Автор книги: Екатерина Евтухова
Жанр: Языкознание, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)
Ожидания, что Дума сыграет всемирно-историческую роль, отразились и в неподписанной заметке, которой открывался один из выпусков «Народа»: «В политической атмосфере зловещая, выжидательная тишина, затишье перед грозой. Все ждут, что будет с государственной думой. Никто не сомневается относительно того, что она заявит»[235]235
Народ. 1906. 8 (21) апр. С. 1.
[Закрыть].
Булгаков был одним из многих, кто призывал к созыву Собора православной церкви в дополнение к новому светскому представительному органу. В 1905 году «Христианское братство борьбы» обратилось к епископам с призывом: провести Собор, который занял бы политическую позицию, независимую от светской власти; путем реформирования приходов восстановить в церкви канонический чин, в том числе местные выборы священников и самоуправление; включить в число участников Собора представителей и мирян, и духовенства[236]236
Епископам русской церкви II Верующие против самодержавия. Освобождение.
1905. № 73. С. 387–390.
[Закрыть]. В мае того же года Мережковский призывал созвать Церковный собор «теперь или никогда». Он рассматривал Собор как институциональное воплощение союза плоти и духа, церкви и общества, убеждал церковь присоединиться к освободительному движению, утверждая, что Собор означал бы возврат к внутренней свободе церкви, разрыв ее отношений со светским самодержавным государством[237]237
Мережковский Д. С. Теперь или никогда (О церковном соборе) // Вопросы жизни. 1905. № 4–5. С. 295–319.
[Закрыть]. В том же месяце Булгаков заявил о банкротстве государственной церкви; в соответствии с принципом отделенности церкви от государства, он утверждал, что параллельно светскому представительному органу, будь то учредительное собрание или Земский собор, необходимо на основе свободных выборов созвать и Церковный собор. В очередной раз он призывал к реформированию церковной и мирской жизни и подчеркивал всемирно-историческое значение текущего момента, утверждая, что религиозные задачи не уступают по важности задачам политическим, а содержание нынешней ситуации, в отличие, например, от Великой французской революции, отнюдь не исчерпывается одной лишь политикой[238]238
Булгаков С. Н. Религиозно-общественная хроника // Вопросы жизни. 1905. № 4–5. С. 491–522.
[Закрыть].
Булгаков связывал с созывом Первой Думы определенные надежды на освобождение православной церкви от государственного контроля и, что еще более важно, освобождение религии от принудительной связи с самодержавием и народностью. Говоря о проекте закона о свободе совести, Булгаков заявил, что создание такого закона является по-настоящему освободительной, поистине христианской задачей, способной осуществить «мечтания лучших русских людей» – Владимира Соловьева, славянофилов и других; возможно, этот день наконец настанет, когда церковь обретет свободу.
День полного освобождения русской религиозной совести будет величайшим праздником русской церкви и русского народа, только для клерикальной бюрократии, для представителей инквизиторских вожделений, для «православных миссионеров» будет это черный день… Пусть они помнят, что дни бюрократии, светской и церковной, все равно сочтены. Русский народ будет свободен, и русская церковь станет свободна, и тогда все отличат подлинный голос церкви от голосов клерикальных узурпаторов[239]239
Булгаков С. Н. Апофеоз ведомства православного исповедания // Московский еженедельник. 1906. № 12. С. 369–371.
[Закрыть].
