Текст книги "Неправильное воспитание Кэмерон Пост"

Как-то вечером, когда Коули была у нас, мы вместе с бабулей смотрели вполглаза повтор «Частного детектива Магнума». Окна были нараспашку, и большой дряхлый вентилятор жужжал, словно черный жук, но толку от него было мало – он только теребил занавески и обдувал нас горячим воздухом. На журнальном столике стояла миска с замороженным виноградом, который стремительно таял, вызывая интерес у жирной мухи.

Во время перерыва на рекламу бабуля сказала:

– В субботу идем на кладбище. Загляни в цветочный, закажи красивые букеты. – Она достала из кармана халата две новенькие хрустящие двадцатки и протянула мне. Очевидно, она спланировала этот момент заранее, но от ее поручения мне сразу же стало невыносимо грустно.

Я еще в начале сезона попросила Хейзел дать мне отгул на этот день, но тогда до него было еще совсем далеко, и вот он уже наступил.

– Рут в субботу уезжает на встречу дистрибьюторов «Салли-Кью», – сказала я громко и посмотрела прямо на нее, потому что бабулин слух стал совсем ни к черту, да и телевизор орал что есть мочи.

– Я знаю, – ответила она театральным шепотом, потому что Том Селлек снова появился на экране и уже бежал трусцой по белому гавайскому песку. – Будем только мы с тобой, детка.

– Я не знала, что уже так скоро, – сказала Коули, накрывая мою ладонь своей. Мы обе вздрогнули, но она не стала сразу отнимать руку. – Прости.

– Все в порядке, – успокоила я ее.

– Я никогда раньше не бывала на кладбище Майлс-сити.

– А разве твой отец… – заканчивать предложение мне не хотелось.

Она покачала головой.

– Его кремировали. Он хотел остаться на ранчо.

Это была территория, на которую мы с Коули почти никогда не захаживали в наших беседах. Теперь мне кажется странным, что мы обе избегали этой темы, поскольку помимо мертвых родителей между нами, в сущности, было не так уж много общего.

– Честно говоря, я не знаю, чего хотели бы мои родители. Но им достались могильные плиты в Майлс-сити.

Коули сжала мои пальцы.

– Хочешь, я поеду с вами в субботу?

– Да. Было бы здорово.

Поэтому на кладбище нас было трое, а не двое. День выдался такой же сухой и жаркий, как и три года назад, а бабуля надела тот же наряд: черное платье, украшенное брошью со стразами. На Коули была юбка с цветочным принтом и льняной топ, а на мне – шорты цвета хаки и белая оксфордская рубашка на пуговицах, которую купила мне Рут. На месте, где предполагаешь увидеть карман, красовался крошечный игрок в поло. Повод был такой, что я даже погладила одежду, хотя вышло не очень, и заправила рубашку в шорты, но рукава все равно закатала. Солнце пекло нещадно.

На бабулины сорок долларов я купила два больших букета, составленные из самых разных цветов, кроме белых лилий, которые я ненавидела. Рут расстаралась, и на участке родителей были установлены два очень красивых медных вазона, в которых росли красная герань и плющ. Коули сказала, что надгробия очень хорошие, и сжала мою руку, а я в свою очередь стиснула бабулину. Я убрала несколько пожелтевших листьев, которые сиротливо ютились на холодном граните. Бабуля вынула вышитый носовой платок, вытерла глаза и рассказала небольшую историю о том, как папа однажды пытался приготовить что-то вкусненькое для мамы в самом начале их отношений, но все испортил и устроил пожар на кухне. С этого участка на вершине холма открывался вид на главную дорогу и дальше. Вдалеке мы заметили бирюзовую горку, по которой маленькая девочка съезжала в воду. Вверх по лесенке, с горки вниз, и так без конца. Ее длинная темная косичка смешно подпрыгивала, пока она бегала туда-сюда.

– Я рада, что ты здесь, – сказала я Коули, не отрывая глаз от девчушки.

– Я тоже, – ответила она. – Хорошее место, совсем не то, что я ожидала.

