Текст книги "Неправильное воспитание Кэмерон Пост"

Коули Тейлор было до нее далеко. Эрин уже была раньше с девушкой, это я могу точно сказать. Я спала в старой футболке и пижамных штанах. Футболка была огромная, размера на три больше, чем надо, и я болталась в ней, словно язык в колоколе, но Эрин стащила ее с меня несколькими движениями. Когда она потянула за завязку на моих штанах, я приподняла край ее футболки, но она легко оттолкнула мою ладонь.

Я сделала еще попытку, подняла ее футболку до середины спины, но она не позволила, сняла мою руку и накрыла двумя своими так, что я не могла сопротивляться:

– Не нужно. Позволь, я сама.

Я позволила. Ее пальцы двигались нежно, но настойчиво, а после прелюдии с Бетани Кимблс-Эриксон много времени не потребовалось.

Мы с Эрин жили в одной комнате почти год. Множество раз мы видели друг друга без одежды. Я прекрасно знала ее пухлые плечи с россыпью веснушек, на удивление мускулистые, хотя и полные ноги, круглый молочно-белый живот, маленькие ступни, белесые волосы, напоминавшие отцветающий одуванчик, которые, если намочишь, становились как пеньковая веревка, запах ее шампуня. Одного я не знала и даже не могла представить: каково это – быть с ней, ведь она такая, такая привычная, что ли, она Эрин, моя соседка, и больше ничего. Но теперь, в темноте, Эрин, завершавшая то, что началось в моем сне, была совсем другой.

После секундного напряжения мои мышцы обмякли. Вскоре мне удалось восстановить дыхание, и я почувствовала, что по телу разливается приятная истома. Она позволила себя поцеловать и легла рядом, но, когда я попыталась коснуться ее живота, она остановила меня:

– Не нужно. Мне и так хорошо.

– Позволь мне. – Я попыталась вытащить руку, но безуспешно.

– Я уже.

– Что «уже»?

– Пока ты спала. – Она замолчала, отвернулась и только тогда продолжила: – Я не хочу говорить вслух, это звучит так неловко.

– Нет, это звучит прекрасно, – сказала я.

Она засмеялась.

– Нет.

– Да, – настаивала я. – Прекраснее не бывает. Честно. – Я хотела поцеловать ее в шею, но она увернулась.

Тогда я прижалась к ней и стала чуть заметно двигаться, и ее тело откликнулось, я чувствовала это, но тут она все прекратила:

– Хватит. Отвали.

– Ты шутишь?

– Мне пора в постель.

– Сейчас?!

– Сюда могут войти в любую минуту.

Я продолжала, потихоньку просовывая руку ей под футболку:

– Но ведь ночные обходы отменили.

– Ничего не отменили. – Она стряхнула меня с себя, но я не сопротивлялась. – Лидия заглядывала в час ночи во вторник. – Она спустила обе ноги на пол, встала и принялась разминать плечо, словно питчер перед броском.

– Откуда ты знаешь? – удивилась я. – Ты что, не спишь?

– Сплю, но не так, как ты. – Она не наклонилась поцеловать меня, не подала никакого знака, точно ничего не было. Теперь между нами снова восстановилась дистанция, связь распалась, и нам обеим стало неловко.

– Что ж, значит, твои сны не такие занимательные. Придется тебе бодрствовать, чтобы воспользоваться моими.

Она странно хихикнула и пошла к себе. Между нашими кроватями теперь зияла бездонная пропасть. Мы лежали и слушали, как пощелкивает терморегулятор, что при неустойчивых весенних температурах было обычным делом, нам обеим было не по себе.

– Кэм, ты же не расскажешь. – Голос Эрин прорезал тишину.

– Нет.

– Я на самом деле хочу, чтобы все это осталось в прошлом, – сказала Эрин. Наверное, думала, что мне нужно что-то объяснять. Или это нужно было ей самой? – Я хочу выйти замуж и родить двух девочек. На самом деле, не потому что так полагается.