Институциональная реформа в виде Собора, восстанавливающего традиции Московский Руси, должна была сопровождаться духовным возрождением церкви, охватывающим и духовенство, и мирян. В русском обществе начала XX века, в котором светская сфера тесно переплеталась с религиозной, а жизнь людей по-прежнему определялась как церковными законами и обрядами, так и светскими установлениями, вошедшие в поговорку сомнительная нравственность и жадность священнослужителей стали символом слабости не только самой церкви, но и общества в целом; Булгаков полагал, что в новом обществе должна состояться реабилитация духовенства и его приобщение к общественной жизни. Он представлял духовенство как потенциальную сеть революционеров. Возмущаясь положением духовенства, скованного официальным лозунгом «Православие, самодержавие, народность», который становился причиной преследований его политически и социально активной части, Булгаков видел в служителях церкви инструмент распространения христианского социализма в народной среде. Он напоминал своим читателям о подлинно революционном потенциале христианства, приводя в пример средневековые коммунистические еретические движения и английскую буржуазную революцию XVII века, и утверждал, что опирающийся на христианство социализм мог бы стать эффективным средством реализации учения Христа в современном мире. Булгаков полагал, что в нынешней ситуации священнослужители должны приобретать знания в области политэкономии, чтобы давать советы рабочим и крестьянам относительно таких вещей, как забастовки и выборы; им следует изучать антирелигиозную социологию и разбираться в ней, чтобы адекватно реагировать на связанную с ней реальную опасность. Подтверждая основные принципы своего христианского социализма, Булгаков призывал обратиться к христианству как к средству коллективного, а не личного спасения, и вновь утверждал важность христианского начала для политической экономии, юриспруденции и политики[240]240
Булгаков С. Н. О необходимости ведения общественных наук в программу духовной школы // Богословский вестник. 1906. № 2. Февр. Т. 1. С. 345–356.
[Закрыть].
Переход Булгакова от идеализма к христианству совершился почти незаметно. После философского идеализма христианство в эпистемологии явилось необходимым следующим шагом и философским средством осуществления реформации.
В новейшее время половинчатые попытки реставрации идеализма стремятся воскресить старые традиции и былые времена, но пока безуспешно вследствие своего внутреннего бессилия. Христианская философия способна, несомненно, выполнить то дело, которое не под силу реставрированному «субъективному идеализму» Канта, союз богословия, философии и юриспруденции был бы самым плодотворным для общей теории права[241]241
Там же. С. 353.
[Закрыть].
Призывы к осуществлению реформы раздавались и изнутри церкви. Проведенный в 1905 году опрос епископов подтвердил мнение церкви о необходимости преобразований[242]242
Meyendorff J. The Russian Bishops and Church Reform 11 Russian Orthodoxy under the Old Regime / R. L. Nichols, T. G. Stavrou (eds.). Minneapolis, 1978. P. 170–182.
[Закрыть]. Булгаков внимательно относился и к мнениям рядовых священнослужителей. Весной 1906 года он опубликовал письмо от священника дворянского происхождения, которое он оценил как документ исторической важности, поскольку в нем получило отражение текущее состояние русской церкви; священник описал гонения, которым подвергся за участие в освободительном движении и попытках воспитывать в людях общественную сознательность[243]243
Три письма сельского священника // Народ. 1906. 5 (18) апр. С. 2.
[Закрыть]. Позднее в том же году Булгаков протестовал против тюремного заключения священника, осужденного за то, что объявил себя социалистом, тогда как принадлежать к «Союзу русского народа» священнослужителям не возбранялось[244]244
Булгаков С. Н. Духовенство и политика // Товарищ. 1906. 6 дек.
[Закрыть]. В «Вопросах жизни» он с гордостью опубликовал открытое письмо священника, который признавал недостатки священнослужителей, но объяснял их молчание скорее давлением со стороны властей, чем внутренним нежеланием способствовать переменам в обществе; по его предположению, это молчаливое большинство священнослужителей могло бы и было бы радо служить народу, если бы только им предоставили подобную возможность[245]245
Н. С., свящ. Открытое письмо С. Н. Булгакову // Вопросы жизни. 1905. № 8.
[Закрыть].
Как депутат Второй Думы Булгаков выступил всего несколько раз. Его коллеги депутаты, в особенности левого и центристского толка, весьма сочувственно относились к его высказываниям. Они всегда отличались продуманностью, не были подстрекательскими и часто касались организационных и процедурных вопросов[246]246
Государственная Дума. Второй созыв: Стенографический отчет. СПб., 1907.
С.210–212,281-284, 398–401, 546–548, 577–580, 749–753, 1245–1249.
[Закрыть]. Однако за этой внешней мягкостью скрывался его радикальный, преобразовательный настрой, проявившийся, например, в осуждении введенных Столыпиным военно-полевых судов[247]247
Там же. С. 749–753.
