Текст книги "Серп и крест. Сергей Булгаков и судьбы русской религиозной философии (1890–1920)"

Глава девятая
«Дух синтеза»

Если понятие софийности хозяйства привело к сдвигу в сознании по отношению к хозяйственной жизни, то сопоставление двух научных дисциплин, экономики и философии, позволило Булгакову также внести оригинальный вклад в область собственно философии. Предложенный Булгаковым необычный подход к труду и хозяйству как к достойным объектам философского осмысления вписывался в самые актуальные философские споры того времени, а именно неокантианскую дискуссию, посвященную эпистемологии, и более общие попытки преодоления позитивизма. Предлагая новый подход к хозяйственной жизни, «Философия хозяйства» излагает тщательно аргументированную философскую позицию. Булгаков в первую очередь стремился построить «практическую» философию, призванную стать ответом на фундаментальный вопрос: как объяснить отношение человека к внешнему миру, как перекинуть мост между интеллектом и жизненной практикой? В поисках этого ответа Булгаков использовал все доступные ему источники: современную философию, романтизм XIX века, литературу символизма, христианскую традицию, труды русских мыслителей, в частности Соловьева и Федорова, и даже элементы марксизма или, в более широком смысле, экономического материализма. Булгаковский образ активного труженика, участвующего в общем деле всеобщего воскрешения, в переводе на язык философии превратился в преодоление пропасти между субъектом и объектом посредством труда и одновременно в новое изложение христианской драмы грехопадения и воскресения. На первый взгляд, «Философия хозяйства», посвященная экономическому существованию человека, имеет мало общего с другим важнейшим произведением Булгакова, созданным в этот период, «Светом невечерним» (1917), в котором автор обращается к религиозному опыту человека; однако, взятые вместе, эти сочинения представляют собой последовательную реакцию на позитивизм и марксизм, являвшийся, по мнению Булгакова, его наиболее опасным проявлением.

В философском плане «Философия хозяйства» задумывалась прежде всего как ответ на неокантианство. За век до этого поэты и философы-романтики отреагировали на рационализм Просвещения, перенеся свое внимание с человека на неуправляемые силы природы. Немецкая романтическая философия в особенности стремилась примирить мыслящего, познающего субъекта, предложенного Кантом, с миром, который является внешним по отношению к этому субъекту. Реакция Булгакова 1910-х годов на его собственный более ранний идеализм вторила реакции романтиков на Канта. В «Философии хозяйства» Булгаков вернулся к центральной проблеме, беспокоившей романтическую мысль: как объяснить отношения между человеком (мыслящим субъектом) и внешним миром (объектом)[320]320
  Исследователи романтизма в целом признают центральное положение этой проблемы. См., напр.: Abrams М. Н. Natural Sup er naturalism. New York, 1971; Riasanovsky N. V. The Emergence of Romanticism; Wellek R. The Concept of Romanticism in Literary History 11 Romanticism Reexamined I Ed. St. Nichols. New Haven, 1962.


[Закрыть]. В целом, Булгаков обвинял Канта и его нынешних последователей в избыточном «интеллектуализме» или рационализме. Рационалистическая традиция в европейской мысли, от декартовского «ультраинтеллектуалистического» «Cogito ergo sum» до «Logik der reinen Erk-enntniss» («Логика чистого познания») Германа Когена, воспринимала логику как единственный организующий принцип бытия. С точки зрения рационалистической философии бытие являлось лишь мыслью, полагающей саму себя внутри замкнутой и самодостаточной системы[321]321
  Булгаков С. Н. Философия хозяйства. С. 12–13.


[Закрыть].

Булгаков считал, что Кант, рассуждая о возможности познания в «Критике чистого разума», искусственно изолировал мыслящего субъекта от внешнего мира. Канта, очевидно, интересовало трансцендентальное познание, «занимающееся не столько предметами, сколько видами нашего познания предметов, поскольку это познание должно быть возможным a priori»[322]322
  Kant I. Critique of Pure Reason I Transl. M. Muller E New York, 1966. P. 16.


