Текст книги "Лицей 2020. Четвертый выпуск"

Лежу в кровати на верхнем ярусе и понимаю, что я здесь не одна, слышу, как они перешёптываются. Они сидят на одной кровати… фак… Никита и Соня… Соня и Никита. На соседней кровати. Пытаюсь подслушать, но ничего не получается, и это меня злит. Чувствую себя ужасно. Как будто в меня выстрелили из двустволки и я при этом осталась жива. Они через письменный стол от меня. Не понимаю, что происходит. И никогда не узнаю. Подождите. Почему меня это волнует? Поток мыслей резкий как рвота: она любит его, а он её? Нет. А мне-то что? Кого к кому я ревную?

Кажется, начинаю слышать… разобрала вопрос Сони: “И что ты думаешь делать?” А он, как назло, начинает говорить тихо-тихо, так что ну ничего не понятно. Я хочу свеситься через перила кровати и крикнуть на него: “ГОВОРИ ГРОМЧЕ!” Ненавижу это дерьмо. Ненавижу.

Сейчас они сидят в позе лотоса, и с ними лысый мужчина, похожий на Мистера Пропера. Ох нет, мне всё это снится. Сейчас вырвет от злости. Больше не могу. Полный треш, сердце сейчас разорвётся. Пить и курить одновременно? Знаю, практикую.

Утром стало яснее, хотя злоба никуда не делась, она просто упала на дно, как распухшая чайная заварка. Горькая и ненужная. Я проснулась, когда Толик громко возился с кружками. Села за стол и уткнулась взглядом в стену, на которой висит бумажка со стихами. Вернее, две бумажки: на одной стихотворение Тютчева, а на другой – то же самое стихотворение, только на английском. Видимо, кто-то таким образом учит стихи.

 

Silentium!

Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои —
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне…
 

После слова “оне” мне стало дурно (без обид, Фёдор Иванович, это не оценка стихотворения, а моё состояние). Не знаю зачем, но я сфотографировала этот листик. Наверное, чтобы не разговаривать с Толиком, типа делом занимаюсь. Будни интроверта. Мы пьём кофе. Говорить с ним всё-таки придётся – у меня разрядился плеер. Нужно зарядить его раньше, чем я сяду в электричку.

– Да, – говорит Толик, – без проблем.

Я протягиваю ему плеер, но в последний момент понимаю, что не хочу отдавать своё сокровище. И получилась такая вроде игра, знаете, когда даёшь человеку вещь, он за неё хватается, а ты, вместо того чтобы отпустить, сжимаешь сильнее, и такой: “Аха-ха, обломись”. Это очень смешно, да. Но я не специально.

Сейчас я вам расскажу про плеер, хоть вы меня об этом и не просили. Я люблю свой плеер. Он похож на флешку. Это такой прямоугольный чёрный корпус с металлическим колечком, которое можно надеть на палец и потом не снять. Плеер называется Cowon, и внутри у него четыре гигабайта заполненной памяти, из которых почти всё музыка и два мегабайта – мой личный дневник за последние пять лет. Всё, что я пишу, – я пишу в него. Всё, что вы читаете, написано в него. На этом плеере вся моя жизнь. И я люблю этот плеер, как только может женщина любить кусок пластика.

И вот он у Толика в руках. А Толик вдруг говорит: “Но в нашей комнате нет компьютера, я могу отнести его ребятам”. Каким ещё ребятам? Толик, конечно, не знает всю драматургию ситуации. Да и ребята вряд ли знают, так что бояться нечего. Ладно.

И мы прошли пол-общежития, три длинных коридора, пока нашли нужных ребят. Дверь слева, дверь справа, дверь слева, дверь справа… кухня. Дверь слева. Дверь справа. Не люблю коридоры. Мы вернулись. Соня и Никита всё так же спят на кровати в одежде. Они проснулись, только когда я, стоя рядом, спросила у Толика шёпотом: “У тебя есть маркер?” Я хотела нарисовать им усы. Соня тут же сказала: “Я всё слышу!” – и открыла глаза.

Завтракаем вчетвером. Этот бутерброд с сыром возвращает мне любовь к жизни. Немного мутит и хочется в душ. Соня смотрит в зеркало, а потом на меня и спрашивает: “Как у тебя получается так хорошо выглядеть?” Я отвечаю: “Ой, ну прекрати!” Сама не понимаю, как я могу выглядеть красиво, когда на душе так погано. Наверное, это всё от моего кокетства.

