Текст книги "Неправильное воспитание Кэмерон Пост"

На ледяной махине, скрытой под водой, у каждого были написаны какие-то слова и определения, которые для меня были совершенной бессмыслицей, пока со временем я сама не начала покрывать свой листок похожими фразами.

Я так часто изучала подводный мир чужих айсбергов, что могу вспомнить кое-что дословно.

Эрин-викинг (моя соседка)

Слишком сильная маскулинная связь с отцом на почве общих интересов к команде миннесотских «Викингов». Необыкновенная красота Дженнифер = чувство собственной женской неполноценности (неумение соразмерять); возрастающий интерес к движению скаутов в попытке доказать мою ценность (как женщины) недолжным образом. Непрожитая (сексуальная) травма, которая возникла, когда Орен Берсток схватил меня за грудь у фонтана во время танца (седьмой класс).

Дженнифер была сестрой Эрин, несколько ее фотографий я видела на доске. И я не виню Эрин за то, что она чувствовала свою женскую неполноценность: Дженнифер родилась красавицей. Я удивилась, как же Эрин позволили украсить комнату в тонах миннесотских «Викингов» и сохранить всякие напоминания о команде, если эта страсть представляла для нее проблему.

У нее уже был готов ответ. Очевидно, она некоторое время обдумывала его, потому что я услышала то, что, не сомневаюсь, она сама много раз слышала от Лидии. «Мне нужно выработать здоровую любовь к футболу. Женщина может увлекаться футболом, в этом нет ничего дурного. Я просто не хочу думать о том, что, разделяя с папой его любовь к этой игре, я утверждаюсь в мыслях о том, кто я такая, потому что это мешает моей гендерной самоидентификации, ведь наша с папой связь возникла на почве увлечения мужским занятием».

Джейн Фонда

Исключительно нездоровая обстановка в коммуне, безбожная, языческая система взглядов. Недостаток (постоянный и исключительный) маскулинной ролевой модели в детстве. Неподобающее моделирование гендерной роли и «принятие» греховных отношений (Пэт и Кэндис). Ранний опыт употребления алкоголя и наркотических средств (без предписания врача).

Адам Красный Орел

Исключительная скромность отца и нехватка физической близости с ним заставили меня искать ее с другими мужчинами греховными способами. Слишком близок с матерью – неправильное гендерное моделирование. Верования янктонаев противоречат Библии (уинкти)[29]29
  Янктонаи – индейское племя языковой семьи сиу. Словом «уинкти» (англ. winkte) называют человека с двойственной душой (мужской и женской).


[Закрыть]. Распавшаяся семья.

Я никогда не встречала такого красивого парня, как Адам. Кожа у него была приятного теплого тона, ресницы такие, словно он рекламировал тушь для глянцевого журнала, только их нечасто можно было разглядеть под темными блестящими волосами, которые свободно падали ему на лицо, пока прямо перед ним не вырастала Лидия Марч с резинкой, распяленной на большом и указательном пальцах, приговаривая неизбежное: «Давай, Адам, уберем их назад. Нам нечего скрывать от Господа».

Он мог похвастаться не только ростом, но и длинными мускулами и держался точь-в-точь как премьер из труппы Джоффри[30]30
   Знаменитая балетная труппа Джоффри была основана в 1956 году танцовщиками Робертом Джоффри и Джеральдом Арпино, которые ломали стереотипы и не подчинялись строгой иерархии классического балета: танцоры, входившие в труппу, были разного телосложения и расового и этнического происхождения. Благодаря этому, а также свежему взгляду на классические постановки «Балет Джоффри» завоевал огромную медийную популярность, стал первой танцевальной группой, выступившей в Белом доме по приглашению Жаклин Кеннеди и появившейся на американском телевидении. В данный момент труппа базируется в Чикаго и состоит из 40 танцоров из 13 стран мира.