Через несколько минут бабушка захотела спрятаться от солнца, и мы пошли в кафе «Дейри Квин». Мы с Коули ели вишневый десерт, а бабуля сначала жевала луковые кольца и жаловалась, как же сильно ей хочется мороженого, а потом не выдержала и, наплевав на то, что ей запретили сладкое, заказала себе порцию, которую съела подчистую; пришлось нам поспешить домой, потому что ей нужен был укол инсулина.

Потом, когда бабуля задремала у себя, мы с Коули поднялись ко мне. Она присела на край кровати, а я опустилась в кресло. Я включила «Приключения няни», Коули никогда его не видела, но не думаю, что кто-то из нас горел желанием смотреть, как белокурая кудрявая Элизабет Шу, поймав попутку, натыкается на настоящего Капитана Хука за рулем, поет в чикагском блюзовом баре и сражается с мафией (и все это за одну ночь).

Во время тренировок по сердечно-легочной реанимации я взяла десяток или больше спиртовых салфеток из мягкой белой бумаги в индивидуальных конвертах с синими буквами на одной стороне. Они напоминали крошечные подушечки. Я думала пустить их на отделку одной из спален кукольного домика, пока же они ждали своего часа, сложенные аккуратными стопками, с которыми я без конца возилась. Коули сняла с телевизора фотографию моей мамы на озере Квейк и внимательно изучила ее, хотя видела ее и раньше. Я даже успела рассказать ей знаменитую историю.

– Мама очень на тебя похожа, – заметила она.

– Только когда была маленькой. В старшей школе она стала совсем другая.

– И какая же?

– Очень хорошенькая. Прямо королева стиля.

– Ты тоже хорошенькая, – как бы между делом сказала Коули.

– Нет, вот ты, Коули, красавица. Это всё не для меня.

– А что для тебя?

– Украшение кукольного домика. – Я подошла к спортивной сумке, которая валялась на полу со вчерашнего вечера. В ней лежала пачка жвачки, правда, вощеная бумага отсырела за неделю, проведенную в компании мокрых полотенец.

Коули вернула фотографию на место, а когда я хотела протиснуться к своему стулу, она застыла, перегораживая узкий проход между комодом и кроватью.

– Хочешь? – Я протянула ей пластинку жвачки с апельсиновым вкусом.

– Нет, – пробормотала она. А потом наши губы встретились. Именно так все и произошло. У меня на зубах еще похрустывала сахарная крошка, а рот Коули уже прильнул к моему. Дверь в комнату была настежь открыта, и пути назад уже не было, но теперь это не имело значения. Мы упали на кровать, и я оказалась на Коули, потому что она сама так захотела. Мы не разделись, просто целовались под фильм «Приключения няни». Коули вела себя очень уверенно, явно знала, что делает, и мы бы так и продолжали, если бы бабуля не крикнула снизу:

– Ужинать!

– Сейчас спустимся, – проорала я в ответ, не слезая с Коули.

– Но Бретт по-прежнему мой парень, – шепнула Коули, как будто это что-то меняло.

* * *

Я думаю, что Коули неплохо удалось убедить себя в том, что наши страстные поцелуи и объятья, которые повторялись вечер за вечером под жарким небом Монтаны, были всего лишь преждевременным, однако же неизбежным экспериментом, которому следовало бы начаться в колледже. Я изо всех сил старалась подыгрывать ей. По крайней мере, отчаянно старалась, втайне надеясь, что между нами происходит совсем другое.

