Текст книги "Сон в Нефритовом павильоне"

– Вот она, моя неразумная дочь. Нрав у нее злобный. Мои заботы и воспитание не пошли ей на пользу. Прошу вас, учитель, сделайте ее сердце добрым, а нрав мягким!

Старец пристально посмотрел на Вэй, вынул из-за пояса какое-то снадобье и подал ей – она проглотила пилюлю и тотчас ощутила в груди невыносимую боль, словно ее ножом резали. Из горла госпожи Вэй хлынула кровь, и все шесть внутренностей вышли из ее тела. От ужаса и боли она закричала, умоляя спасти ее, не дать умереть.

Тогда старец достал из рукава сосуд с родниковой водой, промыл ее внутренности, поместил их на места в ее утробе и говорит: «Злоба засела у тебя не только во внутренностях, но и в костях! Теперь их надо очистить от скверны!»

С этими словами он вынул нож, срезал плоть и начал скрести кости несчастной. Вэй закричала, призывая на помощь мать, – и проснулась. С той ночи госпожа Вэй стала совсем другой: пыталась что-нибудь делать – ее охватывал страх за содеянное, вспоминала прошлое – с трудом верила, что все это было с ней. Что ж, человек рано или поздно, но может осознать свои заблуждения. Только слабый духом не в силах их исправить, только себялюбец не желает их исправлять. Есть, конечно, и такие, кто ловко скрывает свою суть, кто упорствует в своих заблуждениях. Но, попав в трудное положение, такие люди обычно ведут себя лучше, и нельзя отказывать им в снисхождении.

Когда весть о раскаянии госпожи Вэй дошла до императрицы, она тотчас послала придворную даму Цзя удостовериться в том, что это правда. Прибыв в Цюцзы, дама увидела у подножия горы одинокую глиняную хижину, открытую всем ветрам, изгородь из колючего кустарника, в котором успели свить гнезда птицы. На стрехе лачуги висит паутина, даже не верится, что тут кто-то живет. Она вошла в дом – на постели стонет госпожа Вэй, рядом, запрокинув голову, мечется в беспамятстве ее дочь. У дамы Цзя было жалостливое сердце, она всплакнула, подсела к Вэй и Хуан и взяла их за руки со словами:

– Поняли ли вы, за что посланы вам эти страдания?

– Это я во всем виновата, – всхлипнула госпожа Вэй. – Я замышляла убийство, и вот оно – возмездие! Когда я думаю о прошлом, оно кажется мне сном, и я не могу сама в себе разобраться. Вы пришли к нам и спрашиваете меня, но это доставляет мне мучения еще более сильные!

– Вижу, что вы раскаялись в своих дурных делах, – утешила ее дама Цзя. – Небо зачтет вам это, верьте мне и не убивайтесь так! Но что у вас здесь произошло? Что за болезнь вас поразила?

Госпожа Вэй поведала о своих снах и снова заплакала, потирая ноющее тело.

– Обычно раны со временем затягиваются, – проговорила дама Цзя, – но следы кары небесной остаются навсегда. Вот вам целебное средство, оно снимет боль!

Все это время Хуан лежала, отвернувшись к стене, закрыв лицо одеялом, и не произнесла ни словечка.

– Дочь моя страдает какой-то непонятной болезнью, – снова заговорила госпожа Вэй, – и сны она видит какие-то странные. Если поблизости есть буддийский храм, я бы очень хотела вознести молитвы о ее выздоровлении, может, недуг и покинет ее?!

– В десятке ли отсюда, – улыбнулась дама Цзя, – находится монастырь Горный Цветок, в нем есть изображение Трех святых, а возле монастыря стоит Храм Десяти Бодисатв. Там вы сможете помолиться.

Получив разрешение, госпожа Вэй воспрянула духом, собрала бумажные деньги, положила в сумку ароматные курения, украшения и шелка и велела служанке загодя отнести все это в дар монастырю.

А дама Цзя, вернувшись в столицу, рассказала обо всем увиденном императрице и заверила ее, что и Вэй и Хуан в самом деле стали другими людьми, сказала, что обе тяжело переживают прежние свои прегрешения, и попросила государыню простить обеих, разрешить им возвратиться домой и излечить болезни, одолевшие их в изгнании.

– Я не менее тебя рада за Вэй и ее дочь, – улыбнулась императрица, – рада, что они раскаялись. Но ума не приложу, что делать с Хуан, ведь Яньский князь выгнал ее из дому! Надо постараться убедить князя простить ее.

