Текст книги "Лицей 2020. Четвертый выпуск"

Глава 13

Прихожу домой и вижу на столе Сонину книгу. Вспоминаю, где же я видела её раньше. Да, летом, мы были в Питере у неё дома и я читала корешки книг на полке. Фуко, Бодрийяр, Наоми Кляйн. Волшебное тесто. Пара книг Паскаля Брюкнера.

Среди них вот эта – Лакан с закладкой. Я спросила:

– Интересная?

– Ты знаешь, – ответила Соня, – очень. Я остановилась на том месте, где он пишет: если один человек подходит к тебе и говорит, что тебя любит, ты уже не можешь жить дальше как прежде. Мыслями ты возвращаешься к этому. Ты не способен об этом не думать.

Сама Соня притаилась на кухне и следит с ноутбука за тем, что снимает камера, потому что совсем скоро придёт Дионисий. Когда я сказала Соне про этого парня, она была в восторге, мягко говоря.

– Монах! Предположительно гей! Который сбежал из монастыря! О-о!

– Ну не монах технически, но – кого это волнует?

– Да какая разница, – отмахнулась Соня.

– Будешь записывать на видео?

– Нет, видео – это не то, мы соберём трансляцию! Порадуем свои… сколько там у нас сейчас… – она посмотрела в телефон, – пять тысяч человек.

Вопрос с анонимностью она решила так: посадим его к окну, против света, а камеру установим на шкаф, напротив. Лицо будет плохо видно, зато слышно хорошо. Так и сделали.

Дионисий с нашей прошлой встречи изменился: привёл себя в порядок, постригся (но не в монахи, хех), сбрил бороду и нормально оделся. Он выглядел не так тоскливо, как когда работал в компании (кстати, он недавно уволился), но всё равно был тихим на первый взгляд.

В руке у него был пасхальный кулич в праздничной обёртке.

– Я тебя очень прошу, – с порога начал он, – передай этот кулич ребятам, с которыми я работал. Когда Пасха будет, съедят. Я там был, даже с директором говорил, прощения просил за всё, она меня простила. А ребят не поймал, они на обеде были.

– Ладно, без проблем, передам, – говорю. – Ты только садись вот сюда, к окну, ага, отлично. Так почему ты сам не хочешь? Может, в другой раз к ним зайти?

– Я в монастырь уезжаю.

“Твою же мать!” – чуть не вырвалось у меня.

– Какой монастырь? С чего? В тот же?

– В тот же. В этот раз – до конца. Всё равно вне церкви жизни нет. Я уже имя себе придумал – Иезекииль.

– Да там же… да тебя же там обижали!

– В миру не хочу больше. Насмотрелся. Знаешь, мой любимый писатель – Андерсен. Вот это настоящий христианский писатель. Только вспомни сказку “Снежная королева”. Отогреть сердце человека ото льда. Какой автор, как хорошо чувствовал, у него было чутьё… Жаль, не на всякого Кая найдётся своя Герда. А слово, какое они собирали, – “вечность”. А сейчас чему детей учат? Жизнь коротка, “бери от жизни всё”. Вот ты же маркетолог. Скажи, как можно было придумать такой лозунг – “Будь собой”? Просто – бери и будь собой. А быть собой – это значит быть скотом. Те, кто придумал этот лозунг, может, были интеллигентнее, они и не подумали, наверное, что всё так перевернётся в мозгах у людей. Или вот этот: “Ведь ты этого достойна”. Ну приехали! Женщина достойна помады? Да что это такое? Почему такая девальвация ценностей? Женщина достойна накраситься помадой и чтобы на неё посмотрели? Да женщина гораздо большего достойна! Она любви достойна, внимания к себе, а не к внешности! И такое вот везде. Куда ни глянь, всё беднота духовная. Скоро будем как Запад – там уже собак причащают. Я как в интернете увидел, мне аж дурно стало. Ох, и сейчас дурно, оттого что вспомнил.

Он обмахнулся ладонью.

