Текст книги "Блеск шелка"

Глава 43

В папском дворце в Витербо обвалился потолок. Разбившись на тысячу осколков, он рухнул на папу римского Иоанна Двадцать Первого, засыпав его обломками дерева, гипсом и крупными каменными глыбами. Новость о гибели понтифика ошеломила Рим и распространилась по всему христианскому миру. И снова католики лишились пастыря, через которого Господь указывал им путь.

Паломбара услышал эту новость во Влахернском дворце, во время аудиенции у императора. И теперь он стоял в одной из великолепных галерей, перед величественной статуей, одной из немногих сохранившихся после нашествия – о тех событиях напоминал лишь небольшой скол на руке, словно говоря о том, что все на свете подвержено влиянию времени и обстоятельств. Статуя была греческой, изваянной в дохристианские времена. Прекрасная полуобнаженная скульптура сбереглась, потому что в этот уголок дворца редко кто забредал.

Возвращаясь от больного, Анна шла по коридору и заметила епископа Паломбару. Но он так глубоко задумался, что не обратил на нее внимания. По его лицу она смогла прочесть, что красота древней статуи тронула его, с легкостью проникнув сквозь все заслоны, которые он воздвиг внутри себя.

Паломбара позволил этой статуе затронуть самые сокровенные струны его души. Какая-то часть его жаждала сильных эмоций, несмотря на то что они, несомненно, принесут ему боль. Но они ускользали от него. Анна поняла это, когда он повернулся к ней: на мгновение она увидела это в его глазах.

Тотчас, словно по взаимному соглашению, Паломбара шагнул в центральную галерею, и Анне стало стыдно, словно она вмешалась, хоть и неумышленно, во что-то очень личное.

Она услышала быстрые шаги и резко повернулась, словно ее застали за чем-то недозволенным. Но почему она чувствует себя так, словно кому-то удалось ее разоблачить? Только потому, что на мгновение посочувствовала римлянину?

Это и была тонкая, как лезвие, грань схизмы[6]6
  Схизма – разделение христианской церкви на католическую и православную.


[Закрыть] – а вовсе не споры о природе Бога; именно она отравляла человеческую природу. Словно линии чудовищного раскола были проведены по земле – и никто не осмеливался протянуть руку через разграничительную черту.

Глава 44

С мая по ноябрь установилась очередная пауза, затишье в борьбе между Римом и Византией – до тех пор, пока в конце ноября не был избран папа Николай Третий, итальянец до мозга костей. Он лишил Карла Анжуйского поста сенатора Рима, чтобы тот не мог влиять на будущие выборы папы, и таким образом значительно ослабил власть француза. Понтифик назначил на высокие посты своих братьев, племянников и кузенов, значительно укрепив позиции Рима.

Он также потребовал еще одного, очередного подтверждения союза между Римом и Византией. На сей раз не от Михаила и его сына. Документ с новыми обещаниями и ограничениями должны были подписать епископы и руководители Церкви по всей империи.

Константин был в отчаянии.

– Мне не стоило этого делать! – хрипло стонал он. – Но как я мог отказаться? – Он чуть не плакал. Его глаза, казалось, молили о возможности скрыться от реальности, которую он не мог вынести. Он протянул к Анне руки. – Папа римский Иоанн заставил императора Михаила подписать обещание подчиняться Риму, а спустя месяц – всего месяц – на него обрушился потолок собственного дворца. Несомненно, это кара Божия!

Анна не стала с ним спорить.

– Я сказал об этом людям, – настойчиво продолжал старик. – Даже кардиналы в Риме должны были это понять. Какой еще знак свыше им нужен?! Неужели они не верят в то, что по воле Божьей рухнули стены Иерихона, погребая под собой грешников? – Его гневный голос звучал все громче и громче. – Я сказал им, что это именно то чудо, которого мы так ждали. Обещал, что Пресвятая Богородица спасет нас, если мы будем искренне верить. – Константин закашлялся. – А теперь я предал их.

Анне было неловко за него. Это был кризис веры, который каждый должен переживать в одиночестве, а после делать вид, будто ничего не произошло.

– Никто не обещал, что будет легко, – произнесла она. – По крайней мере, никто из тех, кто говорит правду. Или что нам не будет больно и что мы всегда будем побеждать. Распятие казалось концом всему…

Константин тяжело вздохнул.