[Закрыть]. Однако тем самым исключая из рассмотрения опыт и концентрируясь исключительно на предмете познания, Кант невольно поместил этот предмет за стеклянную преграду и построил одностороннюю философию чистого, квиетистического размышления. Идеализм оказался не в состоянии решать проблемы, связанные с какой бы то ни было действительностью, лежащей за пределами мыслящего субъекта.

Если Кант ошибался, концентрируясь исключительно на мыслящем субъекте, то неокантианцы усилили и вульгаризировали этот акцент. В своей вариации на тему «Философских писем о догматизме и критицизме» Шеллинга, явившихся ответом на «Критику чистого разума», Булгаков утверждал, что попытки неокантианцев утвердить «профессиональный» критицизм, пригодный для различных отраслей науки, являются пустой претензией[323]323
  Булгаков С. H. Философия хозяйства. С. 33–38.


[Закрыть]. Познание в его практическом измерении было для Булгакова в значительной степени спонтанным процессом, точный ход которого не может быть определен заранее. В своем всепоглощающем увлечении методологией неокантианцы поставили телегу впереди лошади, поскольку настаивали на том, что теория познания должна предшествовать самому знанию. В результате они упустили из виду объект познания. Ни Кант, ни неокантианцы не смогли провести различие между наукой, которая должна заниматься общими формами знаний, и философией, задачей которой, скорее, является объяснение самого факта познания.

По существу, идеализм, как в кантовской, так и в современной критической форме, концентрируясь на познающем субъекте и процессе познания, не мог объяснить мир, внешний по отношению к данному субъекту. Он мог задаваться вопросом «Как возможно познание?», но не «Как возможна природа?». В этом отношении критика Булгакова лежит в русле убеждений Шеллинга, который исходил из того, что познание возможно при условии совпадения объективного и субъективного.

Шеллинг возражал против тех узких рамок, которыми Кант ограничил свои рассуждения о познании, и стремился развить трансцендентальный идеализм до такой степени, чтобы он превратился в то, чем должен был стать, – в общую методологию познания. Эта тотальная философская система должна была состоять из двух частей. Первая, натурфилософия, рассматривала объект – природу – как данность и пыталась объяснить его отношения с субъектом. Благодаря рефлексии природа в конечном счете превращалась в свой собственный объект, поскольку ее изучение человеком наделяло природу разумом. И наоборот, трансцендентальный идеализм – вторая часть философской системы Шеллинга – шел от субъекта и стремился объяснить, каким образом он связан с объектом. Другими словами, система трансцендентального идеализма представляла собой попытку оправдать наше базовое представление о том, что вещи существуют вне нас. Проблема отношений между субъектом и объектом проходит через все творчество Шеллинга, так как он видел основную задачу философии в объяснении совпадения субъективного и объективного[324]324
  Schelling Е W. J. System des transzendentalen Idealismus (1800) 11 Schellings Werke I
  Ed. M. Schrdter. Bd. 2. Miinchen, 1927. S. 339, 234.


[Закрыть].

Булгаков отдает должное Шеллингу за то, что тот смог «разбить стену» между субъектом и объектом посредством двух «глубоких и жизненных идей (тождества субъекта и объекта и понимания природы как живого развивающегося организма)»[325]325
  Булгаков С. Н. Философия хозяйства. С. 59.


[Закрыть]. Философия тождества утверждала, что, в конечном счете, дух внутри нас и природа вне нас представляют собой одно и то же; то есть субъект и объект взаимопроницаемы. Соответственно, эволюционное развитие природы, наполненной разумом, приобретало не только механический, но и метафизический смысл. По словам Булгакова, философия тождества позволила Шеллингу поставить вопрос о том, как возможно объективное действие, то есть обратиться к проблеме существования мира, внешнего по отношению к субъекту. Как интеллект воздействует на природу? Как что-то может выйти за свои пределы, чтобы вступить во взаимодействие с внешним миром?

