Текст книги "Серп и крест. Сергей Булгаков и судьбы русской религиозной философии (1890–1920)"

Глава двенадцатая
Пути церкви и государства расходятся

Церковный собор с его соборностью и симфонией, с его приверженностью специфически православному понятию соучастия в деятельности церкви работал в период краткой передышки, возникшей из-за разницы во времени между революционными событиями в Петрограде и Москве. Он работал в воображаемом контексте будущей России, управляемой церковным Собором и некоей светской формой выборной власти, в которой не на основе прямой демократии, но в соответствии с духом соборности принимал бы участие весь православный народ. До столкновения этого видения с реальностью революционной политики оставались считаные месяцы; момент этого последнего противостояния сбывшегося и несбывшегося можно довольно точно датировать: это январь 1918 года, хотя революционные события, конечно, начали оказывать влияние на деятельность Собора задолго до него.

Первое явное столкновение произошло в дни Октябрьской революции 1917 года и отразилось на ходе соборной дискуссии по поводу патриаршества. Если на заседаниях отделов в основном обсуждались аспекты восстановления патриаршества по существу, то в общих соборных дискуссиях догматические и исторические вопросы отошли на второй план, уступив место тому, что стало первостепенным и самым убедительным аргументом в пользу патриаршества: в условиях текущих бурных событий восстановление этого института превратилось в настоятельную необходимость. Основные дебаты о патриаршестве развернулись как раз тогда, когда большевики захватили власть, на заседаниях Собора 11–28 октября. Рост беспорядков в стране – корниловский мятеж в августе, формирование третьего по счету кабинета Временного правительства, успех большевиков на сентябрьских выборах в Петроградский и Московский советы, а также катастрофическое падение экономики и деморализация армии на фронтах – служил для делегатов Собора дополнительным аргументом в пользу восстановления патриаршества. Революционная обстановка подсказывала новый набор аргументов «за». Атмосфера дискуссии изменилась: на смену рациональным доводам пришли в высшей степени красноречивые увещевания, а тонкость и стройность догматических и канонических обоснований была вытеснена всеобщей озабоченностью проблемой высшего руководства, которое направляло бы церковь в период текущего кризиса.

Тон был задан вступительным словом епископа Астраханского Митрофана: «Нам нужен патриарх, как духовный вождь и руководитель, который вдохновлял бы сердце русского народа, призывал бы к исправлению жизни и к подвигу и сам первый шел бы впереди». Он подготовил столь завышенные ожидания, риторически вопрошая:

Удастся ли Церковному Собору остановить эту разруху и ввести церковную жизнь в правильное русло? И с тревогою взирая на прошлое и не особенно питая надежду на будущее, русский народ пришел к убеждению, что коллегия его не спасет, ввиду ее безжизненности и безответственности, отсутствия подвига и дерзновения. Время повелительно требует подвига, дерзновения, и народ желает видеть во главе жизни церковной живую личность, которая собрала бы живые народные силы. И голос такой личности, несомненно, найдет живой отклик в сердце народном. А как нам нужен этот голос, этот призыв к покаянию, исправлению и обновлению![444]444
  ССПРЦ. Кн. 2, вып. 2. С. 229 (заседание 24, 11 октября 1917 года).


[Закрыть]

Ясно, что патриарх должен был стать не просто административным главой церкви: он должен был стать вождем в трудные времена, светочем, который поможет русскому народу преодолеть разразившийся кризис.

Едва ли можно винить менее горячие головы за то, что они возражали, отмечая, что обсуждение слишком часто отклоняется от конкретной канонической и церковной проблемы патриаршества. В ходе дебатов вновь и вновь появлялась риторика в духе епископа Митрофана. Мы находимся в состоянии войны (граф Павел Граббе), мы в состоянии борьбы с враждебным правительством (Граббе, Астров и др.) и совершенно точно должны иметь сильного лидера, чтобы вести эту борьбу[445]445
  Граф Граббе, наказной атаман Кубанского казачьего войска, был одним из мирян, делегированных на собор от Владикавказской епархии.


