Текст книги "Неправильное воспитание Кэмерон Пост"

Часть III
«Обетование Господне»
1992–1993

Глава 13

Наше первое официальное знакомство с христианской школой и центром реабилитации «Обетование Господне» состоялось под руководством Джейн Фонды. Мы провели в эмбриомобиле целых шесть часов, прежде чем добрались туда. Шесть гребаных часов, не считая короткой остановки у «Гит-энд-сплит» в Биг-Тимбере, когда Рут решила заправиться и подкрепиться, ну и заодно позволить мне заскочить в туалет. Сама она не пошла. Она как верблюд – всё в себе.

В те времена в Биг-Тимбере был единственный на всю Монтану аквапарк, который располагался как раз вдоль нашего шоссе. Когда мы проезжали мимо него, я вытянула шею, чтобы поглазеть на причудливо извивающиеся горки, зеленые, как зубная паста, которые возвышались над кубометрами неестественно синей воды. В парке было битком.

Стояла последняя по-настоящему теплая неделя августа, и даже из окна нашей машины я чувствовала деловитую сосредоточенность детворы, заполнявшей бассейн. Как и всегда в эту пору лета, постепенно переходящего в раннюю осень, все, что тебе остается, пока не исполнится восемнадцать, это посасывать фруктовый лед, плескаться так, чтобы от хлорки защипало в носу, лупить полотенцем какую-нибудь миленькую девчонку, пережарившуюся на солнце, и надеяться на следующий июнь, когда все повторится вновь. Я повернулась на своем сиденье и смотрела назад, пока зеленые змеи горок не скрылись из виду. На фоне гряды черных до лиловизны Скалистых гор они выглядели слишком футуристично, словно в фантастическом фильме, как будто кто-то нарисовал их на заднике, предназначенном для школьной постановки, но они оказались явно не к месту.

В «Гит-энд-сплит» Рут купила палочки моцареллы, шоколадное молоко и упаковку «Принглс». Причаститься этих святых даров было предложено мне, когда мы вернулись обратно в эмбриомобиль.

– Ненавижу чипсы с луком и сметаной, – сообщила я приборной панели, на которой лежали мои ноги, пока Рут не столкнула их вниз.

– Но ведь тебе нравятся «Принглс»? – При этих словах Рут потрясла коробкой в воздухе.

– Терпеть не могу сметану и лук. Гадость. Все лесбиянки так считают. – Я подула в соломинку, воткнутую в упаковку шоколадного молока, отчего там началось бурление.

– Не произноси больше это слово. – Рут закрыла чипсы крышкой.

– Какое именно? «Лук»? Или «сметана»? – наигранно засмеялась я, глядя на свое отражение в зеркале заднего вида.

* * *

После того как все раскрылось, мое отношение к Рут постепенно менялось. Сначала мне просто было нечего сказать, но не прошло и недели, как я ее возненавидела. Всерьез и надолго. Она же, наоборот, стала не в меру разговорчивой и с большим оптимизмом смотрела на сложившуюся ситуацию. Так она это называла. Целыми днями она трудилась как пчелка, занимаясь приготовлениями. Она бегала по магазинам, покупая все необходимое для новой школы, договаривалась с Хейзел о том, чтобы мне поскорее подыскали замену, заполняла бумаги, созванивалась с моим врачом, потому что надо было пройти текущий медосмотр, помогала Рэю вытаскивать из моей спальни телефон, телевизор и видеомагнитофон. Это они сделали в первую очередь. И еще она отменила свою свадьбу. Отложила на неопределенный срок.

– Не надо, – сказала я. Я чудом узнала об этом. Если честно, подслушала, как она разговаривает по телефону с флористом, поэтому мои слова застали ее врасплох.

– Сейчас не время, – ответила Рут. – Сейчас наш приоритет – ты.

– Но я настаиваю. Не надо. Шоу не должно останавливаться из-за меня. Я переживу, если меня там не будет.

– Дело не в тебе, Кэмерон, а во мне. А я не хочу никакой свадьбы, пока ты не вернешься домой. – Она вышла из комнаты. Разумеется, все это было вранье. Все дело было только во мне. Я была всему причиной.