Нашим новым увлечением стали походы в кино. Коули заезжала за мной на озеро, отвозила домой, где я быстро принимала душ, пока она болтала с бабулей. Потом мы отправлялись взглянуть на афишу. Единственная проблема заключалась в том, что в нашем кинотеатре всю неделю гоняли всего два фильма: один начинался в семь, а другой в девять. К первому сеансу мы никогда не успевали. Тем летом мы посмотрели «Их собственная лига», «Баффи – истребительница вампиров», «Бэтмен возвращается» и «Смерть ей к лицу» по три-четыре раза каждый. Мы оценили лапки Мишель Пфайффер в роли Женщины-Кошки, усилия Брюса Уиллиса, сыгравшего наконец-то не крутого парня в боевике, а туповатого пластического хирурга, на редкость фальшивый бруклинский акцент Мадонны, одетой в старомодную бейсбольную форму персикового цвета. Надо сказать, в конце концов этот акцент уже невозможно было слушать. Хотя кинотеатр строили с расчетом на несколько сотен зрителей, по вторникам и средам в зале собирались только самые преданные синемафилы: Коули, я да еще с десяток человек, – но именно это нам и нравилось.

– Опять в кино? – спрашивала Рут, когда нам случалось столкнуться с ней вечером. – На тот же фильм? Потрясающий, наверное.

Но она была слишком занята Рэем, «Салли-Кью» и «Воротами славы», чтобы раскопать правду, к тому же мы довольно хорошо научились держать ее на безопасном расстоянии, что оказалось несложно, так как Коули нравилась Рут и она считала, что новая подруга хорошо на меня влияет.

Сколько я себя помню, билеты в кинотеатр «Монтана» продавал тощий, словно жердь, старикан в неизменных коричневых брюках, коричневом вязаном жилете поверх белой рубашки и коричневом же галстуке. Кондиционер всегда был включен на полную катушку, и в зале стоял арктический холод, так что мы стали брать с собой бабулины дорожные пледы. Плешивый, рыжий в далеком прошлом кассир называл нас кошмарной парочкой и время от времени великодушно позволял пройти без билета, но угадать, когда же на него нападет добрый стих и нам подфартит, было решительно невозможно. Если удача нам улыбалась, мы тратили деньги на попкорн и газировку или карамельки в шоколаде.

Мы пробирались в самый центр последнего ряда. Проектор жужжал прямо над нашими головами. Если там было занято, то по обе стороны от проходов располагались отличные старомодные кабинки, в которых иногда одиноко сидел какой-нибудь жутковатый парень. Папа говорил, что кинотеатр не сильно изменился со времен его молодости. С тех пор как я впервые в нем побывала, там не изменилось ничего вообще: бордовый ковер на полу; большие бра с оранжевыми и розовыми плафонами в стиле ар-деко (я знала, потому что мама все время об этом распространялась); вестибюль с бархатными диванами в пятнах по-прежнему располагался за буфетом, нужно было лишь спуститься на несколько ступеней, а рядом находились двери в потрясающие уборные, где одна сторона помещения была покрыта розовой плиткой, а другая – зеленой. На дверях красовались таблички, на которых тонкими золотыми буквами было написано «Дамы» и «Господа».

Через несколько недель это место стало нашим эдемом, несмотря на тяжелый запах попкорна и леденящую кровь (во всех смыслах) темноту и тишину кинотеатра. Мы держались за руки, переплетали ноги и, если получалось, даже целовались. Даже во мраке последнего ряда это все равно было очень рискованно. Мне это лишь добавляло острых ощущений, но, думаю, Коули наслаждалась именно ими. Хотя не знаю.

Сам сеанс служил нам двухчасовой прелюдией, после которой мы покидали кинотеатр в таком возбуждении, что набросились бы друг на друга прямо в вестибюле, по дороге к грузовику Коули, или в машине, припаркованной в центре города на одной из самых пустынных улочек. Даже если бы мы всего-то держались за руки, это уже был бы вызов общественной морали, поэтому мы шли на некотором расстоянии и следили, чтобы случайно не коснуться друг друга. Это нас только распаляло. Наверное, нельзя назвать прелюдией то, что заканчивается ничем.

Выйдя из кинотеатра, мы могли лишь уныло тащиться по Мэйн-стрит, перекинуться словом-другим с ребятами, собиравшимися у заправки «Коноко», а потом Коули везла меня домой. Вот и все. Мы не могли отправиться в какое-нибудь излюбленное парочками место: ни в заповедник, ни за выставочный центр, ни в давно заброшенный кинотеатр на открытом воздухе, ни даже на Карбон-хилл – нигде нельзя было безнаказанно припарковаться рядом с полураздетыми одноклассниками. После того первого и единственного раза в моей спальне мы негласно объявили наши дома запретной зоной.