– Правильно говорят: станешь жить без церкви, понесёт в такую… муру. Вот как меня понесло, я от злости такого наделал. Ты не знаешь даже, а это я контакты всех епархий в магазин “Воскресенье” продал. Перед тем как уволиться, сидел и пальцем тыкал, по одному копировал из базы, там же их нельзя все вместе. Они мне дали вот – сто тысяч, – он вынул из кармана тугой рулон купюр с канцелярской резинкой. – Не знаю, куда их теперь деть, не могу с ними ничего делать. Хоть выкидывай.

– Раздай неимущим, – предложила я.

– Деньги портят.

– Да на доброе дело отдай…

– Знать бы, какое дело доброе. Я вот слишком уверен в себе был, думал, знаю, где добро. Сейчас поумнел – нет, мне это неизвестно.

– Обломалась наша трансляция, – говорю я Соне, которая залезает на шкаф.

– Знаешь сколько людей из группы вышло? Триста. За две минуты. Чёртов монах.

Я смотрю из окна на белую площадь, там Дионисий. Стоит размышляет, выкидывает что-то в урну и уходит. Делать нечего. Сажусь, пью чай, ставлю сериальчик. Подрываюсь. Выбегаю из дома. Подбегаю к мусорке, немного ковыряюсь в ней. Нахожу. Внутри стаканчика из-под кофе бумажные носовые платки.

Глава 14

Смотрю, поезд в метро подъехал – думаю: “Не побегу”. И действительно – уходит.

На платформе электричка моя урчит, готовится двери закрыть. Ох, давай без меня. В итоге пришла на работу позже на двадцать минут. Но это не страшно, потому что половины офиса вообще нет. Мы, русские люди, в праздники не умеем работать. Кто сидит в интернете, кто слоняется. Страна отдыхает, работать не с кем.

Через два часа заявился Федя. В голубых джинсах с замытым на колене пятном крови, в широкой белой рубашке (по его собственному признанию, одолжил у бабушки, к которой заехал по дороге принять душ).

– Федь, – говорю я, – ты где бегаешь? Тебя генеральный директор ждёт.

– Как ждёт? – Его голубые глаза вылезли, как у рыбины. – Она говорила, её не будет сегодня.

– Только что заходила.

– Ох, – Федя схватился за голову, – она опять меня будет ругать, что я со своими старыми друзьями встречался.

– А ты ей скажи, – советует Юля. – Христос пришёл не к праведным, а к грешным. Вот и я к своим друзьям пришёл.

– Кошмар, – сокрушается Федя и причёсывается рукой. – Ладно, иду. Как ты там говорила? “Христос пришёл не к праведным, а к грешным. Вот и я к вам пришёл”?

– Ага. Беги давай.

– Я что-то пропустила? – решила уточнить Сабина, когда он вышел. – Ведь в том крыле пока пусто.

– Да, пусто, – говорю я.

Вернувшийся Федя со мной долго не разговаривал. И разговорился, только когда Рома заглянул посидеть на чёрном икеевском диване, который вчера привезли в наш кабинет. Рома пытался отвлечь нас от имитации труда.

– Значит, решили поститься? Так держать.

– Да, – говорю, – у нас челлендж.

– Сорок восемь дней без животной пищи, – проснулся Федя.

– И как вам?

Я говорю:

– Да нормально. Мне ок. Я себя сильно не ограничиваю. Хочу халву ем, хочу – пряники. Если постные.

– А по ощущениям? Есть что-то новое?

– Фигня в голову лезет, – откликнулся Федя.

Я спрашиваю Рому:

– Ты с этим что делаешь? Когда в голове находишь всякие мысли.

– Ну, я отвечаю обычно: “Спасибо за предложение, мы вам перезвоним”. Как Господь делал, всё ведь в Евангелии было, – Рома потянулся на диване и устроился поудобнее. – Мысли, они как ягоды в ведёрке. Положил – всё, твои…

– Не положил, – продолжаю я, – идёшь с пустой головой.

– Хотел я вам идею рассказать хорошую. А потом Надя пришла и всё испортила.

– Надя – это я, – замечаю гордо.