[Закрыть]. Так незаметно происходило изменение образа патриарха, который из административного главы превращался в олицетворение силы и постоянства в тяжелые времена. Патриарх постепенно становился символом лидерства – вождем, отцом, молитвенником, даже богатырем; эти выражения использовались снова и снова. Такой сдвиг в восприятии роли патриарха отчетливо прослеживается в речи Дмитрия Волкова. Сначала Волков выступал против патриаршества, поскольку опасался, что любой человек, занявший этот пост, окажется либо слишком слабым, либо слишком сильным в отношениях с Синодом. Однако опыт делегации, направленной Собором к Временному правительству, чтобы опротестовать декрет, по которому церковные школы выводились из-под юрисдикции духовенства (это был основной пункт в пересмотре отношений между церковью и государством), убедила его в обратном.

И когда я из этого доклада узнал, что Правительство держится вполне определенных анти-церковных и анти-христианских взглядов, то я увидел, что Церковь остается предоставленной самой себе и должна иметь своего крепкого защитника и покровителя. В Патриаршестве теперь только и может быть делу Церкви и Православной вере спасение[446]446
  ССПРЦ. Кн. 2, вып. 2. С. 270 (заседание 25,14 октября 1917 года). Мирянин Волков, купец из деревни Тальдом, был избран на собор от Тверской епархии. Позднее он сложил с себя обязанности участника Собора.


[Закрыть].

Таким образом, ожидалось, что патриарх станет и главой церкви, и инструментом ее спасения. Учреждение патриаршества естественным образом, хотя и непреднамеренно, сфокусировало в себе возрастающее желание обрести силу и направление, по мере того как Октябрьская революция набирала силу.

Некоторые выступавшие считали, что по своей природе кризис глубже политического и даже рассматривали его как борьбу против сил Сатаны. Священник Владимир Востоков заявил:

Мы переживаем время, когда таинственная, но страшная по своим действиям сила ополчилась на крест Господа Иисуса Христа. Всемирная могущественная антихристианская организация активно стремится опутать весь мир и устремляется на Православную Русь, которая, при всем своем нравственном падении, при всех своих грехах, носит в себе зерно вечной правды, чистой истины. И вот это-то зерно так и ненавистно слугам антихриста. Ясно для всех, что против Креста Христова воздвигнуто гонение, поднята беспощадная война…[447]447
  Там же. С. 304 (заседание 27, 19 октября 1917 года). Востоков, священник Уфимского кафедрального собора, был делегирован своей епархией как представитель духовенства.


[Закрыть]

Лидер был необходим для борьбы с силами Антихриста. Емилиан Бекаревич в этом же духе утверждал, что мир, и особенно Россия, был охвачен сатанинским культом разума.

Спиритизм при Комбе был введен в школе вместо преподавания Закона Божия. Распространяется древний гностицизм, спиритизм, каббала, теософия, отрицающие Христа. Вот какая религия надвигается! И я думаю, что нам нужен патриарх, возглавляющий Церковь, который и принял бы на себя борьбу с новой религией[448]448
  Там же. С. 312 (заседание 27, 19 октября 1917 года). Бекаревич, протоиерей и настоятель Люблинского собора, был делегирован на собор от Холмской епархии. Эмиль Жюстен Луи Комб – французский политический деятель, долгое время являвшийся членом сената, а в 1902–1905 годах занимавший пост премьер-министра Франции; проводил откровенно антиклерикальную политику.


[Закрыть].

По мере усиления напряжения, вызванного развитием революции, патриарх стал рассматриваться как защитник православия от масонов, иезуитов, сектантов, атеистов. «Для настоящего времени нужен отец отцов, нужен первостоятель, молитвенник-патриарх»[449]449
  Там же. С. 345–346 (заседание 28, 21 октября 1917 года; из выступления миссионера А. Г. Куляшева).


[Закрыть]. Ожидалось, что патриарх будет отстаивать добро в культурной битве со злом, а также защищать церковь в политической борьбе с государством.

Подобные рассуждения позволяют понять настроения делегатов накануне Октябрьской революции лучше, чем трезвые академические дискуссии. Желание иметь во главе церкви сильного лидера указывает на одно любопытное обстоятельство: складывается впечатление, что прихожане все больше и больше стремились настроить церковь как против государства, так и против культурных носителей «сатанинских» идей. Церковь, по крайней мере в том виде, в каком она была представлена Собором, начала утверждать свою политическую и культурную независимость от государства. То, как она утверждала себя, даже выглядело как претензия на власть в том вакууме, который образовался в результате свержения монархии и слабости Временного правительства.