Дама Цзя согласно кивнула. А удалось ли убедить князя, вы узнаете из следующей главы.

Глава сорок третья
О ТОМ, КАК ФЕЯ ВОЗНОСИЛА МОЛИТВЫ В МОНАСТЫРЕ ГОРНЫЙ ЦВЕТОК И КАК ХУН ОТКРЫЛА ЕЙ ТАЙНУ ГЛУБИННОГО ДЫХАНИЯ

Скромница Фея, вернувшая себе доброе имя и обласканная государем, вновь вошла в дом мужа. Все были безмерно рады ей и встретили ее с неподдельной любовью. Одно огорчало Фею – болезнь Хуан.

Как-то, придя домой поздно вечером, уставший от дел Ян облачился в домашнее платье, вышел на террасу, прихватив кувшинчик вина. Он выпил бокал и залюбовался луной. Появилась Хун. Она была чем-то раздосадована и явно не в духе. Князь спросил, что случилось, и услышал в ответ:

– Меня смущает ваше отношение к Фее: вот уже несколько лет она ваша наложница. Все это время вы высоко ценили ее нрав и красоту, дарили ее своей любовью. И вдруг вы остываете, даже вспоминаете о ней только изредка. В чем причина такой перемены?

– Когда Фея вновь появилась в моем доме, – вздохнул Ян, – меня одолели всякие служебные заботы. Я не мог выкроить минуты, чтобы провести ее с ней. Мне было не до любовных утех, хотя я и знал, что она меня каждый день ждет. Сегодня первый день, когда я свободен от дел и готов последовать твоему совету, – напомнить Фее о нашей теперь уж десятилетней любви!

Повеселевшая Хун кликнула Лянь Юй и велела ей постелить господину, после чего вместе с Яном отправилась в покои Феи. Та встретила их почтительно и, покраснев, сказала Хун:

– В древности, говоря о друзьях, люди вспоминали «родство душ». Что это такое?

Хун пожала плечами.

– Родство душ – это, наверное, когда люди понимают друг друга с полуслова.

– Если это так, – удивилась Фея, – то почему же друзья хватают друг друга за руку, хлопают по плечу, а в разговоре мелют глупости? Разве им мало единства душ? Мне говорили, супружеская любовь похожа на дружбу, но я не верю, что радость супружеской любви ограничивается одними беседами.

– Об этом стоит подумать, – улыбнулась Хун. – Не знаю, что ответила бы на это Хуан, но вам, судя по всему, достаточно одного общения душ. Нет, это не по мне: не могу оставаться спокойной, если сегодня супруг со мной, а завтра уже нет его и он далеко, если за долгие годы он узнал одно лишь имя мое! Так только Будда общается с бодисатвами!

Все рассмеялись. Ян привлек к себе Хун правой рукой, левой взял за руку Фею и поднялся с ними на верхнюю террасу. Стояла прекрасная пора: в горах уже распустились цветы, ветер доносил их волшебный запах, по восточным холмам пролегла дорожка лунного света, в лесу вскрикивали полусонные птицы, тени от деревьев трепетали на ступенях крыльца. Ян оперся на перила, любуясь красотой ночи. Неожиданно послышался звон подвесок, и во дворе появилась госпожа Инь. Она остановилась перед цветочной клумбой и о чем-то глубоко задумалась. Хун спустилась к ней. Госпожа Инь молвила:

– Мне стало скучно, и я вышла полюбоваться светом луны. Не знала, что господин наш не спит.

– И ты тоже скучала? – рассмеялся Ян. – А мы как раз сожалели, что не с кем разделить радость этой прекрасной ночи, когда ясно светит луна и ветерок разносит чудесные запахи цветов. Присоединяйся к нам!

Три женщины, усевшись рядом, залюбовались луной, казалось, будто распустился лотос с тремя лепестками. Госпожа Инь была среди них самой умной и образованной; Хун – самой безыскусной, самой красивой, она напоминала цветок айвы с каплями росы на лепестках; скромная Фея с румянцем цвета персика на щеках – самой застенчивой* самой робкой и милой, подобно иве под весенним ветром. В ночном безмолвии струился лунный свет, окрашивая головки цветов в необыкновенные тона. Ян проговорил:

– Многих героев древности обвиняли в прегрешениях, но ни один из них не испытал того, что выпало на долю нашей Феи. Когда я впервые встретил ее в Цзянчжоу, узнал белоснежную чистоту ее души и ума, я полюбил ее, однако не стал торопить свое чувство. Я считался с тем, что она десять лет провела в зеленом тереме и на руке у нее красное пятнышко. Но разве могу я сегодня посчитать «соловьиную кровь» знаком ее неверности?

