Текст книги "Блеск шелка"

Глава 92

Константин пребывал в отчаянии. Прошло три недели с тех пор, как он убил Зою Хрисафес, а потом, спустя несколько дней, в храме Софии – Премудрости Божией отслужил по ней заупокойную службу, во время которой превозносил почившую так, словно ее собирались причислить к лику святых.

Сейчас епископ сидел в одиночестве во внутреннем дворике своего дома. Эйфория уже прошла, и его начали преследовать кошмары. Константин соблюдал пост, молился, но страх не покидал его. Несомненно, убивая Зою, он действовал по воле Господней. Он принял участие в ее заговоре, чтобы свергнуть Михаила с престола и чтобы Виссарион, истинный сын Церкви, смог противостоять союзу с Римом и спасти православную веру.

Но Юстиниан Ласкарис лишил Виссариона жизни, поэтому их планам не суждено было сбыться. Следовало ли ему соглашаться с Михаилом и позволить Юстиниану избежать смерти? Возможно, тот оказался прав: Виссариону не хватало страсти, энергии и опыта. Хотя, с другой стороны, может быть, Юстиниан сам хотел занять трон?

Константин не обращался к суду с прошением сохранить Юстиниану жизнь. На самом деле все обстояло далеко не так. Епископ боялся, что, если Юстиниан выживет, он выдаст их всех. Но Михаил хотел спасти Ласкариса и воспользовался именем Константина, чтобы уберечь убийцу от казни, сказав, что уступил просьбам епископа о помиловании.

Зоя до сих пор мучила Константина, вторгаясь в его сны. Эта роскошная полногрудая женщина лежала на спине, расставив ноги и насмехаясь над его бессилием и неполноценностью. Несмотря на то что Константин чувствовал себя униженным, он не мог отвести от нее взгляд.

Все выходило из-под контроля. Император предал свой народ, продавшись Риму, но хуже этого было то, что он заявил о своей измене во всеуслышание, и сейчас в Константинополе не нашлось бы ни одного мужчины, ни одной женщины и даже ребенка, которые бы об этом не знали.

Оставалось уповать только на чудо. Но через месяц-другой даже оно их уже не спасет.

Тем не менее Константин удивился, когда слуга доложил ему о приходе епископа Виченце – тот хотел с ним поговорить. Ему очень не нравился этот человек. Не только потому, что он был римлянином и прибыл в Византию, чтобы разрушить ее Церковь; Константин питал к нему личную неприязнь. В Виченце совершенно отсутствовали скромность и смирение. Однако православный епископ молился о том, чтобы произошло чудо, и он никоим образом не должен препятствовать его сотворению, даже если Виченце каким-то образом был с ним связан.

Константин отложил в сторону текст, который читал, и поднялся.

– Впусти его, – приказал он слуге.

Сегодня Виченце был одет очень просто, словно хотел оставаться незамеченным, хотя обычно он, отличаясь большим самомнением, любил привлекать внимание к своей персоне. Они с епископом обменялись официальными приветствиями, при этом Константин вел себя сдержанно, а Виченце – с не свойственной ему непринужденностью. Было очевидно, что легату не терпелось как можно быстрее изложить цель своего визита.

Хозяин предложил гостю вина, фруктов и орехов. Виченце воспользовался его гостеприимством и, пока не ушел слуга, вел беспредметный разговор. Потом пристально посмотрел на Константина. Глаза легата горели от нетерпения.

– В городе сложилась чрезвычайно непростая ситуация, – напряженным голосом произнес он. – С каждым днем страх византийцев растет. Мы находимся на грани народного бунта, который тяжелее всего отразится на жизни самых бедных и уязвимых.

– Знаю, – ответил Константин, взяв пригоршню миндаля из изящной порфировой вазы. – Мои соотечественники пришли в ужас, узнав, что Карл Анжуйский послал сюда свою армию. Они выросли на рассказах о том, как крестоносцы убивали византийцев и разрушали их город…

Он не мог не сказать эти слова, чтобы напомнить Виченце, что тот был римлянином, а значит, сторонником насилия.