По пути к платформе Толик спрашивает, понравилось ли нам. Я отвечаю, что было неплохо. Потом он вспоминает про плеер и бежит как оголтелый обратно. Ясный зимний день и много голубого неба. Мы в придорожном ларьке. Никита покупает сигареты, от которых меня уже тошнит, я беру шоколадку “Пикник”, длинную, как скалка. Поезд подходит, прощаемся с ребятами, Толик еле успел вернуться с плеером. Никита остаётся здесь, потому что проспал все пары. Я организую обнимашки, чтобы на прощанье почувствовать запах Никиты, а Толик в свою очередь пытается обнять меня. У него не получается. Лошара.

Теперь в прохладной электричке мы вдвоём, я и Соня. Пусто: кроме нас только трое в вагоне. Серые кресла под цвет моих сапог, а сапоги у меня под цвет сумочки. Мне нравится этот вагон, он мне идёт. Светло, как на севере в полярный день, во всех окнах плывёт снег. Соня просит и отламывает у меня кусок шоколадки, мне не жалко – я люблю, когда она ест мою еду. Честно. Смотрит в окно. Немного говорим о том, что было вчера. Я спрашиваю, почему она загналась где-то в три часа ночи, – она сползает с темы. Я спрашиваю, чем закончилось выяснение отношений с Никитой, – она говорит, что он недавно расстался с девушкой, ему тяжело, между ними ничего не может быть, они будут друзьями. Дальше улыбаемся и молчим, я пишу в блокнот, пытаюсь послушать музыку. Вот я и узнала. Что теперь? Мне почему-то от этого не легче. Не тяжелее. Вообще никак. Не нужно рассказывать ей про то, что мне нравится Никита. Просто не говорить. Это не противоречит моим жизненным принципам, которых у меня, кстати, нет. Эта любовь пройдёт. Не этим утром, так другим.

Она сидит в интернете со своим 4G и показывает мне чью-то запись вроде шуточного объявления “Сниму угол в любовном треугольнике”. “Забавно”, – говорю я. Это весело. А знаете, что ещё весело? Если бы она узнала мои мысли, возможно, эта шутка показалась бы ей не такой смешной. Дальше едем молча.

Глава 5

Чёрт побери, этот парень что, собрался с нами жить? Никита опять едет к нам. Сейчас десять вечера, а когда мы расстались, было два. Я не против.

Весь день я провела с Соней. Гуляли по Камергерскому, говорили о любви, пили кофе в “Старбаксе”. Мне нравится с ней жить. Каждую секунду так комфортно, как с собой. Это судьба улыбается мне после долгих лет нервного проживания с родителями. Сейчас я чувствую себя в эмоциональном санатории. За долгое время Соня – первый человек, который меня не бесит. Скоро придёт второй человек, Никита.

– Как тебе Никита? – вдруг спрашивает Соня.

– Никита? Этот Никита? Который сейчас приедет?

(Ну а какой ещё? Ты вообще много Никит знаешь? Вряд ли Соня спрашивает про твоего крёстного или одногруппника, которых она никогда даже не видела.)

– Да, этот.

– Он хороший парень, – отвечаю быстро и серьёзно. Не спалилась. Перевожу взгляд на булочную. Мы идём по Второй Тверской-Ямской. А может, по Третьей. Не пойму.

– Знаешь, – говорит Соня, – он мне сначала очень нравился. Мы весь январь переписывались, это было так круто. Но когда мы встретились… я поняла, что это совсем не то. Он слишком похож на сама знаешь кого (на её бывшего), и это уже сама знаешь что… (не знаю, но догадываюсь).

Соне сейчас тяжело. На выходных она даже была у психоаналитика. Сказала мне по секрету. Видимо, я ей очень близка. Вряд ли скажет это кому-то ещё. Говорит, у неё проблемы: не может забыть прошлое и боится, не понимает чего. Мне кажется, ей просто нужен парень.

– Я знаю, – кивает Соня, – нужен. Но это так трудно – найти человека без пустых предрассудков. Как быть? Он (её бывший) был таким чувственным. Мы ругались, плакали, потом целовались, иногда просто набрасывались друг на друга. Это была настоящая страсть. Понимаешь?