Потом исправляюсь:

– Ладно. А вот если ты говоришь: “Спасибо, не надо”, – а тебе в ответ: “Как не надо? Раньше-то надо было. Ты же такой-сякой”. И давай чихвостить.

– А ты отвечай, как старец Паисий учил: “Когда диавол говорит тебе: «Ты грешница», отвечай ему: «Ну а тебе-то какое до этого дело?»”

Тут у меня звонит рабочий телефон. Коммерческий директор зовёт к себе в кабинет.

– А я знаю главную тайну компании, – говорю я Роме, выходя из кабинета. Он почему-то начинает хмуриться. Неужели так хотел рассказать её сам?

Сажусь напротив коммерческого директора.

– Вы давали Георгию доступ к данным покупателей? – спрашивает он.

– Нет, – говорю, – бумагу видела, но пока не давала.

– Почему?

– У меня есть подозрение, что он пока не очень освоился…

– У меня тоже есть некоторые подозрения, – кивает он.

“Надеюсь, они не касаются меня?”

– Ладно, – говорит он, – не давайте, пока не убедимся. После того как работник гальванического отдела украл базу контактов епархий… лучше не торопиться.

Когда прихожу обратно, Ромы уже нет, зато сразу за мной входит заплаканная Ксюша, бледная и грустная.

– Ребят, помолитесь, кто молится. За новопреставленного некрещеного младенца Матвея.

– Что случилось? – быстро отозвалась Юля.

– У сестры моей двоюродной. – Она начинает утирать слёзы. – Ехали на крещение. Попали в ДТП, вроде ничего серьёзного, сразу разъехались. Ребёнок сзади в креслице был, его осмотрели – всё хорошо. Поехали дальше. А на месте, когда уже приехали, мальчик без сознания. Скорую сразу вызвали. Оказалось, ударился головой. – Ксюша закрыла глаза рукавом.

– “Новопреставленный” – это какой? – спросила я Юлю, когда Ксюша попрощалась и вышла.

– Это значит недавно умер.

По пути в курилку встречаю Георгия. Он идёт со мной, хотя сам не курит. Стреляет у меня сигарету и начинает выспрашивать:

– Что-то в компании все на стрёме, да? Мне даже данные покупателей не дают. Как работать – непонятно.

– Мы эти лиды добываем по́том и кровью.

– Я знаю, как вы их добываете. Кстати, сдаётся мне, этот человек не знает, на что они идут. А если бы узнал?

“Если бы узнал, то не стал бы на нас работать, понятное дело”.

– Так что достаются они вам легко, а даром взяли – даром отдавайте. Слышали такое?

– Хватит. Они вам не нужны, – говорю.

Он замолкает и смотрит удивлённо. Я продолжаю:

– Это вы коммерческому директору можете рассказывать, а я-то понимаю.

– Так-так, – заинтересовался он.

– Дионисию сто тысяч заплатили, а меня хотели бесплатно обойти?

Он заулыбался.

– Почему же бесплатно? На этот случай тоже есть бюджет.

Он затягивается и выдаёт:

– Но зачем его тратить, если можно просто спросить, как там поживает ваш паблик с мемами?

“Вот же… Кто ему про паблик-то рассказал?”

– Так что подумайте. Лучше работать здесь, но без лидов? Или работать нигде и без лидов?

Он улыбнулся, бросил окурок на пол и ушёл.

Возвращаюсь в свой кабинет и нахожу повод проораться. Федя, вооружённый палочками, закладывает роллы в свою прожорливую пасть.

– Федя! Две тысячи!

– В пост иногда можно рыбу, – он торопится пережевать.

– Какая рыба? У тебя ролл “Филадельфия”, тут сыра полно! Две тысячи, быстро!

– Супружеское воздержание! – вспоминает Федя и хлопает себя по ноге.

– Чёрт, действительно… Хм. Нет супруга – нет воздержания, чего ты ко мне пристал?!

– Гони два косаря! Я слышал, как ты с каким-то Никитой разговаривала, там явно супружеским воздержанием пахнет.