– Я понимаю, – отозвалась я. – Я тебе верю.

– Мне наплевать, веришь ты или нет. Мне не нужно твое одобрение. Я этого хочу, вот почему это правда.

Я не стала отвечать.

Мы помолчали еще. Я уж подумала, что она спит, но тут в темноте опять раздался голос:

– Я знала, что это случится рано или поздно.

– А я нет.

– Потому что ты никогда не думала обо мне так, – сказала она с грустью в голосе. Не прошло и получаса, как чудесное, неожиданное (для меня) сексуальное приключение, в котором я остро нуждалась, превратилось в нечто нелепое, уродливое и запутанное.

Я попыталась хоть как-то развеселить ее, сказав:

– Признайся, ведь ты неспроста увлеклась Тэнди Кэмпбелл, да? Она горячая штучка, я согласна.

– Я не собираюсь это обсуждать, – отрезала Эрин. – Мы не должны потворствовать нашим гомосексуальным наклонностям.

– Ты серьезно? – Я действительно не могла взять в толк, шутит она или всерьез.

– Я больше не буду об этом говорить, – только и ответила она. – Я хочу спать.

– Ничего себе! – возмутилась я. – Я уже спала. Это ты меня разбудила.

Но она не стала ввязываться в перепалку. Я несколько раз выразительно вздохнула, как делают люди, когда хотят показать, что плевать они на вас хотели. На той стороне комнаты стояла тишина. Я еще подождала. Ни звука. В конце концов я решила, что она уже давно спит, да и у меня самой глаза уже совсем слипались. Но тут она сказала достаточно громко для того, чтобы я точно ее услышала:

– Тэнди Кэмпбелл даже не в моем вкусе.

Я улыбнулась, но лежала так тихо, что она не могла понять, расслышала я ее слова или нет.

* * *

Те из нас, кто завершил свои выпускные работы, должны были защищать их перед другими учениками. Я подготовила огромный, довольно дурацкий коллаж из фотографий и карт, выучила назубок все факты и даты и собиралась поведать миру историю семидесятилетней вдовы миссис Грейс Миллер, которой пришлось добираться до своего дома на лодке, потому что после землетрясения тот дрейфовал прямо посреди озера Хебген. Когда я дошла до того места, где она «нашла свою челюсть на кухонной полке, прямо у мойки», все заулыбались. Даже Лидия. Я описала, каким образом землетрясение магнитудой в 7,3 балла по шкале Рихтера подняло огромный столб воды из озера Хебген, который по реке Мэдисон добрался до стоянки Рок-Крик и там обрушил половину скалы – восемьдесят миллионов тонн камней – на долину, уничтожив ее. И вот вам, пожалуйста: на месте туристической стоянки появилось озеро Квейк. Я знала свой материал – не подкопаешься. И заслужила аплодисменты. Но все время, что я говорила, мои глаза были устремлены на Джейн и Адама.

Несколько дней спустя мы поехали в Бозмен писать экзамены. Все прошло как по маслу, без неожиданностей. А потом отправились отмечать к Перкинсу. Я заказала пирог со свежей клубникой и сливками и думала о бабуле. Было дневное затишье, кучка пенсионеров играла в бридж, попивая кофе из на редкость уродливых коричневых кружек, которые вечно закупают для таких закусочных; за столиком ел свой суп какой-то человек в деловом костюме, галстук у него был закинут на плечо – чтобы не запачкать; мать семейства в помятой, видимо, от долгой дороги одежде заказывала пироги навынос. Я с трудом заставляла себя проглотить кусок, слушать болтовню Хелен. Сегодня четверг. В субботу после завтрака мы уже будем в пути. Экзамены закончились, больше никаких занятий по выходным, никаких обязательных дел, кроме встреч за едой в столовой и поездки в «Слово жизни» в воскресенье, но это уже к нам не относится, надеюсь. Нам так и не удалось раздобыть свои документы из запертого ящика в офисе, но никого это особо не волновало. С документами или без, мы уходим.