Понимаю. Она продолжает:

– Мне нужен парень, который бы не пытался меня контролировать. И я не буду от него ничего требовать. Чтобы мы могли в любой момент уйти друг от друга. Я даже не стану спрашивать к кому. Я смогу, я знаю. Настоящая свобода, понимаешь? Я хочу быть свободной, максимально свободной… как… что называют символом свободы?

– Статую Свободы?

– Как птица, да. Я не хочу этого занудства, разговоров про ипотеку… Я хочу страсти, драйва. Чтобы можно было с ним отрываться в среду днём, а не в пятницу вечером, чтобы мы могли болтать и летом гулять всю ночь по набережной. Чтобы он мог накуриться и не жаловаться, что ему завтра рано вставать. Хочу такого парня, который сможет рисковать, делать необдуманные поступки… пить…

– Заложить квартиру, – подбрасываю я.

– Накурить детей…

– Продать детей.

– …Да, пропьёт детей и бросит меня одну. – Соня задумалась.

Проходим мимо парка, где валялись в снегу, – сейчас там полно людей.

– Но не могу я хотеть того, к чему меня не тянет. Это как есть шпинат, потому что это здорово. Кто станет есть шпинат по собственной воле?

– Тот, кто понимает, что болен, – отвечаю я.

На этих словах мы зашли домой. Сегодня я поняла три вещи. 1) Соня мне доверяет. 2) У Сони нет серьёзных планов на Никиту. 3) Я до сих пор не понимаю, к чему всё идёт у нас троих.

Почему Никита к нам зачастил? Может, он в меня влюбился? Довольно нескромно с моей стороны. Я никогда не считала, что в меня просто влюбиться, но Соня уверена, что я красивая. Мне бы её уверенность. У Сони есть качества, которые не помешали бы многим мужчинам: она смелая, решительная – настоящая ведущая сила. Когда на концерте мы пробираемся через толпу к сцене, Соня берёт меня за руку и идёт впереди. Так всегда: я, она и её рука, которая куда-то меня ведёт. И вот Соня убеждает меня, что я симпатяга. “Посмотри: куда бы мы ни заходили, все мужчины смотрят на тебя”. Я замечала, но всегда думала: “Видимо, с причёской что-то не так”. И медленно поправляла волосы, как в рекламе. Мужчины от этого смотрели дольше. Теперь я понимаю: может, и так. Может, я действительно ничего. Все мои прошлые парни говорили мне то же самое, но я им не верила. Ведь они любили меня; с чего вдруг человеку, который любит тебя, говорить тебе правду, так?

Может, и Никите понравилась моя внешность. Хорошо бы. А что, если не хорошо? А вдруг Никита такой, как Глеб? Глеб – это молодой учёный-политолог, лучший друг Сони. Сейчас будет немного пошловато, но мы же тут все взрослые люди, да? Когда я увидела Глеба в первый раз, мы мило побеседовали, он сказал мне, что я интересный человек с хорошим чувством юмора, а как только я отошла, спросил Соню: “Как ты думаешь, она согласится на секс втроём?” Это мне потом рассказала Соня, с таким вопросом-утверждением: “Ну ты же не согласилась бы?” Нет. Ты что. Глеб несимпатичный, и у него совсем нет вкуса в одежде. Помнишь ту его шапку, которая была настолько ужасной, что ты её спрятала, ахаха. Да и вообще, я… ты… мы… это… как-то странно… Нет, не согласилась бы. Ты ведь тоже отказалась? И тут Соня здорово замялась.

И вот теперь Никита появляется у нас каждый день. Не то чтобы я очень против, но мне нужна информация, чтобы быть готовой ко всему.

Нет. Нет. Ну нет же. Всё-таки Глеб – чёртова питерская богема. Никита не такой, он намного серьёзнее и… чище. Вот он сидит передо мной. Мы втроём на кухне, ужинаем. Никита ест, и у него всё остаётся на губах: кусочки петрушки, специи. Нет, этот парень не может замыслить что-то коварное. Я смеюсь над ним, показываю, где нужно вытереть, он вытирает, но всё не там. В итоге вытираю сама. На ужин вок-лапша с острой курицей, овощами и пряным соусом, который нужно добавлять отдельно. Но Соня не добавляет, жуёт всухомятку, хотя… Я говорю: “На, добавь соуса”, – а она: “Нет”. Не понимаю, почему она капризничает. Всё же было нормально. Соня напряжена.