В свою очередь, вождь в лице патриарха должен был стать выразителем чаяний народа. Используя знакомую риторику, общепринятую с 60-х годов, делегаты утверждали, что именно русский народ выдал им мандат на восстановление патриаршества, что молиться о безликом Синоде было чуждо народу и что Собор является его истинным представителем. Один из делегатов-крестьян, извиняясь за свою непривычность к выступлениям с трибуны, выдвинул подходящий аргумент, который был подхвачен другими. Заявление Тихона Гаранина, утверждавшего, что он выступает от имени людей, которых представляет, прозвучало довольно красочно на фоне обычно серых речей:

Петр Великий оставил Церковь вдовствующею на 200 лет. Если еще и мы оставим Церковь вдовствующею, то какому суду мы будем подлежать? Говорят, что можно обойтись без патриарха. Вы сами почти патриархи, но простой народ из крестьянской среды, я вам скажу, что этот простой народ, его большинство, он без патриарха не скажу, что жить не может, а жалеет очень. Может быть, некоторые скажут, чем плох Синод, который учредил Петр? Это – дело историков, но я скажу: за время управления Синода за 200 лет сколько у нас было обер-патриархов, вроде Уклеина, Побирохина и разных фонов и баронов? Они одни развивали Русь. Это все плоды разных оберов[450]450
  Там же. С. 313–314 (заседание 27,19 октября 1917 года). Гаранин, староста собора города Новоузенска, мирянин, делегированный Самарской епархией. Разумеется, «обер-патриархи», упоминаемые Гараниным, вовсе не были патриархами, но и не являлись его изобретением; так именуются главы различных сект.


[Закрыть].

Рассуждениям Гаранина не хватало последовательности, но в целом он поддержал других ораторов, утверждавших, что народ на самом деле отправил своих представителей на Собор именно потому, что желает иметь патриарха. В качестве доказательства Лев Кунцевич процитировал слова некоего казака, который в беседе с ним просил сделать так, чтобы в православной вере и литургии не произошло никаких серьезных изменений. Кунцевич истолковал это пожелание как выражение поддержки восстановления патриаршества[451]451
  Там же. С. 406 (заседание 30, 25 октября 1917 года). Кунцевич, кандидат богословия из Ростова-на-Дону, был делегатом-мирянином от Донской епархии.


[Закрыть]. Довод выглядел не вполне убедительным, но политический кодекс времени требовал ритуального повиновения воле народа. Кроме того, предполагалось, что патриарх должен стать вождем, центром внимания, который будет для людей гораздо понятнее, чем безликий Синод. Как утверждал архиепископ Анастасий,

Русский народ знает, чего он ждет от патриарха. Крестьяне, когда они избирали своих представителей на Собор, разве ставили свои условия, каким должен удовлетворять будущий патриарх? Они говорили нам одно: дайте нам отца, дайте нам пастыря, который собрал бы расточенное, который, как архистратиг Божий, стал бы во всеоружии своей силы на стадо Божие[452]452
  Там же. С. 257 (заседание 25, 14 октября 1917 года).


[Закрыть].

И вновь единоначалие выступает здесь как более соответствующее потребностям народа.

Предложение восстановить патриаршество действительно поддерживалось в телеграммах, приходивших со всех концов страны, от Петрограда до Украины и Дальнего Востока, главным образом от приходских церквей и их прихожан[453]453
  РГИА. Ф. 833. Оп. 1. Д. 38. Л. 143–173.


[Закрыть]. Все же невозможно с уверенностью утверждать, в какой степени это предложение пользовалось народной поддержкой. Было ли в заявлениях о такой поддержке что-нибудь, кроме риторического пафоса, смогут или не смогут определить дальнейшие исследования. Во всяком случае, успех большевистского лозунга «Власть – мир – земля» указывает на то, что церковь (и Собор) не сумела разглядеть более актуальные потребности народа. Возможно, те, кто утверждал необходимость сильного управления, были правы, но мысль о том, что роль лидера может сыграть патриарх, представляется более сомнительной.