Хуже того, считал Булгаков, Кант взял за основу неадекватный субъект. Этот критический упрек носит более фундаментальный характер, чем первый, поскольку при том, что Кант в своих рассуждениях сознательно избегал обращения к объекту как таковому, теперь и позитивный аспект его философии оказывался несостоятельным. «Ошибка» Канта заключалась в его «гносеологическом индивидуализме или атомизме». Его трансцендентальный субъект познания, гносеологическое Я, мыслился как индивидуум, хотя, разумеется, не как человек в его эмпирической конкретности. Однако в этом случае должно существовать множество таких гносеологических субъектов, непроницаемых друг для друга; и это, по мнению Булгакова, невозможно было примирить с существованием всеми признаваемого трансцендентального субъекта. Ибо такие субъекты должны быть трансцендентными по отношению друг к другу: у каждого субъекта должна быть собственная версия истины, в результате чего вселенная оказалась бы множеством противоборствующих истин. Общезначимость знания, центральная идея гносеологии Канта, оказалась бы в этом случае недостижимой[326]326
  Тамже. С. 116.


[Закрыть].

Более того, субъект Канта был созданием с неопределенной идентичностью.

Гносеологический субъект, составляющий в неокантианстве центр, около которого вращается мир (в чем и состоит пресловутое «коперниканство» Канта), есть нечто не существующее ни в опытной действительности, ибо она конкретна и психологична, т. е. в гносеологическом смысле не «чиста», ни вне этого опыта, за его пределами, в трансцендентальном, ибо вход сюда принципиально возбраняется.

Поскольку субъект Канта столь однозначно отделен от реального бытия, он превращается в чистый прием, в «методологическую фикцию», придуманную для философских рассуждений и имеющую слабое отношение к какой-либо конкретной метафизической проблеме.

«Критика» Канта разрушает гораздо больше, чем он сам хотел разрушить, она субъективирует не только объект знания, превращая его в представление, в содержание сознания, но и его субъект, помещая его где-то в промежуточной области между эмпирическим и трансцендентным, посредине между да и нет. На этом гвозде, вбитом в воздух, нельзя повесить даже пушинки, а не только мироздания, которое хочет к нему прикрепить «Коперник» Кант[327]327
  Там же.


[Закрыть].

Тщательные дефиниции Канта и чрезмерная осторожность в определении собственной задачи имели результатом ее тривиализацию. В конечном счете, его система не только не учитывала опыт, на что он пошел сознательно, но также оказалась зависимой от субъекта, который являлся ничем иным, как изобретенным методологическим приемом.

По мнению Булгакова, единственный полноправный трансцендентальный субъект должен быть сверхиндивидуален.

Трансцендентальный субъект знания есть функция знания, которая осуществляется через посредство отдельных личностей, с отдельными центрами сознания, но которая сверхиндивидуальна и по своим задачам, и по своему значению, и по своей возможности. Личности суть только очи, уши, руки, органы единого субъекта знания, которому и принадлежит вся сила знания, энергия, глубина и все плоды знания… Это именно он относит бесконечное многообразие опыта к единому пространству, располагает его в последовательности моментов единого времени, связывает его непрерывной причинной связью[328]328
  Тамже. С. 117–118.


[Закрыть].

Адекватно выступать в качестве трансцендентального субъекта может только некая мистическая общность, которая представляет собой нечто большее, чем сумму составляющих ее частей. Подобный субъект не является абстрактной гипотезой: он реально существует, и в нем действительно сосредоточено знание. В процессе познания отдельные акты познания в конечном итоге сливаются воедино.

Вероятно, можно утверждать, что булгаковское определение трансцендентального субъекта также восходит к философии Шеллинга: универсальный субъект в точности напоминает мировую душу из «Натурфилософии» Шеллинга, тот принцип, который организует мир в систему[329]329
  Schelling F. W. J. Von der Weltseele II Schellings Werke. Bd. 1. S. 418, 637.


