Текст книги "Писать, чтобы жить. Творческие инструменты для любого пишущего. «Путь художника» за шесть недель"

Внутренний критик

Сегодня яркий солнечный день. Я сижу в гостиной с видом на горы. Вершина укутана облаками. А это что? Голос моего внутреннего критика отвлекает меня от работы.

«Опять прогноз погоды. Скукотища», – заявляет он.

«Цыц!» – перебиваю я и продолжаю писать. Как я уже упоминала, моего критика зовут Найджел. Я представляю его себе дизайнером интерьеров из Великобритании. Он всегда отличался более тонким чувством прекрасного, чем я.

«Хватит писать о погоде, – ворчит Найджел. – Говорю тебе, всем плевать».

«Но ведь за окном так красиво!» – возражаю я.

«Романтическая чепуха», – протестует Найджел.

Я снова велю ему замолчать, хотя и понимаю, что ему угодить невозможно.

Когда я работала над книгой «Путь художника», Найджел твердил мне, что никто не захочет ее читать. На данный момент продано более пяти миллионов экземпляров, но Найджел до сих пор настаивает, что ее популярность – счастливая случайность. Когда я писала свою вторую книгу, «Золотую жилу» (The Vein of Gold), Найджел говорил, что она скучная. Я все равно ее закончила и теперь часто слышу от читателей, что для них она стала «замечательным приключением». Во время работы над третьей книгой Найджел твердил, что мои идеи банальны, а стиль тяжеловесен. Я была с ним не согласна, но его замечания меня пугали.

Так и повелось: Найджел говорил мне нечто ужасное насчет каждой новой книги, и я начинала бояться, что он прав. Закончить произведение стало трудновыполнимой задачей. Несколько лет назад я написала книгу, которая повергла Найджела в ярость. Каждый день, когда я принималась за работу, он высказывал свои злобные замечания. «Это ужасная книга, просто бездарная, совершенно бесполезная», – комментировал Найджел. Наученная утренними страницами, я продолжала работать, а он без конца очернял написанное мной. Наконец, я с облегчением закончила книгу, но, отдавая ее своему издателю, Джоэлу, я невольно стала вторить Найджелу, повторяя, что книга, возможно, не очень хорошая.

«Это я сам решу», – ответил Джоэл. И вот, как на иголках, я стала ждать, что он скажет. Ему понадобилось две недели, чтобы дать ответ – две недели, полные тревоги и сомнений.

Наконец он позвонил мне и сказал: «Это одна из лучших книг, что ты написала». А потом добавил: «Думаю, ты слишком много слушаешь Найджела».

Права на книгу купили. Ее опубликовали. И она имела большой успех. За все годы преподавания я убедилась, что практически у каждого из нас внутри живет «Найджел» – критик, чья единственная задача, похоже, заключается в том, чтобы лишить нас присутствия духа.

Один мой друг пишет сценарии для Голливуда. Он каждый день часами сидит за письменным столом, силясь выдумать интересную сцену.

«Ненавижу писать, – сказал он мне. – Идеи заканчиваются».

«Звучит так, будто тебя донимает твой внутренний критик», – осмелилась предположить я.

«Нет ничего плохого в том, чтобы придерживаться высоких стандартов», – возразил он, защищаясь. Писателям свойственно загонять себя в угол, полагая, что им и впрямь стоит прислушаться к внутреннему голосу, который высказывает им самую суровую критику, в надежде, что от этого они станут писать лучше. Но, как я убедилась, происходит прямо противоположное.

«Попробуй вести утренние страницы, – посоветовала я. – Позволь себе писать свободно, не стремясь к совершенству».

«Я тебе сказал, что терпеть не могу писать, а ты меня просишь писать еще больше?» – заворчал мой друг.

«Да, – отвечаю я. – Утренние страницы невозможно вести идеально. Это просто поток сознания, и они служат для того, чтобы лишить значимости внутреннего критика».

«Ты правда ведешь их каждый день?» – поинтересовался мой приятель.