– Если мы воспользуемся ими, за нами будет еще легче проследить. – В этом замечании Джейн был смысл. – Что ж, придется на какое-то время забыть о самолетах. Невелика потеря!

Все, что просила Джейн, было собрано. Лично мое дупло Страшилы Рэдли было набито до отказа. У нас были карты. И, что самое главное, у нас был план. Значит, время пришло.

Лидия одобрила нашу вылазку – прогулку и пикник в дальнем конце соседнего ранчо под сенью берез. Там, в роще, стоял стол (поставленный на два камня спил огромного дерева) и четыре гигантских каменных «стула». Преподобный Рик несколько раз водил нас туда. Лидия сообщила Джейн, что та по-прежнему наказана за курение марихуаны, но раз уж экзамены скоро останутся позади и она довольна результатами индивидуальных консультаций, на неделю все ограничения с Джейн снимаются. «Все что угодно, лишь бы удрать отсюда, – прошептала Джейн тем утром по дороге в Бозмен, – похоже, недолго мне осталось терпеть ее порядки».

Пока я стояла перед дверью в уборную, ожидая, когда Эрин приведет себя в порядок, я совершенно случайно заметила адресную книгу, свисавшую рядом с телефоном. Я листала страницы, не надеясь отыскать на них Мону, но неожиданно нашла. Мона Харрис. Проживает на Уиллоу-уэй. Она вроде бы говорила, что живет в общаге, но вдруг? Может, она переехала? Я очень осторожно вырвала листок. Бумага была тончайшая, да и место неудобное – коридор другим концом упирался в кухню, поэтому официанты так и роились вокруг, бегая туда-сюда: туда – с подносами, груженными крахмалистыми яствами, обратно – с пирамидами грязной посуды и замызганными салфетками. Я свернула страницу и засунула крошечный прямоугольник за пояс юбки. Никто ничего не заметил.

Столкнувшись в коридоре лицом к лицу, мы с Эрин обе почувствовали себя до ужаса неловко. Она придержала для меня дверь, но изо всех сил старалась не встречаться со мной глазами, делая вид, что ее сильно заинтересовало что-то в обеденном зале. Я же просто кивнула ей и закрыла дверь за собой. Мы ни разу не говорили о том, что случилось. Ни единого словечка не проронили. Да и вообще за последние несколько дней все больше молчали. Обе были заняты подготовкой к экзаменам, я работала над докладом, но, конечно, дело было не в занятости; мы заключили негласное соглашение, пошли по простому пути.

В уборной мне пришлось дважды намыливать руки, чтобы смыть черную типографскую краску, въевшуюся в кожу. Руки у меня при этом дрожали, что меня не удивило. Всю неделю я была словно сгусток электрической энергии, тронь пальцем – убьет.

Возвращаясь к столу мимо телефона, я подумала о преподобном Рике. Он был в отъезде, выступал с какими-то лекциями для страдающих от ожирения. Я часто размышляла о том, как это будет, когда ему сообщат. Звонок застанет его в Кливленде или в Атланте, возможно, в Таллахасси. Я много раз прокручивала в голове эту сцену, но выходило по-разному. Иногда я представляла его на встрече «Эксодус Интернешнл», среди улыбающихся, нарядных людей где-нибудь в церкви или большом зале. На нем выходной костюм, тот, в котором он приезжал к нам в «Ворота славы», когда я слушала его вместе с остальной паствой. Костюм его не старит, наоборот, он выглядит мальчишкой, решившим подурачиться. По этой версии, его должны будут остановить посреди вдохновенной речи о мрачных пучинах содомии и свете Господа. Какая-нибудь незаметная женщина отделится от стены или мужчина в скрипящих ботинках – скрип-скрип-скрип-скрип – подойдет к нему и шепнет что-то на ухо, а может, передаст записку. Рик быстро прочтет ее, потом извинится и скажет, что ему нужно немедленно поговорить по телефону, дело не требует отлагательств. За его беседой с Лидией, с полицией – неважно – будут внимательно наблюдать пастор и викарий, его приятели по «Эксодусу», бывшие геи. Их лица примут встревоженное выражение, они будут обмениваться быстрыми взглядами, стараться по его ответам догадаться, что же случилось, а потом, когда он положит трубку, ждать полного отчета о несчастии в «Обетовании».

