Текст книги "Лицей 2020. Четвертый выпуск"

Интересный получился разговор. Мы начали с категории свободы. Что для вас значит свобода? Соня говорит: “Ну смотри. Свобода – это когда тебя ничего не сковывает: ни снаружи, ни внутри. Ты родился на необитаемом острове, и у тебя нет барьеров в голове. Ты никому ничего не должен, всё разрешено, никакой морали. Вот это свобода”.

– Нет, – говорит Никита. – Это не так. Свобода значит любовь.

Соня такая: “Обоснуй”. А Никита ей: “Сейчас объясню, что я имею в виду”. И объясняет:

– Всем нужна любовь. Все же любят лайки, так? Лайк мы воспринимаем положительно, дизлайк – отрицательно. При этом мы не можем думать лишь о любви к себе самим, потому что мы рождены с сочувствием, сопереживанием. Понимаешь?

– Ага…

– Человек рождён, чтобы любить и получать любовь. Это то, что делает его спокойным и счастливым. Любовь – это путь, по которому нужно идти. Следуя этому пути, ты будешь счастлив. И не только ты – все сразу! И, действуя в этой парадигме, ты абсолютно свободен. Злость, леность, грехи, искушения, какие-то неверно понятые жизненные ситуации сковывают тебя и мешают тебе следовать истинному пути. Но если ты избавишься от них, то почувствуешь настоящую свободу.

Никита закончил. А потом добавил:

– Это то, как я воспринимаю христианскую теорию.

Неплохо. Соня не согласна.

Тут наступает моя очередь говорить. Вообще, у меня нет своего мнения по большинству вопросов. Я не думаю впрок. Зачем делать домашнюю работу, которую не задавали? “Надя, что такое свобода?” – окей, сейчас придумаем. А Соня и Никита ещё так пристально смотрят, как будто я должна их рассудить. Я говорю: “Мне ближе точка зрения Никиты”.

Отлично. Что дальше? Почему я так считаю? “Ну я согласна с Соней в том, что грех – это искусственная категория. Но в то же время, мне кажется, человек изначально добр. Зло – как защитная реакция. Я за мир во всём мире”.

Короче, аргументы Никиты мне ближе. К тому же у него очаровательная улыбка. Никита рад. Соня злится: “Ты? Говоришь про мир? Да что ты вообще делаешь для мира?! Продаёшь мебель?”

А вот это уже обидно. Я знаю, почему она злится. Не за победу истины она так переживает. Она думает, я клею Никиту: соглашаюсь с ним во всём, говорю про “мир во всём мире” как на конкурсе красоты, в которых я участвовала столько, что впору считать меня глупышкой / сладкой конфеткой. Но Соне не о чем волноваться, она ошибается. Никита мне не нужен. Как она не понимает? Он же ботаник. Зачем мне Никита? Он не подсадит меня ночью на ограду закрытого парка. Он не станет кататься со мной наперегонки на велосипеде зимой по замёрзшей Неве на рассвете. Он не поможет мне закинуть на сцену лифчик в солиста группы Yogo-yogo. Он вообще не пойдёт со мной на Yogo-yogo. Он же всё время учится! Зачем он нужен?

Но Соня не умеет читать мысли. Она всё негодует: “Как вы можете говорить про такую вот свободу? Это же надстройка! Это то, чему ты подчинён!” Никита спорит: “Да нет же. Это свободный выбор. Это то, что выше надстроек”. Он поворачивается ко мне и говорит: “Именно об этом писал Достоевский в «Братьях Карамазовых». В главе «Великий Инквизитор»”.

Он милый, этот парень. Из школьной программы я помню только, что там был Иисус, был Инквизитор, и они разговаривали. Всё. Прошу объяснить. Никита всё-таки к школе ближе по временной шкале – ему девятнадцать.