[Закрыть] – весь грация и скрытая, элегантная мощь. До снегопадов мы время от времени выходили вместе на пробежки, и я с удивлением отметила, что все время смотрю на него с новым для меня интересом. Его отец лишь недавно обратился в христианство по «политическим мотивам». По словам Адама, именно отец отправил его в «Обетование». Мать была против, но родители развелись, она переехала в Северную Дакоту, а опека была у отца. Он принадлежал племени ассинибойнов, которые когда-то торговали на реке с каноэ, являлся членом Племенного совета Форт-Пека с правом голоса и был весьма уважаемым застройщиком в Вульф Пойнте, где он надеялся занять пост мэра. То, что вместо нормального сына у него родилась какая-то феечка, угрожало этому его плану.

Хелен Шолтер

Акцент на атлетизме: мужиковатость, подкрепленная страстью к софтболу (плохо). Дядя Томми. Представление о теле (плохо). Отсутствующий отец.

Марк Тернер

Слишком близок с матерью – неподобающая связь (с ней) из-за моего положения в церковном хоре. Слепое увлечение старшими вожатыми (мужчинами) в летнем лагере «Сыновий Свет». Недостаток подобающего физического контакта (объятия, прикосновения) с отцом. Слабохарактерность.

Было не трудно говорить преподобному Рику то, что он хотел от меня услышать. Он закрывал дверь своего кабинета, расспрашивал, как прошла неделя, расспрашивал меня об учебе и только потом начинал с того места, на котором мы остановились в прошлый раз. И я сочиняла всякие истории о соревновании с Ирен, о Джейми и других парнях, с которыми я проводила куда больше времени, чем с девочками моего возраста, или что-нибудь о влиянии Линдси на меня. Мы довольно часто о ней вспоминали, рассуждали о соблазнах большого города, тяге ко всему необычному.

Я не лгала Рику. Дело было в другом: он верил в то, что делал, а я нет. Рут оказалась права. Приехав в «Обетование», я не открыла свое сердце истине. Более того, у меня не было ни малейшего представления, что для этого нужно.

Рик мне нравился. Он не злился и не выходил из себя, когда я рассказывала ему истории о том, что меня поощряли и награждали за поступки, свойственные мальчикам. Он ни на секунду не усомнился, что мы действительно куда-то продвигаемся, что эта «работа» идет мне на пользу и что однажды я приму себя как феминную женщину и откроюсь для угодных Богу гетеросексуальных отношений.

А вот Лидия была настоящим жупелом, и я радовалась, что хотя бы сейчас она не присутствует на наших консультациях с Риком. Я слыхала выражение «само совершенство», но никогда раньше мне и в голову не пришло бы использовать его в уничижительном смысле. Во время «библейского часа», когда мы под ее руководством изучали Писание, в столовой (совсем небольшой), в любом месте, где бы я с ней ни столкнулась, меня тут же охватывало чувство вины, как будто сама моя жизнь, то, что я дышу, нахожусь рядом с ней, уже являлось воплощением греха, который она должна была искоренить.

Ко Дню благодарения мой айсберг выглядел так:

Той осенью нас было девятнадцать. На целых шесть человек больше, чем в прошлом году (десять учеников оказались в «Обетовании» повторно). Десять парней, семь девушек плюс преподобный Рик и Лидия Марч, четверо или пятеро воспитателей, которые посменно наблюдали за нашим поведением вне занятий и организовывали всю деятельность вне основной программы. Была еще Бетани Кимблс-Эриксон, не так давно овдовевшая молодая учительница, которая с понедельника по пятницу приезжала к нам из Западного Йеллоустоуна на бордовом порыкивающем пикапе помочь с основными предметами. Она встречалась с Риком. Исключительно целомудренно. Из девятнадцати учеников как минимум десять действительно старались преодолеть грех гомосексуального влечения и избавиться от неподобающего поведения, растопить верхушки своих айсбергов в надежде на вечное спасение. Остальные выбрали мой путь: симулировали положительную динамику на индивидуальных консультациях, привечали персонал, выпуская пар (выдыхая дым, точнее говоря) в компании таких же грешников, с которыми у них установились тайные отношения, так как подобные вещи были у нас под запретом.

Поначалу труднее всего мне давалась дисциплина: установленный распорядок, жизнь по расписанию. Теперь я не могла запираться в своей комнате, вскочить на велосипед и умчаться куда глаза глядят, взять кассету в видеопрокате и посмотреть ее три раза подряд. После нескольких лет вольницы в компании Джейми и других ребят для меня не было наказания хуже. Даже еженедельные беседы с преподобным Риком были лучше.