[Закрыть]. С самого своего бесславного начала, ознаменовавшегося обрушением потолка в зале заседаний накануне первой сессии (что многими делегатами было воспринято как показатель отношения со стороны правительства), и до ее окончательного разгона под предлогом того, что ее депутаты социал-демократы занимаются нелегальной деятельностью, Вторая Дума занималась вещами по преимуществу незначительными. Действительно, одним из многих процессов, развернувшихся в Думе второго созыва, стало открытое столкновение между сторонниками двух «революционных» концепций: выдвинутой премьер-министром Столыпиным идеи «революции сверху», по размаху напоминавшей петровские реформы, и идеи преобразований, как их видели такие депутаты, как Булгаков. По версии Столыпина, покорная Дума, построенная по модели совещательного Земского собора Ивана IV, должна была выразить одобрение обширной программы, предусматривавшей земельную реформу, установление свободы вероисповедания, гражданского равенства, страхования работников, реформу подоходного налогообложения, реформу образования, реформу земства и т. д. Дума же, вопреки ожиданиям, продемонстрировала, что воспринимает себя как высшее воплощение освободительного движения снизу, чьи не менее радикальные планы перемен основывались на упразднении самодержавия. На ряд чрезвычайно конкретных предложений министров, касающихся административной и иных мелких реформ, Дума отвечала возмущением военно-полевыми судами, введенными позорной статьей 87, и требованием ввести меры по борьбе с голодом в деревне.
Апокалиптическая аура, которой была окружена Вторая Дума, обусловила разочарование в результатах ее реальной деятельности. От нее ожидали, что она будет функционировать как храм, но надежды на это не оправдались. Булгаков сетовал, что с трибуны почти не слышно голоса церкви[248]248
Булгаков С. Н. К вопросу о церковном соборе // Московский еженедельник.
1906. № 13. С. 187–389.
[Закрыть], Дума явила собой закономерный исторический итог, результат церковного застоя. Многие депутаты считали, что Дума провалилась не из-за «реакционного» переворота, совершенного Столыпиным в июне 1907 года, который заблокировал попытки осуществления «либерально-конституционной» реформы, но из-за того, что ее задачи прямо противоречили самодержавному строю.
Реформы, которые произошли в церковной жизни на протяжении этого периода, также рассматривались как неполноценные. В 1906 году Предсоборное присутствие подготовило шесть томов тщательно изученных и организованных подготовительных материалов, которые впоследствии были использованы при фактическом созыве собора в 1917–1918 годах. Были поставлены и обсуждены все насущные вопросы современности, такие как реформа епархиального управления, отношения церкви с государством, вопросы брака и развода, светское и духовное образование[249]249
О попытке созыва собора см.: Cunningham J. A Vanquished Hope: The Movement for Church Reform in 1905–1906. Crestwood, NY, 1981.
[Закрыть]. Однако для Булгакова и его единомышленников из числа интеллигентов этого было недостаточно. Казалось, что все, кроме небольшой горстки интеллектуалов, рассматривали церковный собор как средство осуществления институциональных или административных, но не социальных реформ. Собственно церковные реформы регулировали отношения церкви с государством, не затрагивая основ существующего порядка, не изменяя границ, в пределах которых на жизнь людей оказывалось светское и духовное влияние; мирянам не разрешалось участвовать в дискуссиях, предшествовавших созыву Собора, самодержавие сохранялось, а административные реформы и реформы, коснувшиеся таких сфер, как брак и образование, оказались весьма ограниченными.
Освободительное движение и последующий радикальный настрой Первой и Второй Думы были порождены не только недовольством и политической активностью общества: меняющиеся философские мировоззрения депутатов во многом наложили отпечаток на их особый характер, на тот оттенок максимализма, в который были окрашены программы даже считавшихся «умеренными» и «сознательными» кадетов. Предложения, касающиеся политических перемен, формулировались на языке религиозного реформирования общества; поддержка «умеренными» партиями экспроприации помещичьих земель свидетельствовала о прошлых радикальных взглядах депутатов. Институциональные изменения, последовавшие за народными выступлениями 1905 года, – призывы к созыву Думы и Церковного собора – оказались вписанными в более широкое стремление к религиозной реформе, полному изменению общественного устройства и упразднению самодержавия с последующим освобождением православия из-под власти государства.
