Текст книги "Сон в Нефритовом павильоне"

Ни с чем возвратилась Лянь Юй в зеленый терем. Все в доме покрыла пыль, поникла трава у ворот, безмолвная тишина поселилась в саду и в тереме. Служанка заперла ворота, день и ночь проливала слезы и ждала возвращения слуги, посланного госпожой в столицу к Яну.

А Ян Чан-цюй все это время жил одиноко на постоялом дворе и ждал дня экзаменов. Неожиданно столицы достигла весть о нападении врагов на границы империи. Город кипел негодованием. Молодой Ян день и ночь размышлял о том, как помочь родине.

Как-то раз он сидел за столом, погрузившись в думы, такие глубокие, что трудно было отличить в них сон от яви. И привиделось ему, будто стоит он на берегу реки, где цветут лотосы. Он наклонился к воде, протянул руку сорвать цветок – и поднялся ураган, вздыбились волны и сломали лотос, и он упал в воду. Пораженный увиденным, Ян вскрикнул и очнулся. «Не простое это видение!» – с тревогой подумал он. И тут вошел слуга Хун из Ханчжоу и протянул ему письмо от красавицы. Вот что прочитал юноша:

«Я, несчастная с детства, Хун из Цзяннани, выросшая без родительских наставлений и оказавшаяся в зеленом тереме на положении подлой гетеры, которую презирают благородные люди, пишу Вам. Всю жизнь я мечтала встретить милого сердцу друга, чтобы подарить ему яшму с гор Цзиншань[136]136
  Цзиншань – горы в царстве Чу. Некто Бянь Хэ добыл там яшму и преподнес царю, но тот счел ее простым камнем и велел отрезать дарителю ступню. Так же жестоко поступил и его преемник. Только третий царь понял, что это яшма. Хун хочет сказать, что она дожидалась человека, способного оценить ее.


[Закрыть], чтобы вместе с ним до истечения дней своих петь песню «Белый снег»[137]137
  «Белый снег солнечной весной» – древняя мелодия, считавшаяся изысканной и возвышенной.


[Закрыть]. И вот появились Вы, мы полюбили друг друга и решили, что я стану Вашей наложницей, а Вы – моим мужем. Вы дали слово, твердое, как скала, а для меня хватает моего желания, глубокого, как море. Но судьба разлучила нас. Правитель Сучжоу, пользуясь моим подневольным положением, начал преследовать меня. То, что не удалось получить ему в Павильоне Умиротворенных Волн, он задумал взять на реке Цяньтан, когда будет водный праздник в пятый день пятой луны. Я словно птица в клетке, словно рыба в сети. Жить мне осталось недолго. Я решила последовать примеру Цюй Юаня, что бросилася в воду ради спасения своей чести. Как Женщина-утес[138]138
  Женщина-утес. – По преданию, жена, проводившая мужа в поход, так долго сидела недвижно, что окаменела.


[Закрыть], и я не дождалась своего возлюбленного, но у меня нет сил ждать дольше. Жить опозоренной я не смогу, потому лучше мне умереть. Молю Вас – не горюйте обо мне, берегите себя и свершите все, что задумали. А когда вернетесь в родные края, помяните мою одинокую душу бумажной денежкой[139]139
  …помяните мою одинокую душу бумажной денежкой. – Обычай требовал сжигать на похоронах или поминках особые «деньги» из бумаги, имитирующие настоящие.


[Закрыть]. После смерти я уже ничего не сумею знать о Вас, ничего не сумею сказать Вам, но душа моя не исчезнет без следа. И я хочу, чтобы узы, которые так и не скрепили наш союз в этом мире, связали наши души в мире ином. Пожертвуйте сто ляпов серебра на храм – пусть люди в вашем далеком земном мире вспоминают о моей любви! Кисть дрожит у меня в руке, сердце разрывается от рыданий – как горько мне расставаться с Вами!»

Ян изменился в лице, слезы горя побежали по его щекам и увлажнили ворот одеяния.

– Не может быть, чтобы она погибла!

Он снова прочел письмо, вникая в каждое слово, потом спросил слугу, когда тот выехал из Ханчжоу.