Если мы не молились, то занимались. У нас было два класса, в каждом россыпь парт на одного, пластиковые стулья, большая доска на стене, обязательные часы, звучно отсчитывавшие время, настенные карты, которые нужно было тянуть вниз, чтобы развернуть. Ничего необычного. Но стоило выглянуть в окно, и ты словно смотрел на открытку: перед тобой вырастали синие с лиловым горы, небо и земля убегали вдаль, и всякий раз, когда я задерживала взгляд слишком долго, мне чудилось, что я растворяюсь в этом пространстве. И мои глаза постоянно были обращены к этим окнам.

Бетани Кимблс-Эриксон не столько учила нас, сколько проверяла наши домашние задания. Если во время самостоятельного чтения или выполнения письменных работ ученик чего-то не понимал, она подходила и объясняла. Безмолвие в классе – таким я представляла себе монастырь. Иногда тишина казалась такой густой и плотной, что я со всей силы шаркала стулом по полу и шла точить карандаши или взять книгу, которая мне и не была вовсе нужна, лишь бы нарушить ее. Такой порядок был заведен из-за того, что ученики съезжались сюда со всей страны, школьные программы во всех штатах были свои, да и учились мы в разных классах, так что у каждого был собственный индивидуальный план. Было практически невозможно организовать работу так, чтобы один учитель одновременно преподавал десяти ученикам десять предметов. Наша программа соответствовала требованиям штата Монтана и христианской школы «Врата жизни» в Бозмене, куда мы ездили в ноябре и мае сдавать выпускные экзамены. Учебные планы разрабатывались отдельно для каждого ученика в соответствии с его целями и задачами. В общем, такое самообразование по всем предметам. Мне это подходило. Мне нравилось как следует «работать в собственном ритме», но многим приходилось тяжко, так что Бетани часами стояла над партой или сидела рядом, а иногда за отдельной партой, где, видимо, давала индивидуальные уроки тем, кто в этом нуждался.

Каждый понедельник первым делом она выдавала всем целую пачку упражнений и заданий на понимание текста, составленных так, чтобы они соответствовали требованиям штата. Свое задание для каждого класса. Для выполнения домашней работы мы брали учебники в библиотеке – снимали книгу с полки одного из четырех книжных шкафов. Там можно было найти старые издания учебников, энциклопедии, некоторые справочники, на одной полке была собрана классика, две или три занимали книги по христианству и номера журналов «Христианство сегодня» и «Гайдпостс». Не знаю, чего уж я ожидала, но учебники в «Обетовании» мало чем отличались от тех, к которым я привыкла в Кастере. Книги по обществознанию и экономике вообще были теми же самыми. И хотя на глаза мне попалось несколько работ, отрицавших значение палеонтологических находок в установлении истинного возраста Земли, никак не связанного с Библией, и, что не удивительно, называвших эволюцию чушью, были там и другие. Я заметила сборник, куда вошли эссе ученых-евангелистов, одним из которых был Роберт Шнайдер. По сути, они примиряли науку и религию, утверждая, что можно верить в эволюцию, не ставя под сомнение теологическое положение о божественном происхождении Вселенной и всего в ней. Я просто обалдела, честно скажу. Интересно, кто же настоял, чтобы такая книга была на полке?

Когда мы не учились, мы несли дежурства: готовили, убирали или занимались евангелической деятельностью. С первыми двумя все было понятно, и я вскоре наловчилась готовить запеканки на двадцать с чем-то человек. У нас в ходу было несколько рецептов: один был с картофельными крокетами и консервированным супом, другой – с луком и гамбургерами, третий включал в себя консервированный суп, рис, курицу и горошек. Вытащить гигантский противень, на котором скворчало и побулькивало подрумянившееся блюдо, можно было только вдвоем, до того он был тяжелым. Еще мы готовили просто море пудингов из пакетиков, и тогда я вспоминала бабулю.

