Текст книги "Лицей 2020. Четвертый выпуск"

Видимо, опасаясь услышать от меня что-то страшное, Соня начинает говорить первой.

– Мне очень нравится, когда мы проводим время втроём. Я просто хочу, чтобы было как раньше.

– Поверь, все хотят.

Мы втроём стали как семья. Дружная пьющая семья. И никто не хочет, чтобы это закончилось. Да, мы с Никитой стали чаще видеться без Сони. И мы тоже боимся потерять её в этом. Но она боится так сильно, что помогает этому случиться.

– Единственное, чего я боялась, что ты бросишь меня ради этого мальчика… что ты променяешь МЕНЯ на этого человека, которого ты знаешь пару недель…

– С чего мне это делать? Я дорожу тобой.

– Теперь я понимаю, но раньше я думала… что вы с ним отвернётесь от меня.

– Не бойся. Что бы ни случилось, я хочу остаться с тобой.

Я сейчас готова что угодно сказать, лишь бы её успокоить.

Соня нервничает. Странные вопросы начинает задавать.

– А-а, – вдруг понимаю я. – Конечно, я не собиралась тайно с ним переспать! Как ты вообще могла такое подумать?! Ха. Хотя это было бы забавно. Совсем как в тот раз, когда ты переспала с парнем, который мне нравился, и только через полгода призналась. Ладно, я обещала не злиться на тебя за это.

Соня моргнула. Коротко. Без раскаяния. Мы улыбнулись. Нельзя дружить двум девушкам, у которых одинаковые вкусы на парней, это же понятно.

– Нет, – говорю, – такого у меня в мыслях не было.

На самом деле было поначалу. Но потом меня стало затягивать со страшной силой, не похожей на те силы, что затягивали меня раньше.

– Тогда зачем? – спрашивает она.

Я долго думаю, подбираю слова, на выходе получаются одни штампы:

– Я, кажется, люблю его и хочу прожить с ним жизнь.

– Пф, – прыскает Соня. – Ты же знаешь, что не сможешь.

– Знаю, что не смогу.

– И на это сомнительное удовольствие ты хочешь меня променять? Мне хотя бы хватило сил это признать и не впутываться!

“Ты просто ему не понравилась! – чуть не вырвалось у меня. – Ему даже твой запах противен”.

– Ну так и зачем он тебе нужен? – Мне на секунду показалось, что у неё в глазах блеснули слёзы. – Ты же как кошка: поймаешь птицу, поваляешь, голову ей оторвёшь и пойдёшь.

Да. Соня знает меня. Знает лучше, чем я себя знаю. Я иногда могу забыть, что я дрянь. Соня помнит это всегда. Она напирает:

– И ты променяешь это на нас?

И я променяю это на нас? Я не хочу ссориться с ней. Это хуже, чем ссора в семье. Семьи объединяются по зову гормонов, есть что-то животное в этой связи.

Любовь проходит. Есть у неё такое прекрасно-дерьмовое свойство. Я ли не знаю. Найти человека, с которым готов прожить жизнь, – вот что трудно. Могла бы я терпеть её всю жизнь? И вытирать за ней грёбаную зубную пасту с зеркала? Мы можем уехать из этой холодной страны. Бостонский брак. Мимолётные связи. Тусовки. Не знаю.

Соня говорит:

– Ты же знаешь, что я люблю тебя?

Она наклоняется и обнимает мою шею руками. Я кладу щёку ей на плечо. Мы застываем.

– Я тоже тебя люблю.

И не понимаю, в каком смысле. Мы сами себя не понимаем.

Парень в шляпке, который наблюдает за нами из дальнего угла бара, вообще ничего не понимает.

– Если любишь, – говорю я, – доверяй мне. И всё будет как раньше.

Спрашиваем, можно ли счёт, и грубый официант говорит: “Нет”. Соня смеётся: “А, ну тогда мы просто уйдём”.

Обратно идём молча. Забавно, как Соня с Никитой перетягивают моё внимание, делят меня, совсем как мои родители, когда разводились. Правда, тогда меня никто не спрашивал.

В подъезде курим, сидя на ступенях.

– Видишь, мы можем быть вдвоём. И без этого ботаника, – говорит Соня.

Я соглашаюсь. Мы поднимаемся. А у нашей двери стоит Никита.