– Ладно, суши-воздержание – один-один.

– По рукам.

На том и договорились, постимся дальше. Всё хорошо.

– На День семьи, любви и вредности, – спрашивает Федя, икая после роллов, – будем имейл-рассылку делать?

– Обязательно, – уверяю я.

– А на День защиты от детей?

– Нет.

– А на Новый год?

– Конечно. – Я начинаю философствовать от нечего делать. – Знаете, что самое бесячее в рекламе на Новый год? Это когда все коверкают фразу: “С новым хлебом”, “С новым кредитом”, “С новым смартфоном”. Ненавижу.

– Отлично, – радуется Федя, – специально для тебя сделаю рекламу “С новым Богом”. Так и запишем в план. – Читает по слогам: – “С новым Богом, Наденька Дурынья”.

– А в Москве сейчас люди гуляют по улицам и отдыхают, – тоскует Саби, глядя из окна на мытищинские пейзажи.

– Хорошо там, где нас нет, – одёргивает её Федя.

Юля ставит его на место:

– Говори про себя, Федь.

Наконец выхожу в тёплый весенний вечер. Спешу на свидание с Никитой. Сажусь в электричку и всю дорогу пялюсь на прекрасно сложённого фавни лет двадцати. Каким же, чёрт побери, странным образом соседствует эта моя одержимость с настолько сильной влюблённостью, что мне не хочется её потерять? А ведь однажды они законфликтуют, и тогда придётся выбрать. За то, как Никита смотрит на меня, я бы полжизни отдала. К тому же зачем мне её вторая половина, если в ней не будет таких, как он? Кто из фавни посмотрит на меня, когда мне будет сорок? Только какие-то извращенцы, god save them. Опять эти фавни. Может ли считаться символом свободы птица, которая летит не туда, куда хочет? Всё, что я могу сказать Никите (и сделать это было бы правильно), – не люби тех, кто сам себе не принадлежит. Не люби меня. Флирт, в котором я нахожу смысл, который уже давно основа моей жизни, глубоко изменил меня. И сердце моё стало грубое, как пятка вон того бомжа на площади трёх вокзалов; интересно, зачем он снял кроссовок? Я спустилась в метро.

Глава 15

С такими мыслями я зашла в “Беверли Хиллз” на Чистых, где ждал Никита, и мы сразу надолго обнялись.

Первым делом я спросила, принёс ли он рубашку, запах которой составляет мою единственную радость, пока его рядом нет. Он принёс.

– Если бы ты не ответил мне взаимностью, мне пришлось бы их воровать.

– Если бы ты не ответила мне взаимностью… в моей жизни было бы гораздо меньше смысла.

Официант приносит два голубых молочных коктейля с искусственной вишенкой наверху. Вкус коктейля химический, но не оторваться.

– Кстати, это здорово, что тебе нравится мой запах, – говорит Никита, – я читал исследование: это значит, что генетически выше вероятность, что наши дети будут здоровы.

На фразе “наши дети” я усмехнулась скептически.

– Это хорошо, – говорю, – здоровье пригодится, потому что развод родителей его сильно подкосит. Когда мои разводились, я каждый месяц болела.

И чего он опять начинает? Прочные отношения – не моя суперспособность. Никита знал это из дневника, он знал это от Сони, которая, оказывается, доложила ему всё в ярких красках ещё до нашего с ним знакомства. (Как же, чёрт побери, мило с её стороны.) Приложила столько усердия, что Никита, который сначала и не был мной заинтересован, решил приглядеться. И пригляделся.

– Не бойся, – говорит Никита, – мы будем вместе и будем счастливы.

Пока я не уйду от него к другому. И мы оба это знаем.

– Я ушла от прошлого парня, – говорю прямо. – И от тебя, наверное, уйду.

– Ты говоришь как Колобок.

– А ты – как человек, который никогда ни с кем не расставался.

Он промолчал. Я подождала и поцеловала его.

