Текст книги "Лицей 2020. Четвертый выпуск"

Удивительно, но православный “Контакт” огромен. Подписчики паблика “Православие”, кто вы такие? ВК создан для того, чтобы деградировать и качать нелегальный контент, перестаньте тут духовно расти! Вижу под постом не ироничный комментарий, а слова “Пресвятая Богородица, моли Бога о нас!” и сразу ищу, в чём прикол. Раньше я знала только один паблик, содержащий в названии слово “православный”, – “Православный мемасик”. И, отбросив ненужную скромность, скажу, что была даже автором нескольких мемов для него. Первый – про космос, второй – про эволюцию, третий – про патриарха. И это не предел, скажу я вам.

В итоге у меня получилась лента новостей, совершенно противоположная моей личной. Рабочая: “Бодрствуйте, стойте в вере, будьте мужественны, тверды. Всё у вас да будет с любовью”. И моя: “Никогда не ложитесь спать, если вы поругались друг с другом! Бодрствуйте! Тогда вы сможете ещё и подраться”.

Оказывается, православные тоже любят картинки с мотивирующими надписями и цитатами. В основном это слова из Библии или цитаты святых отцов. Окей. Пришло время делать первый пост. Возьмём цитату, в которой будут слова-аттрактанты, вроде “жизнь”, “радость”, “мама” (ставь лайк, если любишь маму). Например, вот эту: “Любовь долготерпит, любовь не гордится, любовь не завидует, любовь не превозносится, любовь не раздражается, любовь всё переносит, любовь никогда не перестаёт”. Отлично. “Долготерпит” – что за слово такое? Может, без него, чтобы ровнее было? Ладно. Цветочки на заднем плане, лёгкий блёр, больше яркости, тень под белыми буквами, всем понравится. Отправила Марии, она ответила: “Хорошо, и сделайте ещё какой-нибудь пост-разоблачение”. Я напряглась. Кого будем разоблачать? Патриарха? “Про гороскопы”, например, им понравится. Или такой: “Можно ли с крестиком носить знак зодиака?” – “Поймайте там какого-нибудь батюшку и расспросите”. Окей, знаю тут одного.

Пошла искать отца Сергия. Он сидит в соседнем кабинете у стола с чайником, куда все складывают разные православные гостинцы из дальних монастырей – вроде сухариков, освящённых на мощах, – и перебирает пачки с чаем.

– Так, чего бы у вас выпить? – как всегда, театрально говорит он. – Это у нас что? Чай “Благодать”. Помогает при повышенном давлении, бессоннице, истерии, чего только не придумают, артрите, похмельном синдроме, это точно про меня, гастрите, язве, прости Господи, простатите. Пейте сами, – он отбросил пачку, – у меня пять детей!

Я подхожу и рассказываю.

– Пост? – переспросил он.

– Пост. Вам знакомо это слово? – говорю я и только потом думаю.

– Да слышал, – улыбается он, – один раз.

Он выслушал вопрос и ответил:

– Отец Василий, он у нас богослов с образованием. Но он сейчас в тюрьме.

– За что?

– Спокойно. Работа у него такая. Заключённых исповедует. Я вот своё отысповедовал, пришёл сюда передохнуть. – Он расселся на стуле поудобнее. – Но дело хорошее, а то у нас никто ничего не знает, но все православные. Ладно, давайте подумаем. – И перевёл стрелки на меня: – Сами как считаете? Работают эти гороскопы и совместимости?

Я запустила мыслительные процессы.

– По мне, так нет. Особенно мне нравится, когда говорят: “Не сошлись характерами, потому что я Телец, а он Овен”. Это как? Я сама лично не раз опрокидывала эту теорию – могу разругаться с человеком любого знака.

Он усмехнулся.

– Да, знак зодиака с христианством не бьётся. Либо одно, либо другое. Либо верим, что жизнь зависит от того, как встанут на небе звёзды…

Я начала записывать.

– Либо верим в Бога, который дал нам знания, как следует жить, но оставляет свободу, следовать ли нам им.

“Красиво стелит”, – проскальзывает у меня в мыслях. Мне даже на секунду захотелось выучить матчасть и стать такой же крутой, как отец Сергий. “Такой же крутой, как отец Сергий” – не думала, что слова в моей голове когда-нибудь сложатся в такую фразу.