* * *

Со мной все время кто-нибудь находился. Человека в моем положении просто нельзя оставлять в одиночестве. Каждый день я встречалась с пастором Кроуфордом, мы беседовали когда час, когда два, но я не очень-то откровенничала. Точь-в-точь как раньше с Нэнси Хантли, только теперь третьим с нами был Господь. Я завтракала, обедала и ужинала с Рут. Вечером за столом к нам присоединялся Рэй. Много смотрела из окна. Однажды мне показалось, что я заметила грузовик Тая, колесивший вокруг нашего дома. Я не сомневалась в том, что это был он, однако ему почему-то так и не пришло в голову припарковаться, вылезти из кабины, позвонить в дверь и преподать мне тот урок, за которым меня посылали в «Обетование Господне». Только, конечно, учитель бы из него вышел пожестче.

Пока я была в заточении, Рут оставалась собой: такая же бодрая, хотя иногда эта бодрость давалась ей с трудом. Рэй все так же держался тихоней и совсем не знал, как со мной говорить, но вот бабуля была разбита. Она часами слонялась по дому, словно тень, избегая оставаться со мной в одной комнате, или уезжала невесть куда на своем «шевроле». Закончилось все тем, что мы столкнулись с ней на кухне, где она, ничего не подозревая, заправляла тунец майонезом. Наверное, надеялась, что я все еще у пастора Кроуфорда, поэтому мое появление стало для нее неожиданностью.

Я не стала напускать на себя независимый вид. Кто знает, возможно, это был мой единственный шанс.

– Я не хочу туда, бабушка, – сказала я.

– Не смотри на меня, девочка. – Она тщательно перемешивала рыбные консервы. – Ты сама заварила эту кашу. Ты одна. Не знаю, правильно ли поступает Рут, но тебя точно надо вздуть.

Сомневаюсь, понимала ли она, каким забавным было выбранное слово, да, в общем, в сложившихся обстоятельствах ничего смешного в нем и не было.

– Все наладится. – Она поставила майонез в дверцу холодильника и зачем-то взяла банку сладкого соуса, который вовсе не собиралась есть. – Делай что тебе скажут. Читай Библию. И все наладится.

Я подумала, что эти ее слова предназначались не мне, а скорее ей самой, но больше она ничего не сказала. До самого отъезда я видела ее всего лишь раз: мы как раз загружали эмбриомобиль, когда она вышла из своей комнаты и обняла меня. Сначала объятие было вялым, но под конец она крепко прижала меня к себе и сказала:

– Я напишу тебе, как только станет можно. И ты пиши.

– Не раньше чем через три месяца.

– Это ничего. Время летит быстро.

* * *

Как-то раз позвонила Линдси. Хотела, наверное, узнать, как мне ее гуманитарная помощь, но Рут ответила ей, что в этом году я буду учиться в школе-интернате, так что возможности поддерживать с ней общение мне больше не представится. Что-то в этом духе, в общем. Не сомневаюсь, Линдси не оставила попыток, но к телефону мне подходить не разрешалось. Как-то заглянул Джейми, и Рут снизошла, пустила его на порог, но все время, что мы с Джейми разговаривали, околачивалась в соседней комнате, даже не скрывая, что подслушивает.

– Все знают, да? – спросила я.

Какой смысл вести светские беседы, уклоняясь от единственной действительно важной темы? По мне, так никакого.

– Все знают только одну версию, – ответил Джейми. – Бретт постарался. Думаю, Коули тут ни при чем.

– Что ж, все равно ничему другому они не поверят, – заметила я. – Навряд ли.

Он торопливо обнял меня и сказал, что мы увидимся на Рождество, если, конечно, охрана позволит. Я засмеялась.

* * *

Я могла удрать. Могла втайне позвонить кое-кому. Могла перетянуть несколько человек на свою сторону. Все это я могла сделать. Но не сделала. Даже не попыталась.