Восстановление патриархата в октябре 1917 года не только стало осуществлением богословских и церковных задач, но также впервые продемонстрировало готовность церкви в случае необходимости противостоять антагонистической светской власти. В январе 1918 года церковь наконец отказалась от своего желания состоять в симфонических отношениях с государством. Это стало ответом на две большевистские акции. Первой из них был «Декрет о свободе совести, церковных и религиозных обществах»; второй – разгон Учредительного собрания. В этих условиях у церкви не осталось иного выхода, кроме как утверждать свою власть независимо от государства; она рассматривала власть большевиков как антихристианскую, ту, которой боялся Булгаков. Впервые в истории церковь увидела свою задачу в том, чтобы поставить свою паству в прямую оппозицию государству. Политика большевиков до такой степени радикализировала церковь, что она обратилась к народу через голову правительства: с точки зрения церкви, отношения между церковью и государством перешли в столкновение войска Христова с войском Антихриста. Функция одобрения и дополнения светской власти, воплощаемая московскими церковными соборами, утратила значение, поскольку церковь вступила в открытую борьбу с большевистским государством за влияние на народ.

Обращение Тихона к православному народу, с которым он выступил 1 февраля /16 января в ответ на меры большевиков, отразило новые, антагонистические отношения церкви и государства. Четко отождествляя Русскую православную церковь с гонимой раннехристианской, Тихон использовал риторику Посланий апостола Павла, чтобы глубже подчеркнуть ужас «кровавых расправ», совершенных «явными и тайными врагами» «истины Христовой». Патриарх обращался и к этим врагам, и к православным; большевикам были адресованы следующие слова: «Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы. Ведь то, что творите вы, не только жестокое дело, это поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей, загробной, и страшному проклятию потомства в жизни настоящей, земной». Православным – «Заклинаем и всех вас, верных чад Православной Церкви Христовой, не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение: измите злаго от вас самех» (1 Кор. 5: 13)[454]454
  Из жизни церковной и академической [Послание Святейшаго Тихона, Патриарха всея Руси] // Богословский Вестник, издаваемый Московскою Духовною Академиею. Сергиев Посад: Тип. И. И. Иванова, 1918. Т. I. № 1–2. Янв. – февр. С. 75.


[Закрыть].

Тихон откровенно призывал православных противостоять власти большевиков, несмотря на возможность репрессий.

Однако этот документ просто воспроизводил позицию, которую в январе занял Собор в целом. Собор незамедлительно отреагировал на большевистские декреты, устанавливающие гражданские браки, провозглашающие «свободу совести» и отделяющие церковь от государства. В каждом случае церковь обращалась к православным, призывая не подчиняться новым законам. Собор постановил, что всякий, кто разведется по гражданскому закону, нарушит таинство брака, а каждый, кто вступит в новый брак на основе гражданского декрета, будет повинен в грехах многоженства и блуда. Собор истолковал декрет о свободе совести как лицензию на разграбление церквей и предупреждал, что Святой Руси грозит превращение в страну Антихриста:

Оберегайте же и защищайте веками созданное лучшее украшение земли Русской – храмы Божии, не допустите перейти им в дерзкие и нечистые руки неверующих, не попустите совершиться этому страшному кощунству и святотатству. Если бы это совершилось, то ведь Русь Святая, православная, обратилась бы в землю антихристову, в пустыню духовную, в которой смерть лучше жизни[455]455
  Воззвание собора к православному народу по поводу декрета народных комиссаров о свободе совести // Деяния Священного собора. Т. 6. С. 139–140.


[Закрыть].

Собор недвусмысленно заявил о том, что церковь подвергается гонениям и притеснениям и что принадлежность к православной церкви несовместима с признанием декрета об отделении церкви от государства[456]456
  См.: Евтухов К. Церковь и революция: документы из архива Поместного собора Православной российской церкви // Минувшее. Париж, 1991. № 12.


[Закрыть].

В этих условиях только что созданное патриаршество приобрело новый смысл. Разумеется, церковь всегда требовала от своих прихожан послушания; но теперь она требовала, чтобы они открыто демонстрировали неповиновение распоряжениям государства. Она поощряла своих членов на противостояние новой власти. Эта радикально новая позиция включала в себя и новое понимание административных структур, поскольку патриарх стал представителем церкви как независимой организации, способной существовать с опорой на собственную народную базу. Идеи Востокова и Бекаревича, которые рассматривали патриарха как бастион в борьбе со злом, получили более широкое признание. Теперь занятая церковью радикальная позиция требовала сплочения в собственных рядах; следовало избавиться от «предателей» внутри церковного аппарата. Не все члены церкви согласились с огульным осуждением революционного правительства, и церковь сочла необходимым призвать к порядку ренегатствующих – как священнослужителей, так и епархиальные собрания. Комиссия по церковному большевизму докладывала:

