занята, – неопределенно ответил Поль, вспомнив, что он живет в Лос-Анджелесе, где все много говорят особенно близкие друзья и компаньоны, добавив: – Мы собираемся съездить куда-нибудь, когда фильм будет закончен. Мы уже соскучились друг по другу.

– Чудесно, – пробормотал Ларри. – Я все думаю, что мне надо жениться, но я почему-то ни о ком не скучаю.

– Ты, кажется, живешь с Бонни? – спросил Поль.

– Да, и она мне нравится. Но я не скучаю по ней, когда уезжаю. Так зачем мне на ней жениться?

Поль ничего не ответил. Единственной женщиной, по которой он скучал, была Лора.

– Давай сегодня вечером сходим в ресторан, – предложил Ларри. – У нас с тобой не было возможности отметить начало работы. Государственная служба радиовещания подтвердила свое намерение дать нам деньги. Это просто замечательная новость, надеюсь, ты это понимаешь. Они делают это раз в сто лет.

– Это означает, что они сделают это, как только смогут, – ответил Поль. – Для меня это очень важно.

Когда они подъехали к отелю, он вынул свой блокнот:

– Пора приниматься за работу. Я надеюсь, что наша звезда будет вести себя хорошо; нам всем не подзоровится, если что-то будет не так.

Но, как выяснилось утром, им нужно было волноваться не только за Фарлея, но и о поклонниках, которые следовали за ним по пятам, куда бы он ни отправился.

Все началось на первых четырех концертах, еще до того, как приехал Поль. К тому времени, когда турне переместилось в Нэшвилл, а затем в Даллас, Денвер и Солт-Лейк-Сити, это явление превратилось в бедствие. Теперь Фарлей был постоянно окружен толпой: это были его поклонники и поклонницы с клочками бумаги в руках для автографов, кричащие «Бритт! Мы с тобой, Бритт!». Тут были и зеваки, и любопытные, торчащие на улице около отеля и окружающие его, как только он появлялся. К нему тянулись руки, чтобы оторвать кусок от его рубашки, выхватить носовой платок или сорвать платок с шеи (Фарлей прекратил носить их после того, как однажды его чуть не удушили, пытаясь стащить с него платок). Постоянно слышались крики и визг; кто-то обязательно пел, полагая, видимо, что это самое удачное время для прослушивания. Майки с надписями «Бритт вернулся» можно было увидеть везде и всюду: быстро сориентировался какой-то бизнесмен.

С одной стороны было написано «Покончим с голодом», а с другой – «Всем с любовью». В Далласе, когда Фарлей раскланивался после выступления, кто-то бросил в него розу, которая оставила у него на лбу небольшую царапину, что в свою очередь вызвало заголовок в газете: «Бритт кровью болеет за бедных». Одна молоденькая девушка была почти задавлена и сбита с ног в огромной толпе на выступлениях Фарлея в Денвере, и быстрый агент по связям с прессой поднял ее на сцену, где Фарлей спел ей песню о любви, держа ее за руку, а на следующий день первые страницы десятков газет были посвящены этому эпизоду.

Все, что бы Фарлей ни делал, становилось сенсацией или в местном масштабе, или в масштабе всей страны, когда о ней рассказывала какая-нибудь телевизионная программа. Турне Фарлея становилось целым событием для того города, куда он приезжал, и Фарлей, как ясное солнышко, улыбался, махал рукой, пел, посылал толпе воздушные поцелуи, устраивал приемы, где его обнимали, целовали и всего чуть ли не облизывали.

– Они обожают меня, – сказал он Полю. – Они не перестали меня любить, вы понимаете это? Они обожали и до сих пор обожают меня! Обожают Бритта!

Он приглашал в ресторан людей, с которыми практически не был знаком, оплачивая обеды, в которых принимало участие по двадцать, а то и по тридцать человек. Каждую ночь в постели у него ночевала какая-нибудь девушка, наутро получавшая от него духи и коробку шоколадных конфет.

– Они обожают меня, – повторил он Полю, подмигивая. – Ночью только и делаю, что занимаюсь любовью. Конечно, вы не слышали, что я сказал. А вообще я лучший любовник Западного побережья.