Но нам хорошо втроём. Знаю, что уже десять раз об этом говорила. Это не потому, что я тупая (хотя от этого никуда не денешься); просто хотела сказать, что сегодня тоже. Если бы Вселенная состояла из нас троих, в ней была бы гармония. Кажется, я поняла, как можно это описать. Сейчас попробую. В детстве я посмотрела фильм про переселение душ и подумала: “Да как так?!” Население Земли постоянно растёт. За какой-то период, небольшой по вселенским меркам, численность людей выросла в три раза – что получается? Две трети рождается без души? Или, может, каждый рождается с одной третьей частью души. Душа распыляется по миру? И вот сейчас как будто бы одна такая душа, рождённая в трёх разных местах, скитаясь, собрала себя в одну точку, здесь в Москве. Это и есть мы.

И, хотя Соня сегодня ведёт себя с холодком, всё круто.

– А давайте поиграем в свободные ассоциации, – предлагает она. – Я буду говорить вам слова и записывать первое, что вы скажете. Отвечать нужно быстро, игра на время.

– Психоаналитик научил? – подшучивает Никита.

Я молча поворачиваюсь к нему и понимаю, что Никита, чёрт побери, тоже знает секрет про психоаналитика. И, видимо, узнал об этом раньше, чем я. И, видимо, Соня считает его более близким другом. Хотя они знакомы… месяц! А мы – два года. Ну здравствуйте. Успокойся, не подавай виду.

Ладно, играем. Соня настроена серьёзно. Включила секундомер, взяла лист бумаги и ручку. Она называет слова, рандомные и простые. Никита хорошо справился. А вот мои ассоциации ей не понравились.

– Ты портишь игру.

Что? Как? Нельзя же винить человека в ассоциациях – они же бессознательные!

– Это нечестно, – налегает Соня, – зачем ты отвечала в стихах?

– Но это первое, что приходило в голову! – оправдываюсь я и тихо добавляю: – Может быть, у меня стихотворный дар…

– Послушай, что ты ответила:

Мир – мечта.

Грех – бред.

Бог – пустота.

– Я всё объясню, – говорю, – смотри. Мир-мечта: это у меня с детства такая мечта – мир во всём мире. Дальше. Грех-бред, потому что грех – это бред, человек приходит в общество, а ему такие: “Слушай, мы тут придумали кое-какие правила, так вот по этим правилам ты – лох и всем должен”.

– А почему Бог – пустота? – аккуратно спрашивает Никита, гораздо добродушнее, чем Соня. Они как злой и добрый полицейский на перекрёстном допросе.

– Не знаю. В детстве я ещё как-то представляла Бога, а сейчас у меня на этом месте пустота.

Никита вспоминает:

– Сартр писал: “У человека в душе дыра размером с Бога, и каждый заполняет её…”

– Вкусняшками? – обрываю я.

– Да.

Мы с Никитой смеёмся.

– Короче! – прерывает Соня наш милый смех и перетягивает внимание на себя. – Мы решили сделать паблик.

Никита заинтересован.

– Будет называться “Русский православный цирк”. И там будут шутки про фокусы с появлением автомобилей у священников.

– И исчезновением часов у патриарха, – подбрасываю я. – Ну и спёртые из других пабликов, как обычно.

– Круто! – говорит Никита. – Админы делают миллионы на пабликах. Тем более на таких горячих темах.

– На то и расчёт, – говорю я, – срубим денег.

– “Мир во всём мире”, – передразнивает меня Соня.

– Заработаем, – серьёзно отвечаю я, – станем миллиардерами, купим все страны и объединим в одну!

Эти двое смеются. Никита снова переключается на меня.

– Ты до сих пор веришь в свои детские мечты?

– Да. А ты?

– В общем-то тоже да. Я мечтал найти ответы на вопросы. Я и сейчас мечтаю об этом, но вопросы уже другие.

– Понятное дело. Я вот честно верю, что мир во всём мире возможен.

Да. Я правда так думаю. Не надо надо мной смеяться. У вас самих-то есть мечты и цели? Какие они?