– Мы должны продолжать бороться, насмерть, если это необходимо. Нам следует найти в себе новые силы. Если у нас нет правды, значит, нет ничего! – В глазах епископа промелькнула улыбка, и он рассеянно поправил одежду. – Благодарю тебя, Анастасий. Твои слова придали мне сил. Это всего лишь неудача, а не окончательное поражение. Если мы не разуверимся, то завтра увидим воскресение. – Он расправил плечи. – Я должен начать немедленно.

– Ваше высокопреосвященство… – Анна протянула руку, словно хотела прикоснуться к нему, но потом в последний момент снова ее опустила. – Будьте осторожны, – предупредила она, подумав, что Константина могут арестовать или, еще хуже, убить. – Если вы будете открыто призывать против унии, вас лишат сана, – настойчиво продолжила она. – И кто тогда станет помогать бедным и больным? Закончится тем, что вы, как Кирилл Хониат, окажетесь в изгнании. А что в этом хорошего?

– Я не столь недальновиден, – сказал ей Константин. – Я буду осторожен и сохраню веру.

Он стоял на ступенях храма Святых Апостолов. Встревоженная толпа напирала вперед, глядя на епископа, ожидая, что он скажет, и надеясь, что он успокоит их, пообещает, что их вера была не напрасна. Константин не знал, что Анна стоит в тени, всего в нескольких метрах от него. Его глаза, его мысли были направлены на жадные лица стоявших перед ним людей.

– Будьте терпеливы, – сказал он тихо.

Люди перестали разговаривать друг с другом, чтобы услышать слова епископа, и постепенно воцарилась тишина.

– Мы вступаем в трудное время, – продолжил Константин. – Нам следует выглядеть послушными, иначе в наших рядах произойдет раскол – и это может привести к насилию. Новый порядок столкнется со старым, но мы знаем, что наша вера истинна, и будем добродетельными православными в домах наших – даже если не сможем открыто отправлять богослужения в храмах или на улицах. Мы сохраним свою веру и пребудем в надежде. Господь непременно нас спасет.

Паника схлынула. Люди перестали толкаться. Анна видела, как лица расслабились и на них появились несмелые улыбки.

– Господи, благослови епископа! – крикнул кто-то.

– Константин! Владыка Константин! – подхватили остальные и стали повторять эти слова, как заклинание.

Константин улыбнулся:

– Идите с миром, братья мои. Никогда не теряйте веру. Поражения не существует. Нужно учиться, доверять и следовать Божьим заповедям и ждать, пока не придет наш час.

Толпа продолжала скандировать его имя, благословляя снова и снова. Анна смотрела на Константина и видела, как он смущенно опускает голову, отмахиваясь от похвалы. Но она также видела, как дрожит его тело, как сжимается в кулак рука, наполовину скрытая в складках одеяния, как блестит от пота кожа. Когда епископ обратил лицо к ней, скромно отвернувшись от проявления откровенного преклонения толпы, его глаза сверкали, щеки заливал румянец. Анна вспомнила, что такое же выражение было на лице Евстафия, когда тот в первый раз овладел ею – в самом начале их супружества, когда сексуальный голод и предвкушение охватывало их обоих и их любовь еще не была отравлена горечью.

Внезапно Анна почувствовала отвращение и стыд. Ей хотелось бы никогда не видеть подобных эмоций на лице епископа Константина. Но было поздно: это выражение навсегда отпечаталось в ее памяти.

Константин ничего не замечал, наслаждаясь всеобщим обожанием.

Анна стояла в тени, ощущая жаркий стыд. Она обнаружила в натуре Константина уродливые изъяны: сначала сомнения в вере, потом вожделение преклонения, власти… У нее не хватит духу сказать ему об этом.

Константин позволил ей снова почувствовать связь, единение с Церковью, дал цель в жизни, помимо ежедневного исцеления больных. И бесповоротно отмежеваться от него – а это действительно будет бесповоротно – значит остаться совсем одной.

Так что же будет бóльшим предательством – открыто пойти на столкновение с ним или избежать конфликта? Анна повернулась и зашагала прочь – чтобы не видеть глаз Константина или чтобы он не смог заглянуть в ее глаза.

Глава 45

Анна стояла в элегантной и уютной спальне Ирины Вататзес и смотрела на хозяйку дома, лежащую на кровати. Одежда Ирины была помята и испачкана кровью, на шее были заметны следы мази. В двух местах виднелись желтые нагноения. На щеке была открытая язва, еще одна – под подбородком. Руки были покрыты красными рубцами, некоторые из них уже набухли гноем.

От сына Ирины Анна знала, что его отец, Григорий, должен был вскоре вернуться из Александрии и на этот раз собирался остаться здесь на неопределенный срок. Ирина испытывала сильную физическую боль, но ее отчаяние было еще сильнее.