Визитер прикусил губу.

– Им нужно что-нибудь необычное, чтобы вернуть веру в Господа и Пресвятую Деву, – твердо сказал он. – Сколько храбрецов, беззаветно преданных вере в Иисуса Христа, бесстрашно пошли на муки и страдания! Их бросали на съедение львам, сжигали на кострах, но они не дрогнув, с готовностью встречали свою смерть, потому что их вера была несокрушима. Мы не будет требовать от людей мученического подвига. Мы лишь попросим их поверить, что Господь может сотворить чудо, которое спасет не только их души, но и сохранит им жизнь, а возможно, их дома и город. Разве не то же самое сделала Пресвятая Дева, когда люди поверили в ее силу?

Несмотря на ненависть, которую Константин питал к этому человеку, он проникся этими словами. Виченце говорил истинную правду, чистую и прекрасную, как первый луч рассветного солнца на безоблачном небе.

– Да… да, Она спасла нас, когда нам грозила неминуемая гибель, – согласился он.

– Захватчики приплывут сюда по морю, – продолжил Виченце. – Разве сила Господа не распространяется на ветер и волны? Смог же Христос пройти по воде и успокоить шторм. Значит, Ему нетрудно также и вызвать его?

Константин почувствовал комок в горле.

– Но это было бы настоящим чудом. Наша вера не настолько сильна, чтобы подобное могло произойти.

– Поэтому ее надо укрепить! – воскликнул Виченце, сверкая глазами. – Несомненно, только вера спасет ваш народ. Что же еще ему поможет?

– Но что мы можем сделать? – шепотом спросил Константин. – Люди слишком напуганы…

– Все, что им нужно, – это увидеть проявление силы Господней, и тогда они вновь обретут веру, – ответил Виченце. – Вы должны совершить для них небольшое чудо – не только чтобы спасти им жизнь, свой город и все, что есть в этом мире, но и чтобы исцелить их души. Это ваша святая обязанность, ведь вы отвечаете за них перед Богом.

– Я полагал, что вы стремитесь добиться от них преданности Риму, – произнес Константин.

Виченце выдавил из себя подобие улыбки:

– Мертвецы никому не нужны. И, возможно, вам не приходило это в голову, но я не хочу, чтобы души крестоносцев были запятнаны христианской кровью.

Константин поверил легату.

– Что же мы можем сделать? – спросил он.

Виченце глубоко вдохнул и тихо выдохнул.

– Есть хороший, добрый человек, который всю свою жизнь помогал людям, жертвовал свои средства в пользу бедных. Он пользуется глубокой любовью тех, кто его знает. Он – венецианец, но живет здесь. Его зовут Андреа Мочениго. Он понимает, какая ситуация сложилась в городе, и готов нам всем помочь.

Константин растерялся:

– Но как? Что он может сделать?

– Все знают, что Мочениго болен, – сказал Виченце. – Он готов принять яд, который сильно ослабит его здоровье. Я принесу противоядие и, когда вы придете, чтобы благословить его от имени Господа и Пресвятой Девы, тайком дам ему антидот, и он выздоровеет. На глазах у людей произойдет самое настоящее чудо. Слухи об этом быстро распространятся, и пламя веры вновь озарит человеческие души. К ним вернется надежда.

Он не добавил, что на Константина будут смотреть как на настоящего героя, а может, и как на святого, но это подразумевалось само собой.

В душе православного епископа мелькнула тень сомнения.

– А почему вы сами не хотите совершить это чудо? Тогда бы византийцы начали доверять Риму…

Уголки губ Виченце скорбно опустились.

– Люди мне не верят, – просто сказал он. – Это должен сделать человек, которого они хорошо знают. Они должны быть уверены, что он посвятил себя служению Господу. Я не слышал, чтобы у кого-то, кроме вас, в Константинополе была такая репутация.

Константин подумал, что гость говорит правду. Этого момента он ждал всю свою жизнь и немало потрудился, чтобы получить такую возможность.

– Кто знает, – продолжил Виченце, – возможно, Господь подарит вам подлинное чудо. Разве не эту цель вы преследовали всю свою жизнь?