– Откуда берутся на все это деньги? – поинтересовался Поль.

– Отовсюду понемногу, – туманно ответил Фарлей.

– Кто оплачивает все эти обеды, духи, приемы? – обратился Поль с вопросом к Луи Глассу.

– Бритт – богатый человек, – мгновенно ответил Луи. – Он скопил достаточно, когда был в зените.

– А я и сейчас в зените, – сказал Фарлей, входя в номер отеля, где они разговаривали. – Выше некуда. Все прекрасно. – Он взглянул на Поля. – Так себя чувствует только король. Я снова стал королем.

С этими словами он повернулся, чтобы принять кокаин и запить его джином.

– Эй, парень, у тебя сегодня концерт, – мягко напомнил ему Ларри. – Может, отложишь это на потом?

– Я уже и так давно откладываю.

– Ну сколько?

– Целых пять минут.

– Очень остроумно, – Луи положил руку на плечо Фарлея. – Подожди до конца концерта.

– Убери свои грязные руки. – Луи убрал руку. – Мне не нравится, когда мне указывают, что делать, Луи, ты прекрасно знаешь это. Я уже большой мальчик, недавно был мой день рождения – мне уже тридцать семь, – обратился он к Полю. – Я уже достаточно взрослый, чтобы поступать, как мне хочется.

Поль взял свой пиджак:

– Я иду обедать. Пошли, Бритт, я угощу тебя бифштексом.

– Я не голоден. Я останусь здесь.

– Ты перестаешь есть, когда начинаешь принимать наркотики, – с горечью сказал Ларри.

Поль взглянул на Фарлея:

– Все равно пошли. Не люблю есть один.

– Вы просто хотите заставить меня поесть. Затащите меня в ресторан и запихнете в меня бифштекс.

– Может, и так. Если проглотишь его, он твой.

Фарлей ухмыльнулся:

– Вы мне нравитесь, Дженсен. Вы меня никогда не обманываете.

– Пошли. Я голоден, даже если вам и не хочется есть. Расскажите мне о колледже, как вы были там звездой, играя в спектаклях, когда учились в старших классах.

– Верно, я был звездой. Откуда вам это известно?

– Мне рассказал об этом ваш школьный наставник. Но мне бы хотелось услышать об этом от вас.

– Хорошо. Я не против. Это было хорошее времечко. – Он повернулся и вышел из комнаты в коридор.

– Вы сможете заставить его что-нибудь съесть? – тихо спросил Луи.

– Именно это я и пытаюсь сделать, – сказал Поль и вышел вслед за Фарлеем.

Каждый день они были озабочены одним и тем же: заставить Фарлея поесть, уложить его в постель, когда он заявлял, что совершенно этого не хочет и полон энергии. Все это они делали с одной целью, чтобы Фарлей был в состоянии выступить на очередном концерте. Все были втянуты в это дело: и Луи, и Поль, и весь остальной персонал. Они одевали его перед концертом и раздевали после, они следили, чтобы он не наговорил ничего лишнего публике, сажали его на самолеты и высаживали его из них, везли на сцену, где проходили его выступления. И практически все это снималось на пленку. Как бы ни было затуманено сознание Фарлея, он никогда не забывал, что Поль делает о нем фильм. Работая по восемь, по десять, а то и по пятнадцать часов в сутки, он, Поль и оператор собирались вместе, и как только Поль незаметно подавал сигнал, оператор включал камеру: Фарлей на репетиции, Фарлей разговаривает с другими музыкантами о предстоящем концерте, Фарлей вспоминает былое с Луи, Фарлей один, он сидит за пианино, напевая что-то себе под нос, Фарлей, исполняющий песню и старающийся, чтобы голос звучал хорошо. Время от времени он просил оператора выйти из комнаты, объясняя это тем, что нуждается в одиночестве, хотя большую часть времени он хотел, чтобы оператор был рядом. Он уже сжился с камерой и привык, что каждый день проводит перед ней.

Наконец, когда все устали до такой степени, что не могли больше даже думать о работе, они взяли недельный отдых, и Поль вернулся в Лос-Анджелес.