– Остальные части тела тоже поражены? – осторожно спросила Анна.

Ирина бросила на нее свирепый взгляд.

– Какое это имеет значение? – Она резко взмахнула руками. – Вылечи мое лицо. Делай все, что нужно. Цена не имеет значения. – Она глубоко вздохнула. – И боль тоже. – Ее голос дрогнул.

Слова Ирины были похожи на острые осколки стекла.

Мысли испуганными птицами метались в голове у Анны. Она судорожно пыталась найти хоть какую-то возможность – любое, пусть самое радикальное лечение в христианской, еврейской или арабской медицине. Будет ли от них толк, если источник болезни Ирины – ее собственный страх?

Анна попыталась представить, чего так боится ее пациенка. Умной, отчаянно некрасивой и ранимой Ирине предпочитают чувственную Зою, которая смеется, наслаждаясь унижением соперницы, – а потом уходит, отобрав у нее все, хоть это ей совсем не нужно. Может, Григорию наскучило то, что у него было, – и его манило то, что он не мог получить? Как мелко! Как жестоко… И при этом вполне понятно.

Какой смысл лечить кожу, если спустя день она снова воспалится?

– Не стой как дурак! – фыркнула Ирина, повернув голову, чтобы посмотреть на Анну. – Если не знаешь, что делать, так и скажи. Я позову кого-нибудь другого. Если у тебя нет денег, бога ради, возьми, но не пялься на меня и не надейся, что я сама себя исцелю. Что ты собираешься мне сказать? Что мне следует молиться? А чем, по-твоему, я всю жизнь занимаюсь, глупец?

Внезапно она отвернулась, и по ее воспаленным щекам потекли слезы.

– Я обдумываю, какие из моих лекарств лучше всего вам подойдут, – мягко ответила Анна.

Легкое наркотическое опьянение поможет подавить жесткий самоконтроль и не позволит Ирине слишком бурно выражать свой гнев и страсть, которые она скрывала за смехом, и это сделает ее менее понятной и предсказуемой. Возможно, это даже поможет ей разбудить свою чувственность, что сделает ее более привлекательной для Григория. На короткое время это может решить проблему. Но что использовать для долгосрочного лечения?

– Я дам вам мазь, чтобы снять жар, – сказала Анна вслух.

– Дурак, меня не волнует жар! – закричала на нее Ирина. – Неужели ты ничего не видишь?

– И уменьшить красноту, – спокойно закончила Анна.

Ирина хотела, чтобы ее поняли, но, если бы лекарь показал, что понимает ее, это стало бы для бедняги очередным унижением.

– И еще я дам вам настой, чтобы таких нарывов больше не возникало, – добавила Анна. – Что же до нагноений, придется немного подождать. Я промою и очищу раны раствором, который приготовила заранее, и наложу повязки, чтобы не было соприкосновения с другими участками кожи.

Ирина выглядела обескураженной, но извиняться не стала. Лекари были кем-то вроде квалифицированных слуг. Они не ровня господам.

– Спасибо, – смущенно произнесла пациентка.

Анна велела слуге принести чистой воды и добавила в нее несколько капель раствора из небольшого флакона. В воздухе распространился острый, но довольно приятный, свежий аромат. Анна принялась промывать каждый нарыв, работая медленно и аккуратно. Она собиралась пробыть здесь столько, сколько потребуется.

С тех пор как Анна последний раз была в этом доме, слова Деметриоса не выходили у нее из головы. Они по-прежнему казались ей странными, и она с жарким смущением вспоминала его презрение. Деметриос сказал, что идея свергнуть Михаила просто смехотворна. Анна понимала, что для этого пришлось бы преодолеть сопротивление варяжской гвардии. Деметриос знал варягов и даже водил дружбу с некоторыми из них… Итак, это почти невозможно. Нужно привести с собой целую армию. Антонин был солдатом, он бы знал, как это сделать. А Юстиниан был знаком с мореходами и купцами. Его бизнес был связан именно с флотом и торговлей.

Претендент должен был бы разбираться в экономических вопросах – и иметь доступ к казначейству. Анна уже узнала, что казной распоряжается двоюродный брат Ирины, Феодор Дукас, и они с сестрой очень близки. Некоторые даже полагали, что отчасти он обязан своим успехом Ирине, ее дальновидности, финансовому гению.

А какое место в этой схеме может занимать легкомысленный, обаятельный Исайя Глабас? Или он был умнее, чем казался? А Елена, жена Виссариона? Была ли она участницей заговора?