Роспуск Второй Думы в июне 1907 года ознаменовал конец эпохи. Объединивший интеллигенцию и представителей духовенства мощный порыв, направленный на проведение социальных и религиозных реформ, оказался безрезультатным. Это историческое поражение обернулось сильным разочарованием, но для тех, кто вступил на новый путь, возврата к прошлому не было. Следующее десятилетие стало свидетелем того, как могучий политический порыв начала века нашел выражение в других сферах – литературе, философии, религии, искусстве. В 1904–1907 годах программа преобразования общества приобрела внешнюю форму классической либеральной мечты о парламентаризме, отделении церкви от государства и упразднении самодержавия. Однако «глубинная структура» социального конфликта предполагала борьбу мировоззрений, которая с неизбежностью вела к столкновению «общества» и государства. В 1907 году государство, обладая монополией на рычаги власти, одержало победу, вынудив интеллигенцию перегруппироваться и перенаправить свои силы.
«Миги»
Смерть Ивашечки
Doch als du gingst, da brach in diese Biihne
ein Streifen Wirklichkeit durch jenen Spalt
durch den du hingingst: Grim wirklicher Grime,
wirklicher Sonnenschein, wirklicher Wald.
Rainer Maria Rilke. Todes-Erfahrung (1907)
Но ты ушла, и к нам одновременно
проник луч подлинности в ту же щель,
в которой ты исчезла с нашей сцены:
луч яви, нам неведомый досель.
Райнер Мария Рильке. Познание смерти (1907)
Возвращение Булгакова в лоно церкви, получившее искру в «мигах» на Кавказе и в Дрездене и оформившееся в процессе политической борьбы, заняло все последующее десятилетие. Оно проходило характерной для него манере, медленно, и требовало глубоких размышлений и творческого настроя, поскольку вбирало в себя нити его многообразной интеллектуальной, духовной и политической деятельности. В конце концов все это разнообразие идей и проектов слилось в современное христианское мировидение, что и стало важнейшим вкладом Булгакова в историю идей.
Столыпинская «революция сверху» вызвала у Булгакова глубокое личное разочарование. Роспуск Второй Думы был воспринят им как нечто большее, нежели просто политическое поражение, став для него сигналом о тщетности политики в целом; он не находил себе места в том мире политики, который сложился после 1907 года и в котором, как ему казалось, разворачивался откровенный конфликт между «реакционным черносотенством» и «интеллигентской психологией левых партий»[251]251
Цит. по: Колеров М. А. От марксизма к идеализму и церкви. (Булгаков С. Н.
Автобиографическое письмо С. А. Венгерову (1913)). М.: Изд. книжного магазина «Циолковский», 2017. С. 148.
[Закрыть]. Он голосовал на выборах в Думу в Орловской губернии, но отказался выдвинуть свою кандидатуру. Впоследствии он вспоминал об этом периоде с тихой грустью, если не со смирением. В 1913 году, сообщая Венгерову о своем разочаровании в политике, он отмечал: «Полагаю, что Россию спасут не новые партии, но новые люди, к. должны прийти на смену переходной эпохе. Вообще далек от оптимизма и склонен к глубокой тревоге о судьбе России. <…> Но верю в великое призвание и великую будущность России»[252]252
ИРЛИ. Ф. 377. Оп. 7. С. 4.
[Закрыть].
Чувство утраты и растерянности пронизывает все стороны жизни Булгакова, и это в полной мере относится к его интеллектуальному развитию. Христианский социализм формировался на пике напряженности борьбы за политическое освобождение и связанных с ней сильных переживаний; вне этого контекста те же самые элементы, которые годом ранее вызывали столь бурные эмоции, – апелляция к сущностной религиозности русского народа, повышенный интерес к теме воскресения Христа, апокалиптический выбор между Христом и Антихристом – теперь не находили отклика. Статьи и доклады, написанные Булгаковым в этот период (в те годы он не написал ничего более крупного), не содержали новых мыслей; они, как правило, довольно вяло повторяли в различных сочетаниях и пересказывали те идеи, которые он разработал в период могучего философского и политического подъема начала века. Булгаков продолжал возглавлять Московское религиозно-философское общество, и прочитанные на его заседаниях легли в основу ряда его наиболее значительных статей. Его сочинения были по преимуществу посвящены социальной интерпретации христианства: связи между христианством и социализмом, организации раннехристианских общин, религиозной личности и экономической структуре, осмыслению воскресения Христа в современном сознании и т. д.