* * *

Не прошло и часа после того, как мы выехали за пределы Майлс-сити, как Рут прекратила-таки зудеть, что, мол, следовало бы мне возблагодарить Господа, волей которого такое учреждение не где-то, а прямо в нашем штате. Я думала, ее красноречие иссякло еще до того, как мы сели в машину, однако не тут-то было: она начала цитировать Писание и все не останавливалась, словно заранее подготовилась. Зная Рут, я бы не удивилась. Она вполне могла записать всю речь целиком в своем молитвеннике или на обороте списка продуктов, с которым ходила за покупками. Все это она повторяла уже столько раз, что я даже не вслушивалась. Смотрела в окно, уткнувшись носом себе в плечо, и вдыхала запах Коули. Несмотря на жару, на мне была одна из ее толстовок. Знай Рут, что это не моя, она бы положила ее вместе с другими вещами в коробку, куда отправилось все, что принадлежало Коули, то, что принадлежало нашей дружбе и было конфисковано при поддержке преподобного Кроуфорда. Далеко не все, что оказалось под запретом, имело какое-то отношение к тому, во что наша дружба переросла за последние несколько недель. Там были фотографии, в том числе и с выпускного бала; записочки на разлинованной бумаге, которые так тщательно складывали, что размером они были с пятидесятицентовую монету; толстая пачка перетянутых резинкой билетов – на сей раз тех самых; а еще – засушенные головки чертополоха. Когда-то крупные и нахально пурпурные, теперь они высохли и пообтрепались, а от их яркости осталось лишь воспоминание. Стоило лишь сжать их в руке посильнее, и они рассыпались в прах. И уж Рут не упустила возможности. Я сорвала их на ранчо Коули и, забрав домой, повесила, перевернув стеблями кверху, на стене над столом. Но толстовку, похороненную на самом дне бельевой корзины под грудами чистых, хотя и не сложенных как следует пляжных полотенец и топов, удалось стащить. От нее пахло дымом, потому что она была на Коули в тот раз, когда мы сидели с пивом у костра, и чем-то еще, для чего у меня не было названия, однако безошибочно указывавшим на свою хозяйку.

Мы ехали и ехали, а Рут все жужжала и жужжала. Я позволяла словам, которые вылетали у нее изо рта, падать в пустоту между нами, словно это были клочья сушеного чертополоха, пылью оседавшие на приборную панель и сиденья. И все это время я вдыхала запах Коули, думала о ней и задавалась вопросом, когда же наконец я возненавижу эту самую Коули Тейлор, сколько времени потребуется, потому что сейчас я была очень и очень далека от подобных чувств, хотя, возможно, мне бы и стоило их испытывать. Кто знает, может, и начну однажды. В конце концов Рут замолкла и принялась крутить ручку переключателя, пока не наткнулась на программу Пола Харви. Она хохотала так, словно была пьяна или впервые слышала подобные довольно беззубые шуточки.

Все шесть часов, если не считать стычки из-за чипсов, наши разговоры были примерно такими.

Рут: Закрой свое окно, пожалуйста. Я включила кондиционер.

Я: И что дальше?

Рут: Расправь плечи. Ты так сутулишься, что к старости у тебя будет настоящий горб.

Я: Отлично! Он прекрасно подойдет к рогам, которые я как раз сейчас отращиваю.

Рут: Я знаю, ты прочла брошюру, Кэмми. Я видела. В ней сказано, что ты должна войти в «Обетование Господне» с сердцем, открытым слову пастыря. Иначе ничего не будет.

Я: А что, если я бессердечная? Тогда мне и открывать-то нечего!

Рут: Неужели ты не хочешь измениться? Просто уму непостижимо, как такое возможно, когда знаешь, что можно все исправить.

Я: Исправить что?

Рут: Ты прекрасно знаешь.

Я: Нет, не знаю. Скажи.

Рут: Перестать жить во власти порочного желания.

Я: А можно ли считать добрачный секс порочным желанием?

Рут (после долгого молчания): И что это значит?

Я: Сама не знаю.

За несколько миль до поворота к «Обетованию Господню» мы проехали мимо указателя, на котором было написано «Озеро Квейк». Он был весь покорежен и в середине еще и сплющен, словно сначала по нему проехался грузовик, а потом его кое-как водрузили на место. Думаю, мы с Рут заметили его одновременно. Она повернулась ко мне – на целых несколько секунд перестала следить за дорогой, переключив внимание на меня, – но так ничего и не сказала. Я тоже промолчала. Вскоре мы повернули, и, кроме деревьев и дороги, в окне заднего вида уже ничего нельзя было толком рассмотреть, да и вообще не больно-то уж большой был этот указатель, просто еще один знак, мимо которого мы промчались. По крайней мере, тогда мы сделали вид, что это именно так.