[Закрыть]. Однако если говорить о более непосредственных влияниях, то в данном случае опорой Булгакову послужили те аспекты романтизма, которые были подчеркнуты русскими поклонниками Шеллинга, в частности некоторыми из славянофилов. Булгаков отмечает, что акцент на коллективность, на человечество в целом стал «отличительной чертой» русской мысли[330]330
  Булгаков С. H. Философия хозяйства. С. 120.


[Закрыть].

Булгаков реагировал на неокантианство точно так же, как романтики на Канта в начале XIX века, причем по тем же причинам и в тех же выражениях. В «Философии хозяйства» он поставил вопрос: «Как возможно хозяйство?» Это было равносильно вопросу романтиков: «Как возможно объективное действие?» Его целью было добиться понимания мира как объекта труда и хозяйственной деятельности; он считал, что в этом заключается подход, пусть даже нечетко сформулированный, к основному вопросу метафизики с позиций современного экономизма, критицизма (то есть неокантианства), прагматизма и мистицизма.

Однако выбор хозяйства в качестве общего направления был неслучаен. Специфические термины, с помощью которых Булгаков переформулировал романтическую проблему соотношения субъекта и объекта, отразили пройденный им опыт позитивизма XIX столетия. Он разделял свойственный современной ему эпохе интерес к богатству и материальному благосостоянию. Он говорил о том, что его эпоха характеризуется «экономизмом»; иными словами, в отличие от аскетических периодов истории, современность любит богатство и воспринимает мир с точки зрения экономики. Для его времени мир – это гигантское хозяйство, а могущество человека измеряется его достатком. Намерение Булгакова в первой части «Философии хозяйства» заключалось как раз в том, чтобы обосновать правомерность такой точки зрения и исследовать мир как хозяйство. Он взирал на мир как на объект хозяйственной деятельности. Основное содержание этой работы согласовывалось с тем, что интересовало его ранее: в конце концов, это была книга, посвященная экономике. Булгаков не оставил свои занятия политэкономией; он продолжал их и привнес в них новый элемент, возникший из других интересов, которые он питал в 1900-10-е годы. Эта книга родилась из применения им новых подходов и нового отношения к прежнему материалу; она демонстрировала, как увлечение вопросами религии, политики, журналистики и литературы помогло ему решить проблемы позитивизма, которые сковывали его в экономических исследованиях в 1900-м году. И действительно, хотя предмет «Философии хозяйства» перекликается с содержанием его предшествующих работ, подход к нему теперь сильно изменился. В результате своих исканий первого десятилетия века он мыслил совершенно по-другому. Булгаков признавал, что этот труд стал итогом отрезка его жизни, отмеченного приверженностью к философии экономического материализма, которую он теперь пытался представить в более широком контексте. Лично для Булгакова позитивизм означал экономический материализм и, следовательно, марксизм. В этом контексте учение экономического материализма представляло собой лишь наиболее радикальное и совершенное выражение общих представлений эпохи о том, что в основе жизни общества лежат экономические процессы. Экономический материализм артикулировал и радикализировал те исходные посылки, которые составляют общую основу политэкономии. «Научная» доктрина экономического материализма стала частью философии хозяйственной жизни.

На еще более глубоком уровне философия Булгакова сплавила романтический вопрос о субъекте и объекте с всеохватным представлением о борьбе человека с природой, столь важным для русского позитивизма. Сочетать таким образом неоромантизм и позитивизм было не слишком трудно, если учесть, что в романтизме субъект отождествлялся с человеком, а объект – с природой[331]331
  Вопрос о том, в какой степени русский позитивизм был продуктом романтизма или, по крайней мере, включал в себя элементы романтической мысли, представляет интерес и требует отдельного рассмотрения.