– В четвертый день пятой луны.

– А когда ожидали правителя Сучжоу?

– Через день, к открытию водного праздника. Ян побледнел.

– Значит, Хун уже нет в живых!

Ударив кулаком по столу, он разрыдался. Долго плакал Ян, но в конце концов успокоился и принялся размышлять: «Хун не просто красавица, она еще на удивление твердый человек, у нее смелое сердце. Не могу поверить, чтобы она решилась расстаться с жизнью!» Он достал было из ящика тушечницу и бумагу, чтобы ответить на письмо Хун, но кисть сама собою выпала из его руки. «Да, да, она, конечно, погибла! Разве не я сам в Павильоне Умиротворенных Волн предрек ее смерть в строке: «Увянет цветок, птицу скроет простор»? Я напишу, а кто прочитает мое письмо? Но разве можно отпустить слугу ни с чем? Разве можно не высказать, хотя бы бумаге, всего, что у меня в душе?»

И юноша, снова взяв кисть в руку, начертал:

«Ведь ты сказала мне неправду, Хун?! После нашей удивительной встречи ты не могла предпочесть новому свиданию вечную разлуку! Ты не могла так бессердечно разомкнуть объятия, которые были такими жаркими! Ты не могла так легко забыть нашу любовь! Может, все это мне только снится? Не могу поверить, что ты, красивая и живая, решилась погубить себя, что ты, одаренная и умная, надумала искать спасения на дне озера! Милая Хун, скажи, что это – сон или явь? Когда читаю твое письмо, мне кажется – явь. Когда вспоминаю тебя, твое лицо, разум твердит мне, что гибель твоя – сон. У кого мне узнать, у кого спросить? Сам я сейчас не в силах разобрать, где север, где юг, жив ли я или тоже умер, потому что потерял тебя. Ведь если ты позабыла о нашей клятве быть до конца наших дней вместе, значит, ты разлюбила меня. Я плачу, плачу оттого, что смолкла цитра Бо-я! Вручаю письмо твоему слуге. Жива ли ты, Хун? Отзовешься ли?»

Ян передал это письмо слуге и наказал ему без промедления возвращаться с вестями о Хун. Слуга, поклонившись, тотчас пустился в путь.

Все это время верная Лянь Юй ждала в опустевшем тереме вестей от Яна. Однажды вышла она за ворота в тоске и печали, повздыхала и собралась было вернуться в терем, как вдруг увидела слугу, приехавшего с письмом. От волнения ноги у нее подкосились, и она без чувств упала на землю. Слуга поднял ее, привел в себя и принялся расспрашивать о пропавшей Хун. С рыданиями в голосе Лянь Юй рассказала ему все, что знала. Слуга протянул ей письмо.

– Вот ответ господина Яна. Кто же его прочтет?

– У нашей госпожи был только один друг в жизни, – расплакалась Лянь Юй, – этот молодой господин. Как она ждала весточки от него!

Между тем правитель Инь получил приказ прибыть во дворец: за большие заслуги в управлении округой император пожаловал его должностью военного министра. Лянь Юй попросила барышню Инь взять ее и слугу Хун с собой, и та дала согласие. Собрав вещи, все отправились в столицу.

А молодой Ян, изнывая от жажды узнать хоть что-нибудь о Хун, уже решил отправить в Ханчжоу своего мальчика-слугу. И вдруг к нему явилась девушка, вся в белом, и в ней он узнал Лянь Юй. Закрыв лицо руками, она разрыдалась.

– Вижу, ты пришла с дурными вестями, – дрожащим голосом сказал Ян. – Невмочь мне тебя расспрашивать, расскажи все сама.

Плача и запинаясь, Лянь Юй поведала, как, сказавшись больной, Хун после отъезда Яна закрыла терем для гостей, как стала она подругой барышни Инь, как из-за домогательств правителя Хуана кинулась в реку.

– И зачем только я оставил ее, – прошептал Ян, утирая слезы. – Но скажи мне, как оказалась ты в столице?

– Меня и слугу госпожи пожалела барышня Инь и взяла с собою.