Комиссия по выработке церковных мероприятий в связи с возникшими и вновь возникающими фактами противодействия лиц иерархических, монашествующих и мирян церковной власти имела суждение о скорбных явлениях в некоторых епархиях антиканоничного отношения лиц иерархических, монашествующих и мирян к высшей церковной власти, к епископам, пресвитерам, настоятелям монастырей, предательства ими своих архипастырей и собратий в руки гражданской власти, а также содействия со стороны их той же власти в захвате церковного или монастырского имущества и имущества других членов клира. Убедившись в действительности этих печальных явлений, Комиссия пришла к заключению о необходимости немедленно провести в жизнь меры церковного вразумления вышеуказанных лиц и тем положить предел развертывающейся в церкви анархии…. [Комиссия вносит предложение] означенных непокорников и противников церковных сей Священный Собор, Утешителю Духу истины послушествуя, и Слову Божию, а равно правилам апостольским, святособорным и святых отец последуя, осуждает, как богоотметников, восставших на Христопреданный и святособорными канонами узаконенный порядок жизни и управления Церкви Христовой[457]457
  РГИА. Ф. 833. Д. 33. Л. 23. Булгаков протестовал против такого цветистого, намеренно архаизированного языка, особенно против «богоотменников».


[Закрыть].

Проблема заключалась в том, что они сотрудничали с гражданскими властями, выступая против церкви. Комиссия рекомендовала, а Собор одобрил ряд конкретных мер против таких предателей:

1. Епископ может быть вызван в суд и, в случае неявки, извергнут из сана.

2. Священник, который ослушивается добродетельного и лояльного епископа, может быть отстранен от службы.

3. «Священнослужители, состоящие на службе в противо-церковных учреждениях, а равно содействующие проведению в жизнь декрета “о свободе совести” (от 22 января 1918 года), подлежат запрещению в священнослужении, а в случае нераскаяния в таковой деятельности извергаются из сана».

4. Члены всех церковных органов могут быть извергнуты из них за вышеперечисленные преступления.

5. Низшие клирики, виновные в поступках, описанных в пунктах 2 или 3, лишаются духовного звания.

6. За те же преступления монашествующие лишаются права служить литургию, а в случае их повторного совершения подлежат удалению из своих обителей.

7. Если члены монашеской общины «проявят противление распоряжениям церковной власти, заменив последнюю властью гражданской», монастырь должен быть закрыт.

8. Миряне, виновные в преступлениях, обозначенных в пунктах 2 и 3, подлежат отлучению от церкви.

9. Осквернение святых храмов, насилие и прочие преступления наказываются закрытием таких храмов до раскаяния в совершенном всех виновных прихожан.

10. Всякий, кто совершает преступление против епископа, будет лишен права избрания епископа[458]458
  Там же. Л. 23–24.


[Закрыть].

Тот факт, что Совет посчитал необходимым принять эти правила, указывает на широкое распространение антагонизма в отношении к церкви; и снова церковь обратилась к своим членам с призывом повиноваться ей, не считаясь с какой бы то ни было гражданской властью. Теперь каждый православный должен был сделать выбор, на чью сторону встать, церкви или государства; возможности сохранить верность обоим больше не было. В деяниях Собора четко указывалось, что церковь не признает законность новой власти.

В декларации, подписанной архимандритом Матфеем и другими лицами, утверждалось, что постановление Собора от 15 февраля 1918 года, призывающее священнослужителей к единству пастырей, не соблюдается:

После апрельских [1917 года] епархиальных съездов во многих епархиях были избраны революционные епархиальные советы, направляемые и ободряемые бывшим Обер-Прокурором Львовым – к самочинным беззаконным действиям и выступлениям. Советы эти доныне не распущены и за год своей революционной деятельности некоторые из них повергли епархии в церковную анархию и являются теперь самыми усердными помощниками социалистов-большевиков, разрушителей основ Церкви[459]459
  Там же. Л. 28.


[Закрыть].

Собор, защищая национальную церковь, стремился восстановить порядок в ее рядах.

К январю 1918 года православная церковь ощущала себя гонимой, подобно раннехристианской церкви. 18 января на заседании финансово-бюджетной комиссии делегат генерал Артамонов высказался за то, чтобы Собор продолжал демонстрировать силу и представительность, выступая против зла большевизма:

Наш Святейший Патриарх сказал, что мы находимся на пороге отделения Церкви от Государства, а я скажу, что мы уже переступили через порог. Теперь Церковь оказывается в положении, в каком она еще не была в Русской земле, ибо и монгольское правительство относилось с уважением к Православной вере и не налагало податей на священников.