Да, так оно и было. Но, что бы ни делал Виченце, что бы ни говорил этот омерзительный Паломбара, Константин всегда оставался непреклонен, отстаивая свои убеждения. Он не испытывал ни сомнений, ни страха, его разум все время был чист и ясен, как солнечный свет. Рассудок никогда еще его не подводил. И сейчас он воспользуется не только своим разумом, опытом, но и еще кое-чем. Он не расскажет об этом Виченце, который так неожиданно стал ему полезен, но тем не менее не перестал быть врагом.

– Я не желаю вступать в дискуссии на теологические темы! – гневно крикнул Константин Анастасию, после того как попросил его о помощи, но в ответ получил категорический отказ и услышал яростные доводы против этой идеи. – Я просто хочу, чтобы ты посетил Мочениго как лекарь. Вдруг окажется, что Виченце нельзя доверять?

– Разумеется, ему нельзя доверять, – с горечью произнес Анастасий. – Что же я могу сделать?

– Принести еще одну порцию противоядия, – быстро ответил Константин. – Ты не можешь сказать «нет». Иначе ты откажешь в помощи Мочениго и своему народу.

Анастасий вздохнул. У него не было выбора, и они оба это знали. Если бы он попытался предотвратить заговор или рассказал бы о нем людям, то расшатал бы их веру, а они хватались за нее, как утопающий за соломинку. Возможно, он даже спровоцировал бы панику, которая окончательно погубила бы византийцев.

Глава 93

Входя в дом Мочениго, Анна подумала о том, что здесь долгое время жил Джулиано. Но прежде всего ее заботило тяжелое состояние Андреа. Едва переступив порог, она окунулась в атмосферу беспокойства. Здесь царила странная, напряженная тишина, которая наступает, когда чувствуешь, что близкий, дорогой тебе человек испытывает жестокие муки, которые вот-вот закончатся смертью.

Жена Мочениго, Тереза, встретила лекаря у дверей в комнату больного. Ее лицо побледнело, а синева под глазами свидетельствовала о недосыпании. Волосы женщины были наскоро сколоты на затылке: сейчас у нее не было времени ухаживать за своей внешностью.

– Я рада, что ты пришел, – сказала Тереза Анне. – Похоже, что от лекарства, которое ему дали в прошлый раз, Андреа стало еще хуже. Мы полностью полагаемся на епископа Константина. Бог – наша последняя надежда. Быть может, нам сразу следовало обратиться к Нему, а не к врачевателям?

Анна поняла, что, хоть сам Андреа осознанно принимал участие в сотворении чуда, его жена находилась в полном неведении. Однако сейчас это уже не имело никакого значения. Анна проследовала за Терезой в комнату Андреа.

Здесь было очень душно. Крыша накалилась на солнце, окна были закрыты. В комнате стоял запах больного тела.

Мочениго лежал на кровати. Его лицо было багровым, опухшим и блестело от пота. Вокруг рта появились волдыри. Было очевидно, что маленькая бутылочка с антидотом, которую Анна прихватила с собой, не сможет облегчить столь тяжкие страдания.

Больной открыл глаза и посмотрел на нее. Потом улыбнулся, несмотря на жуткую, нестерпимую боль.

– Думаю, что только чудо сможет меня спасти, – произнес Андреа. На мгновение его лицо просветлело, но тут же помрачнело. – Я потерплю еще день или два, если это укрепит веру людей – оно того стоит. Византия всегда была добра ко мне. Хочу отдать ей долг… хотя бы частично.

Анна промолчала. Ее удручала фальшь происходящего, и она ненавидела Константина за то, что он втянул ее во все это. Однако, возможно, Мочениго был прав и благодаря его чудесному исцелению люди воспрянут духом. Это было его подарком тем, кого он любил.

Снаружи послышался слабый шум. Казалось, толпа становилась все больше. Слух о том, что Мочениго умирает и вскоре к нему придет епископ Константин, уже распространился по городу. Что привело сюда людей, скорбь или надежда? А может быть, то и другое?