Сложнее объяснить, что такое «евангелическая деятельность». Два или три ученика назначались на работы в главный офис, где нужно было копировать и надписывать бюллетени для наших жертвователей и заполнять запросы на пожертвования, сверяясь со специальными списками, включавшими христиан по всей стране. «Эксодус Интернешнл» снабжал нас не только списками, но и обучающими видео и необходимыми пособиями. «Эксодус» был «крупнейшей в мире организацией по делам гомосексуалов». Иногда во время таких дежурств некоторые ребята разговаривали по телефону с нашими главными жертвователями, сообщая о том, как идет исцеление, но в первые месяцы меня об этом никто не просил.

Если мы не дежурили, то участвовали в семинарах, индивидуальных консультациях или групповых занятиях: для мальчиков одни, для девочек другие. Парни играли в спортивные игры, ходили на рыбалку или совершали вылазки по окрестностям. Их приглашали на соседние ранчо и разрешали поработать там несколько часов – почувствовать себя настоящими ковбоями. Девушек вывозили в Бозмен, где мы посещали салоны красоты, которыми заправляли длинноволосые тетки, с пониманием относившиеся к нашей уникальной красоте; в программе также были совместное печение пирогов и встречи с дилерами «Эйвон» и «Мэри Кэй». Однажды акушерка из родильного отделения Диаконической больницы в Бозмене проводила у нас презентацию, посвященную беременности и уходу за младенцем. Для большей наглядности она использовала манекены, похожие на детскую модель «Воскреси Анни», на которой я тренировалась, когда готовилась на спасателя, и я задумалась о Хейзел. И Моне. И Сканлане. Однако радости материнства оставили меня довольно равнодушной, так что цель занятия не была достигнута.

Если все консультации были проведены, дежурства выполнены, волосы завиты и конюшни убраны, тогда, разумеется, наступало время самостоятельной работы, заполнения дневников / ежедневного самоанализа, молитвы / благочестивого размышления. Два раза в месяц по воскресеньям мы набивались в один или два наших микроавтобуса и уезжали в Бозмен, на службу в гигантскую церковь «Слово жизни», принадлежавшую Ассамблеям Бога. Там у нас были собственными скамьи, и среди прихожан мы были чем-то вроде знаменитостей. В другие воскресенья преподобный Рик сам проводил службы в нашей часовне. Иногда к нам присоединялись местные фермеры со своими семьями. Я любила вылазки за пределы нашего центра, но все же мне больше нравилось, когда мы оставались в «Обетовании» своим кругом. В «Слове жизни» я чувствовала себя большой, сверкающей золотой (разумеется) рыбкой, известной своими гомосексуальными наклонностями, такой большой золотой рыбкой-лесбиянкой в аквариуме с восемнадцатью другими рыбками-гомосексуалами, которых привезли и оставили на два часа в церкви, к удовольствию окружающих. Во время служб я не могла отделаться от мысли, что все, чей взгляд я ловила, не важно, улыбались ли они, отводили глаза, сжимали мою руку во время обмена приветствиями, думали: «Интересно, исцелит ли ее молитва? Стала ли она хоть чуточку меньшей лесбиянкой? Может, сегодняшняя служба перетянет чашу весов на сторону Господа? А что, если она излечится прямо на наших глазах?»

И, несмотря на заведенный порядок, тем из нас, кому этого хотелось, удавалось нарушать правила. На выходных нам полагалось несколько часов свободного времени, к тому же иногда можно было смухлевать с самостоятельной работой, а если на дежурство на этой неделе тебя ставили с нужным человеком, то и тут выдавалась возможность.

Джейн Фонда, Адам Красный Орел и я курили траву. У Стива Кромпса тоже рыльце было в пушку, но он не увлекался. Марк Тернер, сосед Адама по комнате, недавно поймал Джейн с косяком на тропинке к озеру. Он не донес на нее (по крайней мере пока что), потому что, по словам Джейн, «это просто не его метод», однако и от предложения присоединиться к нам отказался. Отцом Марка был известный проповедник из Небраски, чья паства насчитывала не менее двух тысяч человек. Постеры с его изображением были понатыканы по всем крупным автомагистралям. Я довольно быстро об этом узнала, но не потому, что Марк хвалился, он даже не заговаривал об отце, а из-за его поразительного знания Библии – этакий библейский вундеркинд. Его часто просили прочесть по памяти какой-нибудь отрывок во время воскресных служб. Он был очень серьезным парнем, это я заметила сразу. Однако Джейн считала, что дело не только в этом. Она говорила, что с ним «нужно держать ухо востро». Не знаю, что именно она этим хотела сказать, но я никогда толком ее не понимала.

