Текст книги "Лицей 2020. Четвертый выпуск"

И при чём тут сказки? Какая ещё любовь?

Незарегистрированный знак, эта горящая капля крови в чужой стране, принадлежал искомому объекту.

Если объект залегает глубоко в недрах, то туда доставят горняков. Но есть надежда, что он близок к поверхности.

Вопрос в другом: что, если среагирует условно названный “страж”, которого нашли по снимкам после аэрофотосъёмки? Каменная фигурка, мёртвая в поле права. Не более метра высотой и пары локтей в обхвате, страж стоял с южной, морской стороны скалы. Кто-то из лаборантов или егерь дважды его подкрашивал за время наблюдения, хоть и находился объект далеко от станции. Благодетеля не смущало, что краска, остающаяся следами у подножия фигурки, не совпадает с цветом его облачения. Скорее всего, стражи чередовались. Наверняка у местных имелось и объяснение, легендарно-шутливое или прагматическое, о том, откуда он взялся.

Привлечённые бородатые спецы, культурологи и антропологи, просили называть вещи своими именами.

– Не “страж”, а гном. Не узнаёте, что ли? Германский гном, нос картошкой, пузо, колпак. Рядом скала, а в ней знак, что виден одному лишь… вашему аутисту-знаковидцу. Пардон, но так и есть: ваш коллега ненормальный, раз ловит такие глюки посредь бела дня… Так о чём мы?.. Сказки читали? По ходу, в скале спит Белоснежка.

И далее спецы-интерпретаторы распевались о стихийных силах, которых особое дитя (порождение эстетического экстаза или обыкновенное чудо) дополняло до числа бесконечности. Одна и ещё семь. Пока не вырвали её из цикла жизни и смерти из-за неутолимых страстей человеческой натуры. Попроще? Ну, на неё злая королева трижды покушалась. Гребень, поясок, отравленное яблоко. Вполне себе эмблематика. Вот и покоится она в скале, в коме…

Только сказка учит, что дитя должно быть в за́мке. Среди людей, смертное, как человек, – а не в лесу, как в идеальном мире. Аналогия считывается? Крымский заповедник – он и есть тот самый “лес”.

И все в отделе принимались кивать: ну конечно, всё сходится. Эбеновые волосы, белый снег, капля крови – эмблематика, как вы говорите, налицо… Только какой аппарат такие эфирные метки ставит? И как наш глазастый эту каплю крови углядел?..

Тут наука качала головой.

Принц разговоров не понимал, потому что сказок не читал, а если бы и прочёл, то с реальностью никак не соотнёс.

В аппарате знали: есть немало удивительных вещей, животных, людей и явлений – и их сплавов, – что могут нанести вред. Если живое и разумное, но не гражданин, определённо будут проблемы. Потому гнома-стража Принц опасался.

Ему дали двух силовиков сопровождения.

Выждали, когда политическая обстановка станет благоприятнее для задуманного.

Аппарат территориально продвинулся, дотянулся, запечатал – включил регион в себя. Поле права вошло в новые земли: газом – равномерно распределяясь и заполняя границы. Заповедник стал частицей РАН. Местные носители сменили трезубцы на орлов. Носитель вообще штука гибкая: какую печать поставишь, то и носит. Над администрацией и лабораторными корпусами затрепетали на морском ветру новые флаги.

Аппарат тянулся во все стороны, но в том краю имел малое, но крайне любопытное дело.

Может, – думал Принц, каждый день замечая, что в постели слишком просторно, – может, это был его личный знак? его личное дело?..

В день операции заповедник “закрыли”, а персоналу приказали не высовываться.

О том, чтоб на двух тысячах гектаров не было туристов, местных жителей, иных случайных лиц, и речи не шло.

