Текст книги "Неправильное воспитание Кэмерон Пост"

Глава 21

Длина озера Квейк составляет шесть миль. Оно вьется лентой меж каменистых возвышенностей и лесов; кое-где широкое, прозрачное и мощное, местами оно становится узким и темным, и на водах его всегда лежит тень. Главная дорога, US287, изрядно петляет, повторяя контур озера, прежде чем нырнуть в лес, а потом резко уходит вверх по склону, откуда уже можно разглядеть воду; там, где повороты особенно круты, а шоссе становится совсем узким, оно огорожено хилыми перилами. Пробираясь сквозь густой лес к берегу, мы время от времени видели и шоссе, и эту ограду. Другая сторона каньона расплывалась где-то вдалеке, однако время от времени солнце вспыхивало на светоотражателях, расставленных вдоль шоссе.

– Думаешь, мы рядом с тем местом? – Голос Джейн раздался у меня из-за спины.

Она тяжело дышала. Последний отрезок пути (а мы прошли уже четырнадцать миль) ее беспокоила нога, но она ковыляла вперед, почти не жалуясь, и не позволяла нам слишком часто останавливаться.

– Не знаю. Вроде бы да, во всяком случае, по карте получалось, что так. Как бы то ни было, я еще никогда не подходила к нему так близко.

– Но ведь ты столько ждала, – запротестовала Джейн. – Нужно точно знать.

– Хочешь еще раз проверить? – спросил Адам, который шел последним.

– Нет, не беспокойся. – Я успокаивала не столько их, сколько себя.

Мы шли дальше. Склон кое-где становился почти отвесным, земля была вязкой и скользкой от сосновых игл. Ноги то и дело скользили, и только случайно попавшийся камень или жесткий вереск помогали найти опору. Я хваталась руками за стволы деревьев. Отчасти из-за Джейн, отчасти из-за самой местности мы здорово кружили, добравшись до каньона, выбирали самые простые тропы к озеру, даже когда приходилось идти в противоположном направлении. Завидев воду, я мечтала об одном: поскорее очутиться там, внизу, однако для этого требовалось смотреть под ноги, а не на желанную цель.

Вдруг Адам спросил:

– Эти деревья настоящие или это какая-то оптическая иллюзия?

Мы остановились и посмотрели на озеро. Из воды торчали деревья, голые стволы, но кое-где осталось несколько толстых веток, маленькая мертвая рощица, не пережившая землетрясение и потоп.

– Они словно призраки деревьев, – сказала Джейн.

– Это скелеты. Останки деревьев.

– Жутко, – закончил Адам.

Джейн кивнула, соглашаясь.

– В статье об аварии была фотография с чем-то похожим. – На самом деле я думала о другом снимке. На нем было пробитое дорожное ограждение, все погнутое и искореженное, которое повисло над водой. На переднем плане было озеро, над поверхностью которого виднелись такие же безжизненные верхушки.

– Тогда это правильное место, – сказала Джейн.

– Не знаю, – ответила я. – Думаю, под водой много деревьев, здесь же когда-то рос настоящий лес.

– По-моему, это оно, – раздался голос Адама. – То самое место.

Мы забрались так далеко, что вокруг нас словно бы опустилась ночь, во всяком случае, темно было точно ночью. Лучи заката с трудом пробивались сквозь высокую каменную гряду, подсвечивая небо вдалеке, но вот дорогу перед собой было не разглядеть. В таком месте я бы поддалась искушению принять шум ветра в деревьях за шепот привидения в нестрашном ужастике, только вот мне было страшно по-настоящему.

Чем ближе мы подходили, тем причудливее становились очертания мертвых деревьев. В этой части озера многие из них искривились или погнулись, древесина побелела, время оставило на ней свои метки. С самого землетрясения вода поднималась все выше, все сильнее подмывала их корни, пока не высосала из них жизнь без остатка, но они не сдались. Они возвышались над ней, словно кривые посохи великанов, словно кости самих великанов, попавших в ловушку, расставленную какими-то другими гигантскими существами.

– Как звали того невидимого великана? – спросила я через плечо. Мы подошли уже совсем близко, и мне хотелось чем-то заполнить тишину, унять тревогу.

– БДВ?[44]44
  БДВ, или Большой и Добрый Великан – детская книга британского писателя Роальда Даля, написанная в 1982 г. Стала основой для одноименного комикса и двух фильмов: анимационного (1989 г.) и художественного (2016 г.).


[Закрыть] – уточнила Джейн. – Разве он был невидимый?