Напитки! Музыка! Громкость на полную. Повсюду сигаретный дым. Смеёмся без остановки. Похоже, мы сошли с ума. Я и Никита всё подбираем момент, чтобы уединиться. Соня чувствует подвох, но всё-таки соглашается сыграть в камень-ножницы-бумага на то, кто пойдёт за сигаретами.

– Я играю по рандому, – говорит Никита.

– А я по прошлой памяти, – отвечает Соня.

– А я просто выкидываю руку.

Несмотря на это, я всё время выигрываю. По волшебной случайности Соня проиграла и, жутко раздосадованная, надевает пальто. Как только дверь за ней закрывается, я спрашиваю:

– Как ты это сделал?

– Было сложно, – улыбается Никита.

– Больше нельзя рисковать, нам нужно вернуть всё как было.

Его улыбка пропала.

– Ладно. Всё будет хорошо, – он как будто успокаивает сам себя. – Она уедет в Питер, мы отвлечёмся друг от друга, а когда она вернётся, будем общаться как раньше.

– Или… мы можем встретиться, когда она будет в Питере, – холодно комментирую я.

Такой радости в глазах Никиты я ещё не видела.

– Да-да-да.

Ты ведь умеешь хранить секреты? Он ответил, что умеет. Он хочет поцеловать меня. Мы совсем близко.

Входит Соня. Мы отпрыгиваем в разные концы комнаты и делаем вид, что всё нормально. Немая пауза.

– Мы тут как раз обсуждали… – начинает Никита, – Кое-что… тебе пока рано знать.

– Подарок тебе на день рождения, – шёпотом объяснила я.

Выглядело убедительно.

– Что-то вы рано, – сказала Соня скептически и выложила сигареты на стол.

Глава 10

Электричка ушла прямо перед носом. Всё, двери закрылись, она отъехала, фак. Ну, я пофакала ещё немного, иду к табло смотреть расписание. Но, только останавливаюсь, слышу мужской голос из-за плеча: “Ну что? На этот поезд ты не успела, теперь только в 9:36?”

Поворачиваюсь со взглядом злой собаки, а это, оказывается, наш Федя-маркетолог. Поднять глаза приходится выше – Федя-то огромный.

С Федей мы познакомились пару дней назад. Коммерческий директор позвал меня к себе в кабинет и представил: Фёдор. Высокий, крупный мужчина, лет тридцати на вид. Извилистая морщина посередине лба, похожая на знак подобия. Вот такая: ~. На Феде была голубая рубашка в тонкую белую полоску. Настолько офисная, что я на секунду заскучала по своей работе дома в пижаме.

– Нас ждёт много интересного, – с азартом говорил он. – Будем работать вместе. Я практически всё время здесь, кроме тех моментов, когда езжу по магазинам.

– Звучит так, как будто вы шопоголик.

Мы посмеялись.

– Люблю распродажи, – подбросил он.

Мы с Фёдором пока вдвоём в отделе маркетинга. Скоро наймут ещё менеджера по рекламе. Нам придётся всё делать с нуля самим. Меня это устраивает: на прошлой работе я занималась тем же, только денег особо не получала.

– Ну надо же! – удивляюсь я, стоя у табло.

Он спрашивает, что со мной. Да так, ничего, испугалась.

Теперь мы у табло. Смотрим на уходящие поезда и арки до конца платформы – это красиво. Он говорит: “Я должен срочно снять это на свой айфон” – и снимает.

Федя не без самоиронии, мне это нравится. Мы разговорились. Он рассказал забавную историю о том, как они с друзьями сплавлялись на байдарках. Я ничего не запомнила, но долго смеялась. Спросила, занимался ли он каким-нибудь спортом. Он ответил: “Раньше я качался, но потом понял, что быть жирным – моя судьба”.

Федя и правда крепыш, широкий, богатырского вида паренёк, русый, голубоглазый, с румяным лицом и всеми признаками национальности РФ. Как говорит один мой друг (наполовину азербайджанец), “типичная русня”.

Подали нашу электричку на 9:36. Помню, Никита отговаривал меня от работы в Мытищах, потому что сложно будет ездить на электричках. Ничего сложного, скажу я вам. Садишься и едешь. Чисто, тепло, лёгкий запах железной дороги. Общее впечатление может остаться хорошим. Главное – не смотреть на соседнюю платформу, куда прибыл поезд из области в Москву: в нём людей столько, что живые завидуют участи мёртвых. Они идут максимально плотным потоком, согнутые, с опущенными головами, как сгоревшие спички. Федя говорит: “Я назову это фото «Всё тлен»”, – и фотографирует.