У девчонки, которая встречала нас на парковке «Обетования», был оранжевый планшет – что-то записывать, – полароид и протез (от колена и ниже). Она выглядела моей ровесницей, по виду точно старшеклассница, и сейчас она приближалась к эмбриомобилю, помахивая своим планшетом, причем на порядочной скорости. Удивляться тут было нечему: я заметила на ней шорты для бега.

До того как Рут успела сказать только-посмотри-на-бедняжку или что-то в том же духе, бедняжка уже подошла к машине со стороны водителя и рывком потянула на себя дверцу, после чего нажала на кнопку своего полароида. На все про все ушло не более секунды.

Рут шумно выдохнула, дернула головой и заморгала – ну прямо Багз Банни, налетевший на кирпичную стену.

– Простите, что так вас огорошила. Люблю непосредственные реакции, – сказала девушка, выпуская из рук фотоаппарат, так что он свободно повис у нее на груди. Она посмотрела вниз на фотографию, которая торчала из полароида, словно показывая нам язык, но не притронулась к ней. – Я фотографирую каждого новичка. Важно поймать первый момент. Так лучше всего.

– Почему? – спросила я, обходя эмбримобиль, чтобы рассмотреть ее протез повнимательнее. Настоящая нога у нее была худая и очень бледная, тоньше и светлее искусственной. Мне вспомнились ноги Барби из коллекции «На пляже».

– Людям не хватает слов. Поэтому я фотографирую. Думаю, это момент истины. Только правда и ничего кроме правды.

Рут хихикнула. Я чувствовала, что ей не по себе в присутствии этой девушки. Не такого приема она ожидала. Та же наконец потрудилась вытащить фотографию и теперь держала ее так, что только мы с ней могли видеть изображение. Большую часть снимка занимала голова Рут, которая оказалась слишком близко к объективу. Рот исказила гримаса неудовольствия. Где-то на заднем плане можно было разглядеть и меня. И я улыбалась. Ну, почти.

– Меня зовут Кэмерон, – представилась я. Не сделай я этого, за меня постаралась бы Рут, а мне, сама не знаю почему, хотелось понравиться этой девушке. Видно, дело было в том, что я вовсе не так представляла себе первую встречу с новым местом: одноногая бегунья точно была другой.

– Знаю. Мы тут все о тебе говорили. Меня зовут Джейн Фонда. – Она улыбалась, слегка покачиваясь на этой своей ноге. Нога попискивала, как резиновая уточка.

– Шутишь?! Джейн Фонда? – Я тоже улыбнулась.

– Ничуть, – ответила она. – Спроси любого. Рик уехал в Бозмен за покупками. Скоро вернется. А пока я все тут вам покажу. – Она наклонилась ко мне. – Некоторые магазины делают нам большие скидки, а иногда отдают продукты бесплатно. В основном куриные грудки и бананы. Рик готовит такое куриное барбекю – пальчики оближешь, жаль только, экономит на туалетной бумаге, берет дешевую, знаешь, такую шершавую, которую приходится складывать вдвое.

– Бывают вещи и похуже, – отозвалась Рут. – Теперь мы можем занести багаж внутрь?

– Безусловно, – сказала Джейн.

– Не может быть, чтобы тебя звали Джейн Фонда, – заговорила я. – Это просто безумие какое-то.

Она похлопала себя по ноге планшетом, и я услышала тот же звук, который, бывало, получался, когда я в детстве барабанила палочками по пластмассовым игрушкам.

– Поговорим о верхушке айсберга, – ответила она. – Мы все здесь плаваем как ненормальные.

* * *

На территории «Обетования» было собрано все, чем славится западная Монтана и что, по мнению местного совета по туризму, непременно должно быть на любой открытке: зеленые с золотом поля, на которых можно заниматься лучным или конным спортом, уводящие вглубь густых лесов тропинки, на обочинах которых растут люпины и кастиллеи, два ручья, кишевшие, по словам Джейн, форелью, а всего в получасе ходьбы от главного здания располагалось горное озеро, такое невозможно синее, словно нарисованное.