Хотя политическое значение христианского социализма было сведено к нулю, Булгаков продолжал утверждать, что социализм в его марксистском и социал-демократическом вариантах пронизан теорией прогресса и, соответственно, верой в человекобожие, тогда как христианство остается универсальным, вечным, доступным здесь и сейчас и способным дарить радость. Вопреки моде сравнивать современный социализм с ранним христианством и называть и то и другое движениями угнетенных нижних слоев общества, Булгаков обнаружил, что эти движения диаметрально противоположны по духу. Именно христианство, а не социализм в его современном воплощении, связывает нынешнее человечество с целостностью и духовностью Средневековья и ранних христиан[253]253
Булгаков С. Н. Размышления о национальности // С. Н. Булгаков. Два града. Т. 2. М., 1911. С. 299, 287.
[Закрыть]. Однако эти идеи, которые и первоначально не выстраивались как сугубо философские, лишившись породившего их политического контекста, звучали малоинтересно.
В некоторой степени разброд и колебания ощутимы и в чисто академической деятельности Булгакова. В 1906 году, после неприятностей в институте, Булгаков перевез семью из Киева в Москву; в 1907 году он получил должность профессора в недавно основанном Московском коммерческом институте и одновременно занял должность приват-доцента политической экономии Московского университета[254]254
Булгаков был в числе тех примерно 300 профессоров Московского университета, которые в 1911 году подали в отставку в знак протеста против упразднения университетской автономии. На непродолжительное время он восстановился в этой должности только после Февральской революции.
[Закрыть]. Коммерческий институт был создан по инициативе местного купечества и находился под относительно необременительным контролем Министерства торговли и промышленности (а не более жестким контролем Министерства народного просвещения). Этот институт, возглавляемый П. И. Новгородцевым, приобрел репутацию пристанища либеральной мысли. Булгаков преподавал и в университете Шанявского, единственном в России частном высшем учебном заведении. Дитя 1905 года, этот вуз был создан с целью распространения «высшего научного образования и привлечения симпатии народа к науке и знанию»[255]255
Университет И Энциклопедический словарь Гранат. 7-е изд. М., 6. д. Т. 42. Ст. 362.
[Закрыть].
Однако лекции Булгакова – он читал курсы по истории политической экономии, аграрному вопросу и истории общественной мысли XIX века – поначалу были такими же расплывчатыми и неопределенными, как и его публикации в прессе. Например, в 1908 году, обсуждая аграрный вопрос, Булгаков по-прежнему исходил из зависимости человека от природы, хотя восемь лет назад это положение заставило его осознать неприменимость марксистских законов капиталистического развития к сельскому хозяйству; на этой ранней стадии столыпинские реформы вызвали у него недовольство и замешательство. Разочарование Булгакова, дополненное невысказанными и нечетко определенными устремлениями, было характерно для настроений образованных слоев общества непосредственно после событий 1907 года. Его общее недовольство инициированным Столыпиным роспуском Думы, его разочарование и неспособность принять законодательные акты, появившиеся в этой новой обстановке, разделяли и политики, и те специалисты по сельскому хозяйству, которые были самым тесным образом связаны с жизнью русской деревни.
Между тем и в этот период затишья Булгаков время от времени подвергался новым энергичным влияниям. В 1905 году в «Христианском братстве борьбы» он познакомился с Павлом Флоренским, и в его сочинениях немедленно появились признаки влияния идей более молодого мыслителя[256]256
Роднянская И. С. Н. Булгаков и П. А. Флоренский: к философии дружбы И Новая Европа. 1993. № 4. С. 101–111.