– Ох, меня сейчас понесёт, – он махнул рукой. – Давайте на почту напишу? – Он достаёт небольшую книжицу в кожаном переплёте и листает её. – Вы мне пришлите этот вопрос, а я письмом отвечу.

Он всё листает, в конце книги пошли страницы, сплошь исписанные именами, просто именами без телефонов и чего-то ещё.

– Это как в “Ералаше”? – решаю заполнить паузу. – Записываете тех, кто обидел?

– Да, – вздыхает он, – те, кто обидел, тут тоже есть.

“Вот моя почта”, – наконец показывает он. Я фотографирую.

Иду обратно. Пока я болтала, все православные паблики скопировали мой пост с картинкой себе. Проще – своровали. “Не воруй контента ближнего своего” – такой заповеди в Библии, видимо, нет.

– Какая красота! – вдруг говорит Ксюша. Я думаю, она увидела мой пост, но нет. – Идите посмотрите, какие мне новинки передали.

Все, включая меня, дружно встали и подошли. Всего нас в кабинете было двое: я и один из бородатых дядей, который недавно целовался тут с другим.

– Смотри, и крест, и образ, а внутри батюшка Серафим. А на обороте, видишь, “Радость моя, Христос Воскресе”.

Я взяла образки в руки. Выглядит стильно, я бы носила, если бы не крест, и образ, и всё остальное. Интересно, что бы сказал Иисус, если бы узнал, что его образ вырезают в серебре и вешают на шею, чтобы защититься от зла?

Держу образки, и только проскользнула мысль, что было бы нехорошо их уронить, как все они падают на пол. Поднимаю и думаю: есть у них какая-то молитва для такого случая? Что принято у них говорить, когда руки кривые? Ничего умнее “прости, Господи” мне в голову не шло. Говорю “извиняюсь”. Ксюша помогает мне поднять и, заметив моё смятение, отвечает: “Да не переживай, ты же не нарочно”. Действительно, я же не иконоборец.

– На конкурсе кривых рук я бы уронила приз зрительских симпатий, – ворчу я.

Ксюша посмеялась. Нужно сказать, что она мне сразу понравилась. Стройная, в приталенном синем платье к голубым глазам и с волной кофейного цвета волос. Она называет меня “дружочек” и угощает шоколадкой. А как только узнала, что я интернет-маркетолог и “ловлю в Сети людей”, обращается не иначе как “Ловец человеков”.

Ксюша красивая. Я, поговаривают, тоже ничего. Если и так, её красота другая. Стендаль писал, что красота – это обещание счастья. Моя красота только и умеет, что обещать. Осчастливить мне мало кого получилось, а вот разочаровать или стукнуть лбами – пожалуйста. Как сказала мне школьный психолог, когда жестоко отшитый мной одноклассник ушёл на неделю из дома: “Не научишься задумываться о жизни – так и будешь вредить людям”. И она была абсолютно права: я не научилась задумываться о жизни. В Ксюшиной же красоте нет подвоха. Она такая как есть, типа: “Да, я красивая, и это не обман – я действительно буду добра к тебе”. Потому что красота не должна никого губить.

– И сколько ты уже ходишь в храм? – спросила я.

Мы болтали, и мне к чему-то пришлось слово “Ибица”, я принялась объяснять ей, что это, но она меня остановила: “Я знаю, я там была”. А потом добавила: “Когда бабушка в детстве привела – это далеко не единственный способ оказаться в храме. Не надо так думать”. Хотела бы я сказать: “Я так не думала”, – но я так думала. Впрочем, откуда мне было знать? Я православных только в интернете видела. Там они… мудаками были.

– Шесть лет, – ответила Ксюша.

В разговоре с Ксюшей мне понравилось отсутствие намёка на то, что она чем-то лучше меня. А она лучше. Некоторые люди на это все силы тратят в разговоре. А тут как будто обратный процесс: чувствуешь себя ценной, значимой. За это я даже готова простить ей походы в храм. Хотя нет, это тот ещё зашквар. На дворе ХХI век, кто вообще ходит в церковь? Ставить свечки, класть поклоны перед досками – как-то сильно упрощает картину мира. Не то чтобы эта ситуация меня очень напрягала. Каждый выбирает заблуждения по своему вкусу. Жизнь – сумасшедшая штука, кому-то удобнее придумать себе зависимость. Счастье рабов – рынок, где можно выбирать себе господ.