– Нарывы не такие глубокие, как я опасался, – сказала Анна, осторожно надавливая на один из них и вытирая гной. – Думаю, они заживут, не оставив следа… В прошлый раз я перекинулся несколькими словами с Деметриосом. Он рассказал мне кое-что весьма интересное.

– Правда? – скептически протянула Ирина.

– Думаю, да. – Анна накладывала нетугие повязки, аккуратно расправляя бинты. – Он сказал, что у него есть друзья среди варяжской гвардии.

Она снова склонилась над повязкой.

– Да, – подтвердила Ирина, поморщившись, когда Анна стала обрабатывать один из самых крупных нарывов. – Думаю, они благодарны за то, что такой аристократ, как Деметриос, счел возможным водить с ними дружбу. Некоторые представители знатных семей относятся к варягам менее внимательно. Не грубо, скорее с безразличием. – Она холодно улыбнулась. – Как к хорошим слугам.

– Вы имеете в виду Виссариона? Или Юстиниана Ласкариса?

– Юстиниана в меньшей степени. Конечно, для Виссариона варяги были всего лишь язычниками. Те, которые с далекого севера. – Ирина прикусила губу, не позволяя себе вздрогнуть от боли.

Анна постаралась сделать вид, будто ничего не заметила.

– Кто-то мне сказал, что Исайя Глабас талантлив. Это правда?

– Боже мой, нет! – с презрением воскликнула Ирина. – Он отменно пересказывает истории, знает множество шуток, бóльшую часть которых нельзя рассказывать в женском обществе. Умеет польстить и держать себя в руках, даже когда его провоцируют.

– Он вам не нравился, – улыбнулась Анна.

Это прозвучало скорее как утверждение, чем как вопрос.

– Он не покойник, – огрызнулась Ирина, – по крайней мере, насколько мне известно. Иначе, думаю, Деметриос упомянул бы об этом.

– Они были друзьями? – продолжала допытываться Анна, не отрываясь от работы.

– По-моему, да. Исайя был очень дружен с сыном императора Андроником. Они вместе катались верхом, вместе бывали на скачках. И, конечно, вместе пьянствовали, играли в азартные игры, пировали…

– Не могу представить себе Виссариона в такой компании, – заметила Анна. – По утверждению многих, он был на удивление серьезным человеком.

– Скорее скучным, – сказала Ирина, в последний раз искоса взглянув на рану, которую Анна закончила перевязывать. – Ты сделал это очень бережно. Спасибо.

Ирина была слишком умна, и ее нелегко было одурачить. Если сумасшедшая догадка Анны была правильной, было бы не только бессмысленно, но и опасно пробуждать подозрения этой женщины. Анна почувствовала, что у нее дрожат руки.

– Прошу прощения.

– Ничего, – слегка махнув рукой, ответила Ирина, когда Анна коснулась одной из ран. – Ты совершенно прав: Виссарион не любил Исайю. Думаю, он просто его использовал.

Анна глубоко и прерывисто вздохнула.

– В борьбе… за спасение Церкви? – Она вложила в голос недоумение, словно искренне не понимала. – И все-таки я не могу представить, чтобы Виссарион… посещал такие… пиры.

В глазах Ирины промелькнула жалость к евнухам, к коим она причисляла и Анну, лишенным мужской сущности, ее преимуществ и недостатков.

– Он и не посещал их, – тихо сказала она. – Равно как и Юстиниан. Исайя планировал устроить грандиозный пир со скачками, в ту ночь, когда был убит Виссарион. Это должен был быть пышный праздник. Должна признать, Исайя великолепный устроитель развлечений.

Анна изобразила притворный интерес:

– В самом деле? Лошадиные бега? За ними интересно наблюдать. Наверное, там должна была собраться вся знать, даже Виссарион.

Ирина заколебалась.

– Разве нет? – Сердце Анны бешено стучало в груди.

Ирина посмотрела в сторону:

– Нет. Полагаю, в это время Виссарион должен был встречаться с императором.

В комнате повисла гнетущая, колючая тишина. Анна сворачивала неиспользованные бинты и убирала их в сумку.

– Значит, императора там тоже быть не могло?

– Ну, теперь это уже не имеет значения, – обронила Ирина, и в ее голосе вдруг послышались жесткие нотки. – Виссарион и Антонин мертвы, а Юстиниан в изгнании. – Она посмотрела на свою забинтованную руку. – Спасибо.

– Я приду завтра, чтобы сменить повязки, – сказала ей Анна, вставая. – И принесу вам еще трав.