Иногда звонок заставал его в номере отеля. Даже не отеля – занюханного мотеля, зажатого между стоянкой для больших грузовиков и круглосуточной забегаловкой (я видела такие в низкопробных детективах – наркодилеры и шлюхи толкутся повсюду, мигающая неоновая вывеска прилагается). Это мерцание проникает в его окно сквозь засаленные занавески, все вокруг покрыто каким-то налетом, на потолке расплывается пятно сырости, краны в ванной покрыты ржавчиной, а о том, чтобы встать босыми ногами на коврик, даже подумать страшно. Телефон в номере жуткий: не бежевый, не золотистый, а словно обтянутый человеческой кожей, бывают такие; звонок у него резкий, металлический, слишком громкий для такой маленькой комнаты, так что Рик не может притвориться, что не слышит. Я знала, что ему вряд ли когда-нибудь придется останавливаться в таком номере, потому что у борцов с ожирением были толстые кошельки, однако иногда мое воображение помещало его именно в такое место.

Чаще всего все же я представляла его в пристанище другого рода, в безымянной гостинице при аэропорте с маленьким холлом, шведским столом и бесплатными газетами на столах. Возможно, при заселении гостям полагался комплимент от заведения. В номере работает телевизор, но звук приглушен, канал… возможно, что-то необычное, MTV или HBO, на тумбочке у кровати открыта бутылка воды. Когда раздастся звонок, на нем будут его белые боксеры и футболка. На сей раз телефон будет черным и вполне современным, с красным огоньком автоответчика, а звук окажется нетребовательным электронным сигналом. Рик гладит рубашку на завтра, поэтому сперва повесит ее на вешалку, а уж потом снимет трубку. Он опускается на краешек кровати и узнаёт, что Джейн Фонда, Адам Красный Орел и Кэмерон Пост не вышли на дежурство по кухне. В начале седьмого Лидия Марч вместе с одним из фермеров проехала до места предполагаемого пикника. Последнюю милю пришлось пройти пешком, так как тропа слишком круто забирала вверх, к тому же дорога была не расчищена. Никаких следов учеников обнаружено не было. К семи тридцати о случившемся было сообщено местному шерифу, который, в свою очередь, вызвал лесную службу. Родители учеников, местонахождение которых до сих пор не установлено, уже извещены.

Я никогда не думала, чем закончится этот разговор, не пыталась представить его реплики. Зато я отчетливо видела, как удивление на красивом лице сменяется страхом и тревогой. И вот тут, особенно если Рик во время этой сцены оказывался в комнате грязного мотеля, мне становилось очень его жаль, потому что я понимала, чем обернется наш побег для него, что он почувствует. Но этого было недостаточно, чтобы заставить меня отказаться от нашего плана.

* * *

В пятницу состоялась моя последняя индивидуальная консультация с Лидией. Мы сидели в той же комнатенке, где Рик в августе показывал мне мой пустой айсберг. Удушливую гардению на подоконнике сменил неуклюжий папоротник, но остальное было на своих местах.