– И вообще я люблю людей, – продолжаю я. – Всех люблю. Я бы хотела посвятить жизнь человечеству.

– Лучше умри за наши грехи, – злобно смеётся Соня.

– Заколебёшься за ваши грехи умирать.

– А ты попробуй.

– Даже пробовать не буду.

Никита хохочет над нами, а потом вдруг предлагает:

– А давайте посмотрим “Криминальное чтиво”.

И это символично. Никита прервал наш диалог, такой же пафосный и комичный, как все диалоги в “Криминальном чтиве”. Наверное, это продолжение ассоциативного ряда Никиты. Прекрасного ассоциативного ряда, ведь у него такие хорошие ассоциации, не то что у некоторых, правда, Соня? Она не читает мои мысли.

Хорошо, загружаем “Чтиво”. Когда в фильме стреляют с вытянутой руки, а потом разговаривают о Библии, это всегда хорошо. Но мы дошли только до середины фильма, хотя лично я внимательно смотрела первые десять минут, а остальное время думала, специально ли Никита коснулся моей руки. Его территориальная близость меня с ума сводит.

Дальше хуже. Ему стало жарко, он снял рубашку и остался в футболке. Сейчас, когда он вышел, Соня зачем-то поднимает рубашку с дивана. Зачем-то протягивает мне. Наверное, чтобы я повесила в шкаф. Я зачем-то беру из её рук и зачем-то нюхаю. Я вообще всё нюхаю, что мне дают. Даже в гостях, когда меня чем-то угощают, я сначала понюхаю, а потом поем. Хозяйки на это обычно обижаются, но речь не о них, а вот о чём – я подышала рубашкой. С этого и начинается вся история. История про девушку-оборотня. У меня проступают жилы, вырастают когти, округляется спина. Подшёрсток лезет. Я втянула запах с закрытыми глазами, а когда открыла их, зрачок стал узкий как у змеи.

В комнате Соня, и она смотрит на меня. Всё окей. Все предметы на месте, как раньше, и я – это я.

– Э-э… ну как? – спрашивает она.

В моей голове одна фраза из фильма: “Вставляет точь-в-точь как первоклассная дурь”.

– Нормально, – говорю.

Ой, зря ты, Соня, дала мне рубашку. Зря. Как только мы с Никитой на секунду остаёмся одни, я экстренно выпрашиваю рубашку. Он отдаёт её взамен моего любимого свитера с оленями. Его рубашка пахнет… красотой. Если бы у древнегреческих скульптур был созвучный их идеальной красоте запах, это был бы именно такой запах. А я бы больше времени проводила в Пушкинском музее.

А теперь момент истины этого дня. Соня и Никита вышли покурить на лестницу, пока я умывалась, и долго не возвращаются. Ладно, посижу на кровати, в пустой комнате. Нет, выйду. Иду к двери на цыпочках, немного качаясь от стука сердца и страха; первыми словами, которые я услышала, были: “Ты можешь серьёзно мне ответить? Только на полном серьёзе”. Это говорил Никита. Соня молчала. “Что, если я… с Надей?”

Я затаила дыхание. Ну почему я не услышала самое важное, блин, слово?! Что это было за слово? Уйду? Останусь? Пересплю? Станцую? Ладно, тише, что Соня ответит? “Ну сам-то ты как думаешь?” Молчание. “Конечно, мне будет неприятно как девушке…” Дальше я не стала слушать, потому что побоялась, да и Соня говорила слишком тихо.

Возвращаюсь в комнату, быстро сажусь за ноутбук, надеваю наушники, как будто так и было. Заходит Никита и тоже садится за ноутбук, только за свой.

– Вы бы потише говорили, – замечаю я.

– Да?

Молчим. Я снимаю наушники.

– А что ты слышала?

– Я? Я слушала песню, – прикидываюсь глухой.

– Нет. Что ты услышала?

– Ничего. Просто громко. На лестнице слышно. В ванной слышно.

Сидим дальше. Проходит минута. Я спрашиваю:

– А что Соня ответила?

– М-м?

Он молчит, я молчу, и мы ходим по тонкому, очень тонкому льду.

– Если ты хочешь узнать что-то конкретное, тебе нужно просто задать конкретный вопрос.