[Закрыть]. Исходная формулировка центральной идеи Булгакова представляла собой амальгаму неоромантической образности и языка и радикального утверждения позитивистского видения мира как арены борьбы за выживание. Здесь Булгаков продолжал не только взгляды Михайловского на дарвинизм (эту эмблему позитивизма) и борьбу человека с природой, но также и радикализацию и вульгаризацию позитивистской позиции у Луначарского. Возможно, самый эффектный в силу его утрированности и аффектированности вариант позитивистской увлеченности борьбой за выживание мы можем обнаружить у Федорова, в размышлениях которого битва человека с природой в конечном итоге завершается воскресением предков, а следовательно, победой над смертью.

В неоромантической версии Булгакова позитивистская борьба человека с природой выглядит примерно следующим образом. Хотя жизнь по сути абсолютна и экстратемпоральна, она протекает в эмпирическом мире только в постоянной борьбе со смертью. Парадоксальным образом жизнь оказывается заложницей слепой необходимости смерти, даже при том, что, в конечном счете, существует только жизнь, а все, в том числе и смерть, в действительности является атрибутами жизни. В эмпирическом мире жизнь по необходимости смертна (хотя это положение внутренне противоречиво). На природе лежит смертная маска материальности, а человек обречен на постоянный поиск способов удовлетворения своих материальных потребностей, иными словами, на дарвиновскую борьбу за существование. Булгаков определяет хозяйство как борьбу человека с силами природных стихий, направленную на защиту и расширение сферы жизни, покорение и «очеловечивание» природы, превращение мертвой материи – субъекта абсолютной необходимости – в живой организм. Хозяйство – это борьба жизни за победу над смертью. Мир как хозяйство есть мир как объект труда. Таким образом, хозяйственная деятельность в известном смысле противостоит природе, поскольку она направлена на подчинение природы потребностям жизни; и в то же время природа не может полностью осознать себя без воздействия на нее трудовых усилий. Природа предоставляет материал для культуры, для расширения границ жизни посредством хозяйственной деятельности.

Еще более явное слияние позитивизма и неоромантизма можно проследить в утверждении Булгакова о том, что каждый хозяйственный акт включает в себя взаимодействие человека с внешним миром, усилие субъекта (человека), направленное на изменение и организацию его объекта (природы). Человек стремится очеловечить природу, чтобы приспособить ее к своим целям; это взаимодействие субъекта и объекта мы называем покорением природы. Булгаков утверждает позитивистскую идею покорения природы в терминах романтизма, проводя знак равенства между позитивистским «человеком» и «природой» и романтическим «субъектом» и «объектом».

В результате, неоромантическая постановка проблемы соотношения субъекта и объекта ассимилировала в себя направленность позитивизма на материальный опыт. Ответ Булгакова неокантианству заставил его вернуться к фундаментальным вопросам позитивизма. Ему предстояло реализовать необычайно амбициозную программу одновременного опровержения и преодоления и Канта, и Маркса.

Он отважно взялся за дело, сочетая язык и метафоры неоромантизма с русской философской традицией и христианством, чтобы предложить оригинальное христианское модернистическое решение. Христианство оказалось единственной достаточно мощной именно интеллектуальной основой для успешной реализации столь амбициозного проекта. Как мы убедились, в булгаковском «Как возможно хозяйство?» оказались сплавлены романтический вопрос об отношениях между субъектом и объектом и позитивистское стремление понять отношения между человеком и природой. Вопрос Булгакова по-новому ставил и основную проблему позитивизма, и центральную проблему романтизма. Однако новая постановка этих проблем предполагала и их трансформацию: каждая из них изменялась за счет соприкосновения с другой, и в результате вопрос был поставлен совершенно по-новому.

В 1900 году Булгаков критиковал позитивизм за его зависимость от внешнего опыта и, следовательно, пренебрежение внутренним «я»; за его безоговорочную веру в линейность исторического прогресса; за детерминизм, исключающий свободу личности; за прославление человека, доходящее до его обожествления («человекобожие»); за превращение науки в религию и, следовательно, нежелание обращаться к реальным проблемам метафизики и религиозной веры; за увлечение фактами, приводящее к плюрализму и фрагментации знания. Лобовая попытка разобраться с этими сложностями привела лишь к промежуточному результату в форме идеализма. Однако в неоромантической редакции Булгакова проблема ставилась по-новому, что делало возможным ее решение; таким образом он достигал цели, к которой стремились все создатели модернистических моделей в области философии и естественных наук, а именно: как должен быть поставлен вопрос, чтобы на него можно было ответить[332]332
  Ср.: Heisenberg W. Physics and Philosophy. London, 1989, в частности, P. 23.