Вечером Анна сидела в одиночестве в комнате, где хранились запасы трав. Она измельчала листья, перемалывала корни и стебли, иногда растирала их пестиком в ступке, всегда внимательно следя за тем, чтобы травы не смешивались. И все это время в ее голове роились мысли. Анна снова и снова анализировала информацию, которую получила от Ирины.

Удалось ли ей узнать все? Сможет ли она сложить эту мозаику? Виссарион был религиозным фанатиком, ярым приверженцем православной церкви. Он был Комненосом, членом одной из правящих семей. Выступал категорически против заключения унии с Римом, подготовку к которой начал Михаил Палеолог, и это служило причиной раскола, ведь император был убежден, что только такой союз спасет его страну от очередного вторжения.

Юстиниан несколько раз ссорился с Виссарионом. Самый серьезный конфликт произошел накануне убийства. Все это складывалось в картину, которую Анна больше не могла отрицать. Они планировали убить Михаила, чтобы Виссарион мог захватить трон. И Юстиниан должен был ему в этом помочь. Исайя и Антонин должны были задержать Андроника, возможно, даже лишить его жизни. Потом Виссарион собирался аннулировать соглашения с Римом, призвав верных православной церкви людей поддержать его; это движение и должен был возглавить Константин.

Заговорщики предусмотрели все трудности, спланировали все детали. Юстиниан должен был договориться с купцами и портовым начальством. Антонин – привлечь руководство армии; Деметриос должен был лично подкупить – или иным способом договориться с варягами, которые дежурили в ту ночь, – и сразу после убийства Михаила добиться, чтобы они принесли присягу новому императору, Виссариону.

Кто на самом деле должен был убить Михаила? Варяжская гвардия никого не подпустила бы к нему слишком близко. Значит, напрашивался только один ответ: это должна была сделать Зоя, верившая, что это спасет Византию.

Анна пересыпала порошок в сосуд, наклеила этикетку, вымыла инструменты и начала обдумывать все сначала.

Правящие династии и раньше менялись насильственным путем и, несомненно, будут меняться в будущем. Чем дольше она об этом размышляла, тем больше убеждалась, что Виссарион был именно из тех фанатиков, которые посчитают такую смену власти необходимой и благородной миссией.

С точки зрения Анны, это объяснение нельзя было сбрасывать со счетов. Она будет разузнавать дальше, но гораздо осторожнее, – и ни на мгновение нельзя забывать, что остальные заговорщики все еще здесь, живы и, возможно, ищут другого претендента на трон, такого как Деметриос Вататзес.

Анна поежилась. Ее желудок, казалось, скручивался в узлы от страха.

На лечение следующего пациента понадобилось несколько дней. Он жил на побережье в венецианском квартале. В уличной драке возле доков он получил несколько серьезных ножевых ранений. Его семья побоялась приглашать местного христианского лекаря. Они позвали Анастасия, потому что им стало известно о его репутации.

Раненый истекал кровью, и Анне пришлось применить способ, к которому ее отец прибегал только в крайних случаях. Он научился этому в молодости, путешествуя по северу и востоку за Черным морем.

Анна собрала кровь в чистый сосуд и поставила его у очага.

Затем очистила рану и прижимала к ней хлопковую ткань, до тех пор пока кровотечение не прекратилось. На это понадобилось некоторое время. Ожидая, Анна разговаривала с раненым, стараясь его успокоить, давала ему настойку, облегчающую боль.

Когда кровь в сосуде наконец свернулась, Анна взяла ее и аккуратно покрыла ею открытую рану, надежно ее запечатав. Убедившись в том, что кровотечение остановилось, Анна смешала мощные заживляющие и укрепляющие травы, предварительно измельчив их в порошок, добавила к ним размягченное масло и использовала получившуюся мазь для того, чтобы повязка не присохла к ране. Анна оставалась в доме пострадавшего, выходя только для того, чтобы купить еще трав, а потом снова возвращалась и неотрывно сидела у постели больного.

Она слышала вокруг себя мелодичную венецианскую речь и не могла не думать о Джулиано Дандоло. Анна понятия не имела о том, почему он так внезапно уехал, но осознавала, что скучает по нему, хотя его отсутствие было в некотором роде облегчением. Они могли бы стать друзьями, людьми, которые разговаривают о сокровенных мечтах, радостях и горестях и смеются над одними и теми же шутками.

Но Джулиано пробудил в ней нечто такое, чего она никак не могла себе позволить.

Да, хорошо, что Джулиано Дандоло вернулся в Венецию. Как и Ирине Вататзес, Анне нужна была анестезия, чтобы ослабить боль сильной привязанности.