– Я спрашивала Адама. – Я обернулась к нему. – Как звали то существо у лакота, люди еще могли видеть его раньше, а теперь нет, он живет на горе, окруженной водой?

– Ята. Ты что, его видела? – Он принялся озираться по сторонам, делая вид, что напуган.

Я отвлеклась и немедленно споткнулась. Когда я уже почти повалилась на колени, Джейн схватила меня за рюкзак, не дав упасть. Мы остановились, чтобы я пришла в себя.

– И у кого из нас нога на шарнирах? – улыбнулась она.

– Спасибо тебе, о цепчайшая! – Я поправила лямки и приладила рюкзак на место.

– Так почему ты хочешь знать о Ята? – спросил Адам.

Я кивнула в сторону озера:

– Деревья похожи на посохи великанов.

– Круто. – Джейн вытащила полароид.

Честно говоря, я была рада, что она взяла его с собой. Ее невозможно было представить без него. Вид камеры у нее в руках успокаивал. Мы пошли дальше.

– Может, так оно и есть, – согласился Адам. – Кто знает, вдруг Ята живет где-то здесь. Он знает толк в ритуалах, этот Ята. А ведь ты тут из-за них, верно?

– Наверное. Только не надо дополнительно грузить меня всякими загадочными великанами.

– Не надо так не надо.

У озера почти не было береговой линии как таковой, во всяком случае там, куда мы вышли. Только груды камней и тоненькая полоска серой гальки там, где вода встречается с землей. Я молча остановилась. Озеро плескалось всего в нескольких шагах перед нами. Джейн с Адамом пристроились рядом. Они оглядывались по сторонам, время от времени бросая на меня короткие взгляды. Наверное, ждали, что сейчас я извлеку из рюкзака некую памятную вещицу и они станут свидетелями траурного обряда, который я собиралась провести. Я смотрела на воду, они смотрели на меня.

– Красиво, но… – Джейн не договорила.

– Но жутко, – закончила я за нее.

– Ну да. – Она взяла меня за руку. – Это все из-за деревьев.

– Не только в них, – сказал Адам. – Тут повсюду потоки энергии. Это неспокойное место.

– Словно незаконченное дело. – Джейн сжала кулаки.

Я смотрела на скелеты деревьев и думала, как же сильны и глубоки их корни, если уже столько лет они все стоят и стоят, не сгибаясь под натиском воды. Мы все замерли в предчувствии чего-то.

– Я еще не решила, как поступлю. Дайте мне минуту-другую.

– Теперь все минуты мира наши, хотя ресурс и не бесконечен, – сказала Джейн. – Не спеши.

Адам вскинул было брови, но сдержался ради меня.

– Интересно, они уже начали нас искать?

– Вряд ли. – Джейн покачала головой. – Они прочесывают местность там, куда мы, по их мнению, отправились на пикник. – Она щелкнула кнопкой камеры и присела на большой черный камень, весь в серебристых крапинках, – отстегнуть протез.

Адам, согнувшись, выискивал гладкую гальку. Судя по тщательности, он собирался пускать блинчики: все камешки были плоские, с ладонь величиной. Набрав несколько пригоршней, он замахнулся, но на полпути его рука застыла. Он обернулся ко мне:

– Ничего, если я пущу несколько блинчиков? Не хочу все опошлить.

– Пожалуйста, – сказала я, а сама задумалась, не стоило ли сказать «нет», ожидая едва ли не с ужасом шлепка камня по воде.

Адам отвел руку, но потом, потоптавшись на месте, ссыпал всю кучу на землю.

– Позже, – объяснил он. – Сейчас не время для блинчиков.

Он уселся рядом с Джейн. Они ждали, когда я сделаю то, зачем пришла, но ничем не выдавали нетерпения.

Именно тогда я твердо решила войти в воду. Всякий раз, когда я думала об озере Квейк, я представляла себя на берегу. Береговая линия представала передо мной, окутанная в некую туманную пелену. В этих расплывчатых, зыбких мечтаниях главным было само путешествие, ведь для паломника цель не так уж и важна, хотя и очевидна; значение имеет путь. Но теперь, когда волны плескались у самых моих ног, а позади, на берегу, сидели двое, даже их присутствие было лишним, и я почувствовала, что должна войти в воду, погрузиться в нее, слиться с этой первозданной пустотой.

– Я пойду в воду. – Я стряхнула с себя рюкзак и кинула его рядом с Джейн, потом расстегнула кофту и положила ее на землю, стащила через голову лонгслив и бросила туда же, чтобы отступать было некуда. Я стояла в лифчике и джинсах, и ветер приятно холодил мою кожу.