[Закрыть]. Христианская мысль Булгакова была по-прежнему глубоко связана с социальной проблематикой, но порой его взгляд на общество окрашивался в более радикальные тона, что, возможно, объяснялось воздействием Флоренского. Флоренский уже начал работать над концепцией всеединства, идеей вселенной как священного пространства, которые в конце концов стали главными в его трудах; его влияние безошибочно различается в статье Булгакова «Церковь и культура» (1906), нехарактерной для человека, который ратовал за «свободную церковь в свободном государстве». В этой работе Булгаков развивал идею «сакрализации культуры», в точности следуя за мыслью Флоренского:
Раскол жизни на «светскую» и церковную, внецерковность и внерелигиозность (отчасти же и антицерковность и антирелигиозность) современной культуры и внекультурность (отчасти же и антикультурность) современной церкви вносят разлад и двойную бухгалтерию даже в души тех, кто сознает всю историческую относительность и внутреннюю ненормальность этого раздвоения. Создать подлинно христианскую, церковную культуру и возбудить жизнь в церковной ограде, внутренне победить эту противоположность церковного и светского – такова историческая задача для духовного творчества современной церкви и современного человечества[257]257
Булгаков С. Н. Церковь и культура // С. Н. Булгаков. Два града. Т. 2. С. 308.
[Закрыть].
Религия и общество должны идти рука об руку; все культурное пространство должно быть подвержено духовному влиянию христианства. «Не должно быть ничего, принципиально “светского”, не должно быть никакой нейтральной зоны, которая была бы религиозно индифферентна, не имела бы того или иного религиозного коэффициента»[258]258
Там же. С. 309.
[Закрыть]. Лев Шестов с иронией приветствовал религиозный пыл Булгакова в этот период, язвительно отмечая, что он был единственным относительно сносным представителем «религиозной интеллигенции», поскольку произносил имя Христа с той же страстью, что и имя Маркса минутой ранее[259]259
Лев Шестов – Алексею Ремизову, 25 апреля 1906 года. РНБ. Отдел рукописей. Ф. 634. Д. 240. Л. 34.
[Закрыть].
Булгаков продолжал черпать вдохновение и в идеях своих немецких современников. Большинство его статей, посвященных религии и обществу, написаны в рамках модной в те времена дискуссии по поводу раннего христианства, истории церкви и исторической личности Христа, которые велись в немецких (и в меньшей степени – во французских) академических кругах. Труды Адольфа фон Гарнака, Эрнста Трёльча и Альберта Швейцера ознаменовали кульминацию этого направления, к которому принадлежали десятки ученых (и такие политики, как Карл Каутский и Фридрих Науман) и в которое с головой погрузился Булгаков, хотя в его работах так и не нашла четкого выражения его личная позиция, как не было дано и последовательного объяснения взаимосвязи духовной и светской областей жизни.
Впрочем, среди всей этой неопределенности, проявившейся в его сочинениях, начинали появляться намеки на понятие сакрализации культуры. Повторяя ранее сказанное им по этому поводу, в 1907 году Булгаков писал:
Религиозная общественность, религиозная культура, внутреннее единство в проявленной множественности – вот тот плод, который зреет в истории, хотя, может быть, окончательное его созревание лежит уже вне ее пределов, под «новым небом» и на «новой земле»[260]260
Булгаков С. Н. Средневековый идеал и новейшая культура // С. Н. Булгаков. Два града. Т. 1. С. 176.
[Закрыть].
Два года спустя он начал говорить о религиозных основах не только культуры или общества, но и экономики: «Религия, как фактор экономического развития, поскольку она есть фактор в образовании личности, вводится таким образом в круг изучения экономической жизни»[261]261
Булгаков С. Н. Народное хозяйство и религиозная личность. Там же. С. 183.
[Закрыть]. Однако подобные мысли являются просто отдельными замечаниями; за ними не стоит какая-либо обобщающая идея.
Нашумевший сборник статей «Вехи», увидевший свет в марте 1909 года, выразил настроения самоанализа, осознания собственной вины и упорную, хотя и смутно выраженную тягу к общественной деятельности, которые соответствовали личным чувствам Булгакова. Инициатором создания сборника осенью 1908 года выступил Гершензон. Свое эффектное название сборник получил после того, как авторы вошедших в него статей отклонили варианты «Интеллигенты об интеллигенции» (предложено Гершензоном); «На гору!» (предложено Струве); «Московские размышления», «Русской интеллигенции» и «Русскому обществу» (варианты Булгакова), «Межи и вехи» (предложение Франка). Авторов сборника объединяло то, что все они пережили страстное увлечение марксизмом, были членами «Союза освобождения» и принимали участие в революции 1905 года, после которой испытали разочарование в социализме и политическом конституционализме в узком смысле слова.