Был поздний сентябрь, когда мы с Адамом помогли ей снять последний урожай марихуаны. Она жаловалась, что ранние заморозки загубили довольно много растений и ей нипочем не успеть спасти остальное. Я предложила помочь, и она одарила меня одним из своих непроницаемых взглядов, но потом согласилась: «Почему бы и нет?»

Когда мы встретились в назначенное время у хлева – я несла с собой пляжное полотенце, которое она просила захватить, – с ней был Адам. Он жевал розовую соломинку, прилагавшуюся к упаковке сока, который он купил, когда мы ездили на прошлой неделе в «Уолмарт». Адам вечно что-то жевал, и Лидия постоянно твердила ему, что надо лучше «стараться избавиться от этой его оральной фиксации».

– Он идет с нами. – Она щелкнула фотоаппаратом, подловив нас, как обычно, врасплох.

– Тебе бы поработать над словом «сыр», – заметила я.

Джейн почти никогда не показывала снимки, хотя у нее их накопилось великое множество. За это время она успела сделать не меньше десятка моих фотографий, но видела я от силы три из них.

– Какой смысл, если вы начнете позировать? – Она зашагала к лесу, но перед этим спрятала снимок в задний карман своих штанов. Мы с Адамом шли позади.

– Очевидно, нельзя вмешиваться в творческий процесс, – сказал мне Адам, когда мы зашли чуть глубже в лес. Я не очень хорошо знала Адама, поэтому не могла точно определить, шутит ли он или говорит всерьез.

– Ты считаешь Джейн художником?

– Какая разница, что я думаю. – Губы, держащие соломинку, растянулись в подобии улыбки. – Джейн думает, что она художник.

Джейн остановилась и обернулась к нам:

– Эй вы, чокнутые, я и есть художник. И – праздник, праздник – я отлично вас слышу даже с такого расстояния.

– Художники такие чувствительные! – Адам понизил голос, как делают ведущие всяких документальных фильмов про живую природу, заметив какую-нибудь зверушку. – Обращение с ними требует осторожности. Во всех отношениях.

– Кто бы спорил. – Я попробовала скопировать его манеру. – Посмотрите, какой норов и пыл демонстрирует художник, сталкиваясь с бесчувственными профанами.

– Конечно. Те, кого природа не наградила талантами, всегда дрожат в нашем присутствии. И завидуют, но это и понятно. – С этими словами Джейн сделала еще один снимок: щелчок, вспышка, готово…

– Художник демонстрирует враждебность, – продолжал Адам. – Он воспользовался своим усовершенствованным устройством, запечатлевающим образы, для того чтобы ошеломить и увековечить противников.

– Спонтанность – основа моих эстетических взглядов. – Джейн сунула эту фотографию в тот же карман и направилась дальше. – Вы можете поискать слово «эстетический» в словаре, когда мы вернемся.

– Оно имеет какое-то отношение к гомосексуальному влечению? – спросила я довольно громко. – Потому что я почти уверена, что имеет, а если это так, то нет, спасибо большое, грешница. Знаем мы эти твои приемчики.

– Лучше мы посмотрим, что значит «спонтанность», раз уж мы заговорили на эту тему, – сказал Адам, уже не скрывая улыбки.

– Конечно, – подхватила я. – И еще «взгляды» и «основа». Удивительно, что нам посчастливилось уразуметь хоть что-то, учитывая богатство словаря нашего художника.

– Мне нет, – поддержал игру Адам. – Я даже не знаю, куда мы направляемся. Она как-то пробовала мне объяснить, но слова были такие сложные, сама понимаешь. Я просто кивал в нужных местах.

И тогда я решила, что Адам нравится мне больше всех в «Обетовании».