[Закрыть]. Сформулированный по-новому вопрос позволил Булгакову не просто отвернуться от позитивизма, но преодолеть его изнутри путем решения созданных им проблем.

Новая формулировка трансформировала и проблему субъекта и объекта. В восприятии Булгакова манера постановки проблемы отношений между субъектом и объектом у романтиков сохраняла основной недостаток западной «кабинетной» философии. Даже Шеллинг при построении своей системы занял «искусственную» позицию «трансцендентального философа»[333]333
  Schelling Е W. J. System des transzendentalen Idealismus. S. 343.


[Закрыть]. Его разделенная на две части философия осталась абстрактной и статичной. И действительно, для Шеллинга предельно возможное взаимодействие субъекта и объекта осуществлялось в произведении искусства, аналогично тому, как у Новалиса оно превращало мир в поэзию. Вобрав в себя увлеченность позитивизма материальным бытием, булгаковский вопрос «Как возможно хозяйство?» изменил задачу философа с абстрактного созерцания на активное участие в процессе жизни и перенес последствия философского размышления из области искусства в область жизни.

Вопрос «Как возможно хозяйство?» больше не являлся вопросом о философии, искусстве или эволюции; теперь это был вопрос о жизни. Одним словом, это был фундаментальный вопрос, которым занята религия. Применение подходов материалистической философии XIX века к проблеме романтизма неожиданным образом привело к религиозным вопросам, превратив свойственную романтизму озабоченность искусством в свойственную модернизму поглощенность Жизнью. В поисках ответа на этот новый вопрос Булгаков мог обратиться к традиции русской мысли, чтобы предложить новое философское решение на христианской основе.

В рамках нового подхода получалось, что романтическое противопоставление субъекта и объекта может быть преодолено относительно легко. Если отказаться от гносеологического субъекта, этого искусственного «методологического приема», субъект и объект перестанут противостоять друг другу. В схеме Булгакова субъект-объектные отношения погружаются в хозяйственный процесс, то есть непосредственно в жизнь: субъект и объект сливаются и проникают друг друга в ходе активного участия в хозяйственной жизни. Субъект не может существовать в изоляции; он существует только в активной готовности к действиям в мире. Булгаков называет такую философию «экономическим реализмом»; и этот экономический реализм основывается на признании первостепенной важности труда как философского концепта. Одним словом, вместо того чтобы сосредоточиваться на искусственно сконструированном мыслящем субъекте, экономический реализм как мировоззрение явился попыткой понять человека и его бытие в мире.

Когда Булгаков ставил задачу «понять мир как объект трудового, хозяйственного воздействия», его цель была одновременно и скромной, и амбициозной. С одной стороны, он хотел исследовать очень ограниченную и четко определенную область философской мысли – вопрос о человеке как о хозяйствующем субъекте. Каким образом можно описать хозяйственные аспекты жизни человека в мире, то, как он потребляет и производит, каково его отношение к материальному миру окружающему его и к плодам его труда? С другой стороны, Булгаков приписывал гораздо большую значимость объекту своего исследования: он считал, что философия хозяйства служит ключом к некоторым общим проблемам метафизики и что хозяйственное отношение человека к внешнему миру имеет первостепенное философское значение[334]334
  Булгаков С. Н. Философия хозяйства. С. 104–105.