– Замерзнешь, – заметила Джейн и нырнула в свой рюкзак. – Я прихватила полотенце, так, для профилактики. – Она протянула его мне. – Купальник наденешь?

– Я оставила оба дома. Сама не знаю почему. Вполне могла бы взять, места хватило бы.

Нам не хотелось вызывать подозрений перед нашим так называемым пикником, поэтому мы взяли с собой только то, что влезало в обычный школьный рюкзак. По некоторому размышлении мы все согласились, что на случай проверок (ведь кто его знает, когда в наши ящики заглянут с инспекцией) большая часть вещей должна лежать на своих местах. Но кто бы обратил внимание на пропавший купальник? И ведь я могла захватить один. В пятницу после консультации с Лидией, когда я паковала рюкзак, воспользовавшись дежурством Эрин, я вынимала оба. Они лежала в верхнем правом ящике моего комода. Я медлила, выбирая между старым купальником, в котором я выступала на соревнованиях, и красным, форменным купальником спасателей. В результате и тот и другой отправились обратно в ящик. Теперь я видела, что глупее поступить не могла. Они были легкие, почти не занимали места и могли понадобиться мне в любую минуту. Такую как сейчас, например.

В животе неприятно заныло: так бывает, когда понимаешь, как же сглупил, принимая важное решение, что, возможно, это лишь первый просчет из череды многих и первый звоночек, недвусмысленно указывающий на неминуемый крах всего предприятия, которое просто не сможет не пойти ко дну под грузом всех этих дурацких ошибок.

– Как же глупо.

Джейн потянулась к моему рюкзаку.

– Да он тебе и не нужен. – Она выудила несколько свечей, которые я по ее просьбе таскала при каждом удобном случае. – Не зацикливайся на нем. – Из тайника в протезе на свет показалась зажигалка.

– Спасибо вам обоим. – От холода у меня дрожали губы. – За то, что привели меня сюда.

– Мы разложим костер, – пообещал Адам. – К твоему возвращению. – Он дотронулся до моего плеча и отправился в лес на поиски хвороста. Джейн раскладывала наши продуктовые припасы, в разное время позаимствованные на кухне. Оба были заняты делом.

– Я, пожалуй, разденусь полностью. – Я наступила на носок кроссовки, чтобы легче было снять. Рут всегда говорила, что так я бессовестно порчу обувь.

Джейн кивнула моим когда-то белым, а сейчас безнадежно грязным носкам. Я ослабила ремень, расстегнула пуговицы на джинсах и спустила их. То, что я собиралась сделать, лишило меня обычной невозмутимости.

Джейн щелкнула зажигалкой. Вспыхнул огонек свечи.

– Вполне разумно, иначе пришлось бы сушить белье, а для этого нужно время. Нам ведь не нужны опрелости? – Она с силой вкрутила свечу в каменистую почву, а потом зажгла еще одну. – Конечно, опрелость – замечательное слово, с этим не поспоришь.

– Можно мне одну? – Я подбородком указала на свечи. Мои глаза следили за желтыми языками пламени, которое то вспыхивало ярче, то замирало, но не гасло. Они напомнили мне эпизод из фильма «Карате-пацан», из второй части вроде, в котором мистер Мияги везет Дэниел-сана к себе на родину, на Окинаву, и жители деревни устраивают священную церемонию с бумажными фонариками, пускают их по воде среди лодок, и мириады крошечных огоньков пляшут на поверхности воды. Сцена была завораживающая. Даже музыка Питера Сетеры ее не портила.

– Ты хочешь взять ее с собой? Может, лучше карманный фонарик? У меня есть. – Джейн заглянула в передний карман рюкзака.

– Нет, я возьму свечу. Хотя, конечно, ветер все равно ее потушит.

– Да, наверное, – согласилась она, но все равно зажгла третью свечу и передала ее мне.

Я стояла голышом на только что скинутом белье, ледяной воздух колол тело, точно иглами, и даже когда мои пальцы обхватили свечу, лучше не стало. Я прижала ее к себе, к самой груди – ну просто маленькая хористка в сочельник. Единственным источником тепла было чуть заметное пламя, и мне хотелось держать его как можно ближе к себе.

Джейн смотрела на мое лицо в мерцании пламени, на то, как я, совершенно голая, дрожу во мраке каньона и боюсь все испортить. Никогда в жизни я еще так не боялась. Джейн перехватила мой взгляд:

– Ты сможешь. А мы подождем тебя тут.

Вот за это я и любила Джейн.

– Я смогу что, напомни мне?

– Ты уже знаешь сама. Думаешь, что нет, но на самом деле знаешь. То, зачем ты здесь.