Делянка Джейн была совсем близко от главной прогулочной тропы, которая вела к озеру, но она умела заметать следы как никто другой. Даже сейчас, когда я добрых два часа сначала шла за ней следом, а потом копошилась в пахучих зарослях, я бы с трудом нашла это место. Видимо, для Джейн это не было секретом, иначе бы она не взяла нас с собой.

Пляжные полотенца, накинутые на плечи, служили двум целям: во-первых, встреть мы кого-нибудь из учеников, можно было бы притвориться, что мы направляемся к озеру, окунуться напоследок, пока осень еще окончательно не вступила в свои права, лишая нас купания до самой весны. Во-вторых, для переноски урожая. Сама Джейн для этих же целей взяла с собой рюкзак.

Листья на деревьях постепенно становились из канареечно-желтых полупрозрачными, воскрешая в памяти воспоминания о лимонном сорбете; осеннее солнце просачивалось через них, и лучи принимались выплясывать вокруг нас. Джейн что-то насвистывала, но я не узнавала мелодий. Она чудесно свистела, да и ходок из нее был отличный, поскрипывание ее протеза действовало умиротворяюще, то же чувствуешь, заслышав стук вагонных колес или гудение вентилятора, – вот механизм, который исправно выполняет свою работу. Я шла за ней и с удовольствием следила за ее точными экономными движениями.

Делянка находилась на небольшой прогалине. Места там было достаточно, чтобы растения получили необходимую дозу дневного света. Не знаю уж, чего я ожидала, но аккуратные ряды высоких вечнозеленых растений с настоящими, так хорошо всем известными по вышивкам на рюкзаках, постерам и коробкам CD листьями производили на редкость сильное впечатление. И этот запах! Адам, похоже, тоже не остался равнодушным, потому что рот его растянулся до ушей, и мы оба одобрительно закивали, обозревая плантацию.

– Неужто это ты все сама? – спросила я.

– Так лучше всего, – ответила Джейн.

Она осторожно шла между грядок, нежно раздвигая листву. Потом подняла голову точным движением, словно актриса, и, вглядываясь в густоту леса, продекламировала: «А когда урожай созревал и его собирали, никто не разминал горячих комьев, никто не пересыпал землю между пальцами. Ничьи руки не касались этих семян, никто с трепетом не поджидал всходов. Люди ели то, что они не выращивали, между ними и хлебом не стало связующей нити. Земля рожала под железом – и под железом медленно умирала; ибо ее не любили, не ненавидели, не обращались к ней с молитвой, не слали ей проклятий»[31]31
  Пер. Н. Волжиной.


[Закрыть].

– Знаешь «Гроздья гнева»? – спросил Адам.

– Впервые слышу, – ответила я.

– Мы читали в прошлом году, – объяснил Адам. – Хорошая книга.

– Не просто хорошая. Нужная, – вступила в разговор Джейн. – Всем и каждому следует ежегодно ее перечитывать.

Тут с Джейн слетела вся мечтательность, и она стала такой, как прежде, уперла руки в боки и сказала:

– А вот вы двое, видно, думали, что дурь растет в маленьких пакетиках, порубленная и готовая стать начинкой для вашего косячка.

Адам принялся напевать: «У фермера был огород, на нем растил он коноплю, и звали его худо-о-ожник…»

Мы с Джейн засмеялись.

– И звали его г-о-о-о-мо, – пропела я, – так лучше.

– Не для Лидии, – заметила Джейн.

– А ей-то что за дело?

– Она решила, что станет профессиональным воплощением матери из «Кэрри»[32]32
  Имеется в виду роман Стивена Кинга.


[Закрыть], – сказал Адам.

– Ну нет. Ей не хватает драматизма, к тому же я ни разу не слышала от нее ничего про мерзостные подушки[33]33
  В романе «Кэрри» набожная мать главной героини Кэрри Уайт называла грудь «мерзостными подушками» и стыдила за них дочь.


[Закрыть].

– Это только потому, что ты не выставляешь их напоказ, а следовало бы.