В прошлый раз мы остановились на моем вуайеризме, который проявлялся через одержимость фильмами с гомоэротическими сценами. Этот компенсаторный механизм я использовала (безуспешно) для того, чтобы игнорировать смерть родителей и избавиться от чувства вины. С этого мы и начали. Я изо всех сил старалась угодить Лидии, быть для нее открытой книгой, которую она читала все последние недели, но меня одолевало странное желание поведать ей о нас с Эрин. О том, что Эрин делала со мной. Я подавила его и лишь рассказывала Лидии то, что ей хотелось знать: обо всех постельных сценах в фильмах, не предназначавшихся для моих глаз, о том, как я вновь и вновь пересматривала их, растворяясь в образах и звуках кадр за кадром. Но внутренний голос не замолкал: расскажи ей об Эрин, расскажи, расскажи. Этого нельзя было делать ни в коем случае, иначе прощай наш завтрашний пикник. А значит, придется отложить побег, возможно, надолго, и тогда уж нам никогда не собраться. Но даже это не помогало. Мне хотелось заявить ей спокойным ровным голосом: «А ведь недавно кое-что случилось. Думаю, вас следует проинформировать. Эрин-викинг, моя соседка, разбудила меня посреди потрясающего эротического сна с Бетани Кимблс-Эриксон, забралась ко мне на кровать и закончила то, что начало мое воображение. И вот что я вам доложу: она точно знает, что делать. Очень профессионально, каждое движение отточено».

Разумеется, я промолчала. Все шло заведенным порядком, пока – я не помню, что именно подвело нас к этому, – Лидия не сказала:

– Мы уже довольно далеко продвинулись, и теперь тебе надо постараться понять и принять роль, которую родители сыграли в формировании твоей поддавшейся греху личности. Ты уже начинаешь видеть, каким образом их смерть повлияла на твое ошибочное представление об установленном Богом делении на мужское и женское, но этого мало. Трудности твоей гендерной самоидентификации начались куда раньше, при их жизни, и, изучая недавние проявления твоего противоестественного поведения, мы видим лишь часть куда более сложной картины.

Я не дала ей закончить:

– Мои родители не отвечают за мои решения.

На ее лице отразилось легкое удивление, но и только.

– Да, и я рада, что ты это признаешь. Но те условия, в которых они были приняты, то обращение и те установки, которые внушили тебе, когда ты еще находилась на попечении родителей, сильно влияют на твой сегодняшний выбор. – Она помолчала, поставила сложенные домиком ладони на край стола и продолжила: – Ты ступила на порочный путь до смерти родителей. Ты не сможешь пойти дальше, если будешь отрицать это.

– Я и не отрицаю. – Я сложила ладони домиком, копируя ее. Жест вышел нарочитым, но я хотела, чтобы она заметила это. – Я целовала Ирен Клоусон за день до того, как родители разбились. В день их смерти я мечтала еще раз поцеловать ее. И я сделала это той же ночью. Вы думаете, я не понимаю, какой выбор я сделала еще при их жизни?

Все это мы уже обсуждали раньше, но я впервые говорила об этом так, изложила хронологию событий, которая заставляла меня испытывать мучительный стыд при одном лишь воспоминании.

Лидия улыбнулась, не поджала губы в знак неудовольствия, а улыбнулась по-настоящему и сказала:

– Я думаю, ты считаешь себя ответственной за их смерть, поэтому чувство вины заставляет тебя тщательно оберегать их память. Ты так уверена, что Бог наказал тебя за твои прегрешения с Ирен, что отказываешься принять любые другие объяснения. Поэтому ты перестала воспринимать родителей как людей. Для тебя они лишь орудие, с помощью которого Господь решил проучить тебя. – Она замолчала и, убедившись, что я смотрю прямо ей в глаза под высоко вздернутыми бровями, в лицо, словно все состоящее из острых углов, продолжила: – Не такая уж ты важная птица, Кэмерон Пост. Ты согрешила, грешишь, грех живет в твоем сердце, как и у каждого из божьих детей. Ты не лучше, но и не хуже других. Твои родители не умерли за твои грехи. В этом не было нужды – Иисус уже сделал это. Если ты не сможешь этого принять, пока не вспомнишь их настоящих, не увидишь их в истинном свете, а не теми, кем они стали в твоем воображении, ты не исцелишься.

– Я стараюсь.

– Я знаю, но нужно сделать еще усилие. Сейчас самое время. – Она бросила взгляд на часы. – Что ж, на сегодня достаточно. Как ты себя чувствуешь?