– Эмилия! – позвал он, открыв входную дверь. Ответом ему была только прохладная тишина дома. Он вбежал по лестнице в длинную гостиную, где одна стена была полностью застеклена, от пола до потолка, затем вышел на балкон, который возвышался над небольшими, покрытыми травой отвесными склонами, отделявшими каждый дом от соседей внизу и вверху. Он долго стоял там, уставившись на Лос-Анджелес, распростертый вдали, бледные, неясные очертания которого были видны под косыми лучами июльского солнца, с трудом пробивающимися сквозь полуденный смог. Понемногу ему удалось расслабиться, тишина окутала его, и напряжение, накопившееся в нем от общения с Фарлеем, отпустило его.

Он прошелся по балкону, любуясь ухоженными клумбами с яркими пышными цветами, названия которых Поль не знал «Но этого не знает и Эмилия, – подумал он. Неожиданно ему в голову пришла мысль, что они оба относились к этому великолепно обставленному и безукоризненно содержащемуся дому как к отелю. – Мы не ведем себя как хозяева дома, – размышлял он. – И уж тем более, как жильцы».

– Ты вернулся! – раздался высокий удивленный голос Эмилии Она стояла в дверях, одетая в легкое платье и сандалии, светлые волосы были уложены в немыслимую прическу для дневных съемок, а голубые глаза радостно смотрели на него.

– Ты даже не позвонил.

Поль подошел к ней и обнял:

– Я звонил вчера вечером. Ты чудесно выглядишь, но я не в восторге от твоей прически.

Она рассмеялась:

– Я была в длинной шубе из русских соболей. В ней я расхаживала босая по берегу, а мои волосы выглядели так, как будто я только что выскочила из постели. Кому-то пришло в голову причесать меня именно так, они нас об этом не информируют. Как ты думаешь, я смогу продавать меха, выглядя вот так?

– Я думаю, что ты можешь продать все что угодно.

Он поцеловал ее, но через мгновение она отстранилась.

– Вчера я встретилась с Барри Маркеном. Он был в городе проездом, поэтому, когда он пригласил меня, я согласилась. Я вернулась домой в десять часов.

– Я не просил отчета о твоих поступках, – мягко заметил Поль.

– Ты имеешь право знать, где я бываю в твое отсутствие. У тебя есть право вообще запретить мне обедать с Барри.

– У меня нет таких прав, и я не собираюсь этого делать. Я не тюремщик и совсем не хочу, чтобы ты меня им считала.

– Ты сердишься. Извини меня. У меня был ужасный день, правда. Я сама не знаю, что говорю.

– Как ты смотришь на то, чтобы выпить что-нибудь? Может быть, после ты сможешь рассказать мне обо всем?

– Чудесно, Давай выпьем водки. Со льдом, пожалуйста, – добавила она. – Рассказывать особенно нечего Работа фотомодели скучна, как ты знаешь, а может быть, и не знаешь. Никто этого не может узнать, пока сам не займется этой работой. Ничего общего с талантом или интеллектом, абсолютно неинтересная работа. Надо только уметь правильно выполнить то, что взбредет в голову фотографу.

Поль уловил в ее голосе дрожь.

– У кого-то новая причуда?

У нее вырвался смешок.

– Разве у них узнаешь? Но сегодня утром наш художественный директор сказал мне, что у меня слишком широкие бедра.

– Ты и раньше рассказывала, что они то и дело делают подобные замечания.

– На этот раз все было по-другому. – Она облокотилась о каменную стену между двумя цветочными ящиками. Садящееся солнце было за ее спиной, и лицо оказалось в тени. – Эта работа недолговечна. Никогда не знаешь, что им захочется в следующий раз.

– Ты имеешь в виду, какую фотомодель они выберут?

– Да, в каком стиле. Конечно, я не боюсь, что это коснется меня, но иногда становится скучно от неразберихи и отсутствия творческого начала.

Поль понимал, как она должна была ненавидеть отсутствие правил игры в этой области. Это означало, что и ей было трудно подстроиться под других.

– Неужели все так изменилось? – спросил он. – Пару лет назад ты не видела в этой работе ничего плохого. Ты хотела ее больше всего на свете.

Она пожала плечами:

– Теперь, проработав, я знаю ее гораздо лучше, чем раньше.