Прошло несколько лун. Сын Неба, завершив укрепление границ государства, пригласил наконец студентов. Он самолично предложил всем собравшимся на экзамен предмет сочинения. Вот что сказал император:

– С древности и по сегодня основы управления страной непрерывно изменяются. Император спрашивает вас: почему во времена первых трех великих династий[140]140
  …времена первых трех великих династий… – Ся (легендарная), Шан-Инь и Чжоу.


[Закрыть] народ благоденствовал и государство процветало, а после правления Хань и Тан страна потонула в раздорах? Мы недавно взошли на престол и хотим знать, как лучше править нашим народом. Вы, кто здесь сейчас, прочитали многие древние сочинения и накопили в памяти большие знания. Ничего не тая, откровенно и правдиво поведайте нам о наших ошибках и дайте полезные советы.

Пав перед троном ниц, Ян Чан-цюй первым вручил императору свое сочинение. Вот что в нем было сказано:

«Издавна повелось, что государь правит страной по законам Неба. В «Книге перемен» есть слова: «Дождь и ветер сметают пыль, гром внушает страх» и «Со сменой времен года природа тоже меняется». Дождем и ветром Небо очищает мир от скверны, громом предостерегает все живое от дурных поступков и тем ограждает от бед – потому-то творения Неба и не погибают. Сама природа – образец небесной гармонии; она оживает весною и летом и увядает на осень и зиму. Мудрый правитель подражает Небу, поэтому деяния его благи, очищают от скверны и ведут к процветанию, притом что его карающая десница уничтожает наличное зло и предотвращает зло грядущее. Вовремя обласкать, вовремя отринуть, вовремя умертвить, вовремя вернуть к жизни – это и есть путь мудрого монарха. На этом пути расцветает Просвещение, укрепляются Могущество и Власть, благоденствуют Милосердие, Закон и Порядок. Безразличие к законам Неба означает нарушение законов природы и гибель творений Неба.

От веку говорится, что государство есть человек: душа его – государь, руки и ноги его – подданные государя. Если душа бездеятельна – немощны руки и ноги, если душа деятельна – оживают руки и ноги. Стало быть, судьба народа во власти правителя. Мудрый, он, по закону Неба, должен творить, посвящая все свои силы и помыслы благу народа, и народ его прославит.

Ваше Императорское Величество сегодня пожелали узнать, как должно управлять страной – и подданные Ваши возрадовались, ибо самые лучшие слова государя о желании служить добру, самые великолепные его планы остаются пустыми звуками, если он с небрежением относится к основам мудрого правления. Так же бывает и тогда, когда государь на словах почитает мудрости Яо и Шуня, а на деле не живет ими; тоже и подданные – признают славные деяния Хоу-цзи и Се-и, но не подражают им. И я уверяю: Вашему Императорскому Величеству в первую голову нужно держаться мудрых основ правления, а лучшие хранители этой мудрости – древние.

При Яо и Шуне процветанию способствовало милосердие государя, после Шан-Иня – благочестие. И это было «правление государя». Династию Цинь создала сила и оберегала сила – и это было «правление силы». При династии Ханъ в большом почете оказался разум, он вместил в себя и основы «правления государя», и основы «правления силы». Династии Цзинь и Тан погибли, потому что в мыслях правителей воцарился хаос. Не долго процветала и великая Сун, ибо попеременно господствовало то «правление государя», то «правление силы», противореча друг другу. Во времена Яо и Шуня народ отличался простодушием, почему достаточно было обходиться милосердием. Эпохи С я и Инь подарили стране просвещение, и стало возможным править на основе благочестия. От «Воюющих царств»[141]141
  «Воюющие царства» – один из периодов правления династий Чжоу, когда страна разделилась на много соперничавших друг с другом владений; продолжался с конца V в. по середину III в. до н.э.


[Закрыть] до династии Цзинь господствовал повсюду хаос, и государь должен был полагаться на силу. После Хань, Тан и Сун расцвели науки, люди научились различать между простым и сложным, начали понимать в правах и законах, и посему предпочтение государя обратилось к разуму.