В этом окружении, как отмечает М. Колеров, «…аполитизм и асоциальность Гершензона вызвали к жизни и систематизации богатый опыт одухотворенной политики и социальности других авторов “Вех”»[262]262
Колеров М. А. Архивная история сборника «Вехи» // Вестник Московского ун-та. Сер. 8 (История). 1991. № 4. С. 13.
[Закрыть]. «Вехи» не столько представляли единую программу, сколько выражали идеи авторов статей «в отрицательной форме критики интеллигентского миросозерцания»[263]263
Франк С. Биография П. Б. Струве. New York, 1956. С. 87.
[Закрыть].
Интеллектуальный тон «Вех» был задан Бердяевым, Булгаковым и Гершензоном. Несчастный Струве был настолько разочарован в западном конституционализме, что его собственная статья стала слабым и робким отражением мыслей других, более уверенных в себе авторов сборника. В предисловии Гершензон написал:
Их общей платформой является признание теоретического и практического первенства духовной жизни над внешними формами общежития, в том смысле, что внутренняя жизнь личности есть единственная творческая сила человеческого бытия и что она, а не самодовлеющие начала политического порядка, является единственно прочным базисом для всякого общественного строительства. С этой точки зрения идеология русской интеллигенции, всецело покоящаяся на противоположном принципе – на признании безусловного примата общественных форм, – представляется участникам книги внутренно-ошибочной, т. е. противоречащей естеству человеческого духа, и практически-бесплодной, т. е. неспособной привести к той цели, которую ставила себе сама интеллигенция, – к освобождению народа[264]264
Гершензон М. Предисловие // Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции. М., 1909. С. 8.
[Закрыть].
Тему сборника – неспособность добиться реформирования общества средствами политики – кратко сформулировал Гершензон. Как и его соавторы, в качестве новой сферы осуществления реформы он рассматривал не светскую, но духовную жизнь русского народа.
Критикуя высокомерие интеллигенции, Булгаков высказал предположение, что главная причина ее постоянного расхождения и даже конфликта с народом заключается в том, что она придерживается радикально иных убеждений. За все годы «хождения в народ» интеллигенция на деле разрушила присущую народу врожденную веру; она преуспела только в том, что сумела сбить народ с векового, интуитивно понятного традиционного пути. Уничтожая веру народа, она тем самым уничтожала его душу.
Как и практически все остальные авторы «Вех», Булгаков полагал, что все дело заключается в религиозном сознании интеллигенции.
Церковная интеллигенция, которая подлинное христианство соединяла бы с просвещенным и ясным пониманием культурных и исторических задач (чего так часто недостает современным церковным деятелям), если бы таковая народилась, ответила бы насущной исторической и национальной необходимости. И даже если бы ей и на этой череде пришлось подвергнуться преследованиям и гонениям, которых интеллигенция столько претерпевает во имя своих атеистических идеалов, то это имело бы огромное историческое и религиозно-нравственное значение и совершенно особенным образом отозвалось бы в душе народной[265]265
Булгаков С. Н. Героизм и подвижничество // Вехи. Munchen, 1967. С. 67.
[Закрыть].
Интеллигенция должна осознать, что ей надо учиться у народа в не меньшей степени, чем народу учиться у нее, а не считать себя выше остальной части нации по причине более высокого уровня образования. У Гершензона эта мысль приобретает чуть ли не мистический подтекст, когда он говорит о «слиянии с народом»: «и не будет в нем раздвоения между “я” и “мы”, но всякое объективное благо станет для него личной потребностью»[266]266
Гершензон М. Творческое сознание // Вехи. С. 89, 96.
[Закрыть].
Как и Булгаков, который усомнился в возможностях политики, но при этом укрепился в вере в «великое призвание» России, авторы «Вех» вновь подтвердили, что их конечной целью является «освобождение народа». Для всех этих авторов социальные преобразования оставались конечной целью «обращения внутрь», в котором они видели основную особенность «Вех»: поворот в сторону религии ни в коей мере не означал отказ от конечной цели преобразования общества. Идея заключалась в том, чтобы использовать обращение в религию отдельного человека для достижения более масштабных общественных целей. «Но всякое общественное движение воспринимается в двух формах: в целом обществе оно – стихийный процесс коллективного духа, в отдельном человеке – свободное нравственное дело, в котором главная роль принадлежит личному сознанию»[267]267
Там же. С. 96.