– А сколько стоит покреститься в нашем храме? – спросила я, намекая на то, что церковь существует только для выкачки денег.

– Бесплатно, – отозвалась Ксюша, раскладывая цепочки по пакетикам за соседним рабочим столом.

– А венчание?

– Тоже бесплатно. Всё бесплатно: свечи, записки.

– А почему?

Она наконец подняла голову:

– Такая позиция настоятеля, отца Владимира.

“Ваш настоятель, что, уже накопил себе достаточно?” – думала спросить я, балансируя между желанием говорить прямо и нежеланием стать человеком, которого сторонятся с первого дня работы. Хитрый настоятель. Часть прибыли от мастерской идёт храму и, видимо, на всё хватает, но как же не взять денег с людей?

– Это ведь жертвы, которые не нужны Богу, – сказала Ксюша как-то слишком уверенно. Когда это она успела у него спросить? – Богу ведь нужно изменённое сердце.

– Богу – сердце, священникам – деньги.

– Можно целый год в храм ходить и ни рубля не потратить.

– Да не.

– Да-да. Спорим?

– Давай, – говорю. – На что?

– На сэкономленные.

– Нужна конкретная сумма, давай – косарь.

Мы пожали руки, менеджер по книгам разбил.

– Нужно сделать фотографию, – хмыкнула я, – первый поход в храм и через год. Как в полицейских хрониках, когда сел на героин, только наоборот.

– Хорошая идея.

– Я даже знаю как…

Так я заполучила своё фото в образе цыплёнка.

Когда мы возвращаемся по коридору из кладовой, Ксюша саркастично поучает:

– Сидите в своих фейсбуках и ничего не знаете.

– Например?

– Что есть не какое-то лохматое суеверие, а живая вера.

Интересный человек Ксюша: говорит обидные вещи, а не обидно.

– У меня нет “Фейсбука”, – говорю я.

– А у меня есть.

Примерно через полчаса рабочий день закончился. Отлично. Хватит на сегодня православия, пора идти тусить. Я собралась уходить, вынула “вилку питающего электрошнура из розетки” и в коридоре столкнулась с коммерческим директором из главного офиса. Он пригласил меня в кабинет на разговор. Присаживаюсь. Сначала спрашивает, как идёт работа. Рассказываю, немного говорю, что́ мы с Марией запланировали.

– Видите ли, – прерывает он, – Мария не сможет работать, ей нужен отпуск по уходу за ребёнком.

Окей. Что ж.

– Нам придётся перенести отдел маркетинга в офис в Мытищах, – с улыбкой говорит он. – Вы как? Сможете ездить в Мытищи?

– Мне нужно время подумать. – Я чуть посидела, потом встала и направилась к двери; он кивнул.

– Конечно. Если что, – он посмотрел на часы в мониторе, – я здесь ещё двадцать минут. Всё это неожиданно и для нас, и для вас. Вы ещё на стажировке, а уже такие перемены. Мы поймём, если вы откажетесь. Естественно, стажировка будет оплачена. Но, честно, не хотелось бы с вами расставаться.

Я вышла и поднялась на второй этаж в кабинет Марии – там осталось моё пальто. Задумалась, глядя в окно через решётку. Солнце светит, птица поёт. Все при деле.

Поехать в святая святых православного производства и своими глазами увидеть, как всё устроено? Или не поехать и пойти работать эсэмэмщик на телеканал, куда меня пригласили два дня назад? Однако роман о телевидении уже написан Артуром Хейли, а роман о православном маркетологе – ещё нет. Но фиг меня потом позовут на телевидение – завтра этой вакансии уже не будет.

В дверь постучали, зашла Ксюша.

– Ну что, ловец человеков, много ты сегодня наловила?

– Кого-то поймала. Немного. Человек, может, сто.

– Так и спастись недолго.

Я не смогла оценить глубины её иронии, но улыбнулась.

– Уже выходила на крышу? – спросила она.