«Да, – ответила я, – уже много лет».

«Просто звучит так, будто это требует уймы усилий, – стал жаловаться он. – У меня наполовину готов сценарий нового фильма, а я уже почти выдохся».

«Попробуй страницы», – повторила я, но мой друг был настроен скептически.

После нашего телефонного разговора, я обдумала то, что сказала ему. Как показывает мой опыт, от внутреннего критика невозможно избавиться полностью, зато его можно приструнить. И он станет похож скорее на карикатурного персонажа, чем на страшного тролля. Найджела и его братию можно усмирить. И тогда, превратившись из монстра в пустое место, наш критик будет побежден.

Прошло около месяца – полная тишина, и вот – звонок от моего друга.

«Я закончил сценарий, – ликовал он, – и думаю, должен тебя поблагодарить. Я ежедневно веду утренние страницы, они определенно помогли мне справиться с внутренним критиком, и тогда работа пошла как по маслу».

«Вот видишь! – отвечаю я. – Не обязательно превращать писательство в форсированный марш».

«Точно, – соглашается мой друг, – пожалуй, я даже смогу получать от него удовольствие».

«Только не забрасывай страницы», – уговариваю я.

«Ты ведешь их столько лет – твой внутренний критик, должно быть, уже испарился».

«Вообще-то, нет, – объясняю я. – Но я научилась относиться к нему как к карикатурному персонажу, который привык вредничать без причины. Я пишу – он критикует. Я научилась работать, не обращая внимания на ядовитые замечания. Ты тоже можешь свести его влияние к минимуму. Просто продолжай вести страницы, а он пускай причитает».

Снижаем планку

Лето, три часа пополудни. По ярко-голубому небу плывут белые пушистые облака, похожие на пасущихся овец. Собака умоляет выйти с ней на улицу. Мы отправляемся вверх по склону горы. Лили не обижается, если прогулка оказывается непродолжительной, но долгие и дальние вылазки доставляют ей больше радости. Она навострила уши, заслышав трель певчей птицы в ветвях попавшегося нам на пути можжевельника. «Лили, так здорово, правда?» – спрашиваю я. В ответ она тянет поводок. Видно, что физическая активность доставляет ей большое удовольствие. «Ну все, Лили», – говорю я – это наш сигнал, что мы достаточно удалились от дома и прогулка подошла к концу. На обратном пути мы останавливаемся, чтобы перевести дыхание и послушать птичьи серенады.

Войдя во двор, я спускаю Лили с поводка и позволяю ей порезвиться в саду. Она сует нос в мульчу, насыпанную под китайским кленом. На ее восторженной морде – грязные усы.

«Пора домой, Лили», – велю я. Неохотно повинуясь, она направляется ко входу в дом. Отперев замок, я приоткрываю дверь и спешу внутрь. Наша ежедневная прогулка благополучно окончена. Настало время другого ежедневного ритуала: писательства.

Я устраиваюсь в кабинете в своем большом кожаном рабочем кресле. Ставлю фоном альбом Сидни Булленса под названием «Где-то между небом и землей» (Somewhere Between Heaven and Earth). Эта роскошная музыка подталкивает меня писать. Я говорю себе, что написать нужно совсем немного. Это своего рода подкуп, «дешевый трюк», и я его использую, ведь он действует.

Слишком часто, думая о работе над новым произведением, мы представляем его целиком, и нас это пугает. «Вот бы написать сценарий, – думаем мы, – но ведь это же уйма усилий, а вдруг его никто не купит?» Такими мыслями мы убиваем в себе творчество. Мы установили слишком высокую планку. Куда лучше немного ее снизить: «Было бы здорово написать сценарий, и готов поспорить, мне это удастся – по странице за раз».

Я бы хотела поподробнее рассказать о том «дешевом трюке», которого гнушаются многие писатели. Суть его в том, чтобы установить низкую планку – «по странице за раз» – и стремиться к тому объему работы, который вам легко выполнить. Не задирая планку слишком высоко, можно обхитрить себя и добиться хороших результатов.