Что еще хуже, мы ничего не обсуждали. Ни мимоходом, никак вообще. Мы ходили в кино, целовались, когда удастся, а потом я изо всех сил старалась оставить свои чувства там, в зале, забыть, словно финальные титры на пленке, пока не наступит завтрашний день и все не повторится снова. Пока я тоскливо влачила свои дни, живя одним только ожиданием ночи, одно за другим произошло много важных событий, которые поначалу показались незначительными, но потом все обернулось иначе.

* * *

Важное событие № 1: Рут и Рэй отправились в Миннеаполис на библейский уик-энд, совместив его с закрытым показом торговых площадей нового гигантского центра, который собирались запустить в эксплуатацию в ближайшее время. Рут выиграла приглашения за высокие продажи продукции «Салли-Кью». Наши голубки вернулись в одинаковых синих футболках с надписью «Я видел новое чудо света!». А еще они обручились. Рэй заранее спросил меня, что я об этом думаю, – не то чтобы ему нужно было мое благословение, но все же. Я сказала правду: по моему мнению, это отличная идея. Мне нравился Рэй. И, что более важно, мне нравилось, какой становилась Рут рядом с Рэем. Он подарил ей чудовищных размеров золотое кольцо со сверкающими бриллиантами, на оплату которого, наверное, ушли сотни коробок замороженных крабовых щупалец «Шван фудс». Несколько следующих дней Рут сортировала товары «Салли-Кью» исключительно под звуки свадебного марша. Рут полюбила осень в Монтане, особенно сентябрь, поэтому они сверились с календарем церковных мероприятий и назначили свадьбу на двадцать шестое сентября 1992 года.

Все наперебой принялись говорить, что они слишком спешат. Один старый фермер прямо так и заявил во время «кофейного причастия» после того, как преподобный Кроуфорд огласил их помолвку во время других объявлений после воскресной службы.

– Как вы все успеете, Рут? – спросила какая-то женщина. Другие закивали в знак согласия, корча недоверчивые гримасы.

– Я много лет мысленно планировала свадьбу, – ответила Рут. – Все пройдет как по маслу. Поверьте.

«Знаешь, это будет та еще церемония. Голову на отсечение даю», – шепнула мне бабуля чуть позже.

* * *

Важное событие № 2: Мона Харрис меня раскусила. Однажды в субботу вечером нас с ней оставили дежурить после закрытия – чистить озеро. Для этого сперва необходимо было отцепить дрянную металлическую лодку, прикованную к забору, протащить ее по пляжу через рогоз и спустить на воду. Потом один забирался внутрь и, прижимая борт к пирсу, принимал тридцатифунтовые мешки с медным купоросом, которые подавал ему второй. После погрузки нужно было забрать весла и прыгнуть в лодку. Дальше все просто: кто-то работал веслами, кто-то другой бросал в озеро ярко-синие кристаллы, похожие на обточенные водой стеклышки, которые находишь иногда на пляже, или камни для аквариумов. Средство активировалось в воде, но в нашем утлом челне вечно удавалось вымокнуть с ног до головы, сульфат на дне мешка под собственным весом превращался в пыль, черпак наш был ненадежен, так что средство то и дело попадало на кожу, вознаграждая тебя россыпью точечных химических ожогов.

Мы даже придумали специальный глагол, которым обозначали происходящее: купоросить. По воскресеньям бассейн был закрыт до полудня, поэтому мы оставались купоросить в субботу вечером. За это время гибли озерные водоросли, улитки, артеи, маленькие рыбки и множество других живых существ, которых мы находили на поверхности озера на следующий день, но для людей через двенадцать часов купорос был уже не опасен.

Я сидела на веслах, Мона разбрасывала кристаллы, и мы почти не разговаривали. Куски медного купороса шлепали по воде, словно тяжелые капли дождя, и бешено бурлили, прежде чем медленно опуститься на дно и раствориться там.