Эту самую фразу я сказала ему полчаса назад, когда он пытался окольными путями узнать у меня нечто сокровенное. Вот сучонок, меня – моим же оружием. Сладкий сучонок…

Соня заходит. Она переоделась, и мы ложимся спать. Разговариваем про компьютерную игру “Червячки”, про базуку и Суперверёвку, которую почему-то называем “суперрезинкой”, и хихикаем. Чёрт знает что, но забавно. Нужно как-нибудь сыграть в “Червячков”. Тем более в эту игру можно играть не только вдвоём. Хочу уснуть, но сердце бьётся слишком быстро.

Глава 6

Признаться честно, на выходных я немного скучала по своей богадельне. Сегодня понедельник. Сижу в кабинете Марии, так как сама она заболела. Закинув ногу на ногу, читаю православные глянцевые журналы. Оказывается, такие бывают.

Сканирую те страницы, на которых упоминается наша компания, чтобы заполнить на сайте раздел “Пресса о нас”. Их довольно много, этих журналов с названиями вроде “Фома”, “Наследник”. На обложках то и дело мелькают актёры и ведущие, а я думаю: “И этот православный? И эта? Том Хэнкс?” Отвлекаюсь на заголовки. Молитва в большом городе: как победить мегаполис? Христианство и магия несовместимы! О несчастных и счастливых – что обещают друг другу влюблённые? Особенно меня повеселила одна обложка – крупное фото ремня с металлической пряжкой и рядом надпись: “Тема номера: как любить детей?” Наверное, есть в этих журналах над чем потешиться. Почитаю на досуге.

Но не сейчас. Сейчас я буду рыться в кабинете Марии. Полки с книгами, начнём с вас. Так. Целая книга чёрно-белых фотографий монастырей. Тоска. Тлен. Безысходность. Дальше. “Псалтирь” (всегда читала это слово как “пластырь”) – книжка без картинок, пропускаю. “Русская иконопись”, с картинками, уже лучше. Открываю первую страницу – что-то про Смуту. Помню, в школе писала доклад на эту тему. Ну-ка: “Трёхдневный пост и усердная молитва перед Казанской иконой Божией Матери преклонили Господа на милость, и на следующий день ополчение выбило поляков из Китай-города, а через два дня был освобождён Кремль”. Однако. В школе нас по-другому учили.

Так. Что тут ещё? Церковнославянский словарь? Скукотища. Так. А это что? Тонкая брошюрка времён перестройки “Как провести Рождество и Святки”. Открываю первую страницу – оладьи капустные. Полистала ещё – вареники с картошкой. Ну всё. Это знак, пора обедать.

Выхожу из кабинета и встречаю очень любезного пожилого мужчину с седыми усами. Он похож на почтальона Печкина. На довольного жизнью почтальона Печкина. На Печкина, у которого уже появился велосипед и зверушка, которая ждёт его дома.

– Вы уходите? А я как раз к вам.

Он оказался инструктором по пожарной безопасности. Я сразу запомнила его имя, тут даже не пришлось сильно напрягаться потому, что зовут его Александр Сергеевич.

– Вы ведь Надежда? Наденька, тогда пойдёмте вместе отобедаем, а потом я вас займу буквально на полчасика.

Идём. Но сначала я заглядываю в уборную помыть руки. Приходится немного подождать: раковину чистит старушка. Ещё в прошлый раз я заметила, что здесь, на третьем этаже этого ветхого кирпичного здания у храма, живут люди. Наверное, она одна из них. Не знаю, кто они, но я точно видела двух девушек.

Старушка замечает меня и улыбается. Вытирает зеркало, вид у неё абсолютно счастливый. Я мою руки.

– Одна девочка повыше, а другая пониже, – смеётся старушка и показывает на следы зубной пасты вверху и внизу.

Я тоже улыбаюсь, хотя внутри у меня легкий диссонанс. Этим утром я радовалась, что Соня теперь встаёт позже меня и я могу спокойно чистить зубы, не вытирая за ней зеркало. Потому что она всегда пачкает зеркало. Всегда. Не понимаю, как так можно? Ну почему нельзя отодвинуться на полшага или чистить зубы над, чёрт побери, раковиной? Или хотя бы убрать после себя. После меня всегда чисто. И как вообще можно быть довольным жизнью, когда вытираешь за кем-то зубную пасту? Но сейчас передо мной эта счастливая старушка, и мне на секунду не верится, что мы с этой бабушкой – один биологический вид.