Люди часто говорят мне: «Джулия, ты так продуктивно работаешь». А я думаю: «Любой может работать продуктивно, если поставить достаточно низкую планку». Трудясь над этой книгой, я стремлюсь выполнять скромную дневную норму в две страницы. Этот объем кажется мне «идеальным» и вдохновляет меня на работу. Осиливая две страницы в день, за месяц я успеваю написать целых шестьдесят. По любым меркам это быстро. А способ достичь такой скорости – снизить планку.

Установка «написать хотя бы немного» приносит отличные плоды. Разумеется, это мой способ себя обхитрить, и то же самое я советую ученикам. Я на собственном опыте убедилась, что «тише едешь – дальше будешь» не значит «успокойся»: это значит «тише едешь – большего достигнешь», то есть закончишь начатое. Устанавливая планку достаточно низко, на посильную высоту, мы чувствуем удовлетворение от достигнутого результата после каждого рабочего дня. Я пробовала писать быстрее, но поняла, что теряю присутствие духа и начинаю пропускать дни.

Ставя перед собой труднодостижимые цели, скажем, писать по четыре страницы вместо двух, я истощаю свой внутренний источник. Пытаясь работать как можно быстрее, я замечаю, что мое письмо становится менее насыщенным. Мне нужно восстановить потраченные ресурсы, а значит, работать в умеренном темпе. Раз в неделю я должна устраивать себе творческое свидание, чтобы пополнить запас образов. Если работать в два раза быстрее, то придется удвоить и количество творческих вылазок. И вот мне уже нужно два свидания в неделю, а не одно. Чтобы их организовать, требуется все тщательно распланировать, и вскоре я впадаю в уныние. Одно творческое свидание в неделю и две страницы в день – проверенный рецепт. Во время своих вылазок я могу сходить в зоомагазин и полюбоваться гималайскими котятами. Или наведаться в цветочную лавку и купить бромелию. Еще один из моих излюбленных капризов – поход в магазин, где торгуют детскими книгами. В каждой из них содержится примерно столько новой информации, сколько я в состоянии впитать. Регулярно, но ненавязчиво подпитывая себя новыми знаниями, я наполняю свой внутренний источник, и тогда мне легко писать.

Недавно я обедала с одним молодым сценаристом. Одолев сорок страниц сценария, он оказался в творческом тупике. Во время нашего разговора выяснилось, что он написал их одним махом. И теперь не мог сдвинуться с мертвой точки. Он истощил свой внутренний источник, работая слишком быстро и не устраивая себе творческих свиданий.

«Сбавь обороты, – предложила я. – Попробуй писать по две страницы в день. Не выворачивайся наизнанку, если все и так идет хорошо». Я объяснила, что если он начнет писать медленнее, работа пойдет быстрее. Его одолевали сомнения, но он так отчаялся, что был готов испробовать на себе мой метод снижения планки. Сценарий в среднем насчитывает около ста двадцати страниц, так что за вычетом тех сорока, что он уже написал, ему предстояло осилить еще восемьдесят, то есть впереди было два месяца работы. «Будь по-вашему, – сказал он. – В конце концов, это мой первый сценарий, а вы их много написали».

«Позвони, когда закончишь», – попросила я, и мы оба отправились по своим делам. Два месяца спустя он мне позвонил. Он был взволнован. Продвигаясь вперед в медленном, но ровном темпе, он закончил черновик.

Теперь у него был проверенный рецепт, который он мог применять во время работы над следующими сценариями: две страницы в день и одно творческое свидание в неделю. «Тише едешь – дальше будешь» и впрямь означает «тише едешь – большего достигнешь». Снизив планку, можно добиться хороших результатов.

Моя собака подбирается к моему рабочему креслу. Она знает, что не стоит беспокоить меня, когда я пишу, но я уже выполнила сегодняшнюю норму и рада возможности отвлечься.