Мы покончили с первым мешком и принялись за следующий, когда Мона спросила:

– Ты уже думала про колледж? В смысле, куда хочешь поступать?

– Да так, – слукавила я. На самом деле я мечтала везде следовать за Коули, что бы она ни выбрала.

– Бозмен – отличный город, – продолжала Мона. – Там много интересных людей.

– Учту на будущее.

– Мир за пределами Майлс-сити широк.

Она напомнила мне Ирен – та тоже любила рассуждать о возможностях, которые открываются за пределами нашего городка.

Мона притворялась беспечной.

– Ты, наверное, уже слышала, что я в этом году встречалась с девушкой. Впрочем, не важно. Я не собиралась ни в чем таком признаваться.

К счастью, я была в темных очках, так что оставалось надеяться, что она ничего не прочтет по моему лицу.

– Не слышала, – ответила я. – Откуда бы?

– Да ладно тебе. Я думала, Эрик или еще кто-нибудь уже растрепал обо всем. Я лишь хотела, чтобы ты узнала, что бывает, когда выберешься из Майлс-сити.

Я отвлеклась, и наша лодка застряла в зарослях рогоза. Пришлось мне воткнуть весло в грязь, чтобы привести ее в движение. Я притворилась, что все мои мысли поглощены веслом, желая избежать неловкого разговора.

Однако, когда наше судно снова плавно двинулись в путь, Мона не отставала:

– Я не хотела смущать или пугать тебя.

– Нет. Все нормально.

– Видишь ли, я старше и опытнее.

– Зато я – сирота, – парировала я. – А тот, кто пережил трагедию, взрослеет как кошка: год за семь. Так что технически я старше тебя.

– Ты забавная, – проговорила она без смеха или даже намека на улыбку.

Мы балансировали на грани чего-то, что я пока не собиралась обсуждать с девушкой, чьи мотивы не понимала. Поэтому я сменила тему, спросив Мону о ее специальности, и она подробно рассказала о биопленочной инженерии, позволив предыдущей теме раствориться на дне озера вместе с химикатами.

* * *

Важное событие № 3: «Ворота славы» пригласили Рика Рониуса прочесть проповедь во время воскресной службы. Также была спешно организована встреча преподобного с подростками – участниками клуба «Сила духа», который распускали на лето, не считая похода в выходные в августе, что должно было знаменовать начало учебного года, полного духовности. Поэтому внеочередное собрание выходило за рамки привычного.

Преподобный Рик слыл большой шишкой в христианской общине Монтаны. Он написал несколько книг о месте христианства в нашем меняющемся мире и недавно вернулся в штат, который так любил, чтобы открыть школу и центр реабилитации для подростков с извращенным сексуальным поведением. Кроме того, у него были голубые глаза, как у Элвиса, и каштановые волосы до плеч (как у Иисуса и рок-звезды Эдди Веддера). К тому же Рику еще не исполнилось тридцати, и он играл на гитаре, так что ему не составляло труда собственным примером доказать, что христианство – это круто.

Во время проповеди на нем были красивая рубашка и серебристо-голубой галстук, он почитал нам фрагменты своих книг, поговорил в общих чертах о важности христианской веры, берущей начало в семье и там же поддерживаемой. Но на собрание «Силы духа» Рик пришел в джинсах и футболке вместе с гитарой, разбив немало девичьих сердец, о чем можно было догадаться по затаенным вздохам. Мы с Коули сидели по-турецки рядом друг с другом на сером ковре конференц-зала. Мы старались не соприкасаться коленями или плечами, чтобы не воскрешать в памяти наши вчерашние развлечения в кино.

Рик сыграл несколько песен популярных христианских рок-групп, в том числе «Jars of Clay», и все, включая меня, поразились современностью его репертуара. Он заправлял выбившиеся пряди за ухо и смущенно улыбался комплиментам, что заставляло рослую Мэри Треслер и хрупкую, словно птичка, Лидию Диксон игриво хихикать и подмигивать друг другу.