[Закрыть]. Хозяйственная деятельность, по Булгакову, представляла собой ключ к пониманию отношений субъекта и объекта. Перспектива экономического реализма позволяла разрешить их противостояние. В процессе хозяйствования мир существует для нас только как объект нашей деятельности. Мы убеждаемся в реальности мира исключительно в результате постоянного взаимодействия с ним; разграничение между мыслящим субъектом и абстрактным внешним миром, проводимое философией, не является истинным, ибо в реальной жизни мы находимся в постоянном контакте с внешней реальностью. Субъект и объект не существуют в отрыве друг от друга; напротив, они постоянно взаимодействуют, а процесс их взаимодействия является жизнью.

Взаимодействие субъекта и объекта в хозяйственном процессе происходит благодаря двум функциям: потребления и производства. Потребление есть процесс взаимодействия между организмом человека и механизмом природы. В хозяйственном процессе активное живое начало (субъект) постоянно оказывает трудовое воздействие на мертвую материю (объект) и превращает ее в живую сущность. Это взаимодействие органической и мертвой материи проявляется в пище как средстве их взаимопроникновения[335]335
  Ср.: Шлегель Ф. Люцинда И Немецкая романтическая повесть: в 2 т. Т. 1. Academia, 1935. С. 14: «В самом деле! В природе человека глубоко заложен инстинкт, сообщающий ему желание есть то, что он любит, и подводящий всякое новое явление непосредственно ко рту, чтобы там, где это окажется возможным, расчленить это явление на его составные части».


[Закрыть]. Питание – это процесс, посредством которого лишенный жизненной энергии, омертвелый природный материал используется живым организмом и тем самым превращается в живой организм.

Мы едим мир, приобщаемся плоти мира не только устами или органами пищеварения, не только легкими и кожей в процессе дыхания, но и в процессе зрения, обоняния, слуха, осязания, общего мускульного чувства. Мир входит в нас чрез все окна и двери наших чувств и, входя, воспринимается и ассимилируется нами. В своей совокупности это потребление мира, бытийственное общение с ним, коммунизм бытия, обосновывает все наши жизненные процессы. Сама жизнь в этом смысле есть способность потреблять мир, приобщаться к нему, а смерть есть выход за пределы этого мира, утрата способности общения с ним, и, наконец, воскресение есть возвращение в мир с восстановлением этой способности хотя бы в бесконечно расширенной степени[336]336
  Булгаков С. Н. Философия хозяйства. С. 83–84. Булгаков выразил суть отношения между живым организмом и мертвым механизмом также посредством сексуальной метафоры: «В бесчисленных точках и центрах жизнь организует материю, активным, мужественным началом оплодотворяет рецептивное, женственное начало, безжизненный Мэон. Эрос жизни родится от Пороса и Пении, богатства и скудости, активности и пассивности» (С. 80).


[Закрыть].

Однако если питание – это изначальный способ взаимодействия между человеком и природой, то труд представляет собой осознанное, активное воздействие человека на природу в процессе хозяйствования, в конечном итоге приводящее к отражению природы в человеке. Производство – это прежде всего система объективных действий, включающая в себя взаимодействие субъекта и объекта; это воздействие субъекта на объект. Продуктом хозяйственной деятельности является субъект-объект, то есть элемент из мира природы, в который была вложена человеческая энергия. Труд – объективированная человеческая реальность – это неразрывное звено, соединяющее субъект и объект[337]337
  Там же. С. 98.


[Закрыть]. Сознательная работа человека над природой становится средством для осуществления заключительной части процесса хозяйствования: природа становится целостной, осознает все свое бытие только благодаря этой взаимосвязи, инициированной человеком.

Хотя человек остается неизмеримо далек от обладания природой, но ему открыт путь к нему. Природа есть пассивное, рецептивное, женственное начало, человек – активное, мужественное, сознательное. Таким образом, природа с господствующим в ней слепым интеллектом или инстинктом только в человеке осознает себя, становится зрячею. Природа очеловечивается, она способна стать периферическим телом человека, подчиняясь его сознанию и в нем осознавая себя[338]338
  Там же. С. 106. Безусловно, представление отношений между человеком и природой как отношений мужского и женского начала восходит к романтизму.


[Закрыть].