«Иди сюда, Лили», – зову я, жестом приглашая ее на руки. Она запрыгивает ко мне на колени, такая милая и ласковая. «Хорошо сегодня погуляли, правда?» – спрашиваю я. Вместо ответа она хватает мою ручку.

Место действия

Вы хотите рассказать историю. Ее события разворачиваются в определенном месте, в определенное время. Вам как автору этот мир хорошо знаком. А на бумаге вы его описали? Не забыли упомянуть его детали, чтобы читатель, как и вы, смог в него погрузиться?

Хороший текст передает обстановку. Работая над этой книгой, я включила в нее описание горных пейзажей. На моем рабочем месте номер три есть большое окно. Оно выходит на восток, на горы Сангре-де-Кристо. Из западного окна открывается вид на долину и далекий хребет Джемез. У меня под боком двор и сад, пышущий зеленью и обнесенный коричневой глинобитной оградой. Я упоминаю эти подробности, когда пишу, чтобы мои читатели почувствовали атмосферу моего напоминающего гигантскую подкову дома.

Рассказывая о Санта-Фе, я стремлюсь передать магию этого города: глинобитные дома с обнесенными высокой оградой садами, цветущие розы. Город строился вокруг площади. На восточной окраине возвышается базилика Святого Франциска. Живя в Нью-Йорке, я описывала его бетонные каньоны и стремящиеся ввысь небоскребы. Зеленеющим ковром поперек города раскинулся Центральный парк. В моем романе «Призрак Моцарта» (Mozart’s Ghost) подробно описывается Верхний Вест-Сайд: местные минимаркеты с готовой едой, уличные пиццерии и цветочные лавки, закусочные – в частности одно заведение с кабинками и диванами с потрескавшейся виниловой обивкой. Своих персонажей я поселила в квартиры, расположенные одна над другой. Они поднимались на крышу, чтобы увидеть закат над Гудзоном.

«Я думаю, писатель – это человек, который внимателен к окружающему миру».

Сьюзен Зонтаг[9]9
  Сьюзен Зонтаг (1933–2004) – американская писательница и феминистка.


[Закрыть]

Покинув Нью-Йорк, я оставила позади громаду небоскреба Крайслер-билдинг с его похожим на ананас шпилем. Я отправилась на запад, через равнины, и добралась до окруженного горами Санта-Фе. Пиццу заменили собой тако. Неотъемлемой частью моего рациона стал зеленый перец чили. А так называемая рождественская смесь красного и зеленого чили – излюбленным пикантным лакомством. Санта-Фе пробудил мои чувства. Я оказалась в новом месте, и там стало разворачиваться действие моих произведений. Но это было не просто место. Оно было преисполнено впечатлений, причудливых форм и вкусов. А на страже всего этого великолепия, в окружении роз, стояла Дева Мария Гваделупская, облаченная в голубой покров. Переехав сюда, я стала писать о своем новом обиталище, надеясь, что и мои читатели смогут чувствовать себя здесь как дома.

Я живу на склоне горы, в шести километрах от центра Санта-Фе, от старой городской площади. Сегодня я проснулась рано и полюбовалась красками золотисто-румяного рассвета. На вершине горы розовел снег, и когда солнечный свет озарил горный склон, мой дом вспыхнул, словно зажженный фонарь. Теперь день подходит к концу. Закат вторит рассвету, но мой дом-фонарь лишь тускло мерцает, и мне приходится включить свет. Работая над этой книгой, я перехожу из одной комнаты в другую, вслед за лучами закатного солнца. Я хочу упомянуть достаточно деталей, чтобы создать ощущение пространства. Хороший текст должен быть приземленным.

Живя в Нью-Йорке, я гуляла по Центральному парку. Как-то раз я с изумлением увидала там другого ньюйоркца с огромным желтым питоном на плечах. После переезда в Санта-Фе вместо питонов мне стали встречаться медведи. Одним ударом мощной лапы они сбивали мои кормушки для птиц, переворачивали мусорные баки и оставляли крупные зловещие следы на террасе за окном моего кабинета.