Серебристые машины с заляпанными грязью номерами миновали пустую будку охраны. Тонированный джип с бараньей башкой на радиаторе и мультивэн. Принц взглядом истыкал окна. Занавески, жалюзи, свет выключен. Ботаников припугнули, уткнули в офисные стены. Оба здания эпохи советского конструктивизма остались справа.

Прищурился.

– Внутри около двадцати. Два наших.

– Придерживают, – кивнул силовик Савченко.

На въезде в тени скамьи по-хозяйски раскинулся чёрный котище. Запреты были не про него, и взгляд знаковидца он выдержал не дрогнув.

Единственная дорога пересекала заповедник параллельно береговой линии и вела на юго-запад. Слева от машин до самых краёв вселенной разлилось море. Он не увидел ни одного корабля, посчитал это счастливой приметой. Направились по гористой местности мимо цветущих склонов. Силовики цокали языками, море дышало в лица.

Принц ещё раз тщательно обрызгал репеллентом себя и Савченко.

– Объезжай вокруг гряды и вверх. Она называется “Король, королева, их свита”, – вдруг вспомнилось.

Съехали с тропы и помчались по лугам. Замдиректора заповедника пытался достучаться до аппарата, объясняя, что никак нельзя пускать сюда транспорт. Охрана природы! Бедная флора! Рытвины! Долг!..

– Слушай, я усвоил тему на брифах. Но всё-таки… Ты случайно наткнулся на знак? Знак в горе?

– Сильно сказано: не гора – кусок. Случайно…

– Пруха. Нельзя загадывать, – постучал Савченко по панели, – но это будут твои самые лёгкие погоны. Или у знаковидцев не погоны?

– Сутьпа, – прошепелявил по рации силовик Суботин, он ехал один в фургоне, – вот я первый раз влюпился классе в тесятом, ох и жопа. Ну, лучше раньше, чем позже…

Служба, – промолчал Принц.

Вблизи скала оказалась непримечательной, куда менее живописной, чем каменные истуканы вдоль берега, где играют водные блики, бьют волны и свистит в извивах ущелий. Знак по-прежнему держался в скале. Каждый раз, когда знаковидец уходил в рабочий спектр, его бросало в пот.

Они подобрались с северного склона.

Силовики вышли из машин и с автоматами наизготовку обошли скалу с двух сторон. Страж стоял к ним спиной, лицом к морю. Тесали его грубо, но ладно, залюбуешься: в отчётах после рекогносцировки значилось стилевое подобие с изваяниями пана от древних эллинов. Пузатая фигура, руки в боки, нос картошкой, с малиновым колпаком и в зелёных лосинах. Савченко и Суботин ждали команды.

Принц долго вглядывался в спину статуи.

Солнце шло к закату, тень стража вырастала. По обветренному склону скользила пунктиром пара землистых ящериц. Наконец знаковидец махнул рукой и тут же вытер пот со лба.

Савченко остался держать под прицелом каменную скульптуру. Суботин подогнал фургон, виртуозно развернул и уместился на крохотном пятачке у скалы, учитывая, что по приказу ничто, включая машину, не должно оказываться с лицевой стороны стража.

Суботин открыл заднюю дверь. Оттуда вдоль крановой конструкции, закреплённой под крышей, телескопически выдвинулась балка с тельфером. В захвате висел металлический колпак. Он перемещался всё дальше из фургона, пока не повис прямо над гномом. Суботин вынул из салона два брикета взрывчатки в картонных пакетах, обмотанных шнурами. Брикеты промаркировали красным трафаретом: Special Offer. Обложил ими статую. Около получаса ушло на то, чтоб правильно установить в каменистой почве колпак. Воткнул в землю конусовидный датчик, вроде строительного отвеса. Другой прилепил к колпаку. От обоих вились провода к планшету управления, с обратной стороны которого была простая надпись: “Вибродиагностика”.

Савченко полез по склону, знаковидец направлял короткими указаниями. Орёл приближался к живой капле крови. “Здесь мох” – “До объекта всего метр” – “Понял”. Вот он лопаткой счистил слой растительности. Ломом сдвинул два увесистых камня. Разбросал мелкие обломки.