– Пусть это будут дружеские посиделки, вы не против? – спросил преподобный Рик, откладывая гитару. Он повернулся к нам и опять поправил волосы, хотя в этом не было необходимости. – Спрашивайте, о чем хотите. Что на уме у подростков Майлс-сити, штат Монтана?

Никто не проронил ни слова. Лидия Диксон снова хихикнула.

– Быть не может, что вы такие тихони. – Преподобный Рик сделал вид, что он вовсе не приглашенная знаменитость, что ему не вполне удалось.

– Расскажите нам, что именно происходит в вашем новом центре, – решился Клэй Харбо, от которого пахло лакрицей. Он, без сомнения, не меньше моего желал покончить со всей этой петрушкой, правда по другим мотивам: ему не терпелось побыстрее вернуться к компьютеру, а мне – избежать разговора на только что поднятую им тему.

– Хорошо. – Рик застенчиво улыбнулся. – Это важное лето для «Обетования». Через несколько недель мы отпразднуем нашу третью годовщину в Монтане.

– Мои родители только что сделали пожертвование по такому случаю. – Мэри Треслер надулась от важности, пожирая глазами несчастного Рика.

– Мы ценим любой дар. – Преподобный улыбнулся ей в ответ, и не натянуто, как какой-нибудь телепроповедник, а совершенно искренне.

– Но это же для лечения геев, так? – не отставал Клэй. Не помню, чтобы он когда-то раньше столько разговаривал.

Коули не могла не знать, что эта тема обязательно возникнет, ведь я-то была в курсе, чем именно занимался преподобный Рик, что его прославило, но я почувствовала, что при словах лечение геев она напряглась. Видимо, я тоже. Но я держала себя в руках, старалась выглядеть спокойной, как Рик, и не отводить взгляда, встречаясь с ним глазами.

– Честно говоря, мы не очень любим слово лечение, – осторожно возразил Рик (он владел искусством поправлять собеседника, не задевая, – редкий дар). – Мы помогаем подросткам прийти, а иногда и вернуться ко Христу и установить такие отношения с ним, к которым вы все стремитесь. Если это удается, то уже сам Иисус помогает им избегать нездоровых желаний.

– А если кто-то не хочет меняться? – спросила Андреа Херлитц, а затем рассказала об одном документальном фильме, который она видела в церкви в Теннесси. Там говорилось, что единственным истинным лекарством от гомосексуальности может быть только СПИД, который, по ее словам, Господь посылает тем, кого хочет исцелить.

Преподобный Рик слушал ее и кивал в нужных местах, а когда она закончила, набрал полную грудь воздуха, снова заправил волосы за уши и сказал:

– Я тоже видел этот фильм, Андреа, еще раньше, и знаю людей, которые придерживаются сходной веры, но мои собственные отношения с Христом научили меня состраданию к ближним, с какими бы грехами они ни боролись. – Он молча коснулся волос. – Я знаю, о чем говорю, потому что прошел весь путь. Подростком я сам боролся с гомосексуальными наклонностями. И мне повезло встретить друзей и духовных наставников, которые помогли мне, за что я очень им благодарен. На мне лежит благодать. И по сей день рядом со мной люди, которые поддерживают меня. Евангелие от Марка, глава девятая, стих двадцать три: «Иисус сказал ему: если сколько-нибудь можешь веровать, все возможно верующему».

Никто не понимал, как на это реагировать, куда спрятать глаза. Я не знала этой части истории, прошлого Рика, и, судя по лицам большинства ребят, не я одна. За исключением Клэя Харбо, который с победным видом пытался спрятать улыбку. По-видимому, его миссия была выполнена: он вывел Рика на чистую воду.

– Еще вопросы? – спросил Рик. – Я не стыжусь и не скрываю. Можете не сомневаться, когда-то так оно и было, но во Христе я нашел искупление и новую цель. Так что не стесняйтесь.