«Поблизости бродит медведь», – спешно предостерег меня сосед, а однажды вечером он долго не ложился спать, надеясь сфотографировать незваного гостя.

«У нас здесь появился медведь», – рассказывала я своим друзьям с Восточного побережья, в глубине души испытывая восторженный трепет.

«Медведь?! – переспрашивали они. – Будь осторожна!»

Я следовала их совету, когда выходила из машины по возвращении домой. Мой новый двор обнесен двухметровой изгородью. Это хороший способ защититься от медведей. Но моя собака Лили, заметив их, предусмотрительно поднимает переполох.

Вдоль изгороди бродят койоты. Они тоже беспокоят Лили: ей хочется, чтобы я о них знала и привносила толику близости к дикой природе в свое письмо.

Вчера днем мне позвонила подруга и коллега Натали Голдберг. «Я хочу приехать, увидеть твой дом», – сказала она. Я очень обрадовалась. И жизнь, и творчество Натали тесно связаны с ее окружением. У нее есть сад – вернее, даже целых три, – но в том, что являет собой главный предмет моей зависти, растут пять фруктовых деревьев: яблоня, персик, абрикос, груша и слива. Что касается моего нового сада, там ничего не растет, хотя в ближайшее время я что-нибудь посажу, и тогда смогу наблюдать, как расцветает новая жизнь.

Прежде чем перебраться в Санта-Фе, еще до переезда в Нью-Йорк, я жила в горном городишке Таос, в штате Нью-Мексико. У меня было небольшое ранчо – «ранчито», как я его называла. Оттуда открывались виды на горы, окружающие долину Таос. Но из всех пейзажей мне больше всего полюбились два холма. Натали называла их «целующимися слонами». Когда я смотрела на восток и юг, в моей прозе появлялись сливающиеся в объятьях слоны. Стоило мне обратить взгляд на север или на запад, и его притягивала священная гора индейцев племени тева.

Перечитывая свои книги, написанные за десять лет жизни в Нью-Йорке, я заметила, что там вместо горы Таос над округой возвышался величественный небоскреб Крайслер-билдинг. Текст, который не передает особенности окружения, – все равно что судно без якоря. Я убедилась, что в книгах, которые мне нравятся, место действия играет важнейшую роль. Подумывая о переезде в Санта-Фе, я взяла в руки свой потрепанный и обветшалый экземпляр книги «Смерть приходит за архиепископом» (Death Comes for the Archbishop) Уиллы Кэсер. Там то и дело упоминаются особенности юго-западного ландшафта. Мне эта книга очень понравилась.

Еще одно, более современное произведение, вышедшее из-под пера романиста Джона Бауэрса, называется «Конец» (End of Story). Сюжет разворачивается в Англии, Нью-Йорке и Санта-Фе. Главные герои, которых несколько, постоянно уточняют, где находятся. Читая Бауэрса, я с удовольствием представляла себе каждое место действия. Мне так понравилась эта книга, что, перевернув последнюю страницу, я невольно захотела вернуться к началу. Я запоем перечитала ее от корки до корки, вслух восхищаясь красотой и оригинальностью авторского стиля.

В фильмах, как и в книгах, место действия имеет первостепенное значение. Среди моих друзей есть один выдающийся человек по имени Тодд Кристенсен, специалист по подбору локаций для съемок. В основном именно он несет ответственность за «визуальный ряд» картины, за создание необходимой обстановки. В выходные я ходила на кинофестиваль Санта-Фе. Тодда отметили на церемонии вручения премий, и я поймала себя на мысли: «Да, он это заслужил». Его работа почти анонимна, и все же незаменима. На мастерство Тодда полагались многие режиссеры. Пока я пишу эти слова, солнце на западе закатывается за горизонт, а на востоке поднимается луна. Мечта кинематографиста. Сегодня мы любуемся растущей луной. Ее кривоватый диск омывает гору серебристым светом.

