Текст книги "Нежное прикосновение"

– Он может достигнуть хорошего положения, – сказала миссис Кэвенах, поправляя гребни в волосах дочери.

– Он – нахал, – сердито добавила Пэги. – Все они такие… Они считают, что девушки должны выполнять любые их желания!

Миссис Кэвенах неодобрительно поджала губы.

– Значит, ведешь себя, как блудница, если тебя просят о том, что получают в браке. – Она повернулась к Анне. – Театры, пикники, танцы – вот все, о чем думают сейчас молодые люди! А потом еще девушки удивляются, почему парни ведут себя так, будто они уже женаты.

– Дэйви не такой… – сказала Анна. – Он обходительный, как никто. На корабле, на котором мы плыли, матросы задумали попользоваться мной, и только Дэйви попытался меня спасти.

Женщины прекратили болтать и уставились на Анну.

– И Дэйви спас? – спросила Пэги в изумлении. Анна кивнула:

– Матросы избили его за то, что пытался помочь мне, и бросили в трюм.

– Ох! – Пэги выглядела пораженной. – Так он вас не спас, выходит?!

– Я… – начала Анна, уже жалея о сказанном. – Я справилась сама.

– Вы?!

– Он напал на меня с ножом. Нож… Нож попал ему в сердце.

Последнюю фразу Анна пробормотала, надеясь, что ее не расслышат. Женщины тяжело вздохнули.

– Вы его убили?!

– Да… Это был грязный дьявол, – заторопилась Анна. – Он мне проходу не давал с первого дня, как отплыли… Сказал, что выиграл меня на пари с дружками.

– Спаси, Господи! – пробормотала одна из женщин, крестясь.

– Как-то ночью меня тошнило. Когда я вышла на палубу, моряк схватил меня. Он приставил к горлу нож и думал меня одолеть. Я стала драться с ним, и нож… Матрос упал на нож.

Анна взглянула на Пэги, которая побелела как полотно.

– И вот Дэйви пришел мне на помощь, когда я закричала. Но помощник капитана и матросы зверски избили его.

– Вы такая смелая! – тихо воскликнула Пэги. – Убить такого зверя.

Посмотрев на лица женщин, Анна поняла, что вместо того, чтобы сотворить героя из Дэйви, она сделалась героиней сама.

– Хорошо, раз так, – но ему положено. Он – парень, – сказала миссис Кэвенах. – Но вы, миссис Флин?! Вы очень и очень храбрая!

– А что потом случилось? – спросила Пэги, округлив глаза от любопытства.

Анна опустила голову. Ей не хотелось вспоминать прошлое.

– Пришел капитан, злой, как рой пчел… Внимательно рассмотрел меня и захотел взять к себе, но этого не случилось, потому что вмешался мистер Флин.

Женщины переглянулись и покачали головами.

– Мистер Флин взял меня в свою каюту. – Анна замолчала, не зная, как продолжать дальше. И тихо добавила: – Он меня не принуждал, хотя я этого и боялась.

Все женщины в один голос стали восхвалять порядочность Стефена Флина.

– Но вот другие пассажиры! – воскликнула Анна, горячась. – На что, вы думаете, они пожаловались капитану?! Они считали безнравственным жить в одной каюте с мужчиной, не состоя при этом с ним в браке. Капитан согласился с их доводами и решил отправить меня назад, в трюм, к другим матросам.

Пэги судорожно сглотнула, прижав пальцы к губам.

– Отправить вас назад?! И что сделал мистер Флин?

– Он предложил мне выйти за него замуж. Женщины переглянулись – их лица сияли восторгом.

– Вот так капитан и сочетал нас браком…

– Так вы не венчались? – спросила Пэги.

Анна покачала головой. Ей очень хотелось сказать всю правду. Девушке было ненавистно, что эти добрые женщины глядят на нее с таким обожанием, считая такой недоступной и храброй.

– Только брак мог меня спасти.

– Спасти вас, – повторила Пэги. – Как прекрасно!

– И как похоже на мистера Флина, – сказала женщина, качая младенца, завернутого в красную шаль. – Когда покалечился мой муж, он сделал так, что у нас была и еда, и уголь… Да к тому же договорился с землевладельцем о ренте. Мистер Флин все понимает…

– А сейчас, когда вы здесь, вы можете пойти к священнику и по-настоящему обвенчаться, – сказала Пэги.