Сколько всего я бы хотела узнать у него. Я не осмеливалась посмотреть в сторону Коули, но, уверена, ее тоже многое интересовало. Я не решалась поднять руку, другие тоже, пока Лидия не спросила:

– Так у вас теперь есть девушка?

Все засмеялись, включая Рика. Он ответил, что прямо сейчас нет, но не оттого, что он не прилагал усилий, и мы все залились хохотом. Потом разговор перешел на другие формы сексуальных извращений, половую распущенность тинейджеров в целом, затем пришел черед ужасающего процента подростковых беременностей по всей стране, а затем, как и следовало ожидать, абортов, и мы как будто бы полностью ушли от первоначальной темы.

После собрания Рик положил стопку брошюр о программе школы и реабилитационного центра для христианской молодежи «Обетование Господне» рядом с тарелкой кексов с арахисовым маслом. Коули кое с кем из членов клуба стояла рядом со столом. Я заметила, что она взяла одну из брошюр и, сделав вид, что небрежно ее просматривает, сунула в сумочку. Я тоже хотела взять, хотя зачем она мне нужна, я не знала сама. Наверное, просто почитать, посмотреть на фотографии тех, кто там находился, лучше узнать это место, – но я не могла. Коули не нужно было таиться, потому что никто никогда не заподозрил бы ее в непраздном интересе к подобному заведению. Никто не сказал бы, что ей там самое место. Никому такая мысль даже не пришла бы в голову. Только не Коули Тейлор, половинке пары Коули и Бретт.

* * *

Важное событие № 4: действительно важное. Через несколько дней после встречи с преподобным Риком у Коули появилась квартира в Майлс-сити. Собственная отдельная квартира. Наверное, звучит несколько гламурно, но для ребят, чьи семьи жили на ранчо в десятках миль от Кастерской школы, такое было не в диковинку. У нас было человек тридцать таких учеников: кто-то из них селился вместе в маленьком бунгало неподалеку от школы, кто-то снимал верхний этаж у местной старушки или, как Коули, получал в свое распоряжение двухкомнатную квартиру на шестом этаже дома в центре города, всего в нескольких кварталах от Мэйн-стрит.

Коули и раньше упоминала о такой возможности, но, когда однажды ночью Тай сбил оленя, возвращаясь на ранчо, а через несколько дней съехал с дороги в кювет, в чем нужно было винить не изрезанные колеями дороги, а его пьянство, миссис Тейлор постановила, что квартира в городе им необходима. Коули будет жить там с воскресенья по четверг в течение учебного года, Тай сможет прилечь на диване, если перепьет, не говоря уж о том, что сама миссис Тейлор сможет вздремнуть там часик-другой после двенадцатичасовой смены в больнице, перед тем как возвращаться на ранчо. Но главным образом квартира предназначалась Коули.

О том, что ее мать приняла окончательное решение, она сообщила мне, заехав за мной на работу. Я сидела на стуле возле озера, на воду ложились тени от тополей, какая-то приезжая семья играла в «Марко Поло» в неогороженной части озера.

После памятного собрания «Силы духа», на котором Коули взяла брошюру, мы вели себя на удивление спокойно. Как всегда, мы предпочли обойти все молчанием. Мы так и ходили в кино, не изменяя привычному распорядку, но Бретт должен был вернуться уже через неделю, а еще через одну начинались школьные занятия, так что вскоре все поменялось бы само собой.

Но тем вечером Коули, вся в пыли и известке, стояла в грязной рабочей одежде рядом со мной, опираясь рукой на нагретые солнцем облупившиеся перила на вышке спасателей, и рассказывала мне, какой замечательной будет эта провонявшая отбеливателем и грязными носками квартирка. Ее голос звенел, как всегда, когда она была взволнована. Она говорила, что хотела бы, чтобы я помогла ей украсить квартиру, что они с мамой уже съездили в «Кеймарт» и та купила ей красный металлический чайник, мягкий желтый коврик для ванной и много, много свечей с ванилью и с корицей. Она рассказала, что ванна там стоит на ножках, а стены облицованы черно-белой плиткой, так что можно въезжать хоть завтра.