– Я не могу тебе ничего обещать, – говорю я. – И ты – ты тоже мне ничего не обещай. Я хорошо себя знаю. Влюблённость проходит. Это история на пару месяцев, потом мы просто останемся в приятных воспоминаниях друг у друга.

– Но ты же встречалась с бывшим пять лет?

– Я смотрю, ты не особо догадливый. А говорят, в РЭШ учишься.

Никита сопротивляется:

– Ты не такая! Я вижу тебя не такой!

– Я не знаю, кого ты видишь во мне, но это точно не я.

– Это можешь быть ты в будущем.

– Я бы на это не надеялась, – отмахнулась я.

– Мне больше ничего не остаётся, – обречённо роняет он.

Какое-то время мы молча потягиваем коктейли.

– Послушай, – говорит Никита, – мы не расстанемся. Как только у нас будут появляться проблемы, мы сразу будем их решать.

Я смеюсь.

– Нет, лучше ты послушай. Все совершают одну и ту же ошибку: им просто кажется, что они могут быть рядом, что они решат все проблемы. А потом в какой-то момент топливо кончается и уже не хочется ничего решать. В первом классе меня как-то не забрали из кружка по рисованию в школе. Он заканчивался, когда было темно. Я простояла возле школы чёрт знает сколько, было дико страшно, но в итоге решила сама идти домой. Надеялась, что встречу родителей по дороге. Так я дошла до самого дома. И как только вошла, сразу поняла, что они поссорились. Мама на кухне, надувшись, что-то готовила, а папа со злым лицом в спальне двигал мебель. Они так дальше и торчали в разных углах, игнорировали друг друга. Да так в этом преуспели, что и детей у них как будто бы не было. Что в целом логично. Ведь если нет человека, то детей от него быть не может.

Я посмеялась, но Никите история смешной не показалась. Он загрузился.

– Хорошо, – наконец выдаёт он и быстро допивает свой коктейль. – Всё закончится, когда ты захочешь. – Он взял меня за руку. – Я просто люблю тебя. И это такое счастье, что я готов рисковать.

Мы долго целуемся. Потом я продолжаю:

– Надо быть чокнутым или православным, чтобы верить в вечность.

Мы помолчали.

– Я бы провёл с тобой пару вечностей, – говорит Никита и прижимает к себе.

– Я тоже.

Мы снова целуемся. Потом я предлагаю:

– Может, устроим сладкие две недели, где-нибудь в мае? Я скажу Соне, что уехала в Питер. Ты тоже что-нибудь придумаешь. А сами уедем куда-нибудь.

Мы целуемся дальше.

Дома меня встречают подвыпившая Соня с бокалом вина, дым сигарет, который почему-то не торопится выйти из приоткрытого окна, и шесть друзей и подруг из Питера на нашем диване. Их было поровну: трое девушек и трое парней. Из них я лично знала только двух девушек: Лизу и рыжеволосую Риту, – и Глеба – социолога, который учится на PhD в Париже и сейчас приехал в Москву на каникулы. Тот самый Глеб, который питерская богема, который предлагал нам с Соней секс втроём и который одевается настолько безвкусно, что Соня прячет его вещи.

Про Лизу я знала только, что она увлекалась какими-то индийскими брошюрами о божественном разуме. А Риту видела второй раз. Остальных – в первый.

Вот в такой обстановке Соня шепнула мне на ухо: “Готовься”. Я не поняла, к чему именно. Через десять секунд она громко сказала: “А Надя работает в православной организации”. Ребята повернули головы ко мне. Лиза села рядом, схватила за руку и принялась долго рассказывать, что уже десять лет не ест мясо и не носит натуральную кожу. Потом спросила: “Ты веришь в Бога?” Я ответила, что не могу так говорить. Бог понимается слишком по-разному. Она махнула рукой: “Да-а нет, все религии об одном и том же”. И начала расспрашивать меня, ем ли я мясо и ношу ли я кожу.

– Мясо, кожа… – стала размышлять я. – Мне кажется, важнее, как ты относишься к людям. Хоть всю жизнь мясо не ешь, если ты злишься и орёшь на своих близких, на друзей, на родителей – зачем это нужно?