Заслуживает ли Собор доверия, действительно ли он представляет лицо русского православного верующего народа? В состав Собора входят епископы, клирики и миряне, представители всего русского населения от сельского пахаря до крупного землевладельца, от крестьянина до князя, от чтеца до первоиерарха, от чернорабочего до инженера, от сельского учителя до профессора, от рядового до генерала, от матроса до капитана 1-го ранга, от фельдшера до доктора, от сельского ходатая по делам до ученого юриста; есть представители Государственной Думы и Государственного Совета. Все это вместе взятое являет нам Собор истинным представителем всего верующего православно-русского народа[460]460
  Там же. Л. 14.


[Закрыть].

Таким образом, представительность Собора обеспечивала независимую общественную базу власти и свидетельствовала о том, что он представлял собой самостоятельную общественную силу, направленную против большевистского государства.

Несмотря на оппозиционные заявления, большевики разрешили Собору продолжать работу до сентября 1918 года. И даже тогда они не издали прямого указа о его разгоне; штаб Красной Армии попросту конфисковал общежитие семинарии, в котором размещалось большинство делегатов. В течение некоторого времени Собор делал попытки продолжить свои заседания, но когда множество его членов лишились физической возможности остаться в Москве, значимость его деятельности снизилась.

После того как церковь заняла однозначно враждебную позицию по отношению к большевистской власти, борьба с последней должна была закончиться либо полной победой, либо полным поражением. Таким образом, результатом победы большевиков стал полный паралич движения за реформирование церкви; единственным историческим фактом, напоминающим о нем, оказалось патриаршество. Движение за обновление церкви продолжилось в 1920-е годы в эмиграции, а также в подпольных религиозно-философских кругах в Советском Союзе[461]461
  Так, А. А. Мейер (1875–1939) возглавил кружок «Воскресение», за что был арестован в 1928 году. См.: Анциферов Н. Из воспоминаний // Память. М., 1979; Париж, 1981.


[Закрыть]; однако эти усилия не имели непосредственной связи с развитием исторических событий. Интеллигенция оказалась на перепутье: она могла либо двинуться по пути большевизма, либо повернуть против него. Последние строчки поэмы Блока «Двенадцать» выражают трагическое совмещение устремленности интеллигенции к Христу и реальной победы Ленина:

 
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз —
Впереди – Исус Христос.
 

К 1921–1922 годам вызванный большевиками раскол подтолкнул каждого отдельного мыслителя к радикальному выходу: психологическому кризису (Белый), смерти (Блок), эмиграции (Булгаков, Бердяев, Мережковский) или энтузиастическому принятию нового порядка (футуристы). Булгаков был рукоположен в сан священника и полностью посвятил себя православной церкви.

Деятельность Сергея Булгакова в революционный период можно понять в свете неудачной в конечном счете попытки создать для России модель управления, основанную на политических принципах соборности и симфонии. Несмотря на то что эта попытка была резко прервана победой большевиков, за несколько месяцев ее сторонникам удалось противопоставить исторической реальности подробную альтернативную концепцию организации общества. Это была специфически русская модель представительного правительства в условиях XX столетия, русский аналог английского парламентаризма или французского республиканизма. Она предусматривала соборную, представительную церковь, выборное светское собрание и активную роль православной церкви в повседневной жизни. Возражения против такой модели, даже без учета победы большевиков, достаточно очевидны: она не учитывала неправославное население империи, а рассчитывать на продолжение гармоничных отношений между столь активной церковью и светским собранием в бурном XX столетии не приходилось. Учредительное собрание, в котором доминировали эсеры, несомненно, вступило бы в конфликт с несколько экспансионистскими притязаниями церкви, поддержанными участниками Собора. Кроме того, участники движения за обновление церкви разделяли с большевиками ответственность за обострение политической конфронтации, предполагавшее непременную оценку политических действий как позитивных или негативных, и отказ от этического нейтралитета былого либерализма. Какие бы ни были его шансы на успех, религиозное движение выдвинуло последовательную и привлекательную идею, воплотившуюся в исторической реальности церковного Собора, русской модели устройства общества в XX веке; в это русло была направлена энергия Булгакова до его высылки из Советского Союза в последние дни 1922 года.