Шум сменился приветственными криками, и Анна поняла, что Константин прибыл. Через минуту к двери в спальню больного подошел один из слуг епископа и попросил, чтобы Мочениго вынесли наружу, где его ждали друзья.

Анна подалась вперед, чтобы помешать:

– Нельзя!

Но ее оттеснили. По распоряжению слуги Константина в комнату вошли люди. С серьезным и торжественным выражением лиц они положили умирающего на носилки и вынесли его на улицу. Никто не собирался слушать Анну. Она была обычным лекарем, а Константин говорил от имени Бога.

Анна вышла следом за носилками. Мочениго находился в таком жутком состоянии, что не мог вымолвить ни слова. Его жена с мертвенно-бледным лицом послушно выполняла распоряжения слуги епископа.

На улице уже собралось более двух сотен людей; вскоре их число должно было увеличиться до трехсот, потом – до четырехсот.

Сам Константин молча стоял на верхней ступеньке, воздев руки к небу. Наконец он отчетливо произнес:

– Я пришел сюда не для того, чтобы дать этому прекрасному человеку последнее причастие и подготовить его к смерти.

– Ты бы лучше всех нас к ней подготовил, – раздался голос. – Мы страдаем, так же как он!

По толпе пронесся гул одобрения, несколько человек стали размахивать руками.

Константин еще выше поднял ладони.

– Над нашим городом действительно нависла ужасная угроза, – громко крикнул он. – Однако, если Пресвятая Богородица будет с нами, разве имеет значение, кто на нас нападет – войска короля Карла или легионы тьмы?

Шум стих. Некоторые византийцы перекрестились.

– Я пришел сюда, чтобы довериться воле Господа, – продолжил Константин. – И, если Он дарует мне свою благодать, буду молить Пресвятую Деву позволить этому человеку излечиться от недуга. Это будет знаком того, что все мы исцелимся, спасемся от мерзких захватчиков.

На мгновение в воздухе повисло недоверчивое напряжение. Люди в замешательстве смотрели друг на друга, желая обрести надежду. Затем толпу охватило бурное ликование. Со всех сторон слышались радостные, иногда немного истеричные крики. Сотни людей готовы были поверить словам епископа, потому что знали: вера может сотворить истинное чудо. Их сердца преисполнились исступленной надежды на спасение.

Улыбнувшись, Константин опустил руки и повернулся к Мочениго. Несчастный лежал перед ним на носилках и тяжело, но ровно дышал.

Наступила гробовая тишина. Толпа замерла, даже шарканья ног не было слышно.

Константин положил руки на голову Мочениго.

С нарастающей тревогой Анна пыталась отыскать в толпе Виченце. Наконец она его увидела. Легат был недалеко, хоть и не в первых рядах, словно присутствовал здесь как посторонний наблюдатель. Было бы лучше, если бы так оно и было.

Голос Константина звучал чище и сильнее, наполняясь эмоциями. Епископ взывал к Пресвятой Деве Марии, просил Ее взять под свое покровительство Андреа Мочениго, исцелить его в благодарность за веру. Тем самым Она подала бы знак византийцам о том, что все еще их оберегает и всегда будет хранить и защищать, какая бы опасность им ни угрожала.

Виченце шагнул вперед и, как только Константин приподнял Мочениго, передал ему воду. Вдвоем они помогли больному ее выпить. Потом Виченце отступил назад.

Все ждали. Казалось, что воздух стал плотнее, отяжелев от страха и надежды.

Вдруг Мочениго издал жуткий крик и схватился за горло. Его тело корчилось в агонии. Он вскрикивал, пытаясь подняться.

Анна рванулась к нему, расталкивая всех на своем пути, хоть и понимала, что уже ничем не сможет помочь. Вместо антидота Виченце дал несчастному яд. Возможно, ее собственное противоядие тоже стало бы для Андреа ядом. Она не осмелилась воспользоваться им раньше, а теперь это было бы просто бессмысленно.