Я засмеялась. Мы стояли на краю делянки, там, где начиналась черная, хорошо обработанная земля, в уход за которой Джейн, очевидно, вложила немало труда. Думаю, мы оба не были уверены, позволено ли нам ступить на эту территорию.

Джейн опустилась на колени перед массивным кустом и что-то делала со стеблем, но мне с моего места было не разглядеть, что именно.

– Лидия – непростая женщина. – Голос Джейн доносился откуда-то из зарослей. – В своем роде она просто гениальна.

Адам скорчил гримасу.

– Но находится во власти заблуждений.

– Разумеется, она находится во власти заблуждений. Возможно, и ты тоже, – добавила Джейн. – Знаете, она не из тех, кто спустит с рук всякое паясничание.

– О боже… как же я люблю тебя, Джейн. Кто еще в наше время сказал бы «паясничать»?!

– Готова поспорить, Лидия могла бы, – встряла я.

– Конечно, – отозвалась Джейн. – Это хорошее слово, точное. Оно отлично ложится на язык.

– О, я знаю кое-что еще, что отлично ложится на язык. – Адам с дурацким видом дважды пихнул меня локтем в бок, а потом пропел: – Будум-чааа.

– Что ж, примем это как подтверждение того, что сегодня ты настоящий мужчина без какого-либо изъяна, – парировала Джейн.

Адам засмеялся, но я так и не поняла, что она имела в виду.

– Должны же старания Лидии быть вознаграждены, в конце концов, – протрубил Адам.

– Откуда она вообще взялась?

– Из волшебной страны под названием Англия, – теперь Адам говорил с утрированно плохим британским акцентом, – страны за далекими морями, где няни путешествуют с помощью зонтиков, а на шоколадные фабрики нанимают маленьких человечков с зелеными волосами.

– Понятно, – сказала я, – но как она попала к нам?

– Она тут держит банк, – продолжил объяснять Адам, – то есть является мажоритарным акционером компании «Спасите наши гребаные души».

– К тому же она приходится Рику теткой, – вставила Джейн.

Она прохаживалась взад и вперед, держа на ладони несколько бутонов размером с желудь.

– Да нет! – воскликнула я одновременно с Адамом, который выразил свое удивление более прямолинейно.

– Ну да! – ответила Джейн. – Рик однажды упомянул об этом во время нашей индивидуальной консультации. Или это выплыло как-то иначе, не помню. Тайны в этом нет, но они предпочитают особо не распространяться.

– Боже. – Адам все еще не пришел в себя. – Ее величество снежная королева. Ай да тетушка Лидия! Готов поспорить, на Рождество она дарит шерстяные носки и всякое такое.

– Шерстяные носки – полезный подарок, – заметила Джейн. – Подари мне кто большую коробку шерстяных носков, я была бы счастлива.

Адам засмеялся.

– Никогда не слышал от тебя такой откровенной гомосятины.

– Что говорит о многом, – закончили мы в унисон.

Джейн покачала головой.

– Здравый смысл. Никакого секса.

– Это бы отлично смотрелось на футболке.

– Ага, не забудь упомянуть это при Лидии, когда вернемся. – Адам все не успокаивался. – Не сомневаюсь, она тут же закажет дюжину.

– А откуда у нее деньги? – поинтересовалась я.

– Ни малейшего… – сказал Адам. – Но у меня есть теория. Думаю, когда-то она была большой порнозвездой у себя в Англии, а теперь приехала сюда, чтобы забыть свое прошлое и пустить деньги, с трудом заработанные на ниве порока, на богоугодное дело.

Я кивнула.

– Звучит убедительно.

– Я даже немного в нее влюблена, – сообщила Джейн, выуживая что-то из рюкзака. Это что-то оказалось пачкой бумажных пакетов средних размеров.

– Еще бы. – Адам подавил приступ смеха. – Почему бы тебе не быть?

Джейн прекратила свои поиски и поглядела на него:

– Знаешь, она ведь училась в Кембридже. Только подумай: в самом Кембридже! Ты хоть слышал о нем?

– А как же! Кембридж, Флорида, да?

Я не могла удержаться от смеха, наблюдая за ними.

– Кому интересно, где она училась? – продолжал Адам. – Все чокнутые ходили в приличные школы.