Хун, вздохнув, взяла Фею за руку, подняла рукав ее кофты и указала на красную точечку со словами:

– Много стало таких красных пятнышек, у кого их теперь нет? А мужчины только их и видят, не умея прочесть в душе и сердце женщины. Наша Фея – человек необыкновенной преданности, но если бы не «соловьиная кровь» на ее руке, наш господин не уподобился бы матери Цзэн Цаня!

Фея смутилась и опустила рукав.

– Я старалась блюсти себя и никому это не показывала, кроме супруга. Право, мне стыдно. Да и незачем об этом говорить!

Госпожа Инь похвалила Фею за откровенность, и началось общее веселье. До глубокой ночи развлекались они, воздавая должное вину и яствам. Когда, наконец, Инь и Хун ушли к себе, Ян сошел в покои Феи, погасил светильник и предался любви со своей красавицей наложницей, и были влюбленные как уточка и селезень с реки Лошуй, как Сянь-ван и ушаньская фея на горе Янтай! И не слышал Ян, как пробили барабаны зорю, не видел, как заалел восток! Фея очнулась ото сна первой. Одеваясь, она взглянула на свою руку – красное пятнышко исчезло! Она удивилась, и почему-то ей стало грустно.

Тут под окном раздался негромкий кашель: это Лянь Юй принесла Фее записочку. Та развернула листок и прочитала:

 
Над широкой рекой Цзыюй –
Лазоревая луна.
Вот ты и в мире людей –
Прекрасна ли здесь весна?
 

Фея улыбнулась, взяла кисть и начертала в ответ:

 
Спасибо, Красная птица,
Спасшая мост сорок!
Нет слов, как весна прекрасна, –
Узнай об этом меж строк!
 

Фея отложила кисть, и тут проснулся Ян.

– Что ты там пишешь?

Фея смутилась и хотела спрятать записку, но Ян с улыбкой взял ее и прочитал оба стиха, которые показались ему совершенными.

– Значит, весна настолько прекрасна, что об этом нужно читать между строк?! – весело проговорил он.

Фея покраснела, опустила голову и ничего не ответила. Тогда Ян в свою очередь берет кисть и приписывает на листке вот что:

 
Прошлой ночью луна
Над Серебряной встала Рекой.
Отчего на террасе гость
Потерял на всю ночь покой?
 

Ян вручил записку Лянь Юй и велел отнести тому, кто ее прислал. Но тут послышались шаги, и в комнату вошла улыбающаяся Хун. Ян отвернулся к стене, делая вид, что спит. Хун взяла свою записку со столика и начала обсуждать с Феей написанные стихи:

– Я не сильна в стихосложении, но попробуем разобраться вместе. Мое сочинение не похоже на творение простого смертного, в нем есть что-то небесное. В твоем видны недюжинный талант и хороший поэтический вкус, и по стилю оно напоминает стихи эпохи Тан. А вот сочинение нашего господина написано, конечно, в насмешку над моим, и видно, что его создал человек заурядный, не слишком образованный, мужчина, и к тому же мало привлекательный!

Обе весело засмеялись, а Ян не выдержал, повернулся к женщинам и сказал:

– Болтаете тут всякий вздор, мешаете спать. Да и о чем говорить?! Наша Хун – воительница, ей ли рассуждать о поэзии? Давайте я выскажу вам свое мнение. Стихи Хун по форме красивы, но в них сквозит чисто женская зависть или ревность. Стихи Феи изящны, но в них много недосказанного, и это лишает их очарования. В моем же сочинении проступают широта духа и любовь к моим возлюбленным! Что, разве я не прав?

Теперь расхохотались все трое.

Несмотря на то что Ян находился в расцвете сил и талантов, жизненные невзгоды, ссылки и военные походы не могли не сказаться на его здоровье: беспрерывная смена холода и жары, нескончаемые переезды сделали свое дело, и он тяжело заболел. День ото дня ему становилось все хуже, родные и слуги сбились с ног. И однажды в дом, непрестанно поминая Десятерых Духов, зашла старуха с корзиной благовонных трав. Она сказала, что надо принести жертвы Будде и помолиться за выздоровление князя. Хун и Фея пригласили ее к себе.