Привычка откладывать на потом

Сегодня яркий и солнечный день. Солнце дарит прилив сил. Я готова затронуть сложную тему. Не хочу показаться безответственной, но я долго тянула с написанием этого эссе. Речь в нем пойдет о привычке откладывать работу на потом – пагубном пороке многих писателей. Перед тем как садиться писать, нужно столько всего сделать: сменить постельное белье, пропылесосить гостиную, ответить на все электронные письма, выгулять собаку… Чуть ли не любое дело кажется более срочным, чем работа. Как пес, который, прежде тем как лечь, крутится вокруг своего места, мы ходим кругами, прежде чем начать писать. Мы знаем, что пора браться за дело, но мысль об этом нас пугает. Однако стоит лишь начать, и заклятие будет снято. Ведь привычка тянуть время – это злые чары, и, поддаваясь им, мы унываем все сильнее. Упадок духа подобен глубокой норе, в которую мы все глубже закапываемся. Следует просто начать и сделать хотя бы немного. Чтобы поплыть, нужно зайти в воду.

«Самый сильный страх всегда испытываешь перед тем, как начать».

Стивен Кинг

Чтобы перестать откладывать работу на потом, требуется мужество, и мы говорим себе, что нам не хватает смелости. Но так ли это? Мы тянем время, потому что нам кажется, будто придется сразу писать все произведение целиком. Однако, чтобы перебороть желание отложить все на потом, достаточно лишь записать первую мысль. За ней последует вторая, третья и четвертая. И вот вы уже пишете, а привычка тянуть время осталась в прошлом.

Взять хотя бы романиста по имени Джон. Его первая книга принесла ему немалый успех. Взявшись за вторую, он стал мешкать. Я посоветовала Джону выполнить одно упражнение из «Пути художника» – я назвала его «разделываемся с преградами». Это один из самых эффективных придуманных мной способов подстегнуть работу над новым произведением, и я пользуюсь им почти всегда, берясь за новое творческое начинание.

«Возьми лист бумаги, – посоветовала я, – и перечисли на нем все то, что тебя пугает и злит в работе над новой книгой».

«Какой в этом толк?» – засомневался Джон. Но я уговорила его попробовать, и он сел писать. К его удивлению, у него набралась целая дюжина страхов по поводу новой книги, начиная с мысли, что «задумка никудышная». Затем он перечислил все то, что его злило. И вновь пунктов оказалось больше, нежели он мог предположить, а самый первый гласил: «Меня злит, что работа над романом требует таких усилий».

«Зачитай мне свой список», – велела я.

«По-моему, это очень глупо», – сопротивлялся он.

«Глупо или нет, давай послушаем», – ответила я. Тогда Джон с неохотой зачитал мне свой, как он выразился, «реестр».

«А теперь приступай к работе», – сказала я ему.

«Вот так просто?» – спросил он.

«Вот так просто! – воскликнула я. – Это перфекционизм заставляет тебя тянуть время. Просто начни».

К удивлению Джона, он смог взяться за дело. Желание отложить работу на потом стало казаться ему сущей чепухой. Разделавшись с преградами, он навсегда покончил с прокрастинацией. Прием доказал свою эффективность, и Джон дал зарок, что будет пользоваться им и впредь. За долгие годы преподавания я убедилась, что, хотя большинству людей кажется, будто перечень стоящих перед ними «препятствий» звучит глупо, все художники испытывают похожие страхи, недовольство и злобу, приступая к работе над новым произведением. Какими бы глупыми ни были эти распространенные препоны, их непросто преодолеть, и мне не раз доводилось видеть, как этот прием помогает с ними справиться.

Так что запомните: привычка тянуть время, как и перфекционизм, всегда сводится к страху и гневу. «Разделавшись с препятствиями», можно расчистить себе путь. Возьмите пример с Джона: подавите в себе скептицизм. Ваша «глупая» боязнь и злость – всего-навсего детские страшилки. Приготовьтесь увидеть, как они исчезнут. Незамысловатый прием, который я описала, очень эффективен. Почему бы не попробовать?