Мочениго задыхался. Анна добралась до него как раз в тот момент, когда он, извиваясь и харкая кровью, упал с носилок. Ей ничего не оставалось, кроме как приподнять голову Андреа и удерживать ее на весу, чтобы тот не захлебнулся рвотой. Но уже спустя несколько мгновений его тело содрогнулось в последней конвульсии и сердце остановилось.

Человек, который находился к ним ближе остальных, взвыл от ужаса и ярости. Затем кинулся вперед и ударом сшиб Константина с ног. Его примеру последовали другие. Люди с громкими криками набросились на епископа и куда-то потащили его, не позволяя подняться на ноги. Константина волокли по земле, проклиная и нанося удары кулаками и ногами в голову, лицо, туловище и швыряя в него всем, что попадалось под руки. Казалось, что толпа готова была разорвать его на части.

Анна пришла в ужас от такой жестокости. Казалось, что Константин вот-вот потеряет сознание; на его изуродованном, опухшем от ударов лице читался первобытный страх. Неожиданно Анна разглядела в толпе еще одну знакомую фигуру. Это был Паломбара. На мгновение их взгляды встретились, и Анна догадалась, что тому известно о плане Виченце. Паломбара предвидел отравление и это насилие.

Анна отпустила голову Мочениго. Ему уже ничем нельзя было помочь, оставалось накрыть его лицо, чтобы никто не увидел агонии несчастного. Анна побежала вперед, расталкивая всех, кто попадался ей на пути, и громко требуя, чтобы они оставили Константина в покое.

От крика у нее заболело горло.

– Не убивайте его! Это не поможет… Прекратите, ради всего святого!

На ее спину и плечи обрушился удар, швырнув ее вперед, и Анна натолкнулась на чью-то спину. От следующего удара она упала на колени. Вокруг мелькали искаженные ненавистью и ужасом лица, стоял невообразимый шум. Должно быть, такую слепую, безумную ярость можно встретить только в аду.

Не успела Анна встать, как ее снова чуть не свалили с ног. Она попыталась пойти туда, куда, как ей казалось, тащили Константина. Анна кричала, умоляла, но ее никто не слушал. Вдруг послышался чудовищный, пронзительный вой, полный отчаяния, беспомощности, унижения. Принадлежал ли он Константину, который потерял не только свое величие, но и человеческий облик? Анна снова с криком ринулась вперед, расчищая себе путь ударами кулаков и пинками.

Паломбара лишь на мгновение увидел ее в толпе и снова потерял из виду. Он знал, что хочет сделать Анна, и понимал, какой страх и жалость она испытывает. На долю секунды встретившись с ней глазами, Паломбара ощутил ее жажду жизни и смелость, готовность любой ценой защищать других, как будто сам чувствовал то же самое. Анна была беззащитна, ей угрожала опасность. От мысли, что ее могут случайно ударить, покалечить и даже убить, легату стало не по себе. Он не сможет жить дальше, если потухнет этот луч света.

Паломбара стал пробираться к Анне, забыв о своем священном сане. Его ряса порвалась, кулаки были ободраны до крови. Епископ не обращал внимания на удары, которые на него обрушивались. Он знал, что эти люди его ненавидят. Для них он был врагом, одним из римлян, которые разрушили в свое время их страну и собирались снова превратить ее в руины. Тем не менее он должен был найти Анну и вытащить ее из этого ада. Паломбара не задумывался, что произойдет с ним потом, – пусть Господь решит его дальнейшую судьбу.

От очередного удара легат чуть было не потерял сознание. Боль была настолько сильной, что ему стало трудно дышать. Паломбаре показалось, что прошло несколько минут, прежде чем он пришел в себя, но, скорее всего, это произошло значительно быстрее. Епископ с криком набросился на огромного мужчину.

Паломбара нанес удар, вложив в него не только всю свою силу, но и ярость, и разочарование, которые когда-либо испытывал. И ему даже стало легче. На мгновение в противнике он увидел каждого из кардиналов, которые лгали и попустительствовали, каждого из пап, которые не выполняли своих обещаний, увиливали, говорили двусмысленности, наполнили Ватикан надутыми спесивцами и подхалимами, струсившими, когда надо было проявить храбрость, вместо того чтобы подавать пример смирения и покорности.