Она удивилась такому подходу и ничего не ответила. А Соня щёлкнула пальцами и показала на меня, типа “вот!”. Видимо, она к этому всё и вела. Так или иначе, Лиза от меня отстала.

Зато подошёл Глеб и спросил, как работа; я ответила как обычно: “Бабосы мутятся, кадило крутится”. Поболтали немного о жизни. Потом он опять вернулся к православию.

– Не успела ещё оскорбить там чьи-нибудь религиозные чувства?

– Этих-то? Этих фиг оскорбишь.

– Да быть не может! Даже, – загорелся он, – если я скажу им, что с исторической точки зрения Библия – это сплошное враньё?

– Не. Ты их вообще не представляешь.

– А если я подойду к одному из них и скажу, что трахал Иисуса?

– На кресте, – подбросила Соня.

– Да, – подхватывает Глеб, – если я подойду и скажу, что я трахал Иисуса на кресте?

Человек, с которым мы только что обсуждали релятивизм, за десять секунд разгоняется до быдла. Бывает, знаю по себе: так побогохульствуешь, и как-то легче становится, меньше страха, что ли. Странный сорт удовольствия это святотатство.

– Не знаю, конечно, скажут ли эти слова им что-нибудь об Иисусе. Скорее всего, они кое-что поймут о тебе.

Мы с Глебом усмехнулись для вежливости, и он сменил тему:

– А, кстати, ты не видела мою шапку? Такая зелёная с оранжевым мехом.

– Нет, Глеб, не видела.

Набравшись ещё сильнее, Соня начинает хвастаться нашим пабликом.

– Семь тысяч! Видали?

– Уже семь? – переспрашиваю я. – Было же меньше пяти после отписок?

– Всё хорошо, мы попали в струю с твоей новостью. Обменялись ей с другими пабликами.

– Какой новостью?

Я открыла на телефоне нашу группу, а в ней пост с подписью: “Припекает”. Скриншот якобы с новостного сайта. “Родители из Петербурга повезли умирающего ребёнка в церковь креститься”. И выделено красным: “Вместо медицинской помощи решили оживить его крещением” и “Родители всё сделали правильно, – прокомментировал священник, – ведь главное, чтобы ребёнок был крещён”. Погасила экран и убрала телефон в карман.

– Давай-ка выйдем на лестницу, – говорю Соне.

– Надо поднимать паблик после отписок, – оправдывается Соня на лестничной клетке, – а не отсталых людей жалеть!

– Кто отсталый?

– Они отсталые! Может, тебе и повезло увидеть каких-то особенных людей. Но в православии других большинство, восемьдесят процентов.

– Откуда ты это взяла? Ты вообще много православных видела? Настоящих! Соседка твоей бабушки, которая говорила, что, если ты будешь курить под её балконом, то тебя бохнакажет, не считается. Ну? А я видела!

– Это просто стокгольмский синдром, – мотает головой Соня. – Ты скоро будешь отрицать эволюцию, они тебя так прозомбируют, что скажешь “человеческий род начался с Адама и Евы, а потом она яблоко съела!”.

– Не яблоко, а плод, – уточнила я.

– И скажешь ещё потом, – продолжает она, – что Вселенной пять тысяч лет. Хотя научно доказано, что это не так.

– Им вообще некоторым до фени, сколько Вселенной лет. Пять, десять.

– Вот! Значит, они не православные!

– Почему?

Соня завелась:

– Да потому что логика! У православных есть книга, которую они считают истиной в последней инстанции. Вот они и выполняют правила, записанные там. Если человек не следует этой книге, значит, он не православный.

– Что? В смысле? Во-первых, в книге нет даты. Это уже потом какой-то богослов посчитал как мог в семнадцатом веке, – тут уже я начала заводиться. – И мне не кажется, что они выполняют правила только потому, что так написано.