Сексуальная метафора Булгакова, предложенный им образ «брака» человека и природы, иллюстрирует его понимание гармоничного союза, достигаемого благодаря труду (в отличие от насильственного покорения природы, за которое ратовал Луначарский). Труд перекидывает мост между «я» и «не-я»[339]339
  Там же. С. 95.


[Закрыть]. Труд означает воздействие субъекта на объект; это второй после питания способ взаимодействия между мирами живого и неживого.

Понятие труда – это больше чем только конкретный аспект производства. Будучи возведен в гносеологический принцип, труд преодолевает разделение субъекта и объекта, ибо он утверждает фундаментально активный характер их отношений. Кантианство с его пассивным субъектом полностью пренебрегало философским смыслом труда; а экономисты, хотя и признавали его важность, просто не понимали его философского смысла. Прежде политэкономия рассматривала труд исключительно в его практическом измерении; трудовая теория стоимости экономического материализма предвосхитила понимание значения труда, но не сумела сформулировать свои философские постулаты. Она свела значение труда к теории цен, в то время как на самом деле важность имело философское понимание труда как моста, связывающего человека и внешний мир.

Понимание труда как философского концепта позволяет нам воспринимать отношения между субъектом и объектом как активные. «Философия должна исходить не из ложного представления о гносеологическом, совершенно фиктивном субъекте, но из единственно данного нам в опыте представления о хозяйственном, деятельном субъекте». Субъект и объект не существуют в статической данности, они постоянно изменяются в процессе взаимодействия. «Это изменяющееся отношение между субъектом и объектом, развитие я в природе, есть жизнь, т. е. рост, движение, не статика, но динамика»[340]340
  Там же. С. 96, 97.


[Закрыть]. В таком подходе подразумевается интуитивная связь человека с миром; по словам Булгакова, ни одному критическому философу не удалось заставить человечество по-настоящему усомниться в существовании внешнего мира.

В этом деятельном, хозяйственном отношении к миру и заключается жизненное обоснование того «наивного реализма», который составляет всеобщую естественную гносеологию человечества ранее всякой философской рефлексии, который практически сохраняется невзирая ни на какие разрушительные, скептические выводы философского солипсизма.

«Наивный реализм» – это на самом деле просто признание активной позиции человека в мире, другими словами – это описание жизни[341]341
  Там же. С. 94, 103.


[Закрыть].

Проблема существования внешнего мира возникла в результате искусственной сосредоточенности на придуманном мыслящем субъекте; ее можно полностью снять, если рассматривать человека как активное существо, бытие которого протекает в постоянном взаимодействии с природой. «Труд как основание гносеологии снимает поэтому проблему существования внешнего мира (а также и чужого я) как идеалистическое измышление, фантом отвлеченной мысли»[342]342
  Там же. С. 103.


[Закрыть].

Такой подход, конечно же, имел последствия для понимания роли философа. Он подразумевал переосмысление самого характера философской рефлексии. Отправной точкой в философии должно стать живое, активное «я». Нет такой вещи, как «чистый» разум, нет абстрактного познающего субъекта, которого философ придумал в стерильной изоляции своего кабинета. Философия, утверждает Булгаков, любит считать себя «чистым» и независимым созерцанием и уклоняется от идеи философии хозяйства; даже сочетание этих двух слов звучит странно. Однако на самом деле философия всегда ориентирована на что-то вне себя, она всегда каким-то образом связана с жизнью. Ибо жизнь предшествует всему: наука и философия зарождаются в ее утробе, а время и пространство представляют собой лишь проявления жизни. Жизнь одновременно рациональна и иррациональна. В дополнение к реальному миру разум способен выстроить огромное абстрактное здание, полностью рациональное и «прозрачное», или понятное; но эта умозрительная конструкция всегда будет иметь глубокие корни в жизни, которая является ее источником. Ни один современный философ не утверждал, что построил абсолютную философскую систему; все они пытались решить различные проблемы, сосредоточивая свою мысль на каком-либо конкретном аспекте жизни.