Больше всего Принцу хотелось залезть наверх. Всё сделать самому, так правильнее. Но он физически не мог подняться по углу в шестьдесят от горизонта.

– Перфоратор. Лебёдку закрепить вон там, – сказал Савченко.

– Гроб?

– Ещё какой. Обработанный кварц. Вмонтирован в нишу. Набурю две дырки, протяну стропы, а лебёдкой попробуем вытянуть.

– Долго?

– Быстрее, чем если я примусь спиливать торец, как вижу, и вытащу барышню за ноги. Суба, у тебя?

– Шевельнётся – и я его чпокну. Мы роштены, чтоп сказку стелать пылью.

– Добро.

Знаковидец задышал ровнее, присел, откинувшись спиной к камню.

Закрыл глаза.

Рубашку зацепила ветка кустарника, опутанная паутиной. Тряслась под ветром, тянула Принца: опомнись.

Штаб связался с Суботиным, требуя доложить обстановку. Через час гроб вынули из скалы. Через полтора срезали кусок верхней плиты. Убирали без должного внимания к весу, и плита скользнула по склону, разогналась и грянула. Брызнуло несколько осколков. В землю будто тупой клинок вонзился посреди тишины.

Суботин не отходил от пульта, сидя в фургоне. Савченко с автоматом наизготовку ждал, когда специалист осмотрит объект. Голубоватые переливы иссекали стенки гроба, мутные включения смазывали её черты, если любоваться сквозь минерал.

Белая на белом: ни пятнышка, ни печати, ни мусорных знаков, её не касались ни рынок, ни государство. Она была белой, а знак её – капля крови, жгуче красная и живая, в треугольнике двухмерных орлов.

Встретились две тектонические плиты. Ворочаясь и напирая, взяли внутри Принца на излом что-то хрупкое. Нет знаковой системы для описания. Он тупо помотал головой, как бывало, когда жена плакала.

Раскатился звук, с которым насильно отпирают занавешенные тучами небеса.

В прорехах заводились перуны.

Нельзя влюбиться в голос. В след, тень или отражение. Нельзя влюбиться в спящего человека, вдруг подумалось. Надо хотя бы раз попасть в глаза и узнать.

– Неси в машину.

Савченко бережно поднял девушку в белом саване. Волосы её рассыпались по камуфляжу, а голая стопа, легонько качаясь, била по кобуре с пистолетом. Принц притронулся к каменному ложу: пустота вместо покоя.

Суботин пошлёпал ладонью по пульту “Вибродиагностики” так, словно там сели батарейки.

Знаковидец поднял с земли тонкий кристалл длиной с указательный палец.

– Страш ушёл, – сказал Суботин, стараясь не выдать смятения, но при том резко зачесался. – Повторяю штапу: опъект извлечён, пот колпаком пусто, гном впурился в землю, исчез…

Из джипа Савченко выпрыгнул уже готовым палить в любую угрозу.

Как просто, – подумал Принц, отвернувшись от силовиков; закатный свет струился сквозь кварц по бледному запястью. Зарычало где-то далеко, за горизонтом. Как просто – и так нельзя…

– Ждём бригаду под зачистку?

Штаб ответил: не ждать, приедут ночью, колпак и взрывчатку разберут; сворачивайтесь.

– Этим-то, непось, вертолёт татут…

Принц сунул осколок в карман брюк и, ссутулившись, поплёлся в машину.

Что бы сказала дочь, увидев её? Что бы сказал сын, узнав, куда он её сдаст?

На пути обратно Савченко, насвистывая, по-прежнему сидел за рулём. Принц, положив её голову на колени, придерживал за плечи и смотрел в закрытые глаза. Ощущал себя не при исполнении. Просто – был. На юге, у моря. Вместе с ней часы пролетят, как мгновения, – это ведь так бывает?..

Но едва руки согрели девичью кожу, нахлынуло тёмное предчувствие.

– Когда ты нёс, её рот был открыт?

– Что?

– Спрошу ещё, но будет хуже.

– Не знаю.

– Дай эластичные бинты и намордник… Живее!

“Всё в порятке? – они встали на съезде с трассы, оставив заповедник в паре километров за спиной. С моря надвигался шторм. – А говорили: по прогнозу оплачно, но пез эксцессов…”

Обмотал бинтом под подбородком, через макушку, словно вёз любимую от стоматолога. Зафиксировал жёсткий медицинский респиратор из силикона, таким людей защищают от больного. Небо стремительно темнело. Ветер рвался столкнуть в море тех, кто на колёсах и дымит.

– Закройте окна. Не курить.

– Пычки ш себе склатываю! Прироте нормально.

– Суба, это босс и о ней заботится…

– Партон.

Ливень обрушился, когда они были на полпути к базе. Дворники замаячили по стеклу. Принц крепче обнял её, машина затряслась, а море справа от них взволновалось белыми барашками.

Глухой стук: сквозь пелену прорвалась чайка. Врезалась в левый край лобового стекла. Тут же её слизнуло порывом ветра.

– Птица-тупица, – плюнул Савченко.

И вот тогда они выдержали паузу, оттянули и грянули гурьбой под высверк молнии – пять или шесть – кто разглядел? – особо откормленных особей. Не издав звука, разбили себя о стекло.

От неожиданности даже такой опытный водитель слегка дёрнул руль. Этого хватило, чтобы на мокром асфальте машина вильнула к обочине. Савченко снизил скорость, но джип повело. Почти сверзился в канаву, откосы которой размыл дождь, – но устоял.

– Птицы с ума посходили! Твою мать, а что с колесом-то, – протянул Савченко и вышел.

У Принца дрогнули уголки губ – он ещё не верил.

Силовик с ходу пнул труп с перебитыми крыльями. Жёлтый клюв прочертил борозду по грунтовке. Морские барашки превратились в буруны. Через приоткрытое водительское окно донеслось вместе с водой и грязью:

– Слушай, я-то не в вашей теме. Ну, в курсе, что вместо меня ты орла видишь, вместо Суботина орла видишь, вообще наших легко видишь. А как выглядит её знак? Как оно? – спросил Савченко, и это была его последняя улыбка.

Он надавил на колесо – и по громкой связи донёсся судорожный выкрик.

Неизвестно откуда взялась эта псина, рванула к горлу силовика. Обнялись, покатились. Брызги влетели в салон.

– Суба!.. – заорал Савченко.

Частые мягкие звуки перебежки. Боец ещё смог, заложив рукав в пасть, дёрнуть за загривок и отшвырнуть. Успел подняться на колено, опустить руку к кобуре, как его свалила целая свора. Ни лая. Ни стона. Псы бросались бесшумно, сливаясь с человеком в клубок драных тел. Городские псы так не атакуют.

Так ведут себя создания леса.

– Суботин! Не выходить! – заорал знаковидец.

Опоздал: щёлкнула дверца, и воздух прошила автоматная очередь. Зацепило, вырвало боковое зеркальце джипа. Принц перегнулся через девушку к саквояжу в ногах. Куча оснастки, препаратов, карта… где? где?! – есть! Почувствовал: под левой рукой шевельнулись волосы.

Разогнувшись, встретился с ней взглядом.

Вот как это бывает, Принц.

– Извините, – так он объяснился в любви.

В голосе странно смешались застенчивость и раздражение, и – прежде чем дёрнулась – лапой приподнял за волосы и отвернул ей голову. Врезал дубинкой по затылку – обмякла. Покопавшись в вещах, выудил шприц, воткнул в шею.

– Гте ещё? Гте?!

– Сказал – назад! Назад, идиот! Здесь зверьё! Она их всех вызвала, она не спа…

Но Суботин всё-таки пробежал до джипа. Поднял и закинул безвольное тело товарища на плечо, вернулся, спотыкаясь на трупах с вываленными языками, открыл багажник фургона и забросил внутрь. Залитый кровью Савченко ещё шевельнулся.

Принц вынул иглу и сбросил девушку с колен. Скатилась на пол. Он с трудом перелез на водительское сиденье. Двери – на замок. Успокаивая дыхание, пристегнулся и дал газу. Оглянувшись назад, к мультивэну, сквозь железные завесы увидел, как орёл схлопывает золотые крылья над носителем, складывается пополам, в линию, и исчезает.

– Штабу: Савченко нет, – доложил, – объект усыплён.

Вместе они одолели ещё немного приморской трассы. Казалось, что они стоят на месте, и в голове пустота. А снаружи били молнии, буйная натура – мечта мариниста. Впереди высветился утёс, который под струями воды походил на вечно таящую глыбу, упёрся он перед шквалами и волнами. С утёса ещё можно уйти, не поздно, – подумал Принц, притормаживая. Оглянулся на неё напоследок…

– Я тоже в минусе, – подал голос Суботин.

– Не понял, повторить.

– Степные гатюки запрались в салон, – отчётливо обозначил силовик Принцу и штабу. – Ужалили в голову.

Знаковидец ударил кулаком по рулю. Опомнился. Дальше, дальше, задача должна быть решена. Коротко треснуло в рации, и мультивэн встал на дороге. Орёл замерцал.

Какое мне дело? – подумал он. – Никогда не знал этих бойцов. Их работа. Были эти – будут другие.

Успею.

Джип заглох на самом подъезде к базе.

Он предупредил по рации, вынес её и двинул в сумерках до поста. Воздух упал душный, призрачная взвесь на коже. В воротах зашевелились.

Чёрное забрало с прорезью для вентиляции скрывало лицо её, кроме лба и век.

Девушка спала.

Принц даже умом не пошевельнулся, когда из-под ворота рубашки выполз паук с красными пятнами на брюхе. Вальяжно спустился до второй пуговицы, юркнул в заросли на груди. Давай, – подначил, – я же тащу тебя от самой скалы. И долго просить не пришлось: дышать стало коротко, трудно. Судорогой свело живот, мышцы налились кровью – его будто взяли в тиски. От солнечного сплетения запульсировала боль. Шаг, ещё шаг, ещё…

Ощутил с неподходящим для ситуации чувством триумфа, как брюки яростно оттопыриваются. Славный побочный эффект от каракурта. Жена была бы довольна, жаль, не видит, да ещё с девахой… такой прыти лишилась…

Прежде чем рухнуть, успел передать её команде.

Давай, пятнистый, – умолял, – дай.

На базе уже был готов вертолёт, чтобы с сопровождением вернуть знаковидца на родину. Над Принцем оперативно поколдовали. Много людей в костюмах, в кителях, двое в халатах. Два укола. Две таблетки. Вот его несли на носилках, вот усадили в каталку, поставили капельницу, а вот он лежит на кушетке, исчерпан, уставившись в потолок.

Осталось дождаться, когда отпустят.

“Вас семья искала, мы заверили, что вы в срочной командировке и в порядке”.

Кивнул на звук, не по смыслу. Прищурившись, увидел, как где-то далеко среди бесчисленных орлов парит она. Тогда ему показалось… но Принц не смог глядеть пристально, вымотался, а она была слишком далеко. Стены, кабинеты, двери, коридоры. Множество носителей. Аппарат повторял сам себя и прятал её за повторяющимся множеством. Просто показалось… а потом он узрел точно: как всё обернулось прахом, как её победили – ибо полыхнуло.

Она всё-таки человек. С ней заключили договор.

Управились мигом: особое должностное лицо пожало ей руку и выдало паспорт.

Касанием вечной мерзлоты орёл впечатался в плоть и кровь – вспышка! На уникальный её знак поставили клеймо. Знак ещё догорал, как горит рана под бинтами.

Теперь она, он, они – аппарат.

Принц проснулся в поту, разом осознав глубину этого кошмарного родства, и его покатили в кабинет к другому должностному лицу. Там он дал показания по дневным эпизодам. Должностное лицо доложило другим должностным лицам, а те непосредственно передали информацию должностному лицу, которое, в отличие от любых нижестоящих, не ошибается. Тому, кто всегда прав.

Его накормили, дали поспать четыре часа. После опросили, дали ещё поспать четыре часа. Расщедрились на три дня постельного режима, но прежде чем отпустить домой, явился тот из костюмных, кто всегда прав.

Поздравляю. Вы получите. Приступить к работе с понедельника.

Изучение статуса объекта, наблюдение за договоростабильностью объекта по всем параметрам знака. Лабораторные опыты по её управлению силами природы пройдут без вашего участия. Возможно, из неё получится агент. Суперсиловик. Шаман, друид, как выйдет. Птицы будут её глазами; жучки, забившиеся в рельеф подошвы, – “жучками”. Псы рвут за неё глотки, идут по следам дичи. Почва знает вес её врагов. Рыбы – осколки её сознания, исследуют неведомые нам глубины и несут информацию в далёкие истоки. Она будет чуять стихийные бедствия. Повелевать царствами растений, животных и грибов. Насчёт прокариотов есть сомнения…

Да-да, – кивнул Принц. – Она была моей. Предназначалась мне. Я её сдал вам. Потому что я – это вы.

Вам есть что сказать? – спросило должностное лицо и замолчало.

Оно всегда было право. Оно также молчало, глядя на знаковидца со своего портрета, пока гербовный орёл кричал на восток и на запад – моё! Молчало, когда он поковылял из кабинета по сияющим коридорам власти.

…Пожав плечами, он не пойдёт домой, потому что дома без семьи нет, есть лишь какая-то коробка, пустующее гнездо. Куда глаза глядят? – застынет на Красной площади, на долеритовой брусчатке, камень которой в Крыму раздобыли, будет тупо стоять среди башен и зубчатых стен – эта вялая глыба мяса в полиэстеровом плаще, а как сморгнёт – воздух обернётся праздной толпой, зашумит концерт, гала-шоу, и отблески пиротехники покроют соборные купола. Он будет слоняться под дождём, городским, прирученным, не то что на Чёрном море, и побоится оглядываться назад, как умеет, потому что она теперь там – внутри.

Принц боится, мёрзнет, он жив как никогда из-за неё.

Нельзя эту правду в глаза видеть.

Будет путаться и мокнуть, пока не вспомнит про утёс, паука и пустой сапёрный колпак, из-под которого удрал гном. Он направится к первой попавшейся двери на пешеходной аллее, протолкнётся через шумную толпу курящих, с бокалами, в юбках, в футбольных шарфах, и – вниз, вниз, в подвальный бар под зелёной вывеской “Рундук”. Миновать кипучих посетителей не получится, набились, но завидев – сами расступаются. Такая публика, как он, тут внове, и бородатый бармен в тельняшке, не проронив ни звука, поставит ему кружку лагера.

Веселье вокруг него сперва поутихнет, а потом разгорится с новой силой.

Выпьет и расплатится. Бармен его чаевые проигнорирует. Здесь не любят таких костюмных. Принца слегка мутит, но в целом он скорее рассеян, чем болен.

Он захочет в туалет, поищет, увидит железную стрелку.

Перед лестницей вниз трое молодых людей, и самый ухмылистый отвесит ему шутовской поклон: “Там, сударь, занято!” Но Принцу невтерпёж: спустится, еле влезая боками в узкий проход, толкнёт, надавит на дубовую дверь и войдёт в обклеенный до лохмотьев гальюн. Никого тут нет, зачем врать?

Стены в черепах, реклама бриолина и рома, рок-постеры, голые девицы, “бьюики” и “мустанги”, которых он никогда не знал, здесь и пикантные надписи, и грубый юмор, в тон барной атмосфере, и даже диснеевская злая королева, что на хулиганском коллаже снюхивает с волшебного зеркала кокаин. С одной туалетной стены обои сорваны. Штукатурка сошла, под ней треснувшая кирпичная кладка, сквозь которую пробиваются комья земли и глины.

Бардак, одним словом.

Принц шарит в брюках. Удивляется: осколок кварцевого гроба, гномьей поделки, всё ещё при нём. Неужели аппарат принял за безделушку? Тем лучше: чужое имущество оставим в целости.

В туалетном зеркале над раковиной он не может разглядеть своё лицо целиком, лишь набор знаков: знак усталости, знак отсутствия, знак глаз, знак рта. Носитель?..

– Нет, – говорит он с нажимом туда, за амальгаму. – Это я. Вот это – я.

И тогда клеймо аппарата меркнет, вдавливается в бумажную ткань мира закона и рвёт её. Гербовная мандала падает в прореху, в ничто. На месте старого клейма образуется чёрная дыра. Только теперь он знает, как её заполнить.

Капля крови никогда и не была знаком.

Она – дыра в мире, где на всё якобы есть право.

– И я могу.

Надо кое-что сделать; собираясь с мыслями, он достаёт паспорт, под обложкой спрятано семейное фото. До того как старший стал наглым леваком, а дочь выучила таблицу умножения; жена тогда ещё видела его лишь добродушным тормозом, который любит скучную работу, выпить и поспать, и это чертовски мило. Четверо улыбаются. Нужно им черкнуть пару слов. Раньше он был едва ли человеком и не мог им объяснить.

Сочиняет суконную глупость на обороте фотографии, завершая: “с уважением, Ваш”. Кладёт паспорт на раковину, рядом – служебный пропуск и водительские права.

У него получается воткнуть осколок в жирную шею и ещё повозюкать.

Оседает, растекается по чёрному кафелю. Ждёт. Ну ты и вылупил зенки, – подначивает сам себя в зеркале, – стучи аппарату, пока не поздно, сигналь, раз ты носитель… На всех уровнях зрения темнеет. Но напоследок он успевает разглядеть то, чего никак не мог предусмотреть.

Опять непорядок, Принц.

Вываливая рыжие комки и разбитую кладку, гном лезет из разбитой стены. В земной тверди чёртов гном перемещается как рыба в воде. Он не знает границ.

Заполняет собой гальюн.

Тянет чудовищную руку к Принцу, тянет, и остаётся только отбрыкиваться, забиваясь в угол, но в опаловых глазах стража есть только – злоба? приговор? боль?.. – и рука его всё-таки дотягивается, запечатывая рану. На каменном носу этого пузана птичий помёт. Мох стелется с плеча на грудь – обрывком кольчуги, – и морской воздух веет из ощеренного рта. Страж сделан в недрах, землёю из земли, вытесан трудом и весельем, и, хватая человека за горло, он обращается на языке, который есть жизнь.

Как тебе? – давит корявая рука.

Красиво.

Не то слово, – поднимает его, – нам пора.

Куда? – захлёбывается Принц, щурится, щурится по привычке, но по ту сторону света он находит только свет, тёплый и объёмный, – не белизна, не условность, и почему-то нестерпимо хочется чихать. И вправду чихает. Хоть и брызжет кровью на костюм, а всё-таки становится легче.

Принц оглядывается на документы у зеркала, не замечая, как странно теперь отражается сам, но его тянут дальше, мол, не надо. Туда ведь без документов и без печатей берут.

А! и это привычка, – отмахивается Принц с красною улыбкой, – там избавлюсь, верно?..

Там – на новой работе.