– Не помнишь? Правда? Ладно. Суть в том, что вот, времена инквизиции. И тут появляется Иисус. Не второе пришествие, а просто пришёл. Он идёт, под его ногами распускаются цветы, слепые прозревают, мёртвые оживают. Что делает Великий Инквизитор? Он приказывает его взять и посадить в тюрьму. И тут случается диалог, один из самых крутых в мировой литературе. Вернее, монолог. Инквизитор спрашивает: “Зачем ты пришёл нам мешать?”

Тут Никита делает паузу, чтобы прибавить значимости.

– Инквизитор говорит: “Зачем ты пришёл? Мы в тебе больше не нуждаемся. Мы сделали людей счастливыми. У нас есть Чудо, Тайна” и ещё что-то. Что же там было… Ладно, не важно… Авторитет! Да, Чудо, Тайна и Авторитет. “Ты отверг их, когда Злой Дух искушал тебя в пустыне, но мы не побрезговали”. Помните момент, когда Дух говорит Иисусу: “Ты идёшь к людям с обещанием какой-то свободы, которую они не поймут. Возьми лучше камни и преврати их в хлеба, тогда за тобой пойдут люди”. Помните?

Я киваю.

– “Или спрыгни с вершины храма. Люди увидят, что ты остался живым, поверят, что ты сын Божий, и пойдут за тобой”. Но Иисус не хотел подкупать людей чудом, он оставил им свободу выбора. Тогда Дух такой предложил ему взять меч Кесаря и стать царём, но Иисус отверг и его, потому что хотел равенства, а не преклонения, вот. И потом Инквизитор признаётся, что все эти дары Церковь взяла себе. Они заставили людей поверить в чудо, они признали свою власть и не спрашивают с голодного человека добродетелей.

Так Никита минут пять вольно пересказывает Достоевского. В пылу беседы он снимает свитер и случайно стягивает футболку, показав симпатичный пресс. Никита застрял в свитере, и мы не спешим ему помогать, смотрим на него, потом друг на друга и улыбаемся, как непойманные извращенки. Как девушки, у которых полгода были лишь безрезультатная учёба и низкооплачиваемая работа. Когда Никита выпутывается и спрашивает, в чём дело, мы обе хихикаем и отводим глаза.

Вернёмся к разговору про церковь. Мне мысли Никиты нравятся, я говорю:

– Мне нравятся твои мысли. Что ты скажешь про нашу церковь? Она ведь… совсем не про то.

– РПЦ? Я думаю, это не та церковь, которая нужна людям.

– Почему?

– Зарабатывают на всякой ерунде, занимаются не пойми чем, власть поддерживают, “Пусси Райот” сажают. Это если вкратце.

– Понятно. Знаешь, в детстве я читала Библию с картинками, такая голубая… у вас, наверное, тоже такая была…

– Ага.

– Я любила её читать, там много классных сюжетов. Ну, так вот, для меня это была книга про волшебного Бога и волшебного парня, который творит чудеса и неясно выражается на устаревшем языке. Постарше я прочла “Евангелие для детей” Льва Толстого и поняла, какие крутые идеи излагал Иисус. И ещё кое-что поняла. Что с нулевого года ничего не изменилось. Всё те же фарисеи совершают свои ритуалы, но уже под крестом Иисуса – великого мыслителя и философа. Такой селебрити-маркетинг. Нельзя было просто так взять и… взять Иисуса себе на вооружение. Как Чебурашку для олимпиады. Я всегда думала, что лучше бы считать Иисуса человеком, чтобы каждый мог требовать от себя того же. Но нет – никто от себя многого не требует, всем нужно чудо и успех. И люди идут в храм за чудом, за огнём с неба. А каждая церковная лавка – это лавка чудес.

Мы с Никитой посмотрели друг на друга, и между нами проскользнуло что-то: может, взаимопонимание, может, Соня. Две бутылки вина, шутка ли. Свобода, Любовь, Достоевский, Церковь, Иисус, угу… Потом мы с Никитой полчаса спорим, оба раскраснелись. Если вы меня спросите о чём – я не помню. Хорошо, что в конце спора мы понимаем, что мнения-то у нас одинаковые. И такое бывает. Пять часов утра, о чём я думаю?