– По-моему, в ней есть какая-то загадка. – Джейн вновь принялась за грядки. – Вот и все.

– Брось. – Адам согнулся пополам, делая вид, что увещевания Джейн лишили его последних сил. – В Солнечной системе есть какая-то загадка. ЦРУ тоже загадочно. Запись музыки на пластинки и пленку загадочна, как и все, что трудно представить. Лидия ненормальная.

– В звукозаписи нет ничего загадочного. – Джейн направилась к нам, осторожно обходя свои посадки. – Это вполне очевидный процесс.

– Ну разумеется, – буркнул Адам. – И ты все об этом знаешь.

– Знаю, – Джейн взяла нас обоих под руку и повела к плантации, – но объяснять не стану, потому что сейчас не время. Мы пришли сюда снимать урожай.

Следующий час или около того она показывала нам, как обрывать налившиеся соком зеленые бутоны, чтобы не повредить их, и как нужно оборачивать их в клочки коричневой бумаги, которые совсем недавно были бумажными пакетами, позаимствованными на кухне. Она со знанием дела рассказывала о текстуре и оттенках бутонов, о крошечных нитях, которые, это мне было известно от Джейми, называют просто «рыжие волосы», однако сама Джейн использовала слово «пестики», что было куда точнее.

Словно заправский ботаник, она начала рассуждать о том, как по ним определить оптимальное соотношение каннабидиола и тетрагидроканнабинола, чтобы рассчитать лучшее время снятия урожая, но потом вдруг осеклась и добавила:

– Все это не имеет значения, потому что нам сойдет что угодно, пусть и вполовину не такое сильное, лишь бы продержаться, когда в феврале нас занесет снегом по самые уши.

– Именно, именно, – отозвалась я.

– Точно, точно, – подхватил Адам.

– И вы правы, говоря так, – согласилась с нами Джейн. – Моя щедрость для вас большое благо.

– И это так по-христиански, – сказала я.

– Безусловно. – Она вытянула шею, прищурилась, глядя на солнце, и принялась утирать пот со лба тыльной стороной руки с таким гордым и целеустремленным видом, словно сошла с тронутой временем фотографии, запечатлевшей первую поселенку Дикого Запада, которая явилась обратить дикарей в истинную веру, а не знавшие плуга земли – в плодородные угодья. Только вот вместо маиса и пшеницы она возделывала совсем другие культуры, и на этот раз обращать требовалось ее саму.

Адам помахал перед ней кулаком, в котором была зажата горсть волосистых бутонов размером с мяч для гольфа:

– Не будет ли нам теперь дозволено отведать от твоих благ, о мудрая матушка всего растущего на земле?

Джейн отобрала у него бутоны.

– То, что мы собираем, – нет, – сказала она. – Сперва надо их высушить. Но я пришла подготовленной, как и всегда. Потому что щедрость – мое второе имя.

– И еще художник, – добавила я.

– О да, не забудем художника, – повторил за мной Адам.

– Вы правы, я многолика, – согласилась Джейн, направляясь к купе деревьев. Там она прижалась спиной к дугласовой ели и скользнула по стволу вниз. Устроившись поудобнее, она закатала штаны до колена и отстегнула свой протез, на что в этот раз (она была права) я смотрела без отвращения.

Мы с Адамом расположились рядом и ждали, пока она набьет трубку. Как же хорошо было сидеть там, на ковре из листьев и иголок, в послеполуденный час ранней осенью, затягиваясь косяком. Еще чуть-чуть, и я бы забыла, что свело нас троих вместе, какой грех связывал нас, почему между нами возникла дружба. Джейн захватила несколько маленьких зеленых пакетиков сока, такие дают малышне в саду на полдник, и вяленую говядину. Мы сидели, закусывали этой походной едой и передавали друг другу трубку.

Мы курили в тишине, и это было здорово. В «Обетовании» нам приходилось все время говорить, даже тем, кто исхитрялся не сказать ничего во время этих разговоров. То и дело налетали порывы ветра, и желтые листья целыми пригоршнями падали на землю, пронзенные солнечными лучами.

Вдруг Джейн лениво спросила: