Текст книги "Акционерное общество женщин"

Марина Белякова, хрупкая блондинка сорока семи лет, с огромными голубыми глазами и иссушенной кожей лица, выглядела изможденной женщиной глубоко за полтинник.

У нее был приходящий муж, которого она звала «Козлик». Это были высокие отношения двух современных и независимых личностей. Козлик звонил, когда у него было время, вежливо спросить, можно ли прийти в гости. Тем не менее «в гости» он приходил четыре-пять раз в неделю.

Марина готовила Козлику обеды, оставляла у себя его рубашки и ботинки, которые потом таскала в химчистку и ремонт, покупала ему то новый свитер, то джинсы, то галстуки, которые тот постоянно терял. Одежда на Козлике просто горела, при этом он заявлял, что ему ничего не надо, и не испытывал к Марине благодарности.

Обе Маринины дочери были взрослыми замужними девушками с маленькими детьми. Марина сначала купила квартиру каждой, потом отремонтировала и помогла обставить. Она оплачивала дочерям отпуска с мужьями и детьми, поскольку мужья дочерей зарабатывали мало. Сама же пахала как лошадь, руководя средней величины строительной компанией. По выходным моталась с внуками, которых подбрасывали ей дочери, на дачу к маме, загружая той в холодильник еду на неделю и проводя два дня на мамином огороде.

Козлик же на выходные неизменно отправлялся к своим родителям, которые тоже жили на даче чуть ли не круглый год, говоря, что надо им помочь копать грядки, на что Марина лишь не без ехидства бросала, что, похоже, Козлик уже должен быть прорыть тоннель от родительской дачи до Лубянки.

Так пробежали пять лет Марининой жизни. Однажды Козлик, который собирался вернуться с дачных раскопок в воскресенье вечером, с них не вернулся. Не объявился он и в понедельник, а телефон был отключен. Марина сходила с ума.

Во вторник Козлик позвонил рано утром, сообщив, что в воскресенье он выпал на даче из окна, сломал ключицу и лежит в больнице в Одинцово. На вопрос Марины, почему его отвезли на «скорой» в Одинцово, если дача родителей находилась на Ярославке, Козлик только взвизгнул:

– Ты что, не знаешь порядки в нашей медицине? Куда отвезли, туда и отвезли, я вообще от боли ничего не соображаю. Все, пока, мне пришли делать обезболивающий укол!

Марина сварила борщ, сделала клюквенный морс, заскочила на своей старенькой «Мазде» в «Азбуку вкуса» и в час пик под проливным дождем, по пробкам рванула в Одинцово. Ей надо было успеть застать врачей и решить, в какую московскую больницу лучше перевести Козлика.

Козлик отказывался от борща, стонал от боли и говорил, что умирает. Лежать с рукой и плечом, закованными в лангетку, он не мог, спать в ортопедической кровати полусидя под храп соседа тоже.

Марина отпаивала его морсом, заявив, что она его не бросит и будет ночевать в больнице: уговорит медсестру поставить в палату третью койку.

Козлик решительно воспротивился:

– Ты тут не сможешь спать. Я кричу от боли по ночам. И вообще ко мне с минуту на минуту должен прийти врач.

– Какой врач, уже шесть.

– Обещал, что вечером заедет. Я тяжелобольной.

– Значит, все к лучшему. Поговорю с ним, в какую больницу тебя завтра переводить.

– Я нетранспортабелен, говорят, что у меня поврежден позвоночник. Я же упал со второго этажа…

– У твоих родителей дача одноэтажная…

– Оставь меня в покое. Я надстраивал им чердак… Мне ничего не нужно. Тут и подохну. Уезжай немедленно. Дай мне отдохнуть. Врач не должен тебя видеть!

За пять лет Марина уже привыкла к перфомансам Козлика, но тот так нервно и торопливо выпроваживал ее, лично проводив до лифта, не прекращая изображать, однако, предсмертные муки, что, спустившись в вестибюль, Марина остановилась в нерешительности, крутя в руке ключи от «Мазды»… Чердак он им надстраивал… Посидев в машине минут пятнадцать, решила снова подняться к Козлику. Поплутав по коридорам, вошла в палату и увидела приятную брюнетку лет сорока, сидевшую у изголовья смертного одра больного. Брюнетка гладила больного по голове, шептала какие-то слова, а Козлик, держа руку на отлете и закатив глаза, громко стонал.

Дома Марина даже не расплакалась. Злости на Козлика у нее особой не было, она злилась на себя. Достала кучу блокнотов с хозяйственными записями, уселась на кухне. К полуночи скорбная летопись ее жизни лежала перед ней в цифрах и фактах.

Козлик обходился ей в среднем в сто тысяч рублей в месяц. Плюс бензин. Марина помножила итог на пять лет и поняла, что в ее голове зреет переворот.

Спустя неделю Марина поделилась своими раздумьями с Надеждой Константиновной. Та, никогда не потратившая на мужчин, включая смуглолицего мальчика, ни копейки, ибо даже мальчика оплачивал ее муж, положивший мальчику сумасшедшую зарплату, пришла от Марининых подсчетов в ужас. Она тут же занялась коренным изменением Марининого отношения к жизни и мужчинам вообще, не скатываясь в обычные бабские обсуждения Козлика, ясно видя, что даже для Марины это отработанный материал и она внутренне готова к перерождению.

Через месяц Марина внесла в АОЖ «За Гранью» взнос в десять тысяч долларов и подписалась на ежемесячную страховку в три тысячи. Под руководством Надежды Константиновны она занялась собой, а также наведением порядка в своем безалаберном и запущенном хозяйстве. Под горячую руку умерила аппетиты и дочерей, сидевших вместе со своими мужьями у нее на шее. Бросив высвободившиеся силы и время на свой бизнес, Марина удвоила его оборот, довела к концу года свой вклад в страховое общество до искомых ста тысяч долларов и стала ВИПом. Выглядела она прекрасно, сидела на раздельном питании, сама вместо дочерей ездила в спа и, наконец, полюбив себя, наслаждалась жизнью.

Степанова заключила, что пилотный проект удался: появился первый компетентный менеджер ВИП-клиентов, выпестованный внутри компании.

Надежда Константинова заключила, что обрела наконец истинный источник радости в педагогике и готова заниматься ею, даже не требуя зарплаты.

Кыса заключила, что Катька с Аленой в своем бизнес-плане допустили недоработку. Жизнь указала им на неохваченную целевую клиентскую группу. Помимо женщин, которые несут в страховое общество деньги, получаемые от мужчин, есть масса женщин, содержащих «козликов». Страховка в акционерном обществе женщин гораздо более разумное приложение их деньгам.

Выпустив с полдюжины новых рекламных клипов на тему «Руки прочь от наших денег» и организовав пять разных ток-шоу о том, как содержание мужчин развращает «козликов» и обескровливает глупых женщин, которым «козлики», сколько в них ни вкладывай, никогда не дадут страховки под старость, основательницы собрали изрядный урожай новых клиентов.

Катька снова занялась своим бесконечным сравнением кривых клиентских сегментов и объявила, что возрастная медиана клиентуры заметно сдвинулась вниз, подтверждая их гипотезу о метаморфозах болезней общества. В возрастной категории 25–30 лет женщин, к которым прислонились «козлики», стремившиеся слупить с партнерши что-то незаметно даже для самих себя, чтобы не заморачиваться хоть какой-то благодарностью, было больше, чем в поколении сорокалетних, а вот розовопяточных нимф, сидящих на шее у мужчин, было чуть меньше, чем в группе ровесниц Миланы и Ники.

Однако «козлики» обходились женщинам так дорого, а женщины, содержавшие их, были столь самостоятельны, что работать с этим контингентом была одна радость, а те из них, кто крепко стоял на ногах – в группе 35–40 лет, хорошим темпом наращивали взносы, явно стремясь в категорию ВИПов. Марина Белякова и Ирина Степанова безошибочно выбирали из этой группы новых менеджеров.

Со спокойным сердцем Степанова отправила Надежду Константиновну в Германию на подмогу Эрне, которая пока все больше разъезжала с докладами по международным тусовкам, а клиентуру подтягивала слабовато.

В третьем году прибыль стала стабильной и впечатляющей. Скидки в дружественных заведениях становились все больше, ибо приток клиентуры в спа и салоны красоты тек от АОЖ «За Гранью» полноводной рекой, реклама и рассказы в глянце о чудесных метаморфозах женщин раскручивали громкость сарафанного радио. Тиражирование менеджеров ВИП-клиентов из самих ВИПов было поставлено на поток.

В Европе с приездом Надежды Константиновны дела стали тоже налаживаться, а в Америке уже давно все крутилось не хуже, чем в Москве. Норин и Наташа работали в четыре руки, а Иноземцева со своим борделем была у них на подхвате, но тоже приносила свою копейку в общее дело.

Они удачно поймали волну здорового питания и косметической хирургии, этих примитивных доисторических структур, что раскинули свои щупальца по Америке, опутав ими не испорченных образованием и интеллектом женщин, и превратили всю эту точившую женские ума и сердца забаву в простую и стройную систему.

Норин и Наташа добавили в бессмысленное сидение на диетах и лежание на кушетках психоаналитиков хорошую дозу интеллектуальности, создав модное течение женщин, осмысливающих «алхимию возраста». В этом им очень помогла, сама того не подозревая, Мадонна.

Помимо иных известных начинаний и бесконечных усыновлений, Мадонна еще в 2010 году открыла линию производства одежды для тинейджеров и стала сама для нее фотомоделью.

В мини-юбках, сетчатых чулках и кедах на высоких танкетках смотрелась она в принципе ничего, особенно с учетом возраста. Но это была реклама несоответствия фигуры, возраста и одежды, наводящая на мысли, что чулки и кеды на тех, для кого они предназначались, смотрелись бы несравненно лучше.

В общем, это была антиреклама самой Мадонны, о чем не преминули отписаться газеты. Один, особенно едкий подвал во Frankfurter Allgemeine Zeitung, нашла, кстати, Эрна, которая обожала и своих американских коллег, и Алену, обеспечившую ей присутствие в изрядном количестве европейского глянца, а уж с Надеждой Константиновной просто работала душа в душу.

Самая респектабельная газета Европы, совершенно не подозревая о существовании АОЖ «За Гранью», разнесла бедную Мадонну в пух и прах под заголовком «Вот оно, неумение стареть с достоинством».

Приговор звезде был проиллюстрирован ее фотографией в тех самых кедах и прочей тинейджеровской копеечной мишуре, с особым акцентом на том, что сетчатые чулки на чуть полноватых бедрах, обнаженных мини-юбкой, – это, конечно, «осетрина второй свежести».

Катька и Алена устроили телеконференцию с Германией и Америкой и заключили, что ответ Мадонны будет асимметричен, надо только подождать.

В последующий год как из рога изобилия посыпались интервью Мадонны о геноциде по отношению к стареющим женщинам. Сексизм, который Запад заклеймил уже давно, Мадонна поставила в один ряд с «возрастизмом», списанием со счетов женщин «за гранью», что Западом было воспринято на ура.

Норин с Наташей оснастили свои буклеты одним из наиболее популярных высказываний Мадонны. По сравнению с философскими глубинами «Алхимии возраста» оно было бесхитростным: «I don’t think we live in just a sexist society, we live in an ageist society, connected to women… I think women in an unconscious way are valued for their youth, youthful beauty, not so much for their wisdom and experience.

Hopefully, we’re going to change all that»[7]7
  «Я не думаю, что мы живем в обществе просто сексизма, это еще и общество «возрастизма», причем также лишь по отношению к женщине… Я считаю, что пусть бессознательно, но женщин ценят за их молодость, за красоту юности и намного меньше за их мудрость и опыт. Надеюсь, нам удастся это изменить» (англ.).


[Закрыть], – сообщила Мадонна. Однако бесхитростность этого утверждения делало его бесспорным, сказано это было культовым персонажем, а для практических действий в указанном Мадонной направлении, то есть борьбы с «возрастизмом», как нельзя более кстати оказалось уже созданное, совместное русско-американское страховое общество! Более того, оно, как выяснилось, уже стало модным и, несмотря на свою открытость абсолютно всем американкам, приобрело репутацию элитного! Американки валом повалили к Норин и Наташе, и прибыль от деятельности в Америке какое-то время была больше московской.

Тем временем еще несколько взрослых девушек из числа ВИП-клиентов первого призыва тоже захотели дело по душе и предложили создавать филиалы общества в регионах. Вскоре открылись отделения АОЖ «За Гранью» в Петербурге, что разумелось само собой, в Сочи – больше для рекламы, чтобы приезжие видели, и в Хабаровске, небедном городе, открытом связям с заграницей в силу своей внешнеторговой ориентированности. Чуть позже – в Ростове-на-Дону и в Казани.

Женщинам всех городов и большинства сословий было необходимо избавляться от возрастных неврозов, от страхов, связанных с неустойчивостью бизнеса мужей, который зажимали то налоговая, то бандиты, от страданий из-за неустойчивости самих мужей, которые уходили то в запой, то по девкам.

Нельзя сказать, что они сразу понимали, как страдания и неврозы лечатся при помощи денег, внесенных в какое-то страховое общество. Поначалу их больше привлекало, что деньги можно копить не в жуликоватом банке, где мужики раздают кредиты своим дружкам, а потом банкротят банк за счет обманутых вкладчиков, а где-то, где всем заправляют женщины, которые наверняка честнее да и процентов начисляют гораздо больше. Им нравилось, что до этих денег ни при каком раскладе не дотянутся мужья. И наконец, они смутно ощущали, что у них возникает какая-то связь с самыми крутыми, самыми элитными женщинами столицы, которые не поленились дотянуться и до них, озаботиться трудной судьбой российской женщины в провинции.

Остальное понимание приходило позже, но оно приходило, и хотя средний класс Хабаровска, Ростова, Сочи – это далеко не Москва, но отбирая у мужей даже по тридцать тысяч рублей в месяц, женщины были готовы откладывать по десять. Буквально через полгода, начитавшись литературы, распространяемой Полиной и Кысой, посидев на семинарах за чаем с московскими ВИП-клиентами, приезжавшими теперь в филиалы в обязательном порядке, они усваивали, что их здоровье и красота – дело их собственных рук, а главное – ощущали ту самую неосязаемую поддержку сильных и успешных женщин.

Они переставали внимать дури женских программ в ящике, начинали худеть, следить за собой, получать повышения на работе и тут же удваивали свои отчисления на страховки. Кстати, ВИПов, то есть клиенток, способных добить свой общий взнос до ста тысяч долларов, среди региональной элиты было в процентном отношении не меньше, чем в Москве. У них руки не доходили регулярно транжирить деньги на курортах Италии и Швейцарии, а тут все приносили практически на дом… К тому же грядущая принадлежность к клубу «Алхимия возраста» ставила их на одну доску с московско-питерской элитой.

К концу третьего года прибыль стала огромной, а модель всего общества – стройной и понятной. Можно было идти к сторонним инвесторам, предлагая им вкладываться в апробированный продукт, без длинных объяснений сложной и объективно противоречивой, как все истинное, философии, лежащей в его основе. Устойчивый доход на капитал, стабильный спрос, низкие риски – то, что надо для портфельных инвесторов. Акционерное общество женщин начало создавать инвестиционные фонды.

Управляющим фондами стал сосед Катьки по дому на Арбате, он же сосед Алены по дому у «Мраморной Арки» в Лондоне, он же сосед двух ВИП-клиенток по даче в Переделкино.

Глеб Шувалов всю жизнь клепал инвестиционные фонды, неважно про что, про кушечное, тряпочное, недвижимость или деривативы. Он тут же ухватил главное: в любом обществе с нарождающейся рыночной экономикой есть женщины, которым надо заявить о своем освобождении от вековых предрассудков и которые готовы за это платить деньги, коих в определенных слоях общества этих уродливо-нерегулируемых рыночных экономик немерено.

Институциональные инвесторы повалили валом в созданные Глебом фонды. Возник фонд «Страхование женщин в парандже», действовавший в Азербайджане и Узбекистане, появился фонд «Страхування жiнок вiд свавiвля влада»[8]8
  «Страхование женщин от произвола власти» (укр.).


[Закрыть] имени Юлии Тимошенко… А вслед за ними возник фонд «Past Imperfect»[9]9
  «Прошлое несовершенное», название популярного в Великобритании романа Джулиана Феллоуза (Julian Fellows. Past Imperfect, 2009). (Прим. авт.).


[Закрыть], действовавший в Англии, который особенно изумил Мэтью.

Он и Коля Денисов пригласили Катьку с Аленой на ужин и сидели под куполом «Карлсона», наслаждаясь панорамой Москвы. Еда была так себе, но Мэтью изрек:

– Я больше всего в ресторане ценю амбьянс. Это не значит, что на еду наплевать. Я бы так сказал: если еда perfect, а амбьянс никакой, я не могу получать истинного удовольствия от ужина. Если амбьянс отличный, а еда less than perfect, it is still a great dinner[10]10
  Не совершенно безупречна – это все равно классный ужин (англ.).


[Закрыть].

– Так почему ты в изумлении от фонда Past Imperfect?

– Никак не ожидал, что наша идея привьется в Англии. У нас женщинам вообще не свойственно задумываться о возрасте, впадать в уныние от менопаузы. Англичанкам вообще депрессии не свойственны. Они принимают возраст без рефлексий да и в принципе прохладно относятся ко всем этим филлингам, ботоксам, пластике. Разительный контраст с Москвой, где фанатичный уход женщины за своим телом и лицом, диеты, сброс веса и очищения превратились в культ, да и с Америкой, где культом является здоровый образ жизни, что бы за этим понятием ни стояло. В Англии это по-прежнему выглядит как надуманная экзотика.

– Как ты прав! – Алена посмотрела на Мэтью с восхищением. – В Лондоне вообще нормального салона красоты найти невозможно, не говоря уже о спа, потому что нет спроса. В метро и на улицах вообще на женщин смотреть невозможно. У многих, конечно, есть исконная, генетическая английская красота, у всех высокая самооценка, но выглядит большинство совершенно жутко, как будто только с постели встали после попойки накануне.

– Как правило, именно так и бывает, – засмеялся Мэтью. – Сама помнишь, что у нас по четвергам в ресторанах и пабах происходит. Девушки отрываются, напиться до беспамятства – самый шик. А пренебрежение к уходу за собой как раз и подтверждает мою мысль.

– Как же тогда термин «grooming»[11]11
  «Холить» – дословный перевод слова «to groom», использующийся в Англии как жаргонное понятие, означающее уход за женским телом, подобный уходу за породистой лошадью. (Прим. авт.).


[Закрыть], который появился именно в Англии? – спросил Коля, уже поднаторевший в когда-то совершенно чуждом ему предмете ухода женщины за собой, который англоманки Катя и Алена называли именно этим словом. – Его даже перевести на русский невозможно. Дословно «холить», то есть то, что английский егерь делает с лошадьми: моет, вычесывает, щетками натирает до лоска…

– Больше всего английская аристократия именно за это осуждала принцессу Диану. Та тратила на груминг три тысячи фунтов в неделю, представь только!

– Три тысячи фунтов в неделю! У нас есть над чем работать, – подняла бокал Катька.

– Не нравится мне этот крен в поощрение женщин заниматься дурацкими примочками, – сказал Коля. – Есть тут у нас противоречие. С одной стороны, мы говорим клиентам – «освободись от зависимости от оценок мужчин, от стереотипа, что женщина – это красивый товар для них», а с другой – призываем их из последних сил и денег поддерживать свое увядающее тело, покупать примочки, чтобы нравиться мужчинам.

– «Примочки» – это pampering? – уточнил Мэтью. – Я не считаю, что мы предлагаем женщинам лишь pampering. У нас же речь не о массажах, пилинге или лифтинге лица. Мы обеспечиваем свободу выбора. Хочешь – развивай свое понимание, что духовная красота дает не меньше, а больше радости, свободы от мнения мужчин, которые, так уж повелось, все-таки в первую очередь смотрят на лицо. Считаешь, что важнее сохранить красоту, когда приближается старость? Пожалуйста. Хочешь и того, и другого? Тоже возможно. В этом же смысл нашего страхования.

– Мэтью, ты действительно гений, – сказала Алена, с таким восхищением глядя в глаза главного юриста, что Катька чуть не подавилась рыбой. – Так ясно сформулировать! Ты понимаешь женщину как никто…

– В сущности, так это или нет – вопрос сложный, – продолжал Коля, не замечая смятения чувств своих руководителей. – Но восприятие себя – главное для индивида. Если мы даем возможность повысить самооценку, не важно, каким именно образом, значит, все идет по плану. Тем более что рост объема продаж подтверждает, что спрос практически неограничен.

Страховая компания зажирела. Нет, конечно, ее основательницы и впечатляюще разросшийся круг клиенток оставались стройными, а иные и просто тонкими и звонкими, вроде Катьки с Аленой. Но корпорация зажила на широкую ногу. Стали издавать совершенно убыточный толстый журнал «Алхимия», который стал спецпроектом Кысы. Она уверяла, что это – инвестиции в расширение клиентской базы и особенно ВИП-клиентуры. Ее поддерживала Полина, говоря, что это необходимое просвещение женщин.

Для массовой клиентуры создали журнал «Любви все возрасты непокорны», в отличие от первого – высоко рентабельный. Он развенчивал голливудские байки про любовь, рассказывал о готовке мужчин в виде кошек и козликов, раскрывал секреты малобюджетных способов стать собственным стилистом и быть в любом возрасте в центре внимания. Журнал раскупался на ура в регионах, в аэропортах и супермаркетах.

Бандерасов одели в темно-серые приталенные костюмы от Hugo Boss исключительно с черными рубашками или тишотками, а тех, на ком покрой сидел плохо, уволили.

Компания закупила для бандерасов двадцать сменных «Корветов» на самовождении, а основательницы, которые уже три года ездили кто на чем, задумались, что дальше такое отсутствие стиля у высшего руководства продолжаться не может.

Посвятив полдня обсуждению такого важнейшего вопроса брендинга, как автомобили, Совет директоров пришел к выводу, что единственное решение, которое выделит их из толпы сытого бизнеса, подчеркнет их элегантность и вызов бросаемый их Обществом обществу в целом, это – черные длинные «Ягуары». Вслед за этим они окончательно распоясались и наняли водителями шестерых негров, которые обязаны были выходить на работу в белых костюмах и в лиловых фуражках с черным, под цвет «Ягуара» кантом.

«Лиловых негров», подающих манто и распахивающих двери «Ягуаров», предложила именно Полина, которой не хватало в корпорации декаданса, столь значимого для изысканных женщин. Однако заполучив негров, она тут же заявила, что крен в декаданс нужно срочно уравновесить хождением в народ.

– Я уже три года терплю, как наша корпорация, прежде всего под Катькиным и Алениным влиянием и этой установкой на деньги, которых вам все мало, окучивает буржуазно-сытых теток, – возмущалась она за ланчем. – Ни одной сходки Совета директоров на своей даче не допущу, пока мы все не съездим в русскую глубинку!

– Куда именно? – осведомилась Кыса.

– В Орловскую область.

– Почему в Орловскую?

– Так я решила. У тебя есть принципиально лучшее предложение?

– Мне вообще по фигу. Зачем куда-то ехать, не понимаю. Тебя травмирует, что мы не были именно в Орловской области? Когда у меня крыша поехала, я была согласна даже на деревню Гадюкино, но Алена сказала, что лучше на Капри, и была, заметь, права. Но если хочешь в Орловскую, я готова.

В пятницу вечером основательницы загрузились на Курском вокзале в вагон СВ, на рассвете пересели в Орле на организованный Юлей Полешек микроавтобус с кондиционером и поехали по деревням.

Остановились в селе Красное и пошли искать местное население в надежде пообщаться. В селе стояли пять или шесть трехэтажных панельных домов, с окнами частью остекленными, а частью затянутыми пленкой. На площадке между домами ребятишки играли в футбол.

– Пошли в сельпо, посмотрим, чем торгуют, – предложила Алена.

– Известно чем: нижним бельем, бананами, бытовой химией и средствами для бритья, – откликнулась Полина.