Он вдруг понял, что она не останется фотомоделью. Долго, и ему показалось странным, что они поменялись местами. Когда они только встретились, Эмилия четко знала, что хотела, и ему пришлось для этого поколесить по Европе, чувствуя себя неприкаянным и неудовлетворенным. А теперь настало время, когда именно он знал, чего хотел, во всяком случае, в работе, а она оказалась плывущей по течению.

Где-то рядом запела птица, ее песню подхватила другая. В этот тихий полуденный час они слышали звон стаканов из дома рядом.

– Ты не спрашиваешь о моем путешествии, – заметил Поль.

– Ах, да. Как дела?

– Прекрасно.

Она не обратила внимания на краткость его ответа.

– Отлично. Ты уже все закончил?

– Ты имеешь в виду турне? Я, кажется, сказал тебе, оно продлится еще четыре недели.

– Да, вроде ты говорил что-то, но не могу понять, почему тебе надо присутствовать на каждом концерте. Они, должно быть, похожи один на другой. Да и он тоже совершенно одинаковый, где бы ни был. И мне не нравится, что тебя подолгу не бывает дома.

– Мне тоже это не нравится. Но я должен закончить работу.

– Нет, тебе нравится заниматься этим. Тебе нравится. Тебе очень понравилось делать фильмы.

Он видел перед собой ее злые глаза.

– Я надеялся, что ты понимаешь. Я объяснил тебе, что чувствую при этом.

– Ты никогда раньше ничем так не увлекался, за исключением меня.

– Я до сих пор увлечен тобой, – ответил он, скорее машинально.

– Ты увлечен работой. Раньше ты так не относился к работе.

– Я стремился к этому. – Он не был уверен, стоило ли ему делиться с ней своими мыслями. Обычно они не обсуждали его работу; ее интересовала только собственная карьера. – Я всегда ждал, что когда-нибудь подвернется дело, которое заинтересует меня. Мне не приходило в голову, что я сам должен искать его, что не всегда все появляется само собой. – Он печально улыбнулся. – Удивительно, но мне понадобилось много времени, чтобы понять это. Это объясняется тем, что я всегда имел деньги и мне не нужно было думать о том, как зарабатывать их на жизнь.

– Все это абсолютный вздор. Если ты достаточно терпелив, все приходит само собой. Эту работу предложил тебе Ларри. Ты ведь не бегал за ней высунув язык.

Помолчав, он ответил:

– Ты права. Но все бы заглохло, как многое другое, если бы я не занялся этой работой, я учился и ходил за Ларри по пятам, как ребенок, который учится ходить. А может быть, просто подошло время: мне не хватало чего-то интересного.

– Хорошо еще, что тебе стало не хватать чего-то, а не кого-то, – пошутила она. Потом добавила, не скрывая зависти: – Хотела бы я быть на твоем месте. – Она смотрела на Лос-Анджелес и поэтому не заметила удивленные глаза Поля. – Надеюсь, что такое случится и со мной когда-нибудь. Ведь со многими так и происходит, правда? – Они помолчали. – Сколько времени уйдет на этот фильм?

– От четырех до шести месяцев. Но обещаю, мы сразу уедем куда-нибудь, совершим какое-нибудь путешествие и…

– А потом что ты будешь делать?

– Какой фильм?

Она кивнула.

– Еще не знаю. Что-нибудь подыщем интересное.

– А если обо мне? Я для тебя интересна. Ларри считает, что у меня захватывающая внешность, он сам мне это говорил. Ты мог бы сделать фильм обо мне.

Поль нахмурился, потом быстро сменил выражение лица.

– Пожалуй. Когда-нибудь я это сделаю. Мне хочется выпить еще. Тебе тоже налить?

– Да. – Она пошла за ним в дом. – Этот фильм мог бы очень помочь мне, Поль.

– Этот фильм? Каким образом? – Он улыбнулся ей. – Ты самая известная фотомодель в стране. Документальный фильм о черных и белых сторонах этого бизнеса меня как-то не впечатляет.

– А тебе не надо касаться черных сторон.

– Нет, мы должны касаться и того и другого. Именно это и отличает документальный фильм от других. – Он обнял ее. – Как он может помочь тебе?