– Да у них всё на правилах, алло! Приходишь в храм – думаешь: “Я правильно стою?” Сюда нельзя заходить, туда тоже. Шаг вправо, шаг влево – попытка танца – два года колонии. Стоишь, думаешь: “Что делать?” В итоге смотришь на людей вокруг, повторяешь за ними. Какая-то бабка чихнула, крестишься с испугу. Все косятся.

Я промолчала и после паузы, уже медленнее начала:

– Я вижу. Не ради “правильности” они так живут. Тут что-то другое.

– Уверена, ты ошибаешься.

– Ты просто не понимаешь. Нет, правда, ты думаешь, я тебе завтраки делаю потому, что это правильно? А шнурки завязывала, когда ты плечи простудила, потому что это правильно? Нет! Потому что я тебя люблю!

Возникла пауза. Вошёл Глеб.

– Я не помешал?

Ставлю косарь, что он подслушивал под дверью. “Уйди, сейчас не до тебя”, – хочу сказать я, но…

– Нет, всё нормально.

– Ты правда думаешь, что мне нужно удалить этот пост? – наконец отмирает Соня.

– Просто не нужно их ненавидеть, не зная. Я думаю, в чём-то они могут быть правы: не все, не во всём, но я так думаю. Это не значит, что дальше я буду говорить на церковнославянском.

Глеб понял, что сексом не пахнет, и ушёл.

– Ладно, – сказала Соня, – думай как хочешь. Я всё равно не удалю этот пост. Мы им со всеми атеистическими группами обменялись.

Ночь. Я разглядываю тени на потолке. Вспоминаю, как мы с Соней первый раз ночевали в нашей квартире. Лежали и смотрели в окно на ночные небоскрёбы. Мы только переехали из Питера, и у нас ещё нет штор. Она рассказывает, как в детстве плавала в Чёрном море. В бухту заходил круизный корабль. Она нырнула и увидела его под ватерлинией. Корабль дал гудок, под водой он звучит иначе. Тот корабль напомнил ей эти небоскрёбы. Нечто огромное, тёмное, несоразмерное человеку.

Поворачиваюсь на бок. Вспоминаю, откуда я помню эту девушку – Риту. Ребята разъехались, с нами осталась только она. Рита уснула на диване, и мы с Соней не стали её будить. Просто легли вокруг на свободное пространство дивана.

Да, точно, я видела Риту на той вечеринке. Мы тогда ещё жили в Питере. В тот вечер я решила переехать с Соней в Москву. Это было новоселье её друзей. Несколько парней и девушек, из творческих. Кухня. Темнота за окном. Мы с Соней давно не виделись и проболтали весь вечер вдвоём. Так ни на кого не обратили внимания. Ближе к утру все разошлись по комнатам. Мы оказались в комнате с рыжеволосой девушкой, актрисой. Поболтали ещё немного, уже втроём. Девушка вышла на пару минут.

– Рита беременна.

Я не сразу поняла, что речь о той Рите, с которой мы говорили.

– От парня, он драматург, пишет пьесы. Не из России и редко бывает здесь.

– А что же они… это?..

– Да, говорит, не до того было.

Я дотянулась до своего вина.

– И что она думает делать?

– Нашла каких-то людей в Европе, уже договорилась. Родит и продаст им.

– А отец ребёнка?

– Да ему… – она помотала головой.

Я глотнула вина. Сладко. Помолчали немного. Рита вернулась. Собрались ложиться.

Я проснулась в 5:30 утра. Опять эти алкоголические зорьки. Скрипнула диваном, рядом ни шороха, ритм дыханий прежний – хорошо. Посмотрела на Риту, посчитала в уме, сколько месяцев прошло, – видимо, всё решилось проще. Подошла к окну, долго смотрела на снег и спящие строительные краны. Нашарила бутылку в подоле занавески и плеснула в рот полглотка. Поставила обратно. Обычно в эти моменты ко мне приходят гениальные мысли, а сейчас пришли странные и не мысли, а образы. Интересное существо человек. Вырастает из ростка огромное дерево, в своё время цветёт, в своё время даёт плоды. И с огромного дерева человек срывает только сладкий плод. И ради этого плода живёт. А всё остальное ему лишнее.