– Нет. Как это сделать?

– Очень просто.

Она простучала на каблуках ко мне, приподняла плечом старую раму и распахнула окно. Решётка откатилась наружу сама. Ксюша сняла обувь и аккуратно вылезла. Я посмотрела: крыша почти плоская, да и невысоко – второй этаж. Грохнусь – зайду обратно через дверь. Вылезла за ней. Красота, благодать, солнце греет. Какой же сегодня охеренный день. Закурить?

– Какой сегодня отличный день, – говорю, глядя вокруг. Ксюша соглашается.

Кто его знает, какие там работники в Мытищах? Это здесь они при храме, все такие хорошие, не растерявшие благодать. Может, оно и к лучшему – для паблика. Ладно, чего я боюсь? Я ж писатель. Мы отбитые люди. Лезем во все истории. Арабский квартал? Надо прогуляться. Нелегальные бои роботов в Москве? Иду. Заброшенная психиатрическая больница в центре Питера? Я уже на третьем этаже, бегом сюда, смотри, что я нашла! Настоящий писатель, когда его ждут серьёзные проблемы, не думает, как их решить, он думает: “Как всё это описать?”

А меня явно ждёт нечто новое. Возможно, это сильно изменит меня. Князь Владимир говорил: “Я был зверь, стал человек”. Эк его переключило. Вполне вероятно, что изменения необратимы. Но когда это я чего-то боялась, кроме пауков?

– Это тоже относится к храму? – спрашиваю я и показываю на участок с деревянным домом, огороженный забором, у которого закудахтали куры.

– Не. Там человек живёт.

– Прям живёт?

– Да. Это его дом. У него и купить пытались, и пару раз поджигали. А он всё равно тут живёт.

Я смотрю на этот серый домик. Через реку – Красная площадь. Вокруг – отели, рестораны, бутики. И этот человек, который не хочет оставлять свой дом. Какие деньги ему предлагали? Страшно подумать.

– Вот умру я, а ангелы такие: “Эту в ад, она променяла православие на телевидение”.

Ксюша поморщилась:

– Мой тебе совет: не высмеивай то, в чём недостаточно разбираешься. Начнёшь разбираться – так дико стыдно будет за собственное невежество. По себе знаю. Потом будешь вспоминать себя, как ребёнка, который лепетал ерунду.

– Почему ты так уверена, что я хоть что-нибудь пойму? – оскорбилась я.

Ксюша рассмеялась. Улыбнулась и я.

– Я пойду, – говорит она.

Правда. Рабочий день-то давно закончился.

– Давай. Я ещё посижу.

Я хотела-таки покурить, но не знала, как она к этому отнесётся.

К тому же здесь есть какая-то тайна. И я не про тайну ухода от налогов. Такая есть у любой компании. Мытищи… Буду каждый день из центра ездить туда, где даже волки боятся справлять свои нужды. Окунусь в российскую действительность. Хватит уже, не выходя за пределы Садового кольца, прогуливаться со стаканом из “Старбакса” от одного локейшена до другого, повторяя избитую шутку, что за МКАДом обитают мифические животные. Пора отбросить стереотипы и поехать в Мытищи. Возможно, я встречу василиска.

Спускаюсь. Перед уходом заглядываю к коммерческому директору. Его уже нет.

Глава 7

Не подумав, зашла в полупустой последний вагон, где ко мне подсел ублюдский дед и предложил пятьсот рублей за то, чтобы потрогать мою коленку. Сука. Ненавижу метро. И почему так мало?

Не терпелось прийти домой и рассказать эту историю Соне. Но она оказалась не дома, а в суши-баре “Япоша”. И, когда я подъехала туда, там был уже и Никита, сидел напротив – я вижу их через витрину. А они меня – нет, что мне на руку, ведь так я могу легитимно курить и пялиться на Никиту, пока Соня ещё не отошла от отказа и у меня не появилось полного юридического права.