– Я готова двигаться дальше, – сказала я. И это была правда.

Лидия не потребовала уточнить, что я имею в виду, вместо этого просто сказала:

– Хорошо. Это внушает надежду. Но я поверю, только когда твои слова подтвердятся действиями.

* * *

Вечером мы втроем собирали еду для так называемого пикника, одобренного Лидией. Мы почти не разговаривали, нам и не надо было, все было обговорено заранее, каждый знал, что нам предстоит. К тому же на кухне всегда был проходной двор. Дважды заглядывал Стив. Сначала ему понадобилась молодая морковка, а потом захотелось арахисового масла.

– Я тут подумал, не пойти ли мне с вами завтра? – сказал он, с хрустом жуя морковку. – Сколько, говорите, до этих камней?

– Далеко. – Джейн спокойно защелкнула крышку на коробке для сэндвичей. – Если хочешь – мы выходим рано утром. Дорога неблизкая.

Я надеялась, что тоже ничем себя не выдам, но кто же знает, когда мне вздумается залиться краской. Адам повернулся к Стиву спиной и начал подавать нам с Джейн какие-то отчаянные сигналы глазами.

– Я еще не решил, – продолжал Стив. – Лидия вроде собиралась свозить нас в Бозмен завтра после обеда. Как думаете, вы вернетесь к этому времени?

– Нет, – заговорил Адам. – Никак не успеть.

– Ладно. – Стив закрутил крышку на банке масла. – Но вы ведь еще туда пойдете этим летом, так?

– Конечно, – подтвердила Джейн. – Рик туда постоянно всех водит.

– Тогда я подожду. – Он отщипнул веточку винограда от грозди, которую я мыла, собираясь упаковать в дорогу.

Мы молча стояли, пока не убедились, что он уже в середине коридора.

– Он запросто может передумать, – сказал Адам. – Заявится утром с рюкзаком.

– Он не станет, – успокоила его Джейн.

– Но может, – не отставал Адам. – Откуда такая уверенность? И тогда весь наш план пойдет прахом.

Я покачала головой и сказала:

– Если так, мы не станем ему ничего объяснять, будем действовать по плану. Он же не знает, где камни. Он даже не заметит, что мы идем другой дорогой.

Адам закатил глаза:

– Думаю, даже он сообразит, когда не увидит никаких камней.

Джейн усмехнулась:

– Да, но не раньше, чем мы отмахаем уже немало миль. Мы признаемся ему, и если он решит вернуться – скатертью дорога, только идти придется одному, потому что мы направимся в другую сторону.

– У тебя все так просто! Представь, как мы сообщаем ему посреди леса: «Сюрприз-сюрприз, Стив, мы ударились в бега!»

– На месте разберемся. Но все-таки он не пойдет.

– Но может, – завел волынку Адам.

– Всякое может случиться. – Джейн взмахнула рукой, видимо, ей надоело спорить. – Стив отправится с нами. Лидия все отменит. Ты сломаешь ногу, выйдя за дверь.

– Но это тебя не остановит, Адам.

Адам и Джейн рассмеялись.

– У нас отличный план, – сказала Джейн. – Осталось лишь привести его в исполнение.

С этими словами мы разошлись по своим комнатам. Не забыть пожелать спокойной ночи. Вести себя естественно. Эрин читала, и я тоже сделала вид, что читаю. Я подумывала, не оставить ли ей записку, но решила, что лучше не надо. Мы не собирались объяснять свой поступок. Наконец Эрин погасила свет. Я тоже щелкнула выключателем. Через несколько минут я уже крепко спала.

* * *

На следующее утро Стив не пришел в столовую. Мы поели и вымыли за собой посуду. Забрали перекус в дорогу и рюкзаки. Было прохладно, солнечно, на небе ни тучки. Отличный день для прогулки по лесу. С бесстрастностью фотоаппарата сознание регистрировало каждый миг: щелк, щелк, щелк, щелк. И вот уже мы на тропе, впереди нас ждет наша дорога.