– Любая реклама помогает, – уклончиво ответила она. Поль заглянул ей в глаза.

– Ты что-то недоговариваешь. В чем дело?

Она уткнулась ему в грудь, спрятав лицо в его рубашке:

– Просто мне плохо. Я хочу…

Поль прижал ее крепче. Я хочу. Он подумал о том, что большинство предложений Эмилии начинались именно с этих слов.

– Что? – спросил он.

– Быть счастливой.

Поль на мгновение почувствовал беспомощность.

– Я думал, что ты счастлива.

– Иногда да. Я стараюсь, но иногда не получается.

Он продолжал обнимать ее, не зная, что сказать, не понимая, что именно она хочет и как он мог ей в этом помочь.

– Я просто думаю, что если что-то поможет мне продемонстрировать, что я не такая, как все… более интересная, то я буду нужна им не только из-за моей внешности.

Он вновь уловил в ее голосе испуг. Интересно, какова бы была его жизнь, если бы она зависела только от его внешности?

– Я подумаю о фильме, – ласково пообещал он. – Но я ничего не гарантирую.

Эмилия обняла его за шею и пригнула его голову для поцелуя.

– Спасибо, дорогой. Я знала, что ты постараешься для меня. Я всегда могу на тебя положиться.

«И все будет хорошо, все будут счастливы и довольны», – с иронией подумал Поль. Но все мысли исчезли, когда Эмилия, прижавшись к нему, стала снова целовать его, ее маленький язычок обжигал его рот, как огонь.

– Я скучала по тебе, – шепнула она ему и, встав на цыпочки, вытянула свое тело вдоль него, выставив одну ногу вперед.

Руки Поля чувствовали ее тело, мягкое и послушное, тепло ее кожи проникало через легкое платье, в котором она была. Он крепко сжал ее в объятиях, чувствуя каждую клеточку ее тела.

– Я скучала по тебе, – снова сказала она, прижимая его голову к своей. Одной рукой она ласкала его шею, потом просунула ее в открытый ворот его рубашки и, быстро расстегнув, стала гладить его грудь, проводя своими теплыми пальцами по темным шелковистым волосам у него на груди и нежной коже ниже пояса брюк. – Каждую ночь, – шептала она, ритмично двигая ногой между его ног. Когда Поль распахнул ее платье и стал ласкать ее грудь, она повернулась и повела его за собой в спальню.

Ей всегда удавалось замаскировать свою эгоцентричность страстью, которую она умела в нем разжечь.

– Итак, – сказал Ларри, когда они сидели в самолете, направляясь в Миннеаполис, – у вас был медовый месяц?

– У нас всегда медовый месяц, – шутливо ответил Поль. Он никогда не понимал мужскую потребность похвастаться своими сексуальными подвигами, если только они не были полными импотентами и это не помогало им почувствовать себя настоящими мужчинами.

Но дело было в том, что неделя, которую они провели вместе с Эмилией, вовсе не походила на медовый месяц, разве только что в постели. Они не знали, о чем говорить, а если они и беседовали, то казалось, что каждый говорил о своем. А через два дня Эмилия стала исчезать то на работу, то за покупками или приглашала на обед друзей. По правде говоря, должен был признаться Поль, что бы ни ожидало его в компании Фарлея, он был рад, что был сейчас в самолете.

– Кроме того, я немного поработал.

– Отлично. Я тоже. – Ларри протянул ему папку. – Вот описание жизни Фарлея.

Поль ухмыльнулся и тоже протянул ему папку.

– А это описание фильма, его основной план, пятый вариант.

– Черт возьми! Молодец. Так, посмотрим.

Они молча углубились в чтение, затем до конца полета работали над списком людей, которых собирались интервьюировать, обдумывали площадки для съемок, которые нужно было арендовать, и сцены с Фарлеем.

– А где эту неделю был Фарлей? – спросил Поль.

– В Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, встречался с агентами по продаже предметов искусства. Хочет, чтобы они нашли ему новые статуэтки взамен тех, которые у него украли. Он одержим ковбоями, он подражает им или что-то в этом роде. Еще он разговаривал со страховым инспектором, который расследует ограбление. Я звонил ему вчера вечером, он был в порядке; конечно, нанюхался кокаина, но не думаю, что это по нему заметно, если не знать, в чем дело. Готов поспорить, он очень ценит свое турне и наш фильм. И поэтому старается сдерживать себя. Что будет потом, сказать уже не берусь.

Ларри оставался в Миннеаполисе на протяжении всех концертов, потом уехал опять.

– Постараюсь приехать на заключительный в Вашингтоне, – пообещал он, когда они с Полем завтракали до его отъезда. – Он должен быть потрясающим. Билеты на трибуны распроданы по двести долларов с человека, и устроители концерта ожидают получить еще четверть миллиона. Конечно, это все добровольные пожертвования, но, тем не менее, прямая трансляция, деньги, которые льются рекой… – Он покачал головой: – Они начали с нуля, а получилось первоклассное зрелище.

– Кто знает, может быть, они заработают немного денег и для бедных, – сухо заметил Поль.

– Кто именно?

Они невесело рассмеялись.

– Никто, кроме голодных, не помнит, ради чего устраивалось это турне, – сказал Поль. – Как ты думаешь, сколько денег они получат?

Ларри пожал плечами:

– Десять центов с доллара? Я никогда не задумывался над этим. Но могу руку дать на отсечение, они не получат слишком много. Я должен уходить. Надеюсь, что увижу тебя на заключительном концерте. Удачи тебе с Фарлеем.

Турне продолжалось. Они побывали в Детройте, Буффало и Питтсбурге. В Буффало случилась крупная неприятность: Фарлей практически провалил выступление. Он забывал слова песен, сталкивался на сцене с другими музыкантами, бессвязно рассказывал анекдоты, забывая в них самое смешное.

– Черт возьми! – кричал после концерта Луи. – Ты забываешь одну простую вещь. Твоя жизнь зависит от этого турне! Ты что, хочешь оказаться в дерьме только из-за твоей мерзкой привычки к кокаину, от которой ты мог бы избавиться, если бы захотел?

– Я знаю, – смиренно пробормотал Фарлей. – Я все понимаю, Луи. Больше такого не повторится. Просто я немного расслабился. Все будет нормально.

– Ложись спать, – приказал ему Луи. – Успокойся, подумай обо всем. Тебе потребуется пара дней, чтобы прийти в себя перед следующим концертом.

Фарлей покачал головой:

– Мне нужна компания. Я совершенно не могу быть один.

Поэтому и в тот день, и на следующий были устроены вечеринки, как это бывало в каждом городе. Опять были грандиозные обеды для обожателей, а точнее, прихлебателей, которые обходились в копеечку, опять были подарки женщинам, с которыми он проводил ночи.

– Я буду в порядке, – бормотал он, когда Луи выговаривал ему за это, но в Питтсбурге он не смог закончить концерт: просто ушел со сцены перед последней песней, и музыкантам пришлось исполнять ее вместо него.

– Я был в форме, – сказал Полю Фарлей на следующий день. Они сидели в его гостиничном номере в Вашингтоне, просматривая телевизионный рекламный ролик с анонсами предстоящего заключительного концерта турне, который должен был состояться на открытой площадке, устроенной от Капитолия до памятника Вашингтону.

– Все концерты, кроме двух последних, были удачными, вы согласны? Я хочу сказать, что они были действительно хорошими, публика была не просто кто попало и на концерты покупают билеты! Мы получаем пожертвования! Так или нет? У нас есть зрители! И все это делают имя Бритта Фарлея и его талант. Верно?

– Верно. – В углу оператор тихо снимал их беседу. Поль не был уверен, сознает это Фарлей или нет.

– Но это была мелочевка. Я хочу сказать: ну что такое Солт-Лейк-Сити, если вдуматься в это? Песчинка в пустыне, верно? – Он помолчал, размышляя. – Вы не слышали, что я сказал. Это очень хороший город. Но я хочу сказать, что едва ли много знаменитостей давали концерты для трехсот тысяч человек на открытой площадке. Потрясающе, верно? И потрясающая ответственность! Мой агент говорит, что это именно так. Скажите своему парню, пусть выключит камеру.

Поль сделал знак оператору.

– Он может пойти выпить кофе. – Поль кивнул оператору, и тот вышел из комнаты.

– Так… – Фарлей открыл ящик стола рядом с ним – У меня здесь немного припрятано, если только не утащила какая-нибудь нечистая сила… – Он уже давно перестал прятаться от Поля. – Мы теперь одна семья, – сказал он первый раз, – и моя травка – это ваша травка, пока я сам плачу за нее и держусь в определенных рамках. Он высыпал белый порошок на стол. Его руки не дрожали. Затем он глубоко вдохнул его носом через соломинку.

– Триста тысяч человек, – повторил он снова. – Я опять король. – Он встретился взглядом с Полем. – Извините мою оплошность. Может, вы тоже хотите? Повышает аппетит перед обедом.

– Нет, спасибо. Я просто думал…

– Вы не должны стараться быть вежливым. У меня запас большой, и вы мне нравитесь. – Он протянул ему руку, но Поль улыбнулся и покачал головой. – Вы всегда отказываетесь. Все время. Я хочу сказать, черт возьми, ведь не рассказываю же я историю своей жизни Мэри Поппинс? Ну что вам нравится? Я достану для вас. Я могу достать то, что вам нравится – нет, погодите, вы не слышали, что я сказал. Ну так, черт возьми, скажите вы мне, что вам нравится?

«Никто из них не любит быть в единственном числе, – подумал Поль. – Им нравится думать, что и другие делают то же, что и они».

– Не имею привычки говорить об этом.

– Но мне вы можете доверять!

– Уверен, что могу. Но привычка сильнее. Я просто никогда не говорю об этом, и все.

– А я могу доверять вам?

Поль внимательно взглянул на Фарлея, услышав незнакомые нотки в его голосе.

– Надеюсь, что вы мне доверяете. Или вы имеете в виду что-то другое?

– Да так, небольшая просьба. – Он помолчал. – Одолжите денег.

Поль постарался не выдать своих чувств.

– Сколько?

– Пару тысяч. Три. Если у вас есть.

– Сейчас нет, но могу достать. Когда вам нужны деньги?

– Довольно скоро. Сегодня днем.

Поль колебался, но потом осторожно сказал:

– Я часто думал о всех этих приемах, подарках. Деньги ушли туда?

Фарлей передернул плечами.

– У короля всегда большие расходы. Я отдам вам.

– Не уверен, что вы сможете это сделать.

– Нет, я смогу. У меня есть основания так говорить. Я умею выходить из трудных ситуаций.

Когда Поль ничего на это не ответил, Фарлей наклонился к нему:

– Послушайте. Этот белый порошок всегда помогает мне – я начинаю лучше соображать. Я могу решать свои проблемы, обдумывать новые идеи, могу все, что хотите! Все для меня ясно и понятно! Никаких пределов, вот что делает для меня этот маленький приятель. Это единственный мой друг, который так действует на меня. У вас есть жена? У меня была жена, целая армия жен. Но все до одной оказались неудачными. А эта травка… эта травка чудесная! Она не огрызается, не хлопает тебе в лицо дверью, не считает себя умней меня. Не люблю умных женщин. А вы любите умных женщин?

– Я люблю, чтобы они были не умнее меня.

– Да, правильно. Но большинство женщин всегда считают себя умнее, думают, что могут распоряжаться вашей жизнью. – Его лицо приняло задумчивое выражение, – Есть только одна женщина, которую я по-настоящему люблю всем сердцем. Однажды я кое-что сделал, почти испортил одну вечеринку, которую она устраивала – я плохо вел себя – и она выгнала меня и заставила лечь спать. Но из своего отеля не выгнала, представляете? И я решил, что она настоящая леди. У нее хватает времени на всех. Она со всеми любезна. Я всегда ей это говорю, когда встречаю: «Лора. Я люблю вас, и я всегда буду останавливаться в вашем отеле и никогда не буду на вас лаять, потому что вы – очень добрая и приятная женщина и мне, всегда хорошо в вашем обществе». Но она одна такая. Все остальные что-то от меня хотят. А мне это не нужно. Как я и говорил. Что вы сказали?

Поль смотрел в окно. Фарлей тоже взглянул туда, чтобы понять, что привлекло внимание Поля, но увидел лишь еще одно здание напротив.