[Закрыть]. Если освободительное движение с присущей ему настроенностью на «внешние», «феноменальные» механизмы политики не сумело разрешить насущные социальные проблемы, то теперь надо было подступиться к ним на более глубоком уровне – религиозном.
«Вехи» ощущались авторами как некое освобождение. В сборнике отсутствовала какая-либо общая установка, не говорилось о каком бы то ни было новом «общем деле»[268]268
Попытка создания сборника статей, намечающих положительную программу, была предпринята годом позже.
[Закрыть]; он просто позволил отдельным представителям интеллигенции следовать тому духовному пути, который они сами для себя избрали. Булгаков, верный себе, отнесся к собственным поучениям с предельной серьезностью. Но к 5 августа он до такой степени погрузился в личную и религиозную трагедию[269]269
Существует расхождение в дате смерти Ивашечки Булгакова. В большинстве источников она обозначена как 27 августа, что противоречит излагаемой хронологии. Дата смерти, обозначенная на могиле, 27 июля. – Примеч. ред.
[Закрыть], что даже не смог уделить внимание второму изданию «Вех», вокруг которых разгорался грандиозный скандал[270]270
В записке Гершензону, отправленной в тот день из Олеиза (Кореиза), Булгаков сообщает: «Милый М. О., только вчера послал Вам записку о постигшем нас горе. В ответ на Вашу открытку добавляю, что отдаю вполне в Ваше распоряжение свой голос о новом изд[ании] “Вех”. Вам виднее, а я сейчас еще не в состоянии вникать во все детали. Работа моя, обрывавшаяся все лето, теперь пока совсем оборвалась. Привет Вашим. Ваш С. Б.». См.: Колеров М. А. В ожидании Палестины: 17 писем С. Н. Булгакова к М. О. Гершензону и его жене, 1897–1925 гг. Т. 2. С. 131.
[Закрыть].
По словам самого Булгакова, смерть его четырехлетнего сына летом 1909 года стала одним из решающих моментов его духовной эволюции. В духовном возвращении Булгакова к церкви смерть мальчика сыграла более важную роль, чем какие-либо чисто интеллектуальные открытия или политический опыт. Обычно необычайно сдержанный во всем, что касалось его личной жизни, Булгаков вновь и вновь говорил и писал об этом событии – в письмах друзьям и коллегам, в автобиографических набросках и даже в философских трудах. С похоронами мальчика связано и третье посетившее Булгакова откровение о существовании Бога.
О, мой светлый, мой белый мальчик! Когда несли мы тебя на крутую гору, и затем по знойной и пыльной дороге, вдруг свернули в тенистый парк, словно вошли в райский сад; за неожиданным поворотом сразу глянула на нас своими цветными стеклами ждавшая тебя, как ты прекрасная, церковь. Я не знал ее раньше, и, как чудесное видение, предстала она, утонувшая в саду под сенью старого замка. Мать твоя упала с криком: «Небо раскрылось!» Она думала, что умирает и видит небо… И небо было раскрыто, в нем совершался наш апокалипсис. Я чувствовал, видел почти восхождение твое. Обступили тебя олеандры, розовые и белые, как райские цветы, только того и ждавшие, чтобы склониться над тобой, стать на страже у твоего гроба… Так вот что! Все становилось понятно, вся мука и зной растворились, исчезли в небесной голубизне этой церкви. Мы думали, что только там, внизу, в зное происходят события, и не знали, что есть эта высь, а оказывается – здесь ждали… И глубоко внизу, вдали остались зной, муки, стенания, смерть, – на самом же деле не это было, потому что есть то, и теперь раскрыто…[271]271
Булгаков С. Н. Свет невечерний. С. 13.
[Закрыть]
Как и мгновения, пережитые в предгорьях Кавказа и перед «Сикстинской Мадонной», смерть Ивашечки стала поводом для одного из тех непосредственных встреч с Богом, из которых, как впоследствии будет утверждать Булгаков, соткана жизнь человека в религии. Подобно послам князя Владимира, во время литургии Булгаков не понимал, «где она совершалась, на земле или небе», и видел ангелов, принимавших участие в службе[272]272
Там же. С. 14.
[Закрыть].
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