– Судя по всему, бабушка, вы умеете предсказывать судьбу. Погадайте же нам!

Старуха вынула из корзины кости и гадательную книгу и проговорила:

– Нынче этому дому выпало счастье, но вместе с ним прокралась и беда!

– Как же нам от нее избавиться? – испуганно спросила Фея.

Старуха в ответ:

– Долголетия и счастья нужно просить у Семизвездного князя[358]358
  Семизвездный князь – божество Большой Медведицы.


[Закрыть], а защиты от зла и лиха – у Десяти Духов! Принесите жертвы Десяти Духам, получите избавление от напасти!

Фея щедро вознаградила гадалку и проводила ее до ворот, вернулась и говорит свекрови:

– Может, и не стоит верить гадалкам да чародейкам, но ведь князь сильно заболел, а искренняя молитва всегда доходит до Неба. В монастыре Горный Цветок, где я жила когда-то и где ежегодно молится сама императрица, – милосердный Будда обладает чудодейственной силой. Завтра же отправлюсь в монастырь и вознесу молитву об исцелении супруга!

Госпожа Сюй воспрянула духом.

– Когда я ждала сына, я молилась одной Авалокитешваре. О Будде, конечно, помнила, но не решалась к нему обратиться. У тебя добрая душа, девочка, поезжай и попроси Будду даровать выздоровление моему сыну и счастье для всех нас.

Наутро Фея в сопровождении Су-цин и Лянь Юй выехала в Горный Цветок, взяв с собой ароматные травы, бумажные деньги и свечи. По дороге она любовалась зелеными горами и с грустью вспоминала прошлое. Оставив экипаж за воротами, она вошла в монастырь. Навстречу ей выбежали обрадованные монахини. Фея поздоровалась с ними, затем умылась и прошла к алтарю Десяти Духов, где воскурила благовония и помолилась. Завершив обряд, она подняла голову: статуя Будды утопала в цветах, словно была изваяна из живых лотосов. Сверху изливался небесный аромат. И тут ей показалось, что кто-то был здесь совсем недавно. Потом Фея приблизилась к алтарю Авалокитешвары и помолилась возле него. И этот алтарь не был забыт неизвестным посетителем: бесконечные шелка окутывали бодисатву. На одном из полотнищ Фея увидела листок бумаги. Взяла его и прочитала. Вот что было написано на нем:

«Недостойная Хуан совершила в этой жизни слишком много дурного, зло поразило все ее шесть органов и пять чувств. И даже если удастся ей очиститься от скверны, даже если она во искупление прегрешений возведет башню из драгоценностей, которая достигнет Лотосового трона, все равно не будет прощения ее злодействам! Поэтому она решила порвать с суетным миром и остаток жизни посвятить служению Будде. О всемогущий Будда, о всемилостивые бодисатвы! Сжальтесь надо мной, избавьте от невыносимых страданий!»

Читая эти слова, Фея узнала почерк и поняла, что несчастная Хуан страдает. Она перечитала написанное раз и еще раз и обернулась к монахиням.

– Кто это писал?

Те сложили ладони и заплакали.

– О, как еще много страдающих в этом мире! В захудалое селение Цюцзы, что в десяти ли к югу от нашего монастыря, несколько лун назад из столицы прибыли две дамы со служанкой и поселились в глиняной хибарке под горой. Обе они были злы и неприветливы, видно, за грехи свои получили по заслугам. Но вскоре пожилая дама переменилась до неузнаваемости: подобрела, сделалась радушной, поразила нас умом и образованностью. А молодая изгнанница, удивлявшая нас красотой и знаниями, вскоре занемогла и даже пыталась уйти из жизни, только мы не знаем причин, побудивших ее совершить такое. Пожилая дама сказала нам, что она и ее дочь сотворили в своей жизни много зла другим людям, за что и терпят ныне тяжкие муки. Обещала сделать все, чтобы заслужить прощение от Будды. Молодая молчала и только плакала. Наш Будда милостив, он от души готов простить всех раскаявшихся грешников. Поэтому они приходили к нам еще и долго, истово молились.

Фею поразило услышанное.

– Уж не наша ли то Хуан? Я, кажется, узнаю ее почерк, да и, судя по словам монахинь, видно, что это она, хотя такое поведение на нее не похоже. Неужели она так изменилась за это время? Если все и в самом деле так, я должна помочь несчастной, ведь свои злодеяния она совершила только из-за меня!

Вернувшись домой, Фея поведала свекрови о посещении монастыря, и – о радость! – Ян начал поправляться! А Фея уединилась в своей комнате и стала думать о том, как помочь несчастной Хуан.

Тем временем Хуан, понявшая, как сильно она была неправа в своих прошлых поступках, не находила себе места, страдая и вспоминая прошлое. Как и прежде, она отказывалась есть и пить, не разговаривала ни с матерью, ни со служанкой, таяла на глазах, то и дело лишалась сознания и однажды, почувствовав себя совсем плохо, позвала мать:

– Я многое передумала о своей жизни и не нашла себе оправданий. Одно желание у меня осталось – умереть! А вы живите сто лет и не поминайте дочь дурным словом!

Сказала – и испустила дух. Вне себя от горя, госпожа Вэй выплакала все слезы. В тот же день отправила послание мужу и сыну. В нем говорилось кратко:

«Поник и увял наш благоуханный цветок, разбилась драгоценная яшма – уже не склеить ее!»

Исполняя последнюю волю дочери, госпожа Вэй послала служанку в Горный Цветок за монахинями, чтобы предать тело покойной сожжению. Узнав о смерти молодой страдалицы, монахини поспешили в Цюцзы, но не забыли сообщить Фее скорбную весть. Фея поплакала – жаль ей было бедную Хуан – и подумала: «Она была такой талантливой, такой образованной! Страдала, конечно, обуреваемая ревностью, но если бы не я, ничего такого с нею не случилось бы! И хоть не совершила я в своей жизни ни одного недостойного поступка, однако госпожа Хуан погибла по моей вине – не будет отныне душе моей покоя. А ведь Хуан стала совсем другой, раскаялась в своих прегрешениях – и такой ужасный конец! Смерть ее – на моей совести! О, зачем в мире столько горя?» Она стала вспоминать, как играла с Хуан в «шесть-шесть», как они, хоть и не поверяли друг другу своих потаенных мыслей, случалось, мирно беседовали. Фея вспоминала лицо и манеры Хуан и горько рыдала, скорбя об умершей. Ей пришли на память трудные годы войны, когда Ян был в походах, и она заплакала еще горше. Зачем, казалось бы, рыдать – только посмешищем быть в глазах глупцов – но она не могла сдержать потока слез. Неожиданно в комнату вошла Хун, и Фея сказала ей о смерти Хуан:

– Я оплакиваю не столько смерть госпожи Хуан, сколько несправедливости, что преследуют в жизни Фею Лазоревого града! Люди – что мотыльки, летящие на огонь, а радость, гнев, слава, позор – всего лишь сон в их скоротечной жизни! И вот одни покидают землю, не изведав счастья, тогда как другие незаслуженно наслаждаются всеми благами. Но люди не деревья и не камни, все они одинаково страшатся одиночества, проводят многие дни в тоске и печали. И я это испытала на себе. Коли есть такая несправедливость в мире, лучше уйти от людей и отказаться от еды и питья, как это сделал Чжан Цзы-фан, или отрешиться насовсем от земных дел и последовать за Чисун-цзы!

Помолчав, Хун ответила со вздохом:

– Я, кажется, догадываюсь, отчего умерла Хуан. Когда я была в учении у даоса Белое Облако, он открыл мне одну тайну – тайну дыхания. Известно, что в небе семь стихий: ветер, облака, дождь, роса, иней, снег и туман, а в человеке семь страстей – радость, гнев, печаль, страх, любовь, ненависть и жажда. И если семь небесных стихий сталкиваются меж собой, то сотрясается небо и изменяется погода. Если же сталкиваются друг с другом семь человеческих чувств, то человек заболевает, и дыхание покидает его, уходя в глубь тела. Думаю, что с Хуан произошло как раз такое. И если это так, то можно еще спасти ее.

Фея бросилась к Хун и схватила ее за руки.

– Госпожа моя! Если человек ценит дружбу, он готов делить с другом и радость и горе, ведь так?! Я согласна умереть вместо Хуан, но не могу этого сделать. Так приложите, молю вас, все ваше умение, спасите жизнь одного человека на радость двоим!

– Сделать это, пожалуй, нетрудно, – улыбнулась ласково Хун, – но если об этом узнает наш господин, он может остаться нами недоволен: разве можно шутить с жизнью и смертью!

А как поступила Хун, вы узнаете из следующей главы.

Глава сорок четвертая
О ТОМ, КАК ФЕЯ ЛАЗОРЕВОГО ГРАДА ПОСЛАЛА ПИСЬМО НА ВЫСОЧАЙШЕЕ ИМЯ И КАК КНЯГИНЯ ХУАН УЕДИНИЛАСЬ В ПАВИЛЬОНЕ СЛИВЫ И СНЕГА

Выслушав Хун, Фея сложила ладони и зарыдала:

– Вспомните, что сказал Гуань Чжун[359]359
  Гуань Чжун (VII в. до н.э.) – сановник, друг Бао Шу-я (см.).


[Закрыть]: «Только Бао Шу-я меня понимает, только Бао Шу-я меня любит!» Если госпожа Хуан умрет, я уйду к горе Цзишань и реке Иншуй[360]360
  …уйду к горе Цзишань и реке Иншуй… – То есть удалюсь в дальние края и стану отшельницей.


[Закрыть], дабы искупить свою вину. Помогите мне, госпожа моя! Спасите жизнь одного человека на радость двоим!

– Я постараюсь сделать это не только ради тебя, – отвечала Хун. – Господин наш в молодости не жаловал Хуан своей любовью, поэтому он будет недоволен, если свои обиды на него Хуан унесет в могилу. Однако прежде я должна осмотреть несчастную, только тогда скажу, могу ли чем помочь ей. Ты поспеши в Горный Цветок и договорись с монахинями о том-то и том-то… – И она изложила Фее свой план.

Прошло уже два дня, как дыхание Хуан оборвалось, и рухнули все надежды на ее выздоровление. Однако лицо ее ничуть не изменилось: оно оставалось таким же, как при жизни, и казалось, Хуан просто забылась во сне. Госпожа Вэй не обрядила тела дочери и не положила его в гроб. День и ночь сидела она без движения, в своем горе забыв обо всем на свете. Однажды поздно вечером пришла монахиня из Горного Цветка и говорит негромко:

– Госпожа, в наш монастырь сегодня пожаловали два даоса, люди необычайных талантов. Они сказали, что человека, умершего неестественной смертью, можно оживить в течение семи дней. Я привела их с собой, разрешите им, госпожа, попытаться спасти вашу дочь!

– Мертвого не вернуть к жизни, – тяжко вздохнула госпожа Вэй. – Если они в самом деле совершат такое чудо, я буду благодарна им по гроб жизни. Но это пустые надежды! Впрочем, почему бы не попытаться?

– Вот и хорошо! – оживилась монахиня. – Забыла сказать вам, что даосы – женщины, очень стеснительные, поэтому просят отойти от умершей подальше.

– Это не трудно, – проговорила госпожа Вэй и отошла в глубь комнаты.

Монахиня ввела двух даосок. При тусклом свете фонаря госпожа Вэй пыталась разглядеть их; одна была чиста лицом, казалась скромной и почтительной, напоминала только что распустившийся цветок; другая находилась в расцвете красоты – брови бабочкой, глаза горят, ровно звезды, и в них светится острый, проницательный ум. Две женщины похожи не на простых смертных, а на людей, «повергающих в прах города и царства». Госпожа Вэй поклонилась даоскам со страхом и почтением.

– Не знаю, как благодарить вас за то, что не погнушались посетить наше жалкое жилище!

Даоски молча улыбнулись. Первая, что была чиста лицом и застенчива, подошла к умершей, взглянула на нее, и глубокая скорбь отразилась на ее лице, и слезы полились из глаз.

– Кто вы, почтеннейшая? – изумилась госпожа Вэй. – Отчего плачете, глядя на мою несчастную доченьку?

Ответила вторая даоска:

– Сестра моя жалостлива сердцем и любит людей. Она оплакивает всех умерших, даже если не была с ними знакома при их жизни!

Сказав так, она отстранила подругу, села возле бездыханной Хуан и взяла ее руку. Затем откинула одеяло, тщательно ощупала тело и впилась пронзительным взглядом в лицо умершей. Наконец, встала и протянула три пилюли госпоже Вэй со словами:

– Ничего не скажу вам до поры, – проговорила она, – но попробуйте сделать так: растолките пилюли, всыпьте порошок в рот вашей дочери и посмотрите, что будет дальше.