Анна тяжело вздохнула:

– Я… я не знаю.

– Хорошо! Вы – миссис Флин, и этим все сказано, – вмешалась миссис Кэвенах. Она жестко посмотрела на присутствующих женщин, как если бы кто-то из них осмелился не согласиться.

– Но не в глазах Господа, – сказала Анна, сгорая от стыда.

– Это скоро произойдет, – сказала миссис Кэвенах. – Он не оставит вас, могу вас в этом заверить. Стефен не сводит с вас глаз, мальчонка любит вас, как собственную мать…

– Но если нас не обвенчает священник, люди подумают…

– Людям об этом вообще не надо думать, – сказала миссис Кэвенах. – Так в Бауэри не делается. Если вы только что из тюрьмы, мы простим вас. Если вы не надели капора на улицу, мы на это не обратим внимания. Если вы хотите забыть плохое, мы его забудем вместе с вами. – Она внимательно посмотрела на лица других женщин, которые согласно кивали. – Это не наше дело, что вы не венчались в церкви.

Пэги взяла Анну за руку и слегка сжала ее:

– Теперь ваши волнения позади, Анна! Слава тебе, Господи!

Стефен заглянул на кухню, когда Анна танцевала. Он какое-то время понаблюдал за ней, любуясь разгоревшимися щеками, волосами, сияющими красным и коричневым, ее статной фигурой. Она показалась ему такой счастливой, что, когда появился Джон О'Мэгони, он решил, что может оставить ее ненадолго.

– Давай зайдем ко мне в контору, Джон! – предложил Стефен.

О'Мэгони был мужчина с жестким лицом, кустистыми бровями, носивший волосы почти до плеч и густую бороду.

– Да, Стефен. Лучше поговорить в спокойном месте, не боясь, что подслушают информаторы.

Информаторы, – повторил про себя Стефен, вздыхая. – Вожди были так заняты выискиванием информаторов в своих рядах, что почти совсем забыли о сути дела, в котором он должен принимать участие.

В ночной прохладе они перешли улицу и вошли в салун «Эмирэлд Флейм». Большинство постоянных посетителей были у миссис Кэвенах, так что в комнате с баром было тихо. О'Мэгони зашел за стойку поговорить с Эметом.

О'Мэгони был по натуре ученым, но не борцом. Во время восстания сорок восьмого он больше играл словами, а не оружием. Как, впрочем, и все другие лидеры, включая того же Пэдрейка Мак-Карси.

Стефен прошел в спарринговую комнату и посмотрел работу на ринге Моуза с джентльменом из верхнего города. Через полчаса к нему присоединился О'Мэгони.

– Молодой Эмет – отличный патриот, Стефен! С огромной жаждой справедливости!

– Он – мечтатель.

Стефен повел его наверх по черной лестнице на второй этаж, где у него располагалась контора и комната, где жил Моуз. Одну газовую лампу он зажег в холле, а другую – в офисе.

Стены комнаты были покрыты старыми плакатами боев; мебель старая и поцарапанная. Но ему было хорошо здесь – именно тут держал он книги и занимался бизнесом. В этих стенах он принимал агентов по спиртным напиткам и агентов по боям, часами беседуя и угощая их виски, выслушивал жалобы соседей или просто размышлял над чем-нибудь, положив ноги на край стола.

Стефен завел старенькие в корпусе из вишневого дерева часы, которые достались ему вместе со зданием.

– На нижней полке есть какая-то бутылка, если у тебя пересохло во рту…

О'Мэгони, махнув рукой, отказался и устроился в кресле.

– Магири для Комитета выгоден. Он организовал тренировочный показательный бой в спортивном зале. Мы собрали около пяти сотен долларов.

– Итак, даже Магири превращается в патриота. Это большая для меня неожиданность!

О'Мэгони проигнорировал насмешку Стефена.

– Он сказал речь, которая взволновала всех. «Может, Бог благословит нас умереть в Ирландии, – сказал он. – На земле наших отважных предков».

Стефен сел за стол, положив на его край ноги.

– Очень трогательно.

О'Мэгони неодобрительно покачал головой:

– Лучше умереть для великой цели, Стефен, чем жить с британским ярмом на шее.

– Помилуй Бог! Я хочу умереть именно здесь, и предпочтительно на руках своей жены. Я хочу передать вам послание от Пэди Мак-Карси.

О'Мэгони вскочил с кресла и сделал шаг в направлении Стефена.

– Вас называли верховным руководителем и директором Революционного Братства в Америке, – неторопливо продолжал Стефен. – Они хотят, чтобы вы собирали по восемьдесят фунтов в месяц и обучили две тысячи мужчин. Но вы не должны предпринимать какие-либо действия. Что должно делаться и когда, будет решать Дублин.

Глубоко посаженные глаза О'Мэгони налились слезами.

– Именно здесь есть храбрые парни, Стефен, обученные и готовые действовать. Трудно будет их удержать. Боюсь, им не захочется получать приказы из Дублина.

– Я это знаю, Джон, – миролюбиво сказал Стефен. – Но те, в Ирландии, считают, что в Нью-Йорке слишком много горячих голов с чрезмерной ненавистью к Англии, что может нанести вред Ирландии.

О'Мэгони прижал к глазам носовой платок.

– Добиваться процветания в этой стране не стыдно, если за спиной у тебя свободная и сильная родина.

Стефен сильно пожалел, что он не может облегчить страдания старого лидера.

– Такой день настанет, Джон! Клянусь, что настанет!

– А что с оружием?

– Оружие поступит из Бирмингема.

– Из Англии! – воскликнул О'Мэгони. – Упаси Бог, Стефен, чтобы мы действовали у них под носом.

Стефен пожал плечами: – Деньги для оружейных купцов не пахнут политикой.

– Но власти…

– Бирмингем производит оружия больше всех в мире. Ящики с ним перевозят по каналам и по железной дороге. Из Бирмингема уходит столько оружия, что власти не заметят наш маленький кораблик.

О'Мэгони погладил бороду:

– А какого рода оружие?

– Ружья с затвором; ружья, заряжающиеся с дула; револьверы. Еще должна быть амуниция и штыки.

Стефен устроился на стуле поудобнее. Ему ненавистно было думать о кровавой бойне, если восстание все же произойдет. И ему неприятно было говорить о деталях… Но он должен был довериться О'Мэгони и выполнить просьбу Пэдрейка Мак-Карси.

– В Бирмингеме очень много патриотов среди ирландцев, – продолжал он. – Они встретят курьера и проследят за всем остальным. Корабль в Америке нужно загрузить мучными бочонками и направить купцу в Корк. Там портовый смотритель отправит их до Килкенни.

Густые брови О'Мэгони сошлись вместе.

– А деньги?

– Откуда же еще могут поступить деньги, как не из Америки? – ответил Стефен, криво усмехаясь. – Вся связь через курьера. Всякий, написавший в Ирландию по своему почину, будет рассматриваться как предатель.

О'Мэгони прошелся по комнате, сел в кресло и прикрыл глаза, без сомнения, воображая славный момент, когда восставшие массы ирландцев с оружием в руках сбросят поработителей со всего ирландского побережья.

– Но сейчас оружие пойдет только для обучения, не для сражения, – предупредил Стефен. – Пэдрейк настаивает на отсутствии быстрых акций. Они не хотят поражения, как в сорок восьмом…

О'Мэгони открыл глаза – они светились фанатическим блеском.

– Мы – герои старых преданий! Стефен, мы победим врага и избавим народ от голода и позора.

Стефен забарабанил пальцами по столу.

– Мы – группа дураков, вот кто мы! Страна безнадежно слаба!

О'Мэгони опустил голову:

– Мне жаль тебя, Стефен! В тебе нет преданности делу.

– Не должно быть ни политических дрязг, ни пустых разговоров. Если англичане прослышат, о чем я вам рассказал, люди вроде Пэдрейка Мак-Карси сгниют в тюрьме Килмейнгема или их повесят…

– Ах, Стефен! Да я это хорошо знаю. Я никому не скажу, кроме лидеров в Нью-Йорке.

Стефен расслабился и задышал спокойнее.

– Пэди велел мне выбрать курьера. Бог мне помог – я выбрал Эмета Кэвенаха.

О'Мэгони торжественно кивнул:

– Прекрасный выбор. И для парня какая честь!

Стефен тихо выругался, желая знать, не будет ли эта «честь» гробом для его юного друга.

– Эмет никогда не уезжал от матери, никогда не ступал на ирландскую землю. Какое-то время его будет занимать риск…

О'Мэгони встал, тряся бородой:

– Эмет Кэвенах с честью будет работать на благо родины.

– Он – юноша, Господи помилуй! – фыркнул Стефен, почувствовав внезапное отвращение к тому, что его втянули в это патриотическое безумие. – Он вбил себе в голову трилистники вместо мозгов.

– Он дал клятву. И он носит имя Роберта Эмета, величайшего патриота. – О'Мэгони положил на грудь руку и уставился в пространство. – Пусть мне напишут эпитафию только тогда, когда моя родина займет достойное место среди наций мира.

– Ладно, Джон, – Стефен поднялся, чувствуя ужасную усталость. – Ничто не заставит дрожать от страха англичанина, как достойная речь в честь мертвого ирландца.

ГЛАВА VI

Анна забрала Рори домой почти сразу после девяти вечера. На следующий день ему нужно было уже идти в школу.

Стефен исчез. Миссис Кэвенах сказала, что он ушел поговорить об ирландской проблеме. Анна забеспокоилась, что его так долго нет.

Миссис Кэвенах только посмеялась.

– Вы же знаете, как разговоры о политике действуют на мужчин, – сказала она.

Анна знала… Отец часто засиживался с мужчинами далеко за полночь накануне торфяного пожара. Мужчины и политика шагают рядом, как чай и молоко.

Рори закончил читать молитвы и лег в кровать.

– Я не хочу ходить в школу.

– В школу ты ходить, конечно, будешь, – сказала Анна. – И тебе это понравится к тому же.

– А Эди и Майк не будут ходить. Они собираются работать.

– Но Эди и Майк – это еще не все. Где ты окажешься, если не сможешь читать и писать.

– Я уже умею читать и писать.

Анна убрала волосы с влажного лба Рори и подумала о мальчиках Карэнах, таких грязных и невоспитанных, без чистой одежды и без нужного питания, у их родителей нет даже времени за ними присмотреть. Печальное будущее ожидает маленьких сорванцов.

– Этих Карэнов ты приводи обедать, когда захочешь, – разрешила она Рори. – Им нужно нарастить мяса на костях и хорошенько помыться к тому же. Я им устрою купание.

Рори засомневался:

– Они это не очень любят.

– Да, думаю, тут ты прав, – сказала Анна. – А сейчас я поцелую тебя; чтобы ты хорошо спал.

Анна расцеловала мальчика в обе щеки и в кончик носа. Раньше он протестовал, когда его слишком много обнимали и целовали. Но Анна сказала, что однажды он все эти поцелуи вернет девушке, которую полюбит.

Анна привернула лампу. Комната погрузилась в темноту, но она продолжала вглядываться в маленькую фигурку на постели, чувствуя умиление.

Когда она вышла, у двери стоял Стефен. Он посторонился, давая Анне пройти, и закрыл дверь в комнату Рори.

– Где ты был?

– Ниже этажом, разговаривал с Джоном О'Мэгони.

– О политике, верно?

Стефен выглядел усталым, слишком усталым, чтобы на него сердиться.

– О политике. Прости, что я тебя оставил одну, Нэн.

Анна похлопала его по руке:

– Ну что ж, пойдем выпьем чаю.

Она пошла на кухню, где на плите стоял кипящий чайник. Стефен сел за стол и потер лицо руками.

– До смерти можно заговаривать человека, рассказывая о свободной Ирландии, проигрывая одни и те же сражения снова и снова.

Анна заварила чай, поставила на стол две чашки, сахар, молоко и печенье.

– Я помню Дублин перед восстанием сорок восьмого, – сказала она. – Ох, как много патриоты произносили прекрасных речей, толкуя о демократии и свободной родине. Везде были солдаты – большие, хорошо откормленные парни, хвастающие своим оружием. Но прежде чем кто-то понял, что произошло, все было кончено. – Она покачала головой. – Патриоты почему-то всегда заканчивают поражением.

Стефен вытянул ноги и наблюдал, как она собирает на стол. Анна расстегнула жакет. Ее полные груди натянули блузку, заправленную в узкий пояс юбки. Длинная прядь кудрявых рыжеватых волос выбилась из прически и сияла в свете лампы.

– Я сказала миссис Кэвенах, что политика не имеет для женщины такого значения, как для мужчины, – продолжала она. – Женщины уезжают из Ирландии с легким сердцем. Мы знаем, что будем жить лучше, и назад не оглядываемся. Мужчины – другое дело. Они переживают свое поражение так, будто это проклятие для всего рода человеческого.

Анна добавила молока в обе чашки и села, подперев ладонью подбородок. В неярком свете глаза ее казались большими и спокойными; губы полные, мягко очерченные. Наблюдая за ней, Стефен чувствовал томление до боли. Не в том дело, что она была прекраснейшей женщиной на свете. Он вспоминал, как она смотрела, стоя у кровати, на Рори, и чувствовал что-то еще, кроме желания. Какую-то нежность, умиротворение и умиление. Он взял ложку и провел большим пальцем по гладкой поверхности.

– Да, дорогая, в этом ты права. Мужчины никогда не забывают Ирландию.

Они посидели молча, пока чай настаивался. Стефен не мог припомнить, чувствовал ли он когда-нибудь такое умиротворение, как сейчас – сидя с Анной на кухне, зная, что мальчонка спит рядом.

– Я хотел, чтобы ты купила все, что тебе нужно в дом, – сказал он. – Посуду, ковры, картины.

– Хорошо. Я уже запланировала кое-что… Заполню шкаф посудой.

Стефен посмотрел на распустившийся узел волос на ее голове, на хорошей формы брови, замечательно прямой нос. Она была прекрасна. Прекрасна, как мечта.

– Я хочу, чтобы у тебя было все. Платья, капоры, шали. Отправляйся на Бродвей и поброди по магазинам. Купи себе что захочешь.

– Послушать тебя, так можно подумать, ты транжира, – упрекнула она. Анна потянулась за заварным чайником. – Я не буду изображать из себя даму перед соседями и не заставлю тебя покупать мне вещи. Скоро я заработаю доллары за кружево и верну тебе все, что должна.

Стефен следил, как она наливает ему в чашку горячий чай, и молчал. Ему надоело спорить.

– Расскажи мне про сегодняшний вечер, – попросил он. – Ты повеселилась?

– Да, приятно провела время. Все меня приветствовали. Но этот Дэйви Райен! Ах, Стефен, он положил глаз на Пэги, но никогда не сможет ее добиться, изображая дурачка. Он едва не подрался с ее дружком.

Стефен улыбнулся:

– Я поговорю с ним.

– Я рассказала женщинам о Спинере… И как я оказалась с тобой. Я и не думала им рассказывать, но так получилось.

– Это не имеет значения, Нэн. У меня от этих людей нет секретов.

Анна взглянула на него обеспокоенно.

– Секретов нет, за исключением моего…

– Дорогая, помолчи. Давай не будем говорить о неприятном. По крайней мере, не сегодня…

Глаза Стефена переполняло желание.

– Допей чай, – сказала Анна. Он не отрываясь смотрел на нее.

– Хорошо, но только несколько глотков. А потом пора в постель.

«Он и спрашивать ее не собирается, – подумала Анна. – Сегодня ночью он будет делать то, что хотел делать все эти прошедшие недели. И она не может ему отказать. Сейчас она в Америке, в Нью-Йорке. Прошлое позади… И она ему многим обязана, очень многим».

Анна взяла чашку обеими руками и представила, как все будет. Били часто брал ее, но был скор. Ему так не терпелось дойти до дела, что он почти не целовал ее, почти не ласкал. Даже в первые недели, когда он ею еще не насытился, никогда не ласкал ее. А Стефен был другим. Она смотрела на его руки, широкие и плоские, и представляла их на своем теле. Если он будет добр, она не возражает против этого. Только не надо ее сжимать больно, щипать… Тогда это не будет так гадко. Ей хотелось попросить его не совать туда пальцы…

Стефен зевнул, и Анна заметила, что в нем растет нетерпение. Она быстро сделала несколько глотков горячего сладкого чая и поднялась из-за стола вместе с ним.

– Ты уже заходила в нашу спальню? Анна потрясла головой:

– После обеда не заходила.

– Тогда пойдем, – и он подал ей руку.

В спальне латунная кровать была застелена чистыми простынями и покрыта сверху ярким покрывалом. На ореховом туалетном столике стояла корзина желтых и красных цветов. Нижние матовые стекла на окнах мерцали в слабом свете лампы.

– Ах, как все красиво, – сказала Анна, изумленная тем, что Стефен сам побеспокоился приготовить комнату. Ей даже в голову не пришло заправить постель. – Когда же ты это сделал?

Казалось, он был доволен собой.

– Раньше.

Анна подошла к окну и потрогала шершавое искрящееся стекло.

– А может нас кто-нибудь увидеть?

– Не через это стекло.

– Мне нужно будет сделать занавески.

Стефен подошел к ней и, обхватив руками за талию, притянул к себе. Тело Анны напряглось. Стефен погладил ее по спине, а губами дотронулся до волос.

– Ты меня совсем не хочешь, Нэн? Ну, хотя бы немножко?

Анна прислонилась лбом к его плечу.

– Хочу, – прошептала она, зная, что именно этого ответа он ждет от нее.

Он поднял ее подбородок и поцеловал. Губы двигались медленно – по губам, щекам и лбу. Анна закрыла глаза. Она не хотела, чтобы он заметил ее нехорошие предчувствия, – ей не хотелось портить ему удовольствие. Но чем дольше он целовал, тем скорее она теряла осторожность, и когда он опять вернулся к ее рту и потрогал ее губы языком, она раскрылась ему и схватилась за рубашку. «Если бы они могли делать только это, – подумала она. – Целоваться и держаться друг за друга – и больше ничего».

Стефен отодвинулся, дотянулся до лампы и убавил свет. Анна следила, как он вынул запонки из манжет и бросил их на туалетный столик. Снял рубашку – на торсе и руках играли мускулы, а грудь заросла золотисто-каштановыми волосами.

Он поймал взгляд Анны и усмехнулся.

– Видела когда-нибудь такого мужчину в своей жизни? – И он пробежался пальцами по груди.

– Ты испорченный, – заметила она, скрывая улыбку. – Избалованный и тщеславный.

Она сняла жакет и расправила его на спинке стула. Стефен притянул ее к себе.

– Ты же знаешь, мне нравится быть испорченным.

Анна обхватила пальцами его бицепс. Она смотрела на изгибы мышц на его плечах и на широкую площадь груди… На шее мерно пульсировала жилка.

– Доверься мне, дорогая, – тихо попросил он. Стефен поймал ее губы своими, покусывал и сосал их, играя языком до тех пор, пока Анна не обвила его шею и не ответила на поцелуй. Он прижал ее теснее, до боли, к своей груди. Потом отступил и пробежал по блузе сверху вниз, отыскивая пуговицы.

– Помоги мне снять все это.

Голос прозвучал хрипло, нетерпеливо. «Как у всех мужиков, когда они добиваются своего», – подумала Анна.

Она повернулась спиной и расстегнула пуговицы дрожащими пальцами. Она сняла блузку и положила на стул. Стефен подтянул ее к себе. Одной рукой он держал ее за грудь, другой – за талию. Губы ласкали шею, плечо, отчего по спине прошла дрожь.

– Милая, – пробормотал он, вдыхая ее запах. – Боже милостивый, я готов умереть за тебя.

Сильные руки сжали ее груди. Анна напряглась и вцепилась в его плечи, из горла вырвался писк, как у младенца.

– Что с тобой, Нэн? – спросил Стефен. – Что не так?

Она быстро дышала, сердце стучало, как бешеное. Это будет больно. Через столько лет это опять должно быть больно.

– Я… я не знаю, – ответила она. Стефен помолчал. Потом сказал тихо:

– Закрой глаза.

Анна судорожно сглотнула и закрыла глаза.

– Не думай ни о чем, а только чувствуй. – Он погладил ее груди через льняную ткань лифчика. – Как сейчас?

– Я… Я… Как хочешь.

Чем дольше он ее ласкал, тем больше она чувствовала – внизу живота скапливался жар. Стефен снял напряжение, доставив приятное, затуманивающее удовольствие, которое она уже с ним чувствовала раньше на корабле.

– Можно я тебя возьму?

– Да, – солгала она, уверенная, что он придавит ее сейчас, навалившись. Нет смысла объяснять ему насколько ей это ненавистно.

Стефен расстегнул лифчик и запустил руки под него. Кончиками пальцев он обвел чаши грудей, поиграв с сосками. Губы Анны раскрылись с тихим стоном удовольствия. Она прислонилась к нему, у нее дрожали ноги.

– Ох, Стефен…

– Сегодня я угожу тебе, – прошептал он ей в волосы. – Ох, Нэн, просто уверен, что я тебе понравлюсь.

Он совсем сдвинул лифчик, лаская ее обеими руками, ласково поддерживая. У Анны стеснилось дыхание, голова кружилась. Она чувствовала дрожь от удовольствия. Стефен пробежал пальцами по голым плечам и внимательно ее рассмотрел.

– Распусти волосы.

Она подняла руки и вынула гребни.

– Не спеши, Нэн. Я хочу смотреть на тебя. Ах, да ты просто картина. – Его голос был низким и тихим, глаза пожирали ее.

Она позволила ему собой любоваться. Стефен отбросил огромную массу кудрей на плечи и начал ласкать ее груди. Языком он облизывал соски, губы дразнили и посасывали. Анна вцепилась в его плечи. Она покачивалась, чувствуя, как теплая тяжесть собирается внизу живота. Глаза были полузакрыты. Такое наслаждение она даже не могла вообразить.

Стефен расстегнул юбку, потом развязал ленты на нижних юбках, все они – одна за другой – упали на пол.

Он внимательно рассмотрел ее тело. Анна тонула в наслаждении, чувствуя опьянение и желание.

На пол упали чулки, трусы…

Наконец, она осталась голой. Легко касаясь, он пробежал пальцами вверх по ляжкам. Зажмурившись, чувствуя себя беспомощной и красивой, Анна стояла, как прикованная. Присев на кровать, Стефен притянул к себе Анну и, обхватив руками ее бедра, прижался головой к лону. Она зарылась пальцами в его волосы.

Неожиданно она почувствовала ищущие удары языком, а потом приятное ощущение, от которого в изумлении вскрикнула.

– Ах! Не делай этого! – оттолкнула она его. Он встал с улыбкой:

– От этого нет вреда.

Анна бросилась прочь, устыдившись того, что сделал Стефен, и пристыженная тем, что от этого почувствовала. Она схватила с пола нижнюю юбку и прикрылась ею. Она была в смятении – ей захотелось плакать.

– Ты все делаешь не так, – сказала она, чуть не плача. – Ты много разглядываешь и… трогаешь. И… то, что ты сделал сейчас. Так не делают.

Стефен не обратил внимания на ее слова.

– С этого момента я все буду делать, как надо, Нэн, – улыбаясь, сказал Стефен и начал расстегивать брюки.

Анна крепко прижимала к груди юбку. Она хотела отвернуться, но не смогла. Когда он отбросил в сторону брюки, она уставилась на его голые бедра, длинные, мускулистые ляжки и мощную мужскую плоть, поднявшуюся вроде копья.

Анна отвернулась, еще крепче вцепившись в нижнюю юбку. Она не хотела лежать под ним, вся открытая и беспомощная, ожидая, пока он кончит. «Он не настоящий мой муж, – твердила она себе. – Я не обязана это с ним делать».

– Стефен, я не могу.

Он забрал у нее юбку и обнял за плечи. Анна тесно прижалась к нему, слыша, как колотится его сердце.

– Я боюсь, – прошептала она.

– Знаю, Нэн.

Она хотела ему угодить. Хотела целоваться с ним, чувствуя на себе его руки. Все, кроме того, чтобы он вошел в нее, когда страсть станет дикой и грубой, и он сделает ей больно, забыв об ее существовании.

– Тебе не будет больно, – сказал он. – Скажи только, и я остановлюсь.

Он положил ее спиной на кровать, на прохладную льняную простыню, и жадно осмотрел простершееся перед ним тело. Анна чувствовала в горле и ушах биение сердца. Закрыть глаза не осмеливалась. Ей нужно следить за ним – тогда он не увлечет ее еще в какое-нибудь греховное наслаждение, усыпив бдительность.

Наклонившись над ней, он начал целовать ее горячим и жадным ртом, едва касаясь. По телу Анны прошел трепет.

Он гладил и целовал груди, лизал горячим языком соски. Анна закрыла глаза, страх ушел. В ней нарастала волна желания.

Пальцы Стефена скользнули между ног, и Анна напряглась. Она вспомнила грубые пальцы Били, сжимающие нежную плоть, острый удар грубых ногтей. Она сжала Стефена за талию, пытаясь убрать руку.

– Все хорошо, – сказал он. – Пусти меня…

Она застыла с широко открытыми глазами. Продолжая ласкать, он нежно и медленно отыскивал сладкое местечко, которое уже нашел языком.

– Какая ты красивая, Анна! Красивее нет на свете, – тихо сказал он.

Его пальцы вызывали неожиданные ощущения, которые можно было назвать порочными, если бы они не были такими приятными. Анна пошире раздвинула ноги, надеясь, что он не заметит.

– Ах, дорогая, – воскликнул он. – Кажется, ты меня уже захотела!

Его пальцы задвигались смелее. Анна в панике метнулась, пытаясь его оттолкнуть.

– Нет! – закричала она. – Не делай так! Нет! – Она ударила его по руке.

Стефен сжал ее талию:

– Ну, не убегай от меня…

Прерывисто дыша, она лежала неподвижно. Стефен смотрел на нее с тревогой, как если бы произошло что-то не то. Анна закрыла грудь руками и отвернулась.

Он ласково убрал с ее лица и плеч волосы и разбросал по подушке. Потом повернул ее к себе:

– Я больше не буду это делать.

При свете лампы выражение его лица казалось расстроенным, но добрым.

Анна была рада, что рядом с ней Стефен, а не какой-нибудь другой мужчина. Всякий другой не церемонился бы с ней так.

Долго он еще целовал ее – рот, груди, – отчего она опять как бы опьянела. После каждого прикосновения ее сопротивление становилось все слабее. Наконец, она перестала бороться с собой – обхватила его руками, вдавив пальцы в твердую плоть, и застонала от наслаждения.

Когда он вошел в нее, она, прикусив губу, прижалась лицом к нему, моля его поторопиться.

Но он не сделал этого. Он скользнул руками под бедра Анны и ласково, но настойчиво начал подбрасывать ее.

– Анна, – прошептал он. – Ах, Нэн. Раздвинув ее ноги шире, он вошел еще глубже.

Анна была потрясена – больно не было. Он приподнялся и посмотрел на нее; на его лице была написана откровенная страсть. Анна вцепилась в простыню и отвернулась, боясь посмотреть на него. Но член, хозяйничающий внутри у нее, заставлял забыть обо всем на свете.

Он двигался все быстрее и быстрее, утоляя ее голод и одновременно делая его еще нестерпимее.

– Ну, пожалуйста, – шептала Анна, не понимая, чего же она хочет. Ощущения усиливались без конца, без меры; она почувствовала слабую дрожь, потом еще и еще. Изогнув спину, она сжала Стефена ногами, хныча, как дитя.

Он обрушился на нее всем своим весом, рыча от наслаждения, зарывшись руками в ее волосы. Она чувствовала на губах его зубы.

– Анна! О Боже!

Анна задвигалась навстречу – бесстыдно и дико. Внезапно его большое тело сотряслось с такой силой, что казалось, из него ушла жизнь. Он замер неподвижно. Лежа под ним, она слышала только, как бьется его сердце.

Она чувствовала огромное умиротворение во всем теле и еще какую-то горечь… Но почему? Ведь она должна быть благодарна, что все позади и ей не было больно.

Стефен приподнялся и пристально посмотрел на нее, улыбаясь. Он выглядел счастливым и юным. Со всеми своими шрамами и морщинами, он выглядел очень юным.

Анна смутилась:

– Почему ты так на меня смотришь?

– Моя Нэн, – сказал он тихо. – Моя прекрасная Нэн!

Он лег на спину со стоном удовлетворения.

Анна ждала, что он уснет. Били уже начинал храпеть, когда кончал… Но у Стефена не было сна ни в одном глазу – он наблюдал за ней, положив тяжелую волосатую руку поперек ее – мягкой и белой.

– У тебя внутри словно лепестки роз, покрытых росой, – сказал он восторженно.

Анна смутилась:

– Ну, что ты такое говоришь?!

– Ты возражаешь? Тебе это не нравится? Анне было очень стыдно смотреть на него.

– Ты же знаешь, что я не возражаю, – почти прошептала она.

Стефен нежно гладил ее грудь.

– Ты – восхитительная женщина… Во всем… – Голос его охрип. – Ох, что мы тут, в этой постели, будем вытворять с тобой!

Он прижался к ее груди – щетина колола ей кожу. Его рот нашел сосок и нежно лизнул его, потом еще и еще. Страсть вспыхнула в Анне с новой силой.