Человек упал. Паломбара выбил ему кулаком зубы, и его рот наполнился кровью. Как больно! Руку епископа до плеча пронзила острая боль, и только тогда он заметил, что осколок зуба впился в фалангу его пальца.

Однако где же Анна? Паломбара снова ринулся вперед, пуская в ход кулаки и получая удары со всех сторон. Рана на плече сильно кровоточила, и ему было больно дышать.

Наконец легат увидел Анну – в пыльной, испачканной кровью одежде, с синяком на скуле. Говорить с ней было бессмысленно – его слова утонули бы в шуме. Поэтому Паломбара просто схватил ее за руку и потащил за собой туда, где, по его мнению, они могли спастись. Он прикрывал женщину своим телом, принимая на себя удары, предназначавшиеся для них обоих. Один пришелся ему в бок. Удар оказался настолько сильным, что епископ остановился и в течение нескольких секунд не мог вдохнуть. Но он чувствовал поддержку Анны. В полубеспамятстве Паломбара упал на колени. Толпа немного расступилась, и он смог увидеть впереди просвет.

– Уходи, – прохрипел он, – убирайся отсюда.

Анна все еще поддерживала его.

– Я не брошу вас… Постарайтесь дышать ровно и медленно, чтобы справиться с удушьем.

– Не могу.

Паломбаре не хватало воздуха; в груди стало тесно, горло наполнилось кровью. Становилось все труднее сосредоточиться, оставаться в сознании.

– Уходи!

Анна наклонилась к легату, крепко прижимая его к себе, как будто хотела поделиться с ним своей силой. Она собиралась оставаться с ним до конца! Но Паломбара не хотел этого. Он хотел, чтобы Анна уцелела. Ее жажда жизни заставила его понять, что ад хуже, чем он себе представлял, а рай – гораздо лучше, совершеннее, но тем не менее и то и другое вполне реально.

– Ради бога, убирайся отсюда! – с огромным трудом произнес легат, потому что его рот был наполнен кровью. – Я не хочу, чтобы моя смерть была напрасной. Не смей… не смей так со мной поступать! Дай мне понять…

Паломбара все еще ощущал, как его обнимают руки Анны. Но потом, когда его стала поглощать тьма, осознал: Анна его отпускает. И вдруг он увидел свет. Паломбара чувствовал, что покидает этот мир с улыбкой. По крайней мере, ему хотелось умереть именно так.

Пошатываясь, Анна встала на ноги. Через несколько секунд в толпе образовалась брешь, и женщина увидела, что кто-то протягивает ей руку. Анна ухватилась за нее – и выбралась из этого безумия в спокойное, уединенное место. Дверь открылась, и она оказалась внутри какого-то дома. Анна поблагодарила своего спасителя. Тот выглядел измученным и перепуганным. На вид ему было не больше тридцати.

– С вами все в порядке? – спросила она.

Его трясло как в лихорадке, и ему было стыдно за свою слабость.

– Да, – заверил ее мужчина, – насколько это возможно. Думаю, они убили епископа.

Анна знала, что Паломбара погиб. Но молодой человек говорил о Константине. Для него Паломбара был римлянином, поэтому он не стал бы сокрушаться о его смерти.

Однако молодой человек ошибся.

Константин был сильно избит, но жив и все еще находился в сознании, хоть и испытывал невыносимую боль. Его слуга с окровавленными руками и опухшим, покрытым синяками лицом пришел к Анне с просьбой о помощи. Епископа отнесли в ближайший дом, хозяин которого уступил ему собственную спальню с самой удобной кроватью, чтобы тот мог устроиться как можно лучше.

Анна пошла следом за слугой – выбора у нее не было. Их ждали хозяин и его жена – оба были очень бледны. Эти люди были в ужасе от происшедшей трагедии, от граничившей с безумием жестокости толпы.

– Спаси его! – стала умолять Анну хозяйка, как только та вошла в дом.