Основы «правления государя» зарождались медленно, они в силе и по сию пору. Основы «правления силы» быстро нашли поклонников и быстро их потеряли. За многие века основы «правления государя» достигли высокого совершенства, а «правление силы» превратилось во зло. Неодинаковыми были судьбы разных царств: во времена одних без конца воевали, во времена других не знали бедствии войны. Можно сказать, что «правление государя» подразумевает спокойствие в государстве, а «правление силы» – непрестанную борьбу. Только мудрый правитель способен воссоединить милосердие и силу. Я верю, что отныне и впредь государство может процвести на основах «правления государя и силы»! Не следует отказываться от милосердия в пользу силы, не следует делать и обратного. Нужно сочетать милосердие с силой, и тогда наступит благоденствие, не виданное после Яо и Шуня. Будет по-иному – империя не превзойдет даже династий Тан и Сун!

Ваши вельможи похваляются своими заслугами, ученые – умением опутывать людей ложными мыслями. Ваши министры, на которых Вы возложили громадную ответственность, забросили дела страны, предались праздности и интригам, нимало не заботясь о будущем. Ваши чиновники не умеют отличить правду от лжи, друзей от врагов, дела ведут по старинке, своего мнения не имеют. Ваши правители в округах занимаются пустословием, талантов не поддерживают, растрачивают казну, не слушают о нуждах народа. Юнцы насмешничают над бедными и учеными, уповают не на справедливость, а на удачу; слабые духом сникли, нетерпеливые топчут закон ради своей корысти. Пошатнулись устои семьи, забыты совесть и стыд, роскошь кичится перед нищетой, никто не помышляет о делах государства. Воины и их начальники на рубежах погрязли в разврате, бездельничают, не знают о враге, забыли про порядок в войсках. В Вашей казне пусто, в кладовых нет зерна, народ бедствует. Ваше Императорское Величество все свое время проводит во дворце. Вы образованны и мудры, но о делах страны судите лишь по донесениям Ваших слуг. А они талдычат о всеместном благоденствии да расточают Вам хвалы, и все это во благо себе, а не Вашему народу. Размышляя о благе подданных и государства, Вы не спускаетесь с трона, пока не упадет та капля в водяных часах, которая скажет Вам, что истекла последняя ночная стража. Но наступает рассвет нового дня – и все остается по-старому: порядка как не было, так и нет. И это потому, что приближенные не помогают Вам.

Процветание и счастье народа зависят прежде всего от Вашего Императорского Величества. Зачем же Вам быть столь нерешительными? В главе «Великий закон» из «Книги истории»[142]142
  «Книга истории» («Шу цзин») – одна из составных частей конфуцианского канона.


[Закрыть] писано: «Владыка творит страх, владыка творит послушание». Страх и послушание – вот залог порядка в государстве и мудрого правления государя. Нужно опереться на основы и навести порядок – тогда восторжествует Закон и Просвещение. Древние сравнивали управление страной с ловлей рыбы сетью: стянешь поту лее веревку – закроются все ячейки. Такая веревка для государства – императорский двор, для народа – император. Дабы править страной успешно, Вашему Императорскому Величеству потребны надежные основы правления. Если Вы желаете, чтобы народ страны просветился, нужен порядок. Когда полководец направляет в бой стотысячное войско, он поощряет и наказывает воинов в согласии с воинским уложением. В войске тогда порядок, и оно осиливает втрое превосходящего числом врага. Ваше Императорское Величество желает вести ко благу многомиллионный народ и повелевать четырьмя морями, по нерешительны в том, кому жизнь сохранить, у кого ее отобрать, на что смотреть, а чего не видеть. Вот почему нет в государстве порядка. Как же навести порядок, как улучшить нравы, как править народом, как добиться процветания? По правде, с правления основателя этой династии и до сего дня, никто, как должно, о государстве не радеет, чиновники руководятся допотопными установлениями, повсюду благодушество и леность. Чтобы построить дом, нужно камень взять с северной горы, дерево – с южной, продумать устройство жилища, – тогда только дом получится прочным, переживет и детей и внуков строителя. Если же хозяева дома перестают о нем печься и помышляют единственно о развлечениях, то столбы подгнивают. Сначала это не беспокоит, а после может привести к беде, и погибнут люди, живущие в таком доме. Точно так же не устоит дом, если сын или внук забросят начатое отцом или дедом дело. Если Ваше Императорское Величество не проявит немедля заботы о нашем большом общем доме, то я боюсь даже вымолвить, чем все может кончиться. Допустимо ли по тонкому льду переходить на другой берег? Вы просите новых советов. Но единым взмахом кисти всех вопросов не решишь! Если мысли мои покажутся Вашему Императорскому Величеству неубедительными и Вы прикажете мне еще раз обследовать Хранилище небесных писаний[143]143
  Хранилище небесных писаний – императорский архив.