– Эй, приятель, ты слушаешь меня? Поль обернулся:

– Я думал о той женщине в отеле…

– О Лоре? Вам бы она понравилась. Такая мягкая, даже если и умная. Она гораздо умнее меня, но как-то не выпячивает это. Она… нежная.

– Как ее фамилия? – спросил Поль.

– Фэрчайлд. Светлый ребенок дословно. Хорошая фамилия, верно? Думаю, она очень подходит ей. Знаете что? Вам надо с ней познакомиться. Я собираюсь устроить прием, когда закончится турне – отметить наши успехи – и я приглашу Лору. Там вы и познакомитесь с ней. Но сначала вернемся к моей просьбе. Вы достанете мне денег?

– Достану.

– Спасибо, приятель. Я знал, что вы поймете меня.

– Я скоро вернусь. – Он вышел из комнаты и отправился в номер Луи Гласса, этажом ниже. – Насколько плохи финансовые дела у Фарлея? – потребовал он ответа у Луи.

– Совсем не плохи. Я же говорил вам, что он богат.

– Когда-то, может, он и был богат, но не сейчас. Он просит у меня денег. – Поль заметил, как сразу осунулось лицо у Луи. – Я задавал вам тот же вопрос и раньше, Луи; откуда берутся деньги все это время?

– Я не знаю, Поль. Я тоже спрашивал себя, так же как и вы, но не знаю.

– Чепуха. Вы лжете! Нет ничего, что бы вы не знали о Фарлее. Знать о нем – ваша работа. Откуда берутся деньги, Луи?

– Послушайте, почему бы вам просто не снимать ваш фильм и не лезть в другие дела? К вам это не имеет никакого отношения.

– Это имеет отношение к Бритту. А мой фильм именно о нем.

Луи покачал головой:

– Но не об этом. Кое-что все-таки остается за кадром.

Поль облокотился на подоконник и смотрел, как Луи ходит по комнате.

– Он берет деньги из нашего турне, да? Пользуется деньгами от продажи билетов и чеков, которые присылают…

– Оставьте эту тему в покое! Не ваше дело, откуда он берет деньги. Вам что до этого, черт возьми! Вы что, ревизор? Ваше дело – фильм о певце, а остальное вас не касается. Вы ни разу не поинтересовались, как организовано турне, вам до этого не было дела…

– А сейчас это становится моим делом. Это турне задумано как гуманная акция в мире, где не так-то часто такие вещи происходят, и не так-то много людей, которых это интересует. Но я хочу знать, что происходит. И вы расскажете мне все!

– И не подумаю. Может быть, у нас не очень хороший бухгалтер. Мы это проверим. Но я ничего определенного сказать не могу.

– Ложь!

Луи пожал плечами.

Поль вышел из комнаты, хлопнув дверью, и направился к себе, откуда позвонил в нью-йоркский офис Бритта Фарлея «Музыка для голодных».

– Мне нужны некоторые цифры перед заключительным концертом, – сказал он бухгалтеру, стараясь говорить спокойно. – Это нужно для фильма. Вы можете сказать мне, сколько всего билетов было продано, общий доход, полные расходы до настоящего времени?

– Не могу этого сделать, – ответил бухгалтер. – Во всяком случае, не сейчас. Тут столько дел, у меня нет помощника, сам черт ногу сломит в этой неразберихе, столько концертов сразу, никакой отчетности…

– Но вы-то на что? – резко спросил Поль. – Чем вы там занимаетесь, если не ведете отчетности?

– Черт возьми, это не моя вина! – Голос бухгалтера поднялся до крика. – Не говорите мне, в чем заключается моя работа! Я сам это знаю! Выполнять все желания этого придурка! Так велел Луи – делать все, чтобы он был доволен! Оплачивать его счета, посылать ему деньги, когда он… – Он замолчал. – Я имею в виду…

– Я знаю, что имеете в виду, – сказал Поль. – Кто еще знает об этом?

– Послушайте, вы хотите вставить это в ваш фильм?

– Кто еще знает об этом?

– Луи.

– А кроме Луи?

– Не думаю. Господи! Надеюсь, что нет. Но послушайте, вы собираетесь вставить?..