Она всматривалась в лицо лекаря, пытаясь разглядеть в нем хотя бы тень надежды.

– Я сделаю все, что в моих силах, – сказала Анна и последовала за слугой вверх по узкой лестнице.

Константин лежал на кровати. С него сняли изорванную окровавленную далматику. Туника была смята и испачкана уличной грязью, но кто-то заботливо расправил ее. На столе стоял большой кувшин с водой, несколько бутылок вина и банки с ароматными мазями. При первом же взгляде на Константина Анна поняла, что от них не будет никакого проку. Судя по всему, у него были сломаны ребра, обе ключицы и бедро. Она была уверена, что у него открылось внутреннее кровотечение, но, конечно, увидеть это было невозможно.

Анна села на стул возле кровати. Она не осмелилась дотронуться до епископа, зная, что своими прикосновениями сделает ему еще больнее.

– Бог оставил меня, – произнес Константин.

Его глаза были лишены выражения. Он словно смотрел в наполненную хаосом бездну, из которой нельзя было выбраться.

Христос обещал вернуться на землю и воскресить всех людей, так что они не потеряют даже волоска со своей головы. Значит, все в этом мире подлежало восстановлению в прежнем состоянии, несмотря на несчастья, увядание и увечья. Следовало ли сказать об этом Константину? Принесут ли ее слова ему хоть какое-то утешение, теперь, когда его растерзанная душа утратила надежду на вечное спасение?

Анна вспомнила время, когда Константин работал до изнеможения и его лицо серело от усталости. Он едва держался на ногах, но никому не отказывал в помощи – ни малоимущим, ни испуганным, ни больным. Неужели амбиции настолько затуманили его разум, что в нем больше не осталось прежнего благочестия?

– Господь не оставляет нас, – вслух сказала Анна, – это мы Его оставляем. – У нее задрожал голос.

Епископ пристально посмотрел на нее:

– Я служил Церкви всю свою жизнь…

– Знаю, – ответила Анна, – но вы создали Бога в своем воображении. Он значит для вас не больше, чем любой закон, ритуал, обряд, порядок проведения богослужения, ведь все это – лишь внешняя сторона. Вас легко понять. У вас нет необходимости чувствовать, отдавать тепло своего сердца. Вы утратили милосердие, страсть, несгибаемое мужество, надежду, которая светит даже в кромешной тьме, доброту, смех и истинную любовь. Дорога всегда оказывается дольше и тяжелее, чем мы себе представляли. И рай выше, поэтому путь к нему тяжел и долог.

Константин ничего не сказал, лишь продолжал смотреть на нее. Его глаза были бездонными, как пропасть, разверзшаяся в его душе.

Анна потянулась за полотенцем, смочила его водой, отжала и протерла епископу лицо. Она ненавидела Константина, но все же в этот миг забрала бы его боль себе, если бы это было в ее силах.

– Церковь может нам помочь, – продолжила Анна, чтобы заполнить тишину и чтобы Константин знал: она по-прежнему рядом. – И люди тоже. Мы не можем жить без чьей-то поддержки. Если мы не будем заботиться о других, у нас ничего не получится. Но воспарение духа происходит не потому, что кто-то приказал ему это сделать или просто потащил его наверх, а из-за того, что человек испытывает такое непреодолимое желание стать ближе к Богу, что никто не может ему помешать. Он должен быть готов на все ради этого!

– Разве я не спасал души? – попытался возразить епископ.

Анна не могла от него отвернуться. Бог велит прощать. Несмотря на гнев и боль ей следует помнить, что она рядом с этим человеком, а не над ним. Анна тоже нуждалась в прощении, несмотря на то что грех, который она совершила, был иным.

– Да, вы помогали людям, но Христос искупил их грехи, и они спасали себя сами, пытаясь быть как можно лучше, полностью доверяя Господу и надеясь, что он поможет им исправить прошлые ошибки.

– Ты имеешь в виду Феодосию? – спросил Константин. – Я дал ей отпущение грехов. Она в этом нуждалась. Разве я был неправ?