[Закрыть] и поддержать мои предложения ссылками на древние сочинения – почту за огромное счастье!»

Император внимательно читал представленные сочинения, как одно похожие друг на друга, без единой новой мысли. Глаза государя потускнели. Наконец он добрался до предложений Ян Чан-цюя.

– О, да это поистине ханьский Цзя И[144]144
  Цзя И (200 – 168 гг. до н.э.) – литератор; был воспитателем наследника престола, но впал в немилость и умер в ссылке.


[Закрыть] или танский Лу Чжи[145]145
  Лу Чжи (754 – 805) – сановник и ученый эпохи Тан. Его доклады трону, отмеченные прямотой суждений, считались образцовыми.


[Закрыть]! Похоже, среди наших ученых сегодня появился подлинный талант!

Император поставил это сочинение выше всех остальных и приказал позвать подавшего его. Едва Ян почтительно склонился перед троном, как подскочил правитель Хуан И-бин и оттеснил юношу со словами:

– Ян Чан-цюй – мальчишка, не ему рассуждать об управлении государством! Пусть лучше занимается стихоплетством!

И еще один придворный проговорил со своего места:

– Этот Ян Чан-цюй – молокосос и неуч! Как он смеет давать советы Сыну Неба? Его сочинение нужно бросить на свалку!

О том, как поступил император, вы узнаете из следующей главы.

Глава седьмая
О ТОМ, КАК МИНИСТР ИНЬ ВЫДАЛ СВОЮ ДОЧЬ ЗАМУЖ И КАК ЧЛЕН ИМПЕРАТОРСКОЙ АКАДЕМИИ ЯН ОТПРАВИЛСЯ В ССЫЛКУ

Императору так понравилось сочинение Яна, что он назвал его первым среди всех. И тут один из придворных сказал:

– Древние мудрецы говорили: «Государю надобно следовать только заветам Яо и Шуня». А Ян Чан-цюй пишет о силе, что есть первая ошибка. В «Книге истории» упоминаются страх и послушание как основы правления страной, но их должны воцарять министры, а не самолично император, – вот вторая ошибка. Прошу ваше величество вычеркнуть имя этого невежды из списков и установить другого победителя.

Это говорил государственный советник Лу Цзюнь, наследник приемов небезызвестного Лу Ци, вельможа ловкий и хитрый, готовый пресмыкаться перед сильным и обливать презрением слабого, умевший провести самого императора, старый завистник, давно уже искавший занять более высокое положение при дворе и пока утвержденный новым императором на прежнем посту в воздаяние хорошего знакомства с делами минувшего царствования и за преклонный возраст. Он не смог промолчать, потому что похвала, полученная Яном от императора, и ученость этого юноши больно ущемили его самолюбие.

Император выслушал его и промолчал. Заговорил другой вельможа:

– Известно, что Ван Бо[146]146
  Ван Бо (650 – 675) – литератор, один из «четырех талантов ранней Тан». Особенно прославился прозопоэмой «Дворец князя Тэн».


[Закрыть] в эпоху Тан прославился своими стихами уже в возрасте девяти лет, а Цю Цзюню было всего девятнадцать лет, когда он удивлял императорский двор при династии Сун своими обширными познаниями. Издревле способности и талант не зависят от возраста. Слова почтенного Лу Цзюня несправедливы: император спрашивает нашего совета, и каждый обязан дать его в меру понимания и способностей. Действительно, управлять государством в древности и теперь – не одно и то же. Как не считаться с этим? Но сановник Лу Цзюнь боится нового слова, заступает дорогу молодым, отрицает полезность наук и искусства, искажает истину. К тому же он пристрастен. Я готов утверждать: сочинение Ян Чан-цюя напоминает по духу творения Дун Чжун-шу[147]147
  Дун Чжун-шу (ок. 179-104 гг. до н.э.) – виднейший философ; по его настоянию конфуцианство стало официальной идеологией.