Потом меняем тему, выходим курить в подъезд и смеёмся, уже над чем-то совершенно другим. Спать ложимся все втроём. Руки поверх одеяла. Я не смотрю на часы, чтобы не расстраиваться, что так мало времени осталось поспать. Всегда так делаю.

В итоге на собеседование в восемь утра я встаю с похмелья, но в целом бодро и свежо. В метро пытаюсь вспомнить, чем вообще занимается та фирма, в которую еду. Кажется, подарки. Может, ювелирка? Ювелирные подарки. Посмотрим.

В девять ровно я была только у метро “Новокузнецкая”, а навигатор говорил, что пешком ещё пятнадцать минут. Я позвонила Марии, сказала, что опоздаю. Она всё тем же мужским голосом ответила, что всё хорошо, я могу не торопиться, а то придётся ждать её – она сама ещё не на работе. Я обрадовалась, свернула не туда, потерялась, запаниковала, два раза обошла какой-то отель, успокоилась. На набережную вышла через полчаса. Там было громко от машин и Кремль виден как на ладошке, через реку и мост. Я стала под указателем навигатора, позвонила Марии. Она спросила: “Что вы видите?” Я видела золотые купола, они везде. “Вы видите колокольню?” Я видела только строительные леса. “Это и есть колокольня! Проходите внутрь”. Я прошла под арку мимо строителей, которые при ближайшем рассмотрении оказались непривычно русскими. За аркой были двор, сторожевая будка со шлагбаумом, несколько дорогих автомобилей и… церковь? Да, это церковь. Перед ней ледяные фигуры: женский силуэт (высотой с меня), младенец в люльке, несколько зверей и ангелы – рождественский сюжет. Ладно. Мне, видимо, идти дальше. Вдруг я слышу со всех сторон: “Господипомилуй-господипомилуй-господипомилуй” – это ещё что такое? Мария снова звонит: “Я через десять минут освобожусь. Вы можете пока зайти в храм, погреться, там сейчас служба”. Теперь я поняла, откуда звук: под крышей храма, снаружи, такие маленькие колонки, через которые транслируется служба. Вот оно как.

Предложение зайти в храм меня сильно смутило. Последний раз я была в Исаакиевском на экскурсии, но это не в счёт. Я не надевала платок. Получается, по-хорошему, последний раз я была в церкви, когда меня крестили. Мне было где-то восемь лет, я ничего не понимала и, ясное дело, не могла сказать “нет, спасибо”. Я жила себе дальше со своим крещением, ничего не поделаешь, – как ветрянкой переболеть: приятного мало, обратно не вернуть, а в жизни может пригодиться…

Не так уж холодно. Всего минус 11. Пожалуй, здесь постою.

Я стала ждать у доски объявлений. “Приглашаем молодёжь на чаепитие с батюшкой, каждый четверг в 19:00” и сверху такая картинка с чайником и чашкой, скачанная из интернета. “Пф-ф”, – думаю. Это смешно. Кому придёт в голову пить чай с батюшкой? Ещё эта рамка от демотиватора. Как-то неловко мне стоять в этом месте. Ладно, успокойся, смотри вокруг. Повертела головой, оценила взглядом машины на парковке, недешёвые такие машины. Одна с буквой “Д” на капоте. “«Д», – думаю я, – «Д» – значит «Духовность»”.

Пока я стояла и слушала бесконечное “господипомилуй”, один странный вопрос начал меня мучить. Заходя в церковь, нужно креститься. Зачем – не знаю, но, говорят, надо. А входя в церковную лавку? Там ведь тоже есть иконы, так? В Питере я видела бабушек, которые крестятся перед входом в метро. Зачем они это делают?