И даоски вышли. Не зная, можно ли верить этому совету, госпожа Вэй все же сделала так, как ей посоветовали: всыпала в рот Хуан первый порошок – ничего не изменилось! Всыпала второй – и тело дочери стало чуть теплым, всыпала третий – грудь Хуан поднялась, несчастная вздохнула и повернулась на бок!

Вне себя от изумления и счастья, госпожа Вэй позвала служанку.

– Беги скорее в Горный Цветок! Если даоски там, скажи, что дочь моя ожила, и попроси еще чудесного снадобья!

Тао-хуа рассмеялась.

– Вас обманули, госпожа! Вовсе эти девицы не даоски!

– Кто же? – опешила госпожа Вэй.

– Я все видела в щелку: одна – это Фея Лазоревого града, другая – Хун.

Госпожа Вэй не знала, что и сказать.

А Хун, вернувшись домой, вздохнула и говорит:

– Я хоть и не провидица, но убеждена, что Хуан ждет долгая и счастливая жизнь. Долго она терзалась и мучилась, но теперь словно родилась заново, стала другим человеком. Может, и принесет еще счастье нашему господину!

– Чем же она все-таки болела? – спросила госпожа Инь.

– Она вовсе не болела, в ней происходило то, что называют обновлением человеческой души[361]361
  …что называют обновлением человеческой души. – Ниже излагаются медицинские представления даосов, неразрывно связанные с космогонией.


[Закрыть]. Пять внутренностей и шесть органов любого человека складываются из сущностей неба и земли, другими словами – света и тьмы. Если в сочетании преобладает тьма, то душа человека оказывается злой, если преобладает свет, то душа человека будет доброй. Когда доброе начало побеждает злое, человек обретает счастье. Доброе начало души Хуан как раз сейчас старается одолеть злую часть, которая погибает, а может, уже и погибла, но добрая сущность еще не сложилась. Это и есть обновление нутра. Дыхание уже вернулось к Хуан, но все пять внутренностей, кости и мясо пока еще не изменились, как должно. Поэтому я и дала ей способствующее обновлению снадобье. Надеюсь, все с ней будет хорошо.

– Да вы как настоящие даосы, – улыбнулась госпожа Инь, – творите подлинные чудеса!

– Верно! Только один даос чуть не захлебнулся собственными слезами! – ответила Хун.

Она рассказала, как Фея расплакалась над телом Хуан. Фея смутилась, и слезы снова навернулись у нее на глаза.

– Мне было ее очень жаль. Наверно, долгая вражда тоже сближает людей. Я вдруг подумала, что она не скажет больше ни словечка, что у нее отныне не будет никаких желаний… Разве вы не заплакали бы, увидев такое?

– Я тоже могу плакать, – возразила Хун, – но свое дело все равно сделаю.

Тем временем родители Яна узнали, что Хуан пошла на поправку, и обратились к нему:

– Когда барышня Хуан вошла в наш дом, она была почтительна, проявляла расторопность и сообразительность, этого нельзя забывать. Мы думаем, она раскаялась сейчас в своих былых грехах. Может, настало время простить тебе ее? Хорошо ли столь долго помнить зло?

Спокойно и мягко князь отвечает:

– Жизнь и смерть каждого человека в воле Неба. Иной раз лучше умереть, раскаявшись в прегрешениях, чем продолжать жить, упорствуя в них, – это относится и к Хуан.

Только он так сказал, как в дверях показалась красивая женщина. Распустила вышитый узорчатый пояс, вынула из волос шпильку и бросилась к ногам Яна. То была Фея Лазоревого града. Сложив ладони и проливая горькие слезы, она говорит:

– Я безродная гетера из зеленого терема, нет мне места в порядочном доме, ведь это из-за меня начались в вашей семье раздоры, я повинна во всем! Почему же вы наказываете одну только Хуан? Ныне она очистилась от зла, стала другим человеком, после всех своих переживаний тяжко болела, да и теперь жизнь ее висит на волоске. Неужели вам не жалко ее? Я не смею вмешиваться в ваши дела, хочу лишь напомнить вам, что Хуан страдает по моей вине. Даже если бы она не раскаялась, я все равно не находила бы места от сознания своей вины перед нею! В такой час не допустите ее гибели! Если вы, господин мой, не простите ее, я должна буду уйти в монастырь, чтобы замолить свою вину перед нею!