– Да, – мягко сказала Анна. – Вы простили ее, не потребовав подвергнуться наказанию, потому что стремились ей угодить. Вы солгали Феодосии и тем самым разрушил ее веру, которая, возможно, и без того была довольно хрупкой. Эта женщина уже не могла доверять Господу, разрешившему ей поступить столь жестоко с Иоанной. Вы поняли бы все это, если бы были честны перед самим собой.

– Нет, это не так, – ответил епископ, однако в его голосе не было уверенности.

– Это правда. Вы запятнали собственную веру.

Константин не отрываясь смотрел на Анну. По мере того как он осознавал смысл сказанного ею, бездна перед ним разверзалась все больше и больше.

Анна поняла, что именно он сейчас думает и чувствует, и ее охватила жалость и стали терзать угрызения совести. Но было поздно – она уже не могла взять свои слова обратно.

– Феодосия осознанно совершила свой грех. – Анна снова бережно прикоснулась тканью к лицу епископа. – Впрочем, как и все мы. – Она встретилась с Константином глазами. Что бы она в них ни увидела, у нее не было права отводить взгляд. Она взяла его руку и положила на свою. – Мы все делаем ошибки. Вы правы, я тоже совершил грех и еще не покаялся в нем, хоть и должен был это сделать. Однако мы должны помогать, а не осуждать. Ни один даже самый лучший из людей не сможет научить нас, как именно нужно помогать, когда боль становится невыносимой. Только Господь может научить нас этому. Будьте великодушны. Простите. Не важно, какую пользу вы для себя из этого извлечете.

Лицо Константина было мертвенно-бледным, губы – сухими, словно он уже умер. Анне пришлось напрячь слух, чтобы услышать его слова, так тихо он их произнес: «Я стал Иудой».

Она вытерла влажной тканью его лицо, руки и шею. Смочила водой губы и легкими прикосновениями нанесла на кожу епископа остро пахнущую лечебную мазь. На какое-то время это должно было облегчить его боль. Казалось, что ему стало лучше.

Через несколько минут Анна поднялась и вышла из комнаты. Она хотела попросить воды, чтобы смыть пыль и кровь со своего лица и одежды. У нее болела каждая мышца. Анна только сейчас заметила, что рана на левой руке кровоточит. Ушибленные ребра болели так сильно, что она с трудом передвигалась. Часть ее лица распухла, глаз наполовину закрылся.

Полчаса спустя Анна снова поднялась в спальню, чтобы побыть с Константином и помочь ему в случае необходимости. Но, возможно, в первую очередь важно было не оставлять его в одиночестве.

Анна остановилась на пороге как вкопанная. Свеча все еще горела, ее пламя дрожало. Кровать была пуста. Исчезла даже простыня. Потом Анна увидела, что окно открыто, – оттуда тянуло сквозняком, из-за которого колебалось пламя свечи. Подойдя к окну, Анна заметила оборванный край простыни, привязанный к решетке. Женщина высунулась и посмотрела вниз.

Тело Константина болталось в метре от нее. Его шея была перетянута простыней, голова склонилась набок. Не оставалось сомнений: он был мертв. В памяти Анны всплыли его последние слова, обращенные к ней, а потом – Акелдама, Земли Крови возле Иерусалима. Ей следовало догадаться!

Чувствуя головокружение и боль во всем теле, Анна, пошатываясь, прошла по комнате и тяжело опустилась на кровать. Какое-то время она сидела неподвижно. Виновата ли она в том, что произошло? Следовало ли ей быть более убедительной, отговаривая епископа «совершать чудо»?

Виченце нарочно сделал так, чтобы эта затея закончилась провалом. Они должны были догадаться об этом с самого начала. Паломбаре тоже обо всем было известно. При мысли о нем Анна схватила одеяло, уткнулась в него лицом и зарыдала.

Слезы принесли ей облегчение после того ужаса и страха, которые она испытала.

Она потеряла слишком многое. Константин ушел, оставив ей лишь боль и горькие сожаления. С Паломбарой было иначе, но тем не менее, когда он умер, Анна тоже ощущала грусть. Ей будет его не хватать.