В этот момент из дома вышла женщина с помойным ведром и направилась куда-то за площадку. Когда она с пустым ведром шла в обратном направлении, Кыса и Степанова решились пойти на контакт.

– Здравствуйте, мы из Москвы приехали к вам на выходные. Что бы нам тут посмотреть?

– Посмотреть? На речку сходите, если охота. А вечером можно в кино. Да что-то я в толк не возьму, чего это вы из Москвы сюда на выходные подались?

– Ну так, посмотреть… Не все же время в Москве сидеть… Вот, например, вы куда сейчас ходили?

– Я-то? Помойку выбрасывать.

– Вы в этом доме живете?

– Ну да, на третьем этаже.

– А почему помойку надо на улицу нести?

– Так у нас и воду в квартиры надо нести. Нет водопровода в домах.

– И канализации нет?

– Вон там, за пустырем выгребная яма, туда помои и выносим.

– А зачем такие дома строили?

– Леший их знает. Это еще при той власти было. Колхоз решил построить дома городского типа. Так в них никто жить и не захотел. Меня-то муж уговорил, он все верил, что водопровод проведут, как обещали. Но не дождался, уже пять лет как помер. А мне теперь одной-то куда. Да и ничего, неплохо живу. Ведра с водой, конечно, таскать тяжело. Кто эти дома придумал, его б самого в них заставить.

– А муж от чего умер?

– Доктор сказал, сердце не выдержало. Конечно, если по три раза в день наверх с ведрами таскаться…

– А чем он занимался?

– В сельсовете работал. Еще по старой привычке ходили к нему хомуты чинить. Он такой шорник был, ювелир просто! Но хомутов-то все меньше становилось. Сейчас лошадей можно по пальцам пересчитать, а шорники вовсе перевелись.

– А дети есть у вас?

– Сын в Харькове, и дочка, при мне еще, в школу ходит, в девятый класс.

– А вы работаете?

– Работаю. В кино, кассиром и билетершей. А соседка моя, этажом ниже, – учительница в школе. Ее как из Орла сюда прислали лет двадцать назад, сразу после техникума, так в этот дом и поселили. Вы, если хотите, приходите к нам через часок, мы с ней чай пьем перед тем, как мне в кинотеатр идти, билеты на вечерний сеанс продавать.

– Спасибо, придем, а пока мы на речку сходим.

– Тогда вам вон по той дороге все время прямо, а потом, как ручей перейдете, по краю поля держитесь, к речке и выйдете, аккурат там, где купаются.

Перед походом в гости на чай подруги завернули-таки в сельпо. Как и говорила Полина, ассортимент состоял из круп, чая, сахара, муки, подсолнечного масла, еще каких-то продуктов, а также действительно тренировочных брюк, блузок неясного происхождения, колготок, парфюмерии и обильного ассортимента бытовой химии, которой магазин провонял насквозь. Из напитков была водка, какая-то явная бормотуха, пепси и пиво трех сортов.

– Хорошо, что мы из Москвы конфет взяли, не с пустыми руками идем, – сказала Степанова.

– Ну что, мы чаю хотим, – бодро заявила она же, когда вся компания ввалилась в двухкомнатную квартиру.

– Милости просим, рассаживайтесь. Это соседка моя и подружка, Валентина, учительница в нашей школе. Меня Анной зовут, а вас как? А то мы и познакомиться не успели, когда я с ведром-то вам повстречалась.

Хозяйки порадовались московским конфетам, Анна разлила чай по разномастным кружкам, открыть разговор решилась, конечно, Катька:

– Валентина, а что вы преподаете?

– Французский, рисование и биологию. По диплому я учитель французского, а остальное приложилось. Учителей не хватает, а за тем, чтобы все предметы изучались, в районо строго следят. Зарплату опять же доплачивают. Рисовать я с детства любила, а биологию пришлось самой выучить, когда учитель умер, а нового прислать уже который год все только обещают.

– А от чего биолог умер?

– Старенький был.

– Старенький – это сколько?

– Год до пенсии не дотянул.

– Пил, что ли?

– Ну, пил, конечно. Но не так, чтоб шибко, правда, Ань? Не сказать что алкоголик.

– Он от печени умер. Так сказали, – подтвердила Анна.

– Вы простите, пожалуйста, я, наверное, страшно глупый вопрос задам, – подала голос Полина. – Чего вам в жизни больше всего не хватает?

– Почему же глупый? – Валентина посмотрела Полине прямо в глаза. – Думаете, мне мужа не хватает? Так он у меня был. Но я его выгнала, потому что он был алкоголик.

– И он тоже умер?

– Умер, а как же. Выгнала его к матери, они там на пару и квасили, пока сначала он не умер, а потом и она. Я им последние два года еду носила и убиралась. Жили как свиньи, прости господи. Чего мне не хватает? Одежды приличной и крепкой. В Колпне по базарным дням много чего можно купить, но это все паленка. Я в прошлом году кроссовки купила, чтобы в огороде работать, – у нас всех, кто в этих домах живет, там за пустырем огороды. За одно лето развалились. Костюм бы купить, все-таки в школе работаю.

– Мы с Валькой в Орел подались – так там тоже паленка, – опять подала голос Анна.

– Мне еще хочется на другую жизнь посмотреть. Нет, за границей, конечно, мне делать нечего, да и денег у меня таких нет. А была бы в Москве родня, непременно бы поехала. Я в Москве два раза была, один раз даже в педагогическом институте на конференции. Посмотрела Кремль, конечно, Мавзолей, Алмазный фонд. Но это два-три дня, а в Москве пожить хочется, недельку или две, по музеям походить, на людей посмотреть не спеша, понять, как жизнь устроена. В телевизоре же все не то…

– А вообще, для женщин в вашем селе что самое главное, как вы думаете?

– Мужиков от алкоголизма лечить подешевле. Больница за это дело не берется. Есть две знахарки, очень сомнительные, да и дорогие. Нашим женщинам это не поднять. Они деньги копят-то всегда, потому что пьют мужики много. Но водка водкой, а кто из мужиков до алкоголизма допьется, знать никому не дано. Потому копят все…

– Да вообще, жизнь тут скотская… – Хозяйка квартиры говорила с набитым ртом, развертывая золотую бумажку уже четвертой конфеты. – Хороши конфеты московские, начинка в каждой разная. У нас «Цитрону»-то не достать, одна карамель импортная, только зубы ломать. Мужики у нас пьют, а бабы остервенели. В магазинах матом, на мужиков обратно матом, а то и мордобой. Валь, помнишь, Парфеныча хоронили? Его вдова прям на кладбище Тоньке в волосы вцепилась. Кричит: «Он твой любовник был, от того и помер!» Вот и говорю, стыд пропал. Бабы девок своих пораспускали, они после школы сразу – шныр в город. Это и правильно, тут делать нечего. Но у них же на уме только в продавщицы… Одна в Орле продавщицей, а другая за моим сыном в Харьков увязалась, и обратно продавщицей. Чего ради этого в Харьков-то? Потом с пузом сюда вернулась… Матери только не хватало на свою пенсию и огород еще и внука. Дочь опять тут в продавщицы, зарплаты – семь тыщ. Ясное дело, подворовывает, жить-то надо. А наши бабы – за копейку убьют. Уж сколько они этой девахе кости-то перемывали…

Подруги вежливо слушали, но, к счастью, хозяйка засобиралась на работу, в кино, кляня баб, которые могут и окна кассы побить, если опоздает.

После чаепития подруги поехали ночевать в райцентр, в ту саму Колпну, где базар. Кыса по дороге ворчала, что ничего нового она тут не узнала и не узнает: и так ясно, что в российской глубинке одно скотство и помочь никому и ничем невозможно. В Колпне Полешек организовала загодя ночлег, в доме приезжих при горсовете. Шестерым основательницам пришлось разместиться в двух номерах.

«В поле так в поле», – приговаривала наутро Алена, впервые в жизни вступая в новый день с немытой головой.

В городе Колпна с десятью тысячами жителей было шесть магазинов, комбинат бытового обслуживания, кинотеатр и ресторан. После экскурсии по городу был намечен визит к пасечнику, жившему на окраине.