Его уже очень много в моем дневнике. За последние два дня я поняла, что он очень красивый. Не знаю, как это описать. Знаете, во всех книжках есть такие описания вроде “на нём был синий сюртук, жёлтый галстук” и так далее. Я не люблю описания, они у меня всегда на троечку выходят. Но давайте попробуем. Итак, у Никиты большие губы. Красные. Боже мой, а какие ещё?! Ну не жёлтые же? В общем, красные губы, да, чуть краснее обычного. Тёмно-русые волосы, светлая кожа, карие глаза, рост примерно метр восемьдесят, одет в джинсы Levi’s и свитер Top Shop. Красив как идеал мужской красоты, древнегреческий Антиной. Ладно, хватит. Это не важно, как он выглядит. Важно то, что меня к нему тянет с непреодолимой силой. Когда я говорю “непреодолимой”, я не имею в виду, что её нельзя преодолеть. Может, и можно, просто я не буду. Меня тянет к нему, и я не остановлюсь. К тому же Соня недавно сказала, что “не питала по отношению к нему никаких фаллических надежд” (что бы это ни значило). Я дико обрадовалась, хотя виду не подала. Честно, я впервые встречаю такого парня: он умный, красивый, воспитанный, и другие качества, которые я приписываю ему из-за моей полной очарованности им.

Я села к ним.

– Библиотека, – говорит Никита.

– Пляж, – продолжает Соня.

– Пятый этаж Дома кино, – выдаю я.

Вопрос был “самое необычное место, в котором ты занимался сексом”. Разговоры у нас пошли совсем откровенные. Ещё бы: последнюю неделю мы втроём стали как родные (нет, ближе: родным я таких вещей про себя не рассказываю). И между нами нарастает какого-то рода напряжение, эти шуточки, откровенные разговоры. Мы тянемся друг к другу. Не можем перестать общаться.

Я приехала недавно, а Соня уже уходит на концерт своей любимой группы, и видно, как не хочет нас оставлять, тем более на такой ноте. Но билет куплен ещё полгода назад.

– Смотрите, не баян? – говорит Соня, чтобы сменить тему, и показывает мем.

Фото православного храма и надпись: “Обнаружена церковь РПЦ, где все услуги бесплатны, – Зальцбург, Австрия. Всё просто: австрийские законы запрещают коммерческую деятельность в религиозных учреждениях”.

Никита одобряет. Я тоже киваю.

– Хотя это не совсем правда, – говорю. – Храм, при котором я работаю, – в нём тоже всё бесплатно.

– Да пофиг, – отвечает Соня.

– Да пофиг, – соглашаюсь я.

Соня выкладывает в нашу группу и уходит.

И вот мы с Никитой впервые остались вдвоём.

Честно сказать, я чуть от скуки не уснула. Но только сначала. Зачем-то я спросила, как он расстался со своей девушкой. Зря. Он рассказал мне ВСЁ. Про то, как это произошло, как плохо ему было, что он делал. Если вкратце: она его бросила ради парня, который читает со сцены Бродского. Спала с тем какое-то время, а потом призналась и ушла. Никита с другом даже караулил этого парня после спектакля (взял друга на случай, если дойдёт до драки, ха-ха).

– Я спросил у него: “Зачем ты это сделал? Ты же знал, что мы встречаемся”.

“Ты бы ещё у тополя спросил”, – думаю я.

– И ты представляешь, – продолжает Никита, – что он мне сказал? Просто отвратительную фразу, ты, наверное, слышала такую. “А что ты ко мне пристал? Если сучка не захочет, то кобель не вскочит”. Как это так? Мы ведь люди, а не сучки и не кобели!

Это лишь небольшой отрывок. Но Никита не упускал мелких деталей. Сначала мне было скучно, потому что я знаю все эти истории: проживала их много раз, правда, с обратной стороны – на месте девушки. Но потом я прониклась. Он стал рассказывать, как пытался вернуть её.

– Представляешь, я простил ей всё, абсолютно всё, попросил вернуться, а она мне ответила: “Хватит думать только о себе, ты не пуп земли!”

– А что, думаешь, пуп? – спрашиваю я.

– Нет. Но я любил её. Для меня она была всем.

Мне стало жаль этого мальчишку. Я подумала: “Эх, мальчик… как плохо тебе ещё будет”. Это ведь была первая несчастная любовь. А впереди у него ещё я. Он говорит, что читал ей Достоевского. Перестань, молчи. Мне захотелось обнять его и сказать, что всё будет хорошо. Мне захотелось забрать его от злых и грубых людей и заботиться о нём. И если бы каждый сделал так, то все были бы счастливы. Но я сижу и ковыряю палочкой имбирь.