Нашу территорию окружали пастбища, принадлежавшие скотоводам, которые сочувствовали священной борьбе за наши души, обреченные в противном случае на вечные муки содомского греха. Даже в такой жаркий августовский день ветер, дувший с гор, был свеж и напоен ароматами сосны, кедра и сена.

Джейн Фонда повела нас напрямик. Шаг у нее был удивительно пружинистый, несмотря на то что протез при ходьбе постоянно поскрипывал, и Рут вознамерилась во что бы то ни стало не отставать от калеки, хотя для того чтобы не отставать от калеки, пришлось тащить обтрепанный зеленый чемодан на колесиках с эмблемой «Уиннерз Эйрлайнз» прямо через кусты полыни, проваливаясь в норы луговых собачек. Я везла розовый чемодан «Салли-Кью». Рут сказала, что заберет его назад, а зеленый оставит мне. С глаз долой, из сердца вон.

Джейн показала нам курятник (обитатели «Обетования» по очереди собирали яйца по утрам), подвела к пока что пустым конюшням (в будущем их предполагалось заселить), подошла к запертым домикам под металлической крышей – их использовали только во время каникул, когда в летний лагерь съезжалось много народа, показала два обитаемых домика – в одном жил преподобный Рик, а другой принадлежал Лидии Марч, его заместительнице.

Гид из Джейн был, прямо скажем, так себе. Она вовсе не считала своим долгом просветить нас хотя бы немного, как бывает, когда ездишь на экскурсию по чужим городам. Пока мы шли, я не отводила глаз от ее спины. На футболке был черно-белый рисунок, изображавший, судя по трусам и майке, волейболистку после изматывающей игры – резинка едва держит собранные в хвост волосы, лицо все в поту. Рядом с рисунком лиловым были выведены слова: «Ищи Господа в любом деле».

По задумке, главное здание должно было напоминать загородный клуб с непременными его атрибутами: бревенчатыми стенами и большой парадной дверью. Но, как только мы вошли, я почувствовала, что возвращаюсь в «Ворота славы» в Майлс-сити, только побольше и со спальнями.

Пол был застелен промышленным ламинатом – убогой имитацией древесины твердых сортов. Окон было всего ничего. Повсюду лампы дневного света. Кто-то попробовал украсить общую комнату, повесил над камином лосиную голову, принес тканые коврики в индейском стиле, но в воздухе все же стоял запах дезинфектантов и средства для мытья пола.

– Где все? – спросила я, и первым мне ответило раскатистое эхо.

– Большинство уехало с преподобным Риком в Бозмен. Лидия где-то в Англии, она оттуда родом и ездит домой несколько раз в году. Кто-то из учеников вроде бы на озере. Смена в летнем лагере закончилась на прошлой неделе, так что теперь тут затишье до начала учебного года. Вольница. – Она щелкнула выключателем и пошла по коридору.

– Так значит, ребята делают что захотят на этой неделе? – Тетя Рут припустила за Джейн, стараясь не отставать. С колес ее чемодана на сверкающие полы летели капли грязи и травинки.

– Не совсем. Сейчас не так много работы в группах, но мы продолжаем изучать Библию и ходим на индивидуальные консультации.

Она остановилась перед закрытой дверью, которую украшал постер христианской рок-группы Audio Adrenaline и ксерокопия «Молитвы о душевном покое»[24]24
  «Молитва о душевном покое» была написана в 1932–1933 годах американским теологом и философом Рейнгольдом Нибуром. В 1950-е годы «Молитву» популяризировали разные организации с двенадцатишаговыми программами, например общество «Анонимные алкоголики».


[Закрыть]. Пожелтевшая от времени бумага, которая начала сворачиваться в трубочку, и выцветшие лиловые чернила придавали этому листку чуть ли не значительность, словно это был подлинник исторически важного документа.

Джейн похлопала по двери планшетом:

– Тут ты и будешь жить. Вместе с Эрин. Она сейчас в Бозмене с Риком.

При этих словах тетя Рут неодобрительно зацокала. Она до сих пор не смирилась с мыслью о том, что у меня будет соседка. И можно ли ее за это винить? Имя мне сообщили заранее, и я часто думала об Эрин. Мое воображение рисовало ее толстушкой в очках с непокорной гривой и россыпью прыщей на постоянно заливающихся краской щеках. И еще она окажется подлизой. Я в этом не сомневалась. Она будет стараться изо всех сил, молить Господа, чтобы при виде неряшливых, но тем не менее праведных музыкантов с постера на дверях у нее замирало сердце и мурашки бежали по коже. Да, она будет просить Иисуса, чтобы он помог ей возжелать их так, как раньше она желала соседку по парте. «Он такой пупсик, ну просто супер», – непременно скажет она о какой-нибудь звезде боевика и захихикает. Уверена, она окажется хохотушкой.

Мы так и продолжали стоять, но тут Джейн кивнула в сторону ручки.

– Заходите, – пригласила она нас внутрь. – Мы тут не запираемся. Двери принято держать открытыми, но раз уж все в разгоне, то ничего страшного. – Должно быть, она заметила, как изменилось мое лицо, потому что быстро добавила: – Ты привыкнешь.

Верилось с трудом.

Половина комнаты, на которой жила Эрин, была убрана в желтых и пурпурных тонах: желтое покрывало с подушками в пурпурных наволочках на кровати, желтый абажур на лиловой лампе, большая пробковая доска в догадайтесь-сами-каких-цветов полосатой раме. Она вся была увешана снимками, билетами с концертов христианских групп и переписанными от руки цитатами из Библии.

– Эрин из Миннесоты. Большая поклонница «Викингов»[25]25
  Vikings – футбольная команда из Миннеаполиса, цвета которой – пурпурный, золотой, белый.


[Закрыть], – пояснила Джейн. – К тому же она тут уже второй год, поэтому у нее есть привилегии, которых пока нет у тебя. Я про постеры и остальное. – Она пожала плечами, глядя на меня. – Рано или поздно ты тоже все это заслужишь. Наверное.

Моя половина комнаты выглядела пустой и какой-то стерильной. Я взяла не так уж много вещей, которые могли бы скрасить обстановку. Мы поставили чемоданы на новехонький матрас. Меня никто не проинструктировал, нужно ли распаковываться сразу, как приедешь, поэтому я наугад выудила несколько вещей и положила их на полку над рабочим столом. Ими оказались стопка только что купленных Рут блокнотов и ею же приобретенная упаковка ручек, коробка бумажных салфеток и фотографии: на одной мы с родителями праздновали Рождество, на другой была мама до землетрясения, с третьей на меня смотрели мама и Марго. Рут только усмехнулась, обнаружив ее в моих вещах, но разрешила оставить. «Сделай усилие», – сказала я себе и добавила «Библию для подростков».

Рут внимательно изучала доску Эрин. Похоже, она заметила, как я изменилась в лице, когда увидела все эти фотографии и билеты. Может, ей даже стало немножко жаль меня. И она напомнила мне забрать настольную лампу и будильник из эмбриомобиля, пока она не увезла их домой.

– Мне кажется, тебе здесь будет хорошо, Кэмми. Я правда так думаю. – Она попробовала обнять меня, но я отступила, делая вид, что мне вдруг срочно понадобилось выглянуть из окна, в которое мне предстояло смотреть еще целый год. Вид, конечно, был просто нереальный, тут ничего не скажешь.

К счастью, Джейн разрядила обстановку:

– Не хотите пройти в столовую? Рик решил, что вы можете быть голодны с дороги. Так что вам там оставили сэндвичи.

– Очень кстати. – Рут уже была одной ногой в дверях.

Джейн заковыляла позади нее. А я задержалась, разглядывая доску. На всех фотография можно было заметить одну и ту же девушку. Видимо, это и была Эрин. Всё как я и предполагала, только без прыщей. Кожа чистая, как в рекламе «Клерасила», – наверное, это ей за усердные молитвы перед отбоем. «Боже, даруй мне безупречные поры! Боже, даруй моей коже здоровое сияние!»

* * *

Мы едва успели дожевать свои сэндвичи с яйцом, как перед зданием остановился большой синий микроавтобус; раздвижные дверцы с серебристым логотипом «Обетования Господня» распахнулись, и на нас хлынул поток грешных душ, которые, словно святая вода, должны были омыть меня, очистить и увлечь за собой.

Выглядело это так:

– Привет, я Хелен. Мы так рады тебя видеть!

– А я Стив. Мы закупили центнер хлопьев. Ты любишь хлопья? Класс!

Марк и Дэн обещали, что покажут мне озеро, Адам сказал, что бегает по утрам, и, раз я тоже бегаю, как он слышал, мне будет интересно послушать про стада оленей, на которых он все время натыкается во время утренних пробежек. Как-то раз или два он даже видел настоящих лосей. «Прикинь, они реально огромные!» А потом начались все эти объятия и пожатия рук, и у каждого глаза прямо-таки лучились добром, и все улыбались, улыбались, словно мы фигурки из настольных игр, а я только и могла, что думать, нормально ли столько трогать друг друга.

Я бросила взгляд на Джейн, которая выглядела царственно-небрежно с этим своим фотоаппаратом на шее, чтобы убедиться, не отросла ли у нее среди всей этой сладости и света новая нога. Протез был на месте. Ну что ж, уже кое-что.

Эрин-викинг вышла из машины последней. Поступь у нее была такая важная, словно она была принцессой, минивэн – каретой, в которую ее фея-крестная превратила тыкву, все эти ясноглазые благожелатели принадлежали к ее свите, а я сама была ее новой фрейлиной. Ни тени неуверенности на лице. На ней были джинсовый комбинезон и сандалии, волосы сияли и выглядели очень здоровыми. Все в ней, даже ее полнота и пухлость, свидетельствовало о здоровье. Возможно, я заблуждалась на ее счет? Возможно, это она у них тут всем верховодит?

При виде меня она взвизгнула. Потом хихикнула. И наконец принялась смеяться. Пока мы обнимались, она говорила мне все то, что я и ожидала услышать, принимая во внимание листок с молитвой на дверях и доску: как она рада, что у нее опять есть соседка по комнате и что мы пройдем наш путь вместе; как здорово, что я такая спортивная, потому что она и сама стремится привести себя в форму. Давно я не была так довольна собой, как в ту минуту, когда выяснилось, что интуиция меня не подвела.

И все же, хоть Эрин и воплощала собой бодрость и приятность, ей недоставало чего-то, чем обладали ее не менее радушные товарищи. Мне трудно было бы сформулировать, но я точно это знала. В попытках понять, что это, я внимательно посмотрела на Джейн. Еще одно последнее объятие с Адамом, и меня обдало каким-то сладким липким ароматом, лишь на минуту оставшимся неузнанным. Больно уж место было неподходящее. Высвобождаясь, я опять его уловила. Ошибки быть не могло. Марихуана. Да они тут все дурью балуются.

Рут подошла к преподобному Рику, который выглядел как рок-звезда на отдыхе – просто джинсы и футболка, никаких сценических костюмов. Он перехватил мой взгляд и широко улыбнулся в ответ, помахав рукой. Пожалуй, с того раза, когда он приезжал в «Ворота славы», он ничуть не изменился. А Рут не способна была опознать этот запах, даже если бы ей предложили косяк. Интересно, они тут все обкуренные? И преподобный Рик тоже? По Джейн не скажешь.

Она как раз обсуждала с парнем, который спрашивал меня про хлопья, сделанные покупки. Ребята начали постепенно расходиться по своим комнатам, кто-то отправился на кухню. Вольница. Так она это назвала. Я бы, пожалуй, курнула где-нибудь на воздухе.

Пока Эрин говорила, как мы могли бы переставить мебель в нашей комнате просто так, для смеха, я придвинулась к ней едва ли не вплотную. Странно, конечно, ну и пусть. Сделаю вид, что мне плохо слышно.

– «Викинги», значит? – Я глубоко вдохнула. Ничего необычного. Комбинезон пахнул кондиционером для белья.

– Так ты знаешь! Не волнуйся, тебе тоже скоро разрешат украшать комнату. Может, как-нибудь однажды и ты станешь их фанаткой. – Эрин по второму кругу принялась задавать бесконечные вопросы, и тут опять мне на помощь пришла Джейн. Она словно бы родилась вместе со своим планшетом.

– Простите, – встряла она в нашу беседу, – но Рику нужно поговорить с твоей тетей. И еще он сказал, чтобы я закончила знакомить тебя с нашей территорией.

Я-то думала, что Джейн, которая не скрывала скуки, разыгрывая перед нами с Рут гида, мне порядком надоела, но не тут-то было: один вид планшета, голос, явно способный убеждать, и вот Эрин уже спешит в нашу комнату, бросив на прощание, что она ждет не дождется, когда же мы сможем всласть почирикать.

Джейн что-то сказала преподобному Рику. Он опять кивнул мне. Манера у него была спокойная, без нервозности, то что надо. Наконец Джейн притащила меня на сеновал, который находился в большом хлеву. Она тяжело взбиралась по старой, посеревшей от времени лесенке, однако видно было, что ей не впервой. Голову даю на отсечение, она частенько тут бывала. Я-то выросла в городе, так что замечать такие важные вещи в сараях мне не привыкать.

– Что ж, теперь ты познакомилась с другими грешниками. – Джейн сделала мне знак садиться, а сама устроилась рядом. Ей пришлось ухватиться за столб, подпиравший крышу, но действовала она на удивление проворно. Все здесь было удивительно: и Джейн, и само это место. – Ну, что скажешь?

И я решилась. Почему бы и нет?

– Они все под кайфом? – Мы болтали ногами, усевшись на самом краю, и протез Джейн поскрипывал, словно отбивая такт.

Губы Джейн сложились в насмешливую гримаску.

– Что ж, молодец. Не все, конечно, только некоторые из нас, закоренелые правонарушители.

– Так и ты тоже?

– Конечно. И я тоже. Ты же не подумала, что Эрин… Правда? – Джейн опять улыбнулась, но не мне, а словно бы в пустоту.

– Нет. Я быстро это выяснила. – Я выхватывала клоки сена из кучи и кидала их вниз, наблюдая, как они порхают в воздухе. – И что, преподобный Рик их ни разу не поймал? Кое от кого несло так, точно он только вернулся с фестиваля в Вудстоке.

– Он не различает запахи. С самого рождения. Сама услышишь. Он любит находить смысл в отсутствии обоняния. – Джейн щелкнула кнопкой, запечатлевая полет сена. Камера была у нее вместо хлыста.

– А все остальные?

– Ты же видела. Им не нужна дурь. Есть ли дурь крепче религии, а? – Она буквально впилась в меня глазами, говоря это, но довольно быстро отвела взгляд.

– И почему они вас не закладывают?

Еще одна улыбка.

– Иногда закладывают.

– Что это значит?

– Сама поймешь. Каким бы ни казалось тебе это место, оно еще не раз тебя удивит. Вот что. Нужно прожить тут какое-то время, чтобы понять, о чем я.

– Ну, выбора у меня нет, – заметила я. – Я завязла во всем этом по уши.

– Тогда, наверное, ты не отказалась бы дунуть.

– Дунуть что?

– Травку, – безмятежно ответила Джейн.

Я даже представить себе не могла, что это выйдет так просто. Может, и не вышло бы, если бы она не предложила.

– Конечно.

– Деньги есть?

– Немного.

Нам нельзя было брать с собой деньги. Об этом было сказано в брошюре. Но я все-таки прихватила из дома почти пять сотен, заработанные за время, проведенное на вышке спасателей, плюс остатки от того, что я нашла в отцовском ящике комода. Я свернула купюры так туго, что они были не толще палочек для еды, и распихала по всем углам чемоданов: даже если что-то и обнаружили бы, остальное мне удалось бы спасти.

Джейн возилась со своим протезом, дергая за всякие штуки. Даже смотреть на это было противно. Снаружи культеприемник был покрыт каким-то мягким вспененным материалом, но я начала уже опасаться, что, если Джейн не прекратит ковыряться, скоро от него ничего не останется.

Она заметила, что я за ней наблюдаю.

– У меня там заначка. Гильза же полая, как раз остается немножко места. Ты привыкнешь.

– Да нет, нормально. – Я отвернулась и стала кидать сено вниз.