Поехали. За полчаса в дороге можно узнать о человеке всё. Кто такой этот Федя? Феде двадцать три, хотя я думала, тридцать пять. Но сейчас, когда мы сидим рядом и он отбросил серьёзность, я вижу его беззаботный взгляд и понимаю, что – двадцать три, никак не больше. Но есть у него во взгляде и такая прошаренность, по которой понимаешь, что человек знает обратную сторону Луны. Знакомый нехороший огонёк. Федя тоже слушает “Кровосток”. Я это поняла, когда ответила фразой из песни, а он продолжил. Я сказала, что учусь в Литературном институте, – Федя признался, что раньше писал стихи. Довольно упоротые, как он выразился.

– Разные вещи творил.

– А потом? Покаялся? – смеюсь я.

Он вздыхает:

– Да уж, покаялся. Меня так выхлёстывало, что сложно было не покаяться.

Мне нравится слово “выхлёстывало”, сохраню его себе на подкорку.

Я сразу поняла, что Федя – мой человек, когда мы проезжали мимо сооружения в виде огромного купола из светлой ткани (кажется, крытый теннисный корт). Он задумчиво сказал: “Интересно, что это?”, я совершенно на автомате ответила: “Твоя мамка”, а он крякнул: “Ха!”

Болтали про детство. Федя был маленьким мальчиком, он поднял с земли камень, а это оказался редкий минерал. Он удивился тогда, что сокровища могут лежать под ногами.

Добираемся до работы с небольшим опозданием. Садимся по местам в нашем новом кабинете – белой комнате с большим окном. Втыкаемся в компьютеры. Обычная рутина.

Пришёл Рома, похвастался новинками. На этот раз – большой мужской крест и маленькие образки.

– Солидный, – говорит Федя про крест. – Для солидных господ.

Мне больше нравится то, что поменьше.

– Прелесть, – говорю.

– “Прелесть” не наше слово, – поправляет Рома и убирает новинки от меня. – Могла бы и догадаться. Разве не слышала, что дьявол прельщает?

– Окей, – отвечаю я. – Пойду переделаю пятьдесят четыре объявления “Прелестные детские крестики из серебра”.

Что за блин.

– Ладно, не расстраивайся, – говорит Рома, – я тебе и хорошую новость принёс.

И рассказал, что видел крестик нашей мастерской во вчерашней серии одного популярного сериала на ТВ. Хорошая идея для поста. Я нахожу серию, нахожу эпизод. Но герой фильма с нашим крестиком всю серию пьёт как чёрт, валяется на полу в клубе, рвёт на себе рубашку, хватает девушек за ноги. Ни одного нормального кадра! Что отсюда взять? Парень с нашим крестом, пьющий водку из горлышка, или парень, ползущий по клубу с нашим крестом?

– Ну ё-моё, – жалуюсь Феде. – Такой инфоповод пропал.

Ведь что ни говори, а такие штуки действуют на людей. И не забавы ради я смотрю пляжные фото Валерия Меладзе.

С утра я, как новый сотрудник, у которого закончился испытательный срок, подписала бумагу о том, что уважаю правила компании и не буду ругаться матом, носить мини-юбки и вешать на рабочем месте плакаты неподходящего содержания (даже мой постер со Сталиным в розовом мундире? Сталина на вас нет!). Так что всё: живём в новом мире и не выделываемся.

Брякнула эсэмэс с сегодняшней цитатой, но и она не радует. “Ты – человек, природа твоя удобоизменяема, соболезнуй о том, кто одержим недугом”. С этим лайков не наберёшь. Вообще непонятно, о чём это. Как Гегеля читаешь: в предложении шесть слов, но ни одно не значит то, что обычно. Вот и получается: светят лампочки, зреют яблочки, сила трения, с днём рождения. Слова понятные, а смысла им быть рядом не видно. Одни лишь ложные друзья переводчика с русского на русский.

Ладно. Бестолковая рассылка. Займусь лучше рекламой в поисковиках.

Собираю слова, по которым люди будут искать в интернете наш интернет-магазин, а по каким не будут. Составляю семантические ядра, проще говоря. Это настолько монотонно и скучно, что Федя поймал меня за тем, как я засовываю наушники себе в ноздри.

Параллельно натыкаюсь на всё новые сайты конкурентов, которые растут, как грибы после радиоактивного дождя. В основном они топорные и допотопные. Им далеко до нашего православного маркетинга 2.0. Что тут у нас? Редкая икона, которая исполняет желания? Очередная эксплуатация образа святой Матроны? Мы должны их всех обогнать, чтобы несчастный покупатель не попал в эти ловушки.

– Что делаешь? – спрашивает Федя.

– С “Благочестием” борюсь.

– Как?

– Смотрю фразы, по которым они рекламируются в поисковиках.

– Э, а что это за сайт такой – “Воскресенье”? – вдруг спрашивает Юля.

Кстати сказать, она сидит с нами в одном кабинете.

– Дизайн с нашего сворован и ассортимент такой же. Только цены ниже в два раза.

Мы с Федей подрываемся искать.

– И оператор как-то слишком на Марину похожа, а ИП по фамилии бывшего менеджера из розницы, – вздыхает Федя.

Всё понятно: бывшие сотрудники ушли и сделали свою компанию. Всё как и везде.

– Значит, когда на Ксюшу гнали, в этом же кабинете сидела Марина, которая вообще готовилась всех опрокинуть и свалить в свой собственный интернет-магазин? – удивляюсь я.

– Кто пойдёт рассказывать про это гендиректору? – спрашивает Федя.

“Я нет”, – сказали мы все трое по очереди.

– Ладно, давайте на камень-ножницы-бумага, – предлагаю я и проигрываю.

И вот я стою у кабинета директора и подслушиваю. Она говорит по телефону о каком-то парне, который сбежал из монастыря. Якобы он работает у нас в отделе гальваники. Мотаю на ус.

Когда в кабинете настаёт молчание, я стучусь и вхожу.

Директор ничего не ответила на новость, а только вздохнула и закрыла глаза. Сделала мне жест: иди. Для интереса я постояла под дверью, но звуков летающей мебели не услышала и ушла.

Так что вернёмся к работе, хоть она и скучная. Иногда только какой-нибудь тролль пришлёт сообщение “ВКонтакте”, разбавит обстановку своим: “На сколько пунктов вырастет моё духовное ай кью, если я куплю крест за десять тысяч?” А так – всё ровно.

И я уже ничего не жду, как вдруг приходит сообщение. Не стану его писать, оно длинное, как самостоятельное литературное произведение. Если вкратце, это откровение молодого парня. Он сатанист, его друзья сатанисты. Но порой, пишет он, “прохожу мимо храма, и что-то внутри переворачивается. Кажется, что моя жизнь эта ненастоящая, а обсудить не с кем. С друзьями боюсь об этом говорить – не поймут”.

Я ответила, как положено по инструкции: заходите в наш храм, там всегда дежурит батюшка, он подскажет.

Сатанист прочитал. Ну, думаю, вот сейчас-то он меня и пошлёт. Долго молчал, потом ответил. “Спасибо вам. И спасибо, что не проигнорировали”.

– Не знала, когда шла сюда, что мне придётся заниматься такими вещами, – говорю я Роме за обедом. Мы стоим в очереди в новом спорткафе, которое открылось недалеко от офиса. Я, как обычно, пришла пораньше, а он уже тут как тут. – Это ведь может изменить его судьбу, – продолжаю я.

– Ну ты много-то на себя не бери, может, он прочитал и дальше пошёл дьявола вызывать.

Я пожимаю плечами.

– Вот сатанисты, – вдруг рассуждает Рома, – вызывают дьявола. А тут даже не надо заморачиваться с пентаграммой. Заимей добрый помысел, и он тут как тут. Такие порой мысли находишь у себя, такое в голову закидывает.

– У сатанистов, видать, плоховато с добрыми помыслами, – говорю.

– Может, – пожимает плечами Рома. – Врагу не сдаётся наш гордый “Варяг”.

Очередь двигается, мы делаем каждый по шагу.

– Соус из гуляша добавить? – спрашивает Рому женщина на раздаче.

– Не нужно, спасибо.

Я удивилась:

– А ты почему на голой грече?

– Так среда же, день постный.

– Ещё и среда?

– И пятница.

– Никогда не понимала, почему в такой день можно что-то есть, а в другой нельзя.

Взяла с полки мясную нарезку, поставила на поднос и передвинула к нему с полушёпотом:

– Если нет бессмертия души, то всё дозволено.

Он улыбнулся:

– Но “познавшая Бога душа ничем не может удовлетвориться на земле”.

И отодвинул обратно. Женщина за кассой посмотрела недоверчиво: зачем мы играем с её мясной нарезкой?

– Все дозволено и когда бессмертие есть, – серьёзно продолжил Рома. – “Всё мне разрешено, но не всё полезно”.

– Ну да… Мясо слишком часто неполезно есть.

Он снова улыбнулся. Я спросила:

– Откуда первая цитата?

– Преподобный Силуан Афонский. У меня жена его очень любит.

– Дай-ка запишу, эта, может, лайков и соберёт.

Записала в телефон. Мы расплатились на кассе и сели за стол.

– Такой шашлык вкусный, – снисходительно поглядываю на его гречку, – я прям оторваться не могу.

– Да ты и не пытаешься.

– Это правда.

Я доела шашлык и откинулась на спинку стула, довольная собой. Посмотрела на время.

– Посмотрим, через сколько меня Бог накажет.

Рома, продолжая есть, положил ладонь на глаза.

– Ох. Ты ведь даже не понимаешь, о чём говоришь.

– Я ни о чём не говорю. Для меня слово “Бог” ничего не значит.

– Это так не работает. Есть слово – есть значение. Ты просто складываешь в коробку с надписью “Бог” всё, что услышишь. А если порыться в этой коробке? Что ты реально знаешь о Боге, кроме того, что “бохнакажет” и “он не фраер, он всё видит”? Бог у тебя из фольклора, Иисус – из мемов, в лучшем случае из “Мастера и Маргариты”, архангелы – из “Диабло 3”, всё – кандидат богословия.

Я усмехнулась. Он продолжил:

– Вот и получается Бог из “Саус Парка” – гибрид кота, гиппопотама и обезьяны. А самое ужасное в этом всём знаешь что? Когда слышишь о ком-то, что он верит в Бога, думаешь сразу: “Мда-а”. Мы с тобой про разного Бога говорим. Так что давай не будем.

Он очаровательно улыбнулся.

– Ну давай, скажи мне. Что значит Бог? – спросила я пытливо.

– У меня есть ответ.

– Ну-ка.

– Но ничего нового я тебе не скажу.

Я затаилась.

– Бог есть любовь. Главное, правильно понимать, что значит любовь.

– Ну вот. Теперь это понимать. Всегда так с вами, верующими.

Я отошла за сахаром для кофе и вернулась без сахарницы, но с новой мыслью.

– То есть, – подначиваю я, – если подставлять вместо слова “Бог” слово “Любовь”, то ничего не изменится по смыслу?

Он пожал плечами.

– Ну да.

Я достала телефон и нашла в эсэмэс цитату:

– Возлюбленные! Будем любить друг друга, потому что любовь от Любви, и всякий любящий рождён от Любви и знает Любовь. Кто не любит, тот не познал Любовь, потому что Любовь есть Любовь.

Развожу руками.

– Ну хватит кочевряжиться, – говорит Рома, – ты же меня поняла.

В чём-то, конечно, он прав, этот Рома. Для работы надо научиться говорить как православные, думать как православные. Ладно, спокойно. Всё можно освоить, мозг пластичен. Можно и зайца научить курить. Его мозг тоже пластичен.

– А что там насчёт секрета? – напоследок спрашиваю я.

– Ты для этого за мной ходишь?

– Неправда. Я за тобой не хожу. Ты просто ешь в то же время, что и я.

Когда вернулась в кабинет, стала распечатывать счета на рекламу, а бумаги в принтере нет. Это навело меня на мысль заглянуть под этим предлогом в цех гальваники. Идея странная, всё-таки он в соседнем здании. Но решила рискнуть.

Полутёмное и потёртое производственное помещение. Синие ванны, где на безликие медные оклады нарастает серебро. В прямом смысле безликие – внутри них ликов нет.

– В шкафу, – с ходу сказала Полина Гальваника, – на нижней полке.

“…Там, где смеются волки”, – в мыслях продолжила я.

Называть героев так, как записал бы в телефонную книгу, – это моя авторская находка. Итак, Полина Гальваника. Симпатичная молодая девушка с конопатым лицом, в джинсовой юбке по колено. Она руководит химическими процессами в ваннах. Тут же в углу, как раз возле шкафа, за своим компьютером сидит парень. Вид у него немного жалкий: широкая тёмная рубашка не по размеру, мешковатые штаны, длинные волосы и отросшая борода. Среди всей этой повышенной лохматости опрятно смотрятся только брови – две тёмные дуги.

Я тихо обратилась к нему:

– Это ты сбежал из монастыря?

Он молча кивнул.

– Я Надя.

– Дионисий.

Я набрала большую стопку бумаги. Спрашиваю: а пакет есть? Да, говорят, в нижнем ящике. Открываю ящик, а там действительно стопка пакетов. Бутылкой вина придавлена.

– Ничего себе у вас тут пресс-папье.

– Да, это до лучших времён лежит.

– Они ещё не настали?

Мы втроём переглянулись.

Парень нашёл бумажные стаканчики, Полина – кусочек горькой шоколадки.

– Надо избавляться, – в шутку обосновала Полина, – потом будет Великий пост, не до вина.

– А в пост вино нельзя? – говорю.

– Можно. Немного. – Она улыбнулась и посмотрела на Дионисия. – Ну, немного – это сколько? Ящик. На троих.

Я улыбнулась в ответ и забросила удочку в следующий пруд:

– Никогда не понимала пост: почему в один день можно что-то есть или пить, а в другой – нельзя.

– Ну, пост – это исцеление болезней души, – протянул Дионисий.

– А можно попроще?

– Это время трезвения, выявления страстей, стяжания добродетелей. Ещё проще? А ты совсем нет? Да? – спросила Полина, я тряхнула головой. – Тогда расскажу со стороны биологии. Нейрогенез. Слышала про нейрогенез?

Да, так действительно проще. Я знала, что Полина совмещает работу с магистратурой по биохимии в МГУ. Но не думала, что у нас найдётся такой повод об этом заговорить. И на её счастье, что такое нейрогенез, я тоже знала. Мне попадались парни, которые клеили меня своими познаниями в монологах TED.

– Так вот, когда в пище человека понижается количество животных жиров, у него быстрее образуются новые нейроны. Учёные обнаружили это относительно недавно. А монахи так жили сотни лет.

– То есть ты типа отращиваешь себе новый мозг?

– Вроде того. Это неплохая профилактика депрессий, кроме всего прочего. – Она на секунду задумалась. – Мы изменяемы, это и хорошо, и плохо. Смотря как использовать. Поэтому, говорят, не так важен пост, как то, что ты во время него делаешь, – закончила Полина.

– И это всё?

– Для тебя – всё.

Я вытряхнула из бокала в рот последние капли вина. Предложила сходить ещё за двумя. Полина ответила “нет”, Дионисий, который вообще от своего бокала даже не отпил, задумчиво посмотрел на меня и промолчал.

Но в этот же день я подловила его на кассе в магазине неподалёку от проходной. Подсмотрела, что он положил, и взяла то же самое – пломбир в вафельном стаканчике.

– Ты не постишься? – спросила я.

– Нет, – тихо ответил он, – я грешу.

Мы разговорились о пустяках. Я пошутила над его одесским акцентом. Оказалось, что монастырь, в котором он жил, был на юге Украины. Оттуда и акцент. Мы вышли из магазина и прошлись по весенним дворам хрущёвок. Ели мороженое. Это могло быть весело, но он был потерянным, хмурым.

– И как тебе то, что в церкви происходит?

Никогда, за всю истории моей работы здесь, я не попадала с этим вопросом так точно.

– Как мне? – он ехидно усмехнулся. – Никак. Вот ты думаешь что? Придёшь в храм, и там будет хорошо? Было бы хорошо, если бы там людей не было. Я помню, ещё когда жил в Краснодаре, ходил там в храм. Два года я ходил, знаешь, с восемнадцати лет. Когда у меня начались мысли… В общем…

Мы подошли к скверу, он постоял немного молча и сел на одну из скамеек. Я продолжила стоять и облизывать мороженое. Он-то своё за минуту проглотил.

– А они помочь ничем не могут, они только повторяют цитаты и говорят, знаешь, как в анекдоте: “Молись и кайся”. Знаешь этот анекдот? Ребенок довел бабушку до инфаркта, весь день ходил за ней и говорил: “Молись и кайся”. Как выяснилось, он просто хотел посмотреть мультик “Малыш и Карлсон”.

Он начал смеяться, повторяя: “Молись и кайся”; я улыбнулась.

– И вот они тебе каждый раз это говорят. Ты приходишь на исповедь, и каждый раз одно и то же. Тридцатый раз приходишь – “молись и кайся”. А проблема не уходит.

– Ну а что они ещё могут сделать? – Я решила его подзадорить. – Думают, наверное, что их дело малое, остальное за тобой.

– Ой, не знаю, – отвлечённо тянет Дионисий. – Эти батюшки, они и не хотят никак помогать. Но зато властью своей они пользоваться любят. Вот была у нас в приходе такая Галенька. Она работала в храме, полы мыла за какие-то копейки. У неё двое лежачих больных, она за ними ухаживает. Говорит: “Батюшка, посоветуйте, – он начал пародировать тоненький голос Галеньки, – может, мне пойти куда-нибудь устроиться, чтоб с деньгами было получше?” И знаешь, что он ей говорит? “Нет, Галенька, тебе Бог уготовил спасение, ты не должна его воле противиться, поэтому мой полы, вот тебе твоя зарплата за месяц две тысячи рублей”. Потому что понимает, что никто больше за такие деньги работать не согласится. Две тысячи рублей, ты подумай! А она и рада.

Он скрестил руки на груди.

– А ты бы видела, как они получают эти свои копейки! Они чуть не со слезами на глазах: “Да что вы, я недостойна такого”. Нельзя так пользоваться своим авторитетом. Воля должна быть у людей! Лучше бы церковь к людям нормально относилась, этим бы и притянула к себе, а то они только веру послабляют. Люди и так слабые.

Он встал, сцепил руки за спиной и стал расхаживать возле скамейки.

– Учить нужно человека. Человек должен сам захотеть исповедаться, это же не обязаловка. Это традиция. Первые христиане исповедовались друг другу, потому что начинали новую жизнь, а в прошлом раскаивались. А они не могут даже научить вере Христовой.

Он повздыхал, сел на скамейку и продолжил:

– Чувствуют свою слабость и поэтому другим послабления дают. Вот и всё, что они могут сделать, – послабить.

– Но это же нечестно, – подбиваю я. – Это же духовный демпинг!

Мы начинаем смеяться.

– А ты разбираешься. Да, что только не делают, чтобы к конкурентам не ушли – к йогам, к экстрасенсам. А всё равно уходят. Так что ты поняла меня. Если в церковь приходить, то вообще на людей не надо смотреть, а приходить только к Богу.

Он со злостью выдохнул и добавил:

– Мне на работе порой просто не хочется собирать и отправлять заказы в епархию. Да ещё и по таким ценам – просто задарма. Я бы лучше какому-нибудь предпринимателю продал. Оборзели эти епархии.

С минуту он помолчал.

– Понятно, – протянула я. – А как в монастыре, расскажи. Кем работал, чем питались? Своё хозяйство было?

– На подаяния добрых людей, – усмехается Дионисий, – Нет, это почти правда. Помню, кто-то раз три мешка картошки пожертвовал, погреб открывали. В другой раз мешок сахара нам принесли. А так, вообще, хорошо жили. Богатый человек не тот, у которого всего много, а тот, кому хватает. Нам всегда хватало, не нуждались. Не было такого, чтобы мы сидели и не знали, а что же нам делать, чем питаться будем. Жертвуют, всякие люди жертвуют. Бандюки в большей мере грехи замаливают. Были раз в Москве в офисе: три стеклянные двери, как в банке, секретарша такая – во-от такой вырез, колготки в сантиметровую сетку, короче, понятно. Я самого этого благодетеля не видел, у него только игумен был, мы с братом-водителем остались в приёмной.

Он вдруг вздыхает и замолкает.

– А вообще, – продолжает он, – сложно было. Я ведь был самый младший в братии. Первые полгода мыл туалет и всё про всех знал. Вот это для меня была пытка. Знал, кто свинья, кто руки не моет. Ну как так можно: ходить в туалет и не мыть руки, – и это монахи! Мне так и хотелось просто подойти к каждому и при всех сказать, застыдить. Отец Филарет, ты ж монах! А потом этими грязными руками еду готовит. Надеюсь, хоть перед службой он их мыл, святые вещи такими руками не трогал.

Он посмотрел сквозь меня, грустно улыбаясь. Немного помолчал.