После “Япоши” мы немного прогулялись в сторону дома. Он рассказывал, как учился в физико-математическом лицее. Как на выпускном сыграл свою любимую песню группы Red Hot Chili Peppers. Как однажды утром узнал результаты ЕГЭ и понял, что поступил во все лучшие вузы страны. Я рассказала, как в семнадцать лет устроилась ночным продавцом в магазине DVD и за год посмотрела всю классику кинематографа и арт-хауса. А в девятнадцать начала работать в питерском модельном агентстве и за полгода заработала столько, что потом два года не работала вообще.

Сначала разговор был размеренный. Но как только я упомянула, что учусь на заочном в Литературном институте, Никита заметно оживился. Никогда бы не подумала, что этим можно привлечь парня. Обычно разговор об этом выглядит так: “И что ты пишешь? Фэнтези?” – “Нет”. – “Детективы?” – “Нет”. Больше жанров в литературе не существует, поэтому тема закрывается. А Никиту даже не смутило понятие “литература мейнстрима”. Вау. Пообещала провести его на лекцию по философии. Совершенно не уверена, что смогу так сделать, но сейчас это не важно. Нам легко и хорошо вместе. В тот момент, когда мы подошли к дому, уже стало абсолютно понятно: весь секрет нашего крутого общения втроём содержится в нас двоих. И мы оба понимаем, что он сейчас не уйдёт.

Он говорит: “Давай досмотрим «Криминальное чтиво»”. Я отвечаю “Давай”. И думаю: “Без Сони? Она так обидится! Но это он предложил, я тут ни при чём. Так и скажу, если что”. И мы поднимаемся.

Мне и в прошлый-то раз было сложно лежать рядом, а сейчас, когда мы наедине… А его, кажется, вообще не пробирает. Как будто я ему неинтересна. Нужно что-то делать. В любую минуту может зайти Соня. Слишком мало времени, чтобы дать ему понять, что он мне нравится! Стоп. Мне ли паниковать – времени достаточно. Просто мне нужен турбо-экспресс-подкат.

– Можно я обниму тебя? – аккуратно спрашиваю я.

– Да, – максимально сдержанно отвечает он.

Я таки обнимаю. Как-то дипломатично получилось. “Позвольте”. – “Пожалуйста”. Моя рука лежит у него на груди. Забавно: я чувствую, как колотится его сердце, хотя сам он замер, пытается не дышать.

Тут, как специально, в фильме начинается эротическая сцена. Чёрт. Он предлагает сделать паузу и покурить. Отлично. Уламывает меня покурить прямо в комнате, хотя мы обычно так не делаем. Сидим на подоконнике, медленно пускаем дым, разговариваем. Вдруг врывается Соня, вся как на ускоренной перемотке. Сначала прыгает и поёт “Do you wanna party?”, потом орёт на меня: “Почему Никита курил в комнате?” – как я такое позволила, я даже ей никогда не позволяла! Я пожимаю плечами. Потом она снова прыгает, смеётся. Я долго смотрю на неё и улыбаюсь. И в эту секунду началась бесконечная сумасшедшая кучерявая ночь.

Дома сидеть было неинтересно, и мы решили переключиться в режим “гуляй, рванина”.

– Просто так идти гулять скучно, – тянет Соня.

– Давайте поменяемся одеждой! – предлагаю я.

И мы меняемся. Никита в моём коротком серебристом пуховике, как провинциальный посетитель московского гей-клуба. Соня в его куртке болотного цвета, как грибник-любитель. И я в её чёрном пальто, как нормальный человек, который просто любит носить вещи на два размера больше. В таком виде мы покидаем квартиру и спускаемся на медленном лифте вниз.

Это был настоящий рок-н-ролл. От этой ночи у меня остались лёгкое похмелье, рваные штаны и видео, на котором я снимаю собственную руку, лежащую на подоконнике. Не знаю, зачем я её снимала, но тогда мне это казалось красивым. Ночь была сумасшедшая, я хорошо помню три момента. Первый – я сижу на крыше дома, и в одной руке у меня сигарета, а в другой голубь. Второй момент – я позвонила своему парню и спросила, что это за фигня, правда ли он идёт в театр с какой-то девушкой, как это написано на его странице. Мой парень ответил: “Ты поехавшая?! Сейчас три часа ночи! Мы уже полгода не встречаемся. Ты сама меня бросила и уехала в Москву продавать мебель! Не звони мне!”