Я кивнула, соглашаясь, хотя, в отличие от Джейн, не была так уверена.

Но стоило мне коснуться воды, и я поняла, что Джейн права. Я двигалась очень медленно: сначала самые кончики пальцев, потом ступни, шаг за шагом. В этот раз почувствовать озеро мне удастся, надо только стерпеться с ним. Я шла осторожно, словно по угольям, только с каждым дюймом их слой становился все глубже, обжигая все выше и выше. Когда вода дошла до бедер, у меня перехватило дыхание от холода. Я сосредоточилась на пламени свечи, сосчитала до трех и вдохнула, выдохнула я тоже на третьем счете. Потом еще. И еще. В ушах звенело, виски начало ломить. Если я собираюсь добраться до призрачного леса, придется плыть.

Я переложила свечу в правую руку и подняла ее высоко над водой, потом подогнула ноги в коленях и откинулась на спину, стараясь не поднимать брызг без необходимости. Я покачивалась на ледяных волнах, пока не заняла нужную позицию: лицо обращено к небу, ноги развернуты в сторону берега, где Адам с Джейн разводят костер, свеча по-прежнему горит. Когда я опускала ее на грудь, воск залил тыльную сторону ладони. Застывал он мгновенно. Я поместила свечу над пупком и крепко держалась за нее обеими руками, словно это было что-то внушительное, вроде мачты или флагштока. Удары сердца отдавались в животе, и огонек свечи мерцал в одном ритме с моим напряженным дыханием и сотрясавшей меня дрожью.

Тело задеревенело. Так оно собиралось остаться в живых, дать мне знать, что вода слишком холодна и надо поскорее выбираться, а не пытаться приспособиться к ней. Шейные мускулы походили на натянутые тросы, к которым прицеплено что-то тяжелое – трактор или рояль. Челюсти свело. Ступни, не считая пяток, которые находились под водой, скрючило, пальцы неестественно растопырились. Я видела такое в доме престарелых, когда пела там рождественские гимны со скаутами. Все мое внимание было поглощено светом пламени, я старалась расслабить мышцы, отдаться воле волн.

Когда мне удалось овладеть дыханием, я выпустила свечу из правой руки и начала грести. Скрюченный человечек плыл к скрюченным деревьям, к вздымающимся утесам и дороге, с которой мои родители сорвались вниз. Я достигла цели минуты за полторы, но руки и плечи ныли нещадно. Я опять крепко взяла свечу обеими руками и сосредоточилась на дыхании. Откуда-то из-за гор, высившихся над каньоном, налетел ветер. Я подняла голову и увидела, как он проносится по склонам, продирается сквозь сосны и спускается ко мне. Мертвый лес начал сердито поскрипывать, и тогда ветер задул свечу. Во всяком случае, так мне показалась на долю секунды, но потом на черном фитиле опять заплясало пламя. И больше уже не гасло.

У меня так болела голова, что даже зубы ныли. Я открыла глаза и затем очень осторожно приготовилась сменить положение: сначала опустила ноги, потом корпус, потом вся целиком, не считая рук, в которых была зажата свеча, ушла под воду. Я слышала потрескивание веток, но слой воды смягчал резкость звуков. Тогда я заставила себя вспомнить родителей, сначала маму, потом отца, не вместе, а каждого по отдельности: их лица, тела, манеру входить в комнату, держать газету, размешивать кофе. Это было нелегко, но я старалась изо всех сил, время от времени поднимаясь на поверхность, чтобы глотнуть воздуха, а потом возвращалась туда, к ним. Вот мама задумалась, выбирая, куда лучше поместить какой-то экспонат в своем музее. Папа достает из заднего кармана голубой платок, промокнуть пот со лба. И вот опять мама. Учит меня управляться с овощечисткой.

Папа держит руль одной рукой.

Было похоже, что я все испортила. Я так долго ждала, и вот я здесь, но я не знаю, что мне делать, что чувствовать. Ничего из моих обычных трюков здесь не годится: ни киноцитата, ни шутка. Я должна сделать это сейчас. Я хочу этого. Я подняла голову над водой и сказала: «Мама и папа, – голос звучал странно, словно принадлежал не мне, а этому озеру. Или дело было в словах. Я уже давно никого так не звала. Было как-то неловко разговаривать с ними, пусть даже я совсем одна и никто, кроме них, меня не услышит, но я решила: ну и пусть, это даже хорошо. – У меня в голове столько всякой ерунды из фильмов, которые я посмотрела, но то, что я должна помнить о вас, думаю, что должна, я вспомнить не могу. – Я помолчала, собираясь с мыслями, потом продолжила: – Я хотела прийти сюда и попросить прощения, – я сделала глубокий вздох, – не за то, что целовала Ирен, а за то облегчение, которое испытала, поняв, что вы никогда об этом не узнаете, потому что вы мертвы. Это глупо, я понимаю, ведь мертвые всегда все знают, так? Но это неважно».