Мария снова позвонила. “Зайдите на внутренний двор. Сейчас спущусь”. Я стояла и вертела головой, искала Марию. В дверях была только миловидная девушка, а я ждала плечистую особу с толстой шеей и короткой стрижкой – вот что может идти в комплекте с мужским голосом.

“Надежда”, – обратилась ко мне девушка. Меня передёрнуло. Это была Мария – моей комплекции, средний рост, узкие плечи. Она повела меня за собой, по металлической лестнице наверх, в кабинет. Я ей сразу понравилась, это было видно. Во-первых, потому, что мы похожи друг на друга как двойняшки. У меня большие карие глаза и у неё тоже. Светлая кожа. Красные губы. У неё длинные русые волосы, и у меня. Даже оттенок похож. А, нет, у меня рыжее. Мы зашли в маленький кабинет, узкий, похожий на келью, с компьютерным столом и книжной полкой. Я сняла платок, очки и пальто, заметила в её глазах, как она подчеркнула про себя наше сходство.

Она села за компьютер, а я рядом. Рассказала про компанию: организована десять лет назад, производство, крупная мастерская за МКАДом, коллектив – двести человек, ювелирка качественная, не какой-нибудь там Китай, маржа высокая – предметы религиозного культа не облагаются налогом. А потом добавила: “Только не подумайте, что мы тут круглые сутки молимся. Это не так”. Я ответила: “Угу”.

Я думала в этот момент: “Не пахнет ли от меня водкой? Или джином? Джин тоже вчера имел место быть”.

– Вроде всё рассказала, – так она себя проконтролировала вслух, судорожно и лениво одновременно. Мне показалось, она тоже не выспалась.

Мария взяла лист А4 с моим распечатанным резюме и начала читать вслух, неинтересные моменты заменяя на “бла-бла-бла”. Она удивилась, что я писала диплом по теме “Продвижение бренда в интернете”. Оно и ясно: таких дипломов в те времена было немного – слишком новаторская тема. Ей понравилось.

Мы немного посмотрели друг на друга, поговорили о перспективах и о том, чем мне нужно будет заниматься. Я ничего не поняла, а переспрашивать не хотела, так как тоже не прочь была поспать и все силы уходили на то, чтобы делать бодрый вид.

В итоге она сказала, что завтра у меня второе собеседование – с коммерческим директором. Нужно будет ехать в Мытищи к двенадцати. Прибавила, что она взяла бы меня прямо сейчас, но должность в компании новая и директор должен одобрить.

“Ладно. Поеду. Посмотрю”, – подумала я и почувствовала смесь подъёма настроения, интереса к жизни и восторга.

Мария проводила меня к выходу и начала рассказывать, как идти к метро, чтобы я снова не запетляла.

– Так, мы здесь, – она нарисовала палкой на снегу точку, – сначала нужно повернуть направо, потом ещё раз направо…

Она рисовала палкой по снегу, а когда снег закончился, перешла на дерево, на воздух, на язык жестов. Это очень развеселило её, и я тоже стала улыбаться, чтобы не показаться грубиянкой.

Глава 2

– Бизнес при Церкви? – раздельно переспросила Соня.

– Да, – подтвердила я. – Странно, что они вообще затеяли какой-то бизнес, ведь у них уже был самый выгодный из возможных.

Соня подумала.

– Они и так гребут немерено.

– Знаю. Может, у них цель собрать алтарь из пачек денег, как в сериале “Во все тяжкие”?

Мы сделали ту теплоактивную маску для волос, которую Соня украла в салоне красоты за то, что её плохо постригли и обсчитали. Обмотали волосы пакетами и полотенцами и лежим головами к батарее.

– Короче, такой бизнес-план, – начала я. Такими словами мы частенько начинаем разговоры, с тех пор как обломались наши прошлые планы. – Под Пасху строим бюджетный храм из веток. Туда набивается народ. Нанимаем актёров на роль священника. Собираем с людей деньги: крестим, венчаем, отпускаем грехи – профит.