Так я узнала, что уже три часа. Меня это немного расстроило; чтобы отвлечься, я слепила маленькую некрасивую снежную бабу, на которую Соня потом случайно наступила.

До этого мы пытались попасть в “Солянку”. Пройти внутрь не удалось, потому что клуб закрыт, но мы не расстроились, на самом деле нам было плевать. И так весело. Мы шли по пустой Тверской, шутили и смеялись до хрипа.

Третий момент вчерашней ночи – мы с Никитой смотрим друг на друга в парке, пока Соня лежит в сугробе. Чёрная ночь, и мы вдвоём под колпаком из снега и света фонаря. Моя мечта сблизиться с ним, пока Соня не видит, осуществилась буквально. Она была настолько пьяна, что скидывала ботинки, а мы надевали их обратно.

Когда мы подошли к дому, у меня в руке был дворник от машины, у Никиты – черенок от лопаты, а у Сони – ничего, она вообще еле стояла на ногах.

Мы зашли в лифт, я нажала дворником кнопку “1”, и пять минут мы не понимали, почему лифт не едет. Я сказала:

– Ничего не соображаю.

– А я вообще нет, – ответил Никита, и это, скорее всего, значило “я тоже”. Мы посмеялись.

Дома Соня упала замертво на кровать, а мы, хоть и легли, долго не могли заснуть, смотрели друг на друга и улыбались. Я закрывала глаза, но чувствовала, что он смотрит, снова открывала и хихикала в одеяло. Мы лежали лицом к лицу и не могли перестать глядеть друг на друга. Через какие-то несколько часов уже нужно вставать.

Я проснулась последней. Дико раннее утро, темно. Никита встал и сел за стол с ноутбуком. Соня была на кухне. Она вошла и спросила, что мы хотим на завтрак. Мы сказали: кашу. А она ответила: “Вот сами и делайте”. Хм. Очень в духе Сони, когда она не в духе.

Но мои мысли занимало другое. Я и Никита. Заснули мы нормально, а проснулись, держась за руки. Он что, взял меня за руку, пока я спала? Не может быть…

То, что Соня злится, заставляет нас с Никитой стать нуклеарнее. Сидим на кухне и беззаботно проводим утро: показываем друг другу любимые клипы. Как маленькие дети, которые приносят все свои игрушки, когда в дом приходят гости. И хотя наши вкусы абсолютно не совпадают, нас это не смущает – мы слишком увлечены процессом.

А мрачная Соня судорожно собирается в спортзал. Спортзал? С похмелья? В такую рань? Что с ней не так? Она собралась быстрее, чем закипел чайник, и вышла. Я взяла чашку со словами:

– Что-то не так с нашей Соней.

Тут она снова вошла, забыла ключи. Ушла. Продолжаю:

– Мне кажется, между нами с Соней портятся отношения. Она очень остро реагирует, когда знакомит меня с кем-то, воспринимает каждое моё проявление внимания как недобрый сигнал. Ты можешь сказать ей, – я взяла его за плечо, потому что лиса, – можешь объяснить, что мы с тобой просто общаемся, что между нами ничего нет и не будет?

Будет. Тс-с, тихо. Я знаю, что делаю.

– Да, – говорит он, – хорошо. Я просто поговорю с ней, и всё станет как раньше.

Никите к первой паре, мне ехать на работу в электричке на Марс. Мы допиваем чай, и он довольно быстро уходит. Прощаемся в лифте на первом этаже. Я поднимаюсь наверх. Достаю из шкафа его рубашку и обнимаюсь с ней.

Тут в дверь квартиры стучит девчонка – соседка по площадке (у нас с ними общий вайфай) и говорит, что отключили интернет, а ей он срочно нужен. Я понимаю, что кот Педрила опять перегрыз провод от роутера, но перед ней удивляюсь: “Да? Ну надо же!” Не хочу решать этот вопрос. Говорю, что сейчас позвоню в техподдержку. Ищу телефон, нахожу его в кармане пальто, вижу эсэмэс:

“Соня так отреагировала после того,

как я сказал ей вчера, что влюбился.