Ладно. Прихожу в трапезную, Александр Сергеевич уже обедает. Начинает меня расспрашивать.

– А вы работаете в интернет-магазине?

– Можно и так сказать. Вообще я занимаюсь продвижением, – вижу, он не знает такого слова, – я делаю так, чтобы больше нужных людей в интернете узнали о нас. Это часть маркетинга, я интернет-маркетолог.

Хотя на прошлой работе моя должность звучала как “менеджер по развитию”. Проще говоря, делаешь всё, что только можешь. “Альфа и омега вашего интернет-магазина”. Интересно, если бы я так и написала в резюме, меня позвали бы сюда на собеседование? Так или иначе, я уже здесь.

– О, это хорошо, это полезно. А я как-то давно подрабатывал в нашем интернет-магазине курьером. И, знаете, работа сложная, но есть в ней один очень приятный момент, когда вручаешь человеку изделие. – Он так и сказал “изделие”, а не товар. – А он на него смотрит и радуется. А как они радуются! – Он расплылся в улыбке. – И самому светло на душе становится. Я много потом должностей сменил, но эту всегда с радостью вспоминаю.

– Вы с самого начала в компании?

– Да. Как и многие прихожане. Приход, да. Потом мастерская открылась, и я, знаете, то там помогу, то здесь.

– Значит, вы давно в церкви?

– В храм хожу? Получается, давно.

– И вам всё нравится?

Я посмотрела на него. Он посмотрел на меня. Он не понял, к чему я клоню.

– …Ну, там… что в церкви происходит…

Надеюсь, мне не придётся перечислять, а то до завтрашнего утра не управлюсь.

– Что вы, Надюшенька, – замахал он, – мне бы с самим собой разобраться. Как батюшка Серафим говорил? – Он улыбнулся, как будто вспомнил друга. – “Спаси себя, и хватит с тебя”.

Ну да, я бы ещё спросила ту бабушку, которая мыла зеркало. Ладно.

В трапезную заходят несколько мужчин. Садятся обедать и что-то горячо обсуждают. Александр Сергеевич тоже подключается к их разговору. Я, само собой, слушаю. Они принесли свежие новости – о менеджере по имени Ксения.

Дело в том, что один человек, который закупал наши изделия у Ксении, скажем, по 2 рубля, продавал их на своем сайте, скажем, по 2,50. И всё бы хорошо, но на нашем сайте эти изделия стоят 5. А это уже непорядок. Генеральный директор, как полагается, расстроилась, да ещё и решила, что Ксения была в курсе и такие дела проворачивала с пользой для себя. То есть она им по 2 рубля, они продают по 2,50 и 10 копеек дают ей. Тоже обычная схема, но на самом деле такого не было. Ксения не знала, что те продают подешевле. Она услышала об этом только сегодня от генерального директора по телефону.

Вот такая история. Забавно, как взрослые бородатые дяди переживают за Ксению. Александр Сергеевич тоже проникся, охает. Хотя ему-то что? Не знаю, какое отношение эти мужчины имеют к ситуации, но инструктор по пожарной безопасности здесь точно не при делах.

Взволнованный получился обед, но он закончился.

Потом идём вдвоём, но не в кабинет Марии (тем более что там ничего интересного), а в большой кабинет, в котором я сидела в прошлый раз.

В коридоре прижимаемся к стенке, чтобы пропустить двух мужчин в серых рабочих куртках. Они заносят в кладовую высокий картонный стенд в виде цыплёнка с дыркой для лица. У таких стендов есть мудрёное название на “Т”, и я, блин, обожаю эти штуки.

Борюсь с желанием пойти за мужчинами и попросить сфоткать меня в цыплёнке. Но нет. В кабинете слушаю инструктаж внимательно, потому что он со мной не просто вежлив, а ласков, как с внучкой. Стараюсь не отвлекаться, хотя меня то и дело смешит его язык: технические термины вперемешку с христианской речью.

– Милостью Божией, у нас тут все провода изолированы…

– …храни тебя Бог от прямого поражения электрическим током – страшная вещь…

– Не приведи Господь, случится пожар, поэтому везде, куда заходишь, подмечай пути эвакуации.