Соня кивает:

– На Пасху точно окупится.

– Нет, правда. Почему я не могу так сделать, а кто-то может?

Она пожала плечами – я поняла это по звуку шуршащего пакета.

– Поеду завтра на второе собеседование, – говорю. – А прикинь, меня возьмут? Буду продвигать в интернете эту контору. Покупать рекламу у всяких пабликов типа “Родина Царь Православие”.

– Такие существуют? – удивилась Соня.

– Да, я уже видела несколько. И за рекламу они просят немало, как будто сам царь будет её выкладывать.

– А что, если… – потянула Соня, – нам сделать паблик? Заработаем денег.

– Про царя?

– Нет. Ты ведь будешь лазить в этой своей конторе, а она, между прочим, одна из самых крупных, я посмотрела. Наверняка там полно говна всплывёт. Интересный контент. Мы будем выгодно отличаться от других пабликов.

– То есть ты мне предлагаешь на работе продвигать бренд, а после работы его задвигать?

– Чёрный пиар – тоже пиар, – попыталась оправдаться Соня.

– Ладно, – говорю, – меня ещё никуда не взяли. Но мне больше нравится идея с храмом.

На следующее утро я снова проснулась с похмелья – “Столичной” осталось полбутылки, нужно было что-то с этим сделать. Поэтому мы снова “дали рок”. Снова с Никитой. Никита уехал в универ чуть ли не в семь утра. Я встала позже, меня немного штормило и мутило. Приготовила завтрак для Сони и поехала в Мытищи на электричке. Зачем я делаю завтрак для Сони, если она и сама может? Тут просто так не расскажешь, нужно лирическое отступление. Два года назад в Питере, когда мне было двадцать два, мы с друзьями поехали на Ладожское озеро, и с нами была Соня. Обычная девушка, которая в профиль похожа на Ахматову. Она мне сразу понравилась. Если бы мне было тогда что отдавать, я бы всё отдала, чтобы дружить с ней. Но отдать было нечего: всё, что у меня было, – это съёмная квартира, кеды “конверсы”, стоптанные под плоскостопие, пачка сигарет и мои вечные панические атаки. Она плавала и играла в пляжный волейбол, такая красивая в чёрном купальнике, а я нырнула прямо в шортах, футболке и вернулась на берег. Зачем я на неё смотрю? Я стою на берегу, слежу за ней, думаю: “Какая же ты красивая” – и боюсь о чём-то говорить. Мокрая одежда аплодирует мне на ветру. Аплодирует моей смелости и браваде.

Соня дружила с ребятами из коммуны на Лиговском, где стены расписаны стихами и лозунгами. Акционисты, медиа-художники, активисты, социологи, философы. Поэты, которых вы никогда не узнаете, пока ваши внуки не станут учить их стихи на уроках литературы. Вот увидите, станут. А вы им будете помогать, потому что это, так скажем, не самые лёгкие для заучивания стихи. Ребята из коммуны участвовали во всей этой околополитической штуке: митинги, акции, хеппенинги, перформансы, монстрации. Эти люди, о которых вы, может быть, слышали, но, скорее всего, они имеют полное право поприветствовать вас главным лозунгом оппозиции, фразой, которую придумал один из них: “ВЫ НАС ДАЖЕ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ”.

В общем, Соня была из мира, который был настолько же мне интересен, насколько незнаком. За два года я хорошо узнала её, мы подружились, вместе ходили на открытые лекции, в бассейн и на концерты. Я никогда так близко ни с кем не дружила. Мы гуляли все белые ночи: заходили в клубы на Думской и Лиговском, где дешёвый коктейль “Куба либре” и на входе вешают на руку бумажный браслет, знакомились с иностранцами и нашими, играли в кикер, давали рок. Утром засыпали у неё на Маяковского, где сладко пахло корицей, мы, по локоть в этих бумажных браслетах.

Когда Соня сказала: “Знаешь, я переезжаю в Москву учиться”, – я ответила: “Да? Мне тоже туда нужно”, – и судорожно стала придумывать зачем. “А в Москве такая же валюта, как по всей России?” “Да, – ответила она. – Только курс четыре к одному”. Я предложила: “Давай будем жить вместе, и тебе не нужно будет много платить за съёмную квартиру. А я наконец-то буду учиться в Литературном институте. Давно хотела”. Я очень люблю Соню. Так и случилось.

Теперь я в Москве, еду на электричке в Мытищи и незаметно возвращаюсь к основной линии повествования, где описываю, как устраиваюсь в православный интернет-магазин. Я на проходной советского завода. Охранник взял мой пропуск:

– Вы куда? На четвёртый? Наверное, заказали себе новый крестик?

– Нет, я устраиваюсь.

– А вы молитвы знаете? Они там по три раза в день молятся. А ещё перед праздниками вообще всегда. Как намолятся…

Он говорил так, как будто вместо “молятся” он имеет в виду “пьют”. Такая злая ирония была в его голосе. Вообще, мне этот тип не понравился, слишком советский, как и то место, где он сидит.

Мария встретила меня, провела в планово-экономический отдел и посадила на широкий кожаный диван. Сказала, что коммерческий директор скоро освободится. Окей, говорю. Диван был удобным, и я совсем не против подождать. Сижу, смотрю по сторонам. Обычный офис: светлые фальшпанели (назовём это так) и панорамный плакат с Москвой-рекой, стеллажи с толстыми папками и учебниками по 1С. Три иконы на полке и один православный календарь. Девушки за компьютерами одеты как обычные офисные чики: джинсы, блузка, поверх неё вязаная жилетка. На одной из девушек была юбка в пол, шерстяная, православная довольно-таки юбка. Но, в принципе, такую можно увидеть в любом другом месте – обычная офисная мышка, довольно милая.

Икон мало. Удивительно мало. На этом всё. Я просидела там сорок минут. Потом Мария пришла за мной и отвела в кабинет коммерческого директора. Там я просидела ещё сорок минут. Что за свинство? Уйти, нет?

Кабинет открыт, и мимо ходит красивая блондинка в фиолетовой кофте и чёрной узкой юбке по колено. Она смотрит на меня с сочувствием, когда проходит мимо пятнадцатый раз. Я хочу пожаловаться ей: “Ваш коммерческий директор – вонючка”. “Москва – златые купола” у кого-то на рингтоне. Москва – звонят колокола. Москва. Верчу шариковую ручку. От нечего делать я стала изучать листы на столе. Если это секретные бумаги – сами виноваты, нечего так долго где-то гулять. На самом деле это письмо на английском от итальянцев, которые просят прайс-лист, и стопка анкет. Маркетинговые анкеты для продавцов из розничных магазинов, там были такие фразы как: “Девочки, для управления ассортиментом икон напишите, пожалуйста, какие святые пользуются наибольшим спросом” и другие перлы православного маркетинга. На популярных святых можно сделать наценку побольше, ну вы поняли.

Какое-то время я подглядываю в анкеты, но когда кто-то проходит у двери – сижу прямо, как девочка с персиками. Зашёл мужчина, сказал: “Ещё пять минут” – и убежал.

Было уже 16 часов, я не ела со вчерашней ночи, а всю вчерашнюю ночь я пила водку на морозе и бегала по сугробам. Какие разговоры о святых? О чём вы? Ещё полчаса, и я сама умру смертью мученицы. Он думает: Иисус терпел, и вы потерпите? Нет уж… Я уже думала уйти, сослаться на то, что у меня ещё одно собеседование сегодня, но тут он наконец пришёл.

Коммерческий директор оказался красивым худым мужчиной с седыми волосами и совершенно невероятными голубыми глазами, лёгкий загар, печать доброты и спокойствия на лице – он походил на святого с иконы, которая стояла рядом на полке. На хорошо одетого святого.