На одном из склонов вдруг появились четыре ровных прямоугольника – загорелись окна в трейлерах. Я и не подозревала, что они там, из-за деревьев, пока кто-то не щелкнул выключателем. Я представила людей за этими окнами, как они смотрят вниз на озеро и думают: что это за одинокая свеча там? Или с такого расстояния они принимают отражение на воде за вторую свечу? Почему-то мне хотелось, чтобы у тех окон были люди.

Я продолжила свою речь: «Я больше не думаю, что вы разбились из-за меня. Так что я пришла за другим. Зачем? Наверное, понять, что вы были не только моими родителями, но и людьми. Не так, как Лидия говорит, чтобы мне было кого обвинять, а по-настоящему. Мне бы хотелось узнать вас, но это невозможно, да и обо мне вы, наверное, многого не знали, только то, что я – ваша дочь. Пока вы были еще живы, я, наверное, и не была собой. А может, и до сих пор не стала. Кто вообще может сказать, что стал наконец самим собой?» – Я наклонила свечу и позволила расплавленному воску, скопившемуся в ямке вокруг фитиля, стечь по костяшкам пальцев, застывая белой коркой на коже. То, что не попало мне на руки, полетело в воду, так что поверхность оказалась покрыта волшебным узором.

Какое-то время я наблюдала за одним из кружков, уплывавшим во мрак, а потом заговорила снова: «Я не знаю, отослали бы вы меня в “Обетование”, в любое подобное место. Захотели ли этого для меня. Вас не было рядом, а Рут была, но я не верю, когда она говорит, что вы бы пожелали такого для меня. А если и так, это не то, чему я должна свято верить всю жизнь. Какой в этом смысл? Если бы это оказалось правдой, если бы вы знали меня, но ведь у вас не было возможности, поэтому я могу взять и стереть из памяти все эти “бы”. И, думаю, это не так уж и глупо. Почти все, что случилось с самой вашей смерти, убедило меня в одном: мне очень повезло с родителями, хотя вы были у меня всего двенадцать лет, и я толком не понимала этого, пока вы были живы. Наверное, именно за этим я пришла, сказать, что сейчас я это понимаю, и я люблю вас, хотя, наверное, уже слишком поздно или одними словами теперь не отделаешься. Но это то, что я знаю точно. – Я закружилась на месте, равномерно загребая одной рукой. – Не могу сказать, что ждет меня на берегу. Возможно, вам это известно, я же не знаю, как там у вас все устроено, что вам открыто. Мне приятно думать, что это так. И еще я надеюсь, что никому не удастся сбить меня с пути. Во всяком случае, не слишком сильно». Я замолчала. Больше мне было нечего сказать. Я продолжала кружиться. Наконец-то я пришла туда, где сошлись воедино все дороги, связались все события моей жизни, даже те, которых никогда не должно было быть, и мне нужно было почувствовать себя в самой их сердцевине. И я закружилась. Я кружила и кружила, пока едва не потеряла сознание. И, возможно, не только от этого. И еще я страшно замерзла.

Надо было как-то поставить точку, показать, что это конец, и мне в голову пришла одна мысль – на самом деле я видела это в кино. Я задула свечу. Неоригинально, кто поспорит, но все-таки хорошо, словно я закрыла какую-то дверь. А потом я поплыла назад. Быстрыми, уверенными гребками я двигалась к берегу, я заставила свое тело, неподатливое и застывшее, слушаться, хотя не думала, что оно подчинится. Свечу я держала в правой руке. Плыла я быстро, но ни за что не выпустила бы ее из сжатого кулака. Остановилась я только тогда, когда камни у берега стали царапать мне колени.

Адам зашлепал по воде, отчего у него тут же намокли кроссовки, схватил меня за локоть и одним точным движением поднял меня из воды. Из-за его спины показалась Джейн. В ее широко раскинутых руках было пляжное полотенце, которым она обернула меня. Они встали – один справа, другой слева – и повели меня к темному, теряющемуся в ночи берегу. Но на берегу нас ждал костер. На импровизированной скатерти из одеяла был накрыт немудреный ужин. А там, за этим берегом, за лесом, за выступающими хребтами, там, там, там, а вовсе не под слоем воды, лежал и ждал целый мир.