Я не хотел её обижать, но и не мог

это просто так оставить. Если хочешь,

я скажу, что просто не буду

у вас появляться, или что-нибудь в этом духе.

Но я бы очень не хотел,

чтобы это было на самом деле”.

– Подержи мой телефон, – говорю я девчонке, запихивая правую ногу в левую кроссовку. – Мне нужно бежать!

Через минуту я у метро, хотя даже не представляю, куда собралась. Я просто знаю, что Никита сейчас в центре, и хочу его увидеть и сказать, что он мне тоже… Нравится.

Написала ему эсэмэс. Застыла. Не слишком ли вызывающе я выгляжу? Высокие бордовые кеды, узкие бирюзовые джинсы, короткий серебристый пуховик и белая ушанка из кролика. Возможно, нескольких. Японская уличная мода. В Питере я бы так не оделась. Даже для Москвы это слишком дерзко. Ладно, это же центр. Я осмотрелась. Вокруг три человека: девушка в дизайнерских меховых лохмотьях с сумочкой из страз, парень в костюме биатлониста, балансирующий на одноколёсном велосипеде, и азиат в свитере и пляжных тапочках, надетых на шерстяные носки. Всё хорошо.

Успокоилась, присела на скамейку на Белой площади и размякла в порыве умиления от того факта, что я ему тоже нравлюсь. Говорю себе: “Надо же!”, смеюсь, кладу лицо в ладошки. Женщина рядом искоса поглядывает. Я в порядке. Снова собрала себя в кучу. Снова посыпалась, когда вспомнила его улыбку. Я сменила три агрегатных состояния, пока ждала ответа на эсэмэс: “Ты так сильно влюбился, что не мог помолчать?” И вторую: “Я не слишком грубо спросила?”

“Нет, что надо =), – пришёл ответ. – Просто после «Криминального чтива» я понял, что нечто подобное может сделать меня намного счастливее. К тому же я слишком был уверен, что Соня отреагирует не так. Она даже мне как-то говорила попробовать пригласить тебя куда-нибудь”.

Фух.

“Ну вот, она теперь чувствует себя третьей лишней. Это очень грустно. Мне так нравилось дружить втроём… с тобой мне тоже нравится, но на фоне грустной Сони… Ты мне очень нравишься”.

“Надя, я с ней поговорю. Сегодня. Сделаю всё, что смогу”.

“Спасибо”.

“Но скажи, ты же не откажешь мне во встрече?”

Так и сказал. Что за порядок слов? Заготовочка?

Мы выпили кофе. Я не помню ни места, ни кофе. Потом ехали вместе в метро. Когда он выходил, я смотрела ему вслед. Через три секунды он забежал обратно со словами:

– Это тебе сейчас выходить, а мне дальше ехать.

Смеясь, мы выбежали вместе и решили проводить меня до пригородного вокзала. Пастернак знал двух влюблённых, живших в Петрограде в дни революции и не заметивших её.

Мы стояли и смотрели друг на друга под башней с часами на вокзальной площади, возле арки, ведущей к поездам дальнего следования.

– Мне пора идти, – сказал он.

Наверное, что-то происходило вокруг, возможно, люди с чемоданами на колёсиках обходили нас, может быть, шёл снег. Точно не знаю.

– Да, а мне нужно на электричку на семь пятьдесят, – добавила я.

Мы обнялись. Все замерло кругом. Возможно, город посветлел и отключились фонари. Когда мы перестали обниматься, я уже не успела на электричку в семь пятьдесят, потому что было восемь десять.

Мы обнялись ещё раз.

– Я люблю тебя.

Он выдохнул это так тихо, что я могла не расслышать. Можно было принять это за шорох воротника пальто. Но я не спутала бы эти слова ни с чем другим. В то же самое время они крутились в голове у меня самой.

Оказалось, было уже восемь тридцать, светло… Возможно, когда мы стояли там, шёл снег… люди с чемоданами на колёсиках…

Он сказал, что любит меня.