– Но самое интересное началось потом. Надя, я думал, я сойду с ума. Вот те крест, – он наспех перекрестился. – Думал, меня увезут, как того парня, который был до меня. Он же с ума сошёл! Ему скорую вызывали. Сначала всё было хорошо. Я очень уважал нашего настоятеля. Я все его книги прочитал, так мне его мысли нравились! Я поэтому именно туда и поехал. К нему хотел. И вот уже пожил там какое-то время. И тут я вдруг, представляешь, слышу случайно, как он братьям рассказывает то, что я ему говорил на исповеди! Ты представляешь? Так и сказал: “Про тебя он то-то думает, а про тебя то-то”. А как же тайна исповеди? Я… я не знал, куда деться. А там было личное, очень личное. Я сказал ему, что хочу уехать. А он мне знаешь, что сказал? Он сказал: “Если ты уйдёшь из монастыря, жизнь у тебя не сложится”. Боже мой, что я чувствовал. Я никогда не чувствовал такого раньше и не дай Бог почувствовать ещё когда-нибудь. Я приходил в келью, и меня просто разрывало изнутри. Я не знал, что мне делать. Я понимал, что я как та Галенька, которая за спасение полы моет. Что он меня просто своим вот этим вот авторитетом держит возле себя. А я же человек. У меня же воля есть!

Он встал и снова заходил.

– Долго я мучился. И, значит, пока служба была, все ушли, там все на службу ходят. Собрал вещи, отнёс, спрятал их. А потом уже просто: нужно было козу выгуливать, ну я и пошёл. Привязал козу, взял свои мешки и давай по сугробам. И тоже ж, меня засекли. Отец Филарет, тот самый, который руки не мыл. Кричит мне вдогонку: “Как же он легко тебя получил!” – дьявол, в смысле. А мне так и хотелось ему крикнуть: “Иди руки помой!”

Он грустно усмехнулся, я улыбнулась. Он посмотрел на меня и сел обратно. Я села рядом.

– У меня к тебе предложение.

– И у тебя тоже? – почему-то спросил он и осёкся.

– Давай напишем статью об этом, анонимность я тебе гарантирую. У нас с подругой есть интернет-ресурс один, там и опубликуем. Людям будет очень интересно узнать откровения монаха.

– Я монахом не был…

– Поверь мне, всем вообще без разницы, – успокоила я.

Когда вернулась в кабинет, Федя купался в куче мелких бумажек. Он вытаскивал их из большого пакета, подкидывал в воздух, обмазывался ими и повторял: “Лидо́чки, мои лидо́чки”. Рядом стояла Ксюша и радостно смеялась.

– Откуда лиды? – безразлично спросила я.

Оказалось, он устраивал сбор имейлов и телефонов покупателей в магазинах за подарок, чтобы мы, с их согласия, присылали им новости и рекламу. Согласившихся оказалось немало. Один лид – это одна бумажка – один человек. Продавцы передали в отдел розницы, а Ксюша принесла этот мешок.

Я вывела компьютер из спящего режима и вернулась к работе. Запостила цитату от Ромы, сама же её лайкнула со своего православного фейка (нормально, так все делают, у любого, кто занимается соцсетями, полно фейковых страниц).

Напряглась. Откуда-то у моего честолюбивого, богобоязненного фейка в видеозаписях появился фильм непристойного содержания. Недолго думая, спрашиваю ребят:

– Вы с таким сталкивались?

– Говоришь, не твой прон? – уточнил Федя.

– Точно. Не моих вкусов.

– Да это Славик Сатанинский, – вдруг выдаёт Ксюша.

– Кто такой?

– Человек-загадка, – пожимает плечами она, – взламывает страницы тех, кто оставляет комментарии в православных пабликах. Ну и добавляет им в видео дикого порно.

– Зачем хоть?

– Кто его знает. Посмеяться, наверное. Он как-то наследил, на него даже вышли в интернете ребята из нашего прихода. Но толку-то.

Я задумалась.

– Федь, хочешь ещё лидочков?

Федя, бережно собирающий лидочки с пола, поднимает на меня полные огнём энтузиазма глаза.

– Короче, – объясняю я, – купим у этого Славика алгоритм до половины и будем иметь списки активных православных. А там уже делать с ними что хотим: показывать рекламу, предлагать скидку за контакт. Лидочки!

Глаза Феди воспламеняются ещё больше. Ну вот, день уже не такой бестолковый. Профессия интернет-маркетолога полна неожиданностей.