Теперь я знаю, кто автор того объявления на микроволновке: “Братья и сёстры, вынимайте вилку питающего электрошнура из розетки”. Под конец своего монолога он сказал: “Храни тебя Бог, искренне надеюсь, что у тебя всё будет хорошо”. Уютный человек. Чувствуется в его словах такая забота, какой я давно не видела, даже у людей, отвечающих за пожарную безопасность.

– А теперь, Ксения, я к вам, – с этими словами он оставляет меня и подходит к оптовому менеджеру, которая сидит неподалёку.

– Я ведь тысячу раз проходила инструктаж, – смеётся она.

– А я по другому поводу, – улыбается Александр Сергеевич.

И тут у меня в голове схлопнулось. Ксения из рассказа в трапезной и Ксюша, оптовый менеджер, которая в прошлый раз угостила меня коврижкой, – один человек. Она сидит слева от меня. Подслушиваю, о чём разговаривают.

– Я не понимаю, как так получилось. Я даже представить не могла. Этот человек был здесь, каждую неделю приходил и так бесстыдно мне в глаза смотрел.

А он её утешал и подбадривал. За несколько часов сменилось ещё человек семь, таких, кто приходил её выслушать и помочь. И все они, даже те, что со стороны выглядели сурово, в разговоре оказывались добряками. Меня, мягко говоря, удивило такое тёплое отношение между менеджерами в коллективе. А симпатичный Роман, с которым я тоже познакомилась в прошлый раз, вообще на полминуты её обнял.

А дальше совсем улёт. Представьте двух мужчин в офисе, которые целуются в щёку при встрече. Я вот смутилась. Но гугл мне помог. Наверное, я первый человек, который забил в строку поиска: “христиане целуются три раза мужчины что это”. Троекратное христианское целование. Обычное приветствие в христианской общине.

Я и раньше половиной мозга понимала, что они православные христиане и у них тут вроде как община. Но именно сейчас я наконец спросила себя: “Что я тут делаю?” А главное – почему мне здесь нравится? Мне нужно контролировать всё вокруг, чтобы их доброта не засосала меня в мир, из которого я уже не смогу вернуться. Это страшно.

Но. С другой стороны, я здесь, я вижу этих людей, открываю нечто новое. Они по-особому спокойны, как будто нет ничего, что может сильно испортить им жизнь. Они радуются. Чему они радуются? Просто жизни? Своей однотонной жизни? Мне сложно это понять. Но в какую-то секунду я хочу бежать за ними, как Нильс за дикими гусями, и кричать: “Эй, христиане, возьмите меня с собой в радостную жизнь!”

Сеанс моих мыслей прерывает двухметровый батюшка, который заходит в кабинет. Нереально высокий, просто как Пётр Первый. Мы разболтались. Рассказал, как в начале работы мастерской налаживали поставки в регионы.

– Приезжаем, значит, и каждому менеджеру по закупкам – по “Хэд энд Шолдерсу”. Шампунь такой. Что с ними творилось! “Это же тот самый «Хэд энд Шолдерс»! Машка, поди глянь, что нам московские подарили”. Довольные, и все наши изделия сразу закупали. Они этот шампунь только по телевизору видели, а его уже месяц как у нас в Подмосковье разливали. Аха-ха! Да-а-а, сейчас такой номер, конечно, не пройдёт.

Его отвлекала Ксюша, которая до этого разговаривала по телефону.

– Отец Сергий, я прямо-таки о вас молила.

– Вот я и пришёл.

– Мне нужен ваш духовный совет.

И они отошли.

Через пару минут я получила сообщение от Марии – новое задание. Наконец-то что-то серьёзное, а то я уже начала чувствовать себя офис-менеджером. Итак, мне нужно завести страницы бренда во всех возможных социальных сетях. Я буду заставлять людей лайкать крестики. Никогда бы не подумала.

Поехали. Так, “Фейсбук” распознает лики на иконах как лица и предлагает мне отметить их как друзей. Нет, “Фейсбук”, кыш отсюда! Пойди займись чем-то более полезным, например, переведи правильно окончания, неграмотная ты социальная сеть.

Теперь “ВКонтакте”. Только создала рабочую страницу, как начали добавляться в друзья всякие православные люди и приглашать в свои православные группы. “Таинство исповеди” хочет добавить вас в друзья. Эм, нет, “Таинство исповеди”, я ещё не готова.