Он сказал “простите за ожидание” с улыбкой, и это было так честно, что я сразу всё простила. Мы поговорили немного и, когда он понял, что я адекватная, перешли в соседний кабинет, где сидела женщина – генеральный директор, похожая на Рину Зелёную. Такая же пожилая и непосредственная. Мы сидели втроём, беседовали. Я чувствовала, что сейчас будут вопросы вроде “ты веришь в Бога?”. Но я ещё не знала точно, сколько за это будут платить. Мария сказала, что должность новая. У меня было два ответа: “православие или смерть”, если зарплата будет больше ожидаемой, и “Бог умер”, если меньше раза в два.

Но гендиректор задала вопрос, ответа на который я не приготовила:

– Ты ходишь в церковь, вообще?

– Нет.

– А чё так? Некрещёная?

Я опешила, но потом собралась:

– Крещёная, но с возрастом я поняла, что не хочу привязываться к конфессии.

– Это кто тебя научил?

– Никто не научил, – говорю я и добродушно улыбаюсь. – Сама пришла к этому. Я просто понимаю, что религия – это личный выбор каждого, но тот, кто уважает чужой выбор, и сам достоин уважения.

Это были заготовленные слова. Я видела их в блоге про путешествия. Шикарная фраза, да?

– Красиво, но неправильно, – сказал коммерческий директор, и они рассмеялись. И смеялись долго – я уже подумала, не перестанут.

– А почему, вы считаете, неправильно? – спросила я аккуратно. Мне хотелось вывести их на кровавый религиозный спор.

– Это расхожее мнение, – сказал он.

– И оно совсем не оригинальное, – добавила она.

“Не оригинальности ради я выбираю себе жизненную позицию”, – подумала я, но решила помолчать.

– Это многие так говорят, – продолжала она, – я тоже так думала, но на самом деле… на самом деле всё познаётся с опытом. К тому же ты крещена в православной вере, так почему бы не изучить этот вопрос.

– Мне это интересно, да, есть такое.

Тут вмешался он:

– И если говорить откровенно, то при работе с нашими изделиями не получится быть отстранённым – либо в одну сторону качнёт, либо в другую.

– Да, это точно, – подтвердила она, – это во-первых. Наше предприятие неотделимо от епархии – все мы являемся детьми церкви и каждое воскресенье ходим в храм, причащаемся, исповедуемся. Всё в порядке в этом отношении.

“Опа, ничего себе, – думаю, – я попала в самую настоящую живую коммерческо-религиозную структуру. Интересно”.

– Поэтому не получится работать, не пропуская через себя это содержание. Тебе сколько лет?

– Двадцать четыре.

Она махнула рукой: “А, ну ясно всё с тобой”.

– Думаете, всё ещё впереди? – улыбнулась я.

– Ага.

Потом был ряд вопросов, обычных для любого собеседования: “Почему ушла с прошлой работы?”, “Что там делала?”, “Ничего себе”, “И по рекламе можешь? Хорошо”, “И статьи пишешь?”

После всех моих ответов она сказала ему: “Эта девочка нам нужна. Запиши её телефон. Обязательно”. Это “обязательно” она сказала так, как будто это их кодовое слово и значить оно может всё, вплоть до полного отрицания. Меня смутило.

Они обещали позвонить, и коммерческий директор записал мой телефон на листочек.

Я уезжала обратно на электричке в наушниках и глубоких мыслях. Сдаётся мне, что меня не возьмут в эту православную фирму. Какая жалость, послушаю “Кровосток”.

Короче, меня взяли. Тем же вечером позвонила Мария и сказала: “Что вы там им наговорили?” Я присела. Неужели всё так плохо? “Они в восторге…”

Деньги, которые они предложили, мне понравились.

Прощай, родная мебель! Теперь я буду работать на православие!