Старый Ян и госпожа Сюй, слыша это, прослезились.

– Какое счастье, что у нас такие невестки!

Старик обратился к сыну:

– Древние никогда не отвергали раскаявшихся грешников. Ты обязан облегчить душу страдалицы!

Ян помолчал и ответил:

– Не верю, что Хуаны – и мать и дочь – вот так сразу отрешились от своих гнусных замыслов и исправились.

– Отец твой темный человек, – вспылил старик, – но, поверь, плохому учить он тебя не станет. Молодые обычно добры и великодушны, отчего же ты у нас уродился таким недоверчивым и недоброжелательным?

Ян опустил голову и сказал, что завтра поедет в Цюцзы.

Придя к себе в комнату, Фея подумала: «Князь и его родители снова приняли меня в семью. Теперь кто-то должен рассказать о Хуан императрице. В свое время государыня приняла во мне участие, отнеслась, как к родной дочери. Наверно, не будет ничего плохого, если это сделаю я?» Подумала так и написала письмо на высочайшее имя. Придворная дама Цзя вручила императрице послание. Вот что в нем говорилось:

«Фея Лазоревого града почтительно склоняется перед Вашим Величеством и осмеливается просить у Вас милости выслушать ее просьбу. Я слышала, что мудрые правители не отвергают кающихся грешников. Супруга Верховного полководца Яна, госпожа Хуан, женщина умная и образованная, была наказана как разрушительница семейного очага. Однако госпожа Хуан не нарушила Пяти правил и Трех устоев, а совершила ошибку, обычную для женщины: она ревновала. И в ревности ее была повинна только я. Госпожа Хуан раскаялась в своих заблуждениях и стала другим человеком, но после этого тяжко заболела, и сейчас жизнь ее находится в опасности. Прошу Ваше Величество спасти ее, – только Вы можете это совершить! Хотя мне самой долгое время не везло в жизни, но тревожусь я сегодня не о себе: меня до глубины сердца волнует судьба госпожи Хуан, страдавшей из-за меня! Беспокоит меня и отношение к несчастной двора Вашего Величества, который был к ней безжалостен. Простите мою дерзость: недостойная гетера смеет надеяться на Вашу доброту к ней и потому обращается к Вам за помощью!»

Прочитав послание, императрица сказала своей дочери:

– Судя по этому письму, госпожа Вэй и ее дочь в самом деле заслуживают снисхождения. С другой стороны, они ведь сами повинны в том, что оказались в столь жалком положении!

Принцесса кивнула в ответ, императрица пригласила придворную даму Цзя.

– Я не могу отказать в просьбе Фее Лазоревого града! Возьмите ее письмо, поезжайте в Цюцзы и передайте госпоже Вэй и ее дочери от меня: «Вы пытались погубить добродетельную и великодушную женщину, и все же Небо сохранило вам жизнь, послав лишь те испытания и муки, которые вы перенесли в изгнании. Простить дам ваши преступления я не в силах, но, уступая просьбам Феи, разрешаю вам вернуться в столицу, дабы здесь вы могли доказать нам, что осознали свои прегрешения и искупили их. Пусть то, что случилось с вами, послужит вам уроком на будущее!»

Дама Цзя уехала в тот же день.

Тем временем Хуан, спасенная стараниями Хун и Феи, понемногу ожила и начала набираться сил. Госпожа Вэй постоянно плакала и повторяла:

– Знаешь ли ты, кто тебя спас от смерти? Те, кого мы с тобой считали злейшими врагами!

И она поведала дочери, как сюда явились Фея и Хун, переодетые даосками, как дали ей целебное снадобье. Хуан изумлялась, вздыхала, но по-прежнему продолжала молчать. Когда же приехала дама Цзя, показала письмо Феи и передала слова императрицы, госпожа Вэй разрыдалась.

– Мы готовы на любые испытания, чтобы искупить наши тяжкие прегрешения! Ах, лучше бы нам умереть! – И она рассказала даме Цзя, как спасли ее дочь Фея и Хун, явившиеся в обличье даосов, и продолжала: – Откуда только берутся в мире такие великодушные люди, как Фея, и такие злобные, какими мы были?! Я, одна я во всем виновата! Не родилась же дочь моя злодейкой, просто ей досталась плохая мать. Передайте, молю вас, императрице, что мы до самой смерти будем помнить свои грехи и постараемся искупить их, что мы никогда не забудем ее милости и великодушия.