[Закрыть] и Цзя И, не уступает в мудрости словам Хань Ци[148]148
  Хань Ци (1008 – 1075) – первый министр при сунском императоре Жэнь-цзуне, совершил опустошительный поход против тангутского государства Си Ся.


[Закрыть] и Фу Би. Своей откровенностью и проницательностью Ян Чан-цюй схож с достойными Цзи Чан-жу[149]149
  Цзи Чан-жу – советник императора У-ди (см.).


[Закрыть] и Вэй Чжэном[150]150
  Вэй Чжэн (580-643) – ближайший сподвижник основателя Танской династии Тай-цзуна, автор исторических трудов.


[Закрыть]. Небо подарило вашему величеству умного подданного!

Эти слова принадлежали циньскому князю Шэнь Хуа-цзиню, зятю императора и правнуку одного из соратников основателя династии, Шэнь Хуа-юня. Двадцати лет от роду князь уже не имел себе равных в военном и поэтическом искусстве и был выбран в мужья императорской сестре. Мудрый вельможа сразу распознал в Ян Чан-цюе выдающиеся способности и понял коварство Лу Цзюня.

Лу Цзюнь затаил зло, но спорить не стал, а Ян Чан-цюй простерся перед государем.

– Ваше императорское величество, мудрые сановники, может быть, правы, говоря, что я неуч и моя победа на экзамене незаслуженна. Мне нельзя стать вашим придворным, ибо вдруг я не смогу оправдать ваших надежд. К тому же я оказался непочтительным к монарху, посмев давать советы. Мне стыдно и совестно! Прошу ваше величество вычеркнуть мое имя из списков и наказать меня за непочтительность к государю.

Ян Чан-цюю было только шестнадцать лет, его скромные слова пришлись по душе всем и самому императору.

– Хотя он молод, но уже мудр, – произнес Сын Неба.

Император наградил Яна алым халатом и поясом с нефритовыми украшениями, двумя конями, музыкальными инструментами из придворного театра, пожаловал ему звание члена императорской академии и дом в Запретном городе[151]151
  Запретный город – окруженный стенами и рвами район Пекина, где помещались дворцы императора, его жен и наложниц.


[Закрыть]. Отвесив почтительнейший поклон, Ян подпоясал новый халат, сел на одного коня, на другого навьючил инструменты и поехал в свой новый дом. На улицах толпились люди, желавшие взглянуть на молодого красивого вельможу, слышались возгласы восхищения. У ворот своего дома Ян спешился и прошел в покои, в которых толпились важные гости, уже прибывшие с поздравлениями.

Вдруг раздались почтительные восклицания – пожаловал первый министр Хуан. Ян вышел ему навстречу. После приветствий гость сказал:

– Ваши таланты потрясли всех, государь наградил вас по достоинству. Мы рады видеть при дворе такого способного юношу. У меня множество заслуг перед троном, но уверен, что у вас будет их еще больше!

На следующий день Ян делал ответные посещения. Сначала он отправился к первому министру. Тот радушно принял юношу и разговаривал с ним, как отец. Потом, предложив выпить по чарке вина, подсел к юноше и взял его за руку.

– Хочу сделать вам одно предложение: у меня есть дочь, хорошая пара для вас. Вы еще не женаты, так не желаете ли стать моим зятем?

Ошеломленный неожиданным предложением, Ян не сразу нашелся. «Министр Хуан – могущественный вельможа, хорошо знает жизнь и понимает, что мне будет трудно ему отказать. Но ведь Хун прочила мне в жены барышню Инь». Так подумал Ян, а вслух произнес:

– Я не вправе ответить вам, не посоветовавшись с родителями.

– Это понятно, но я хочу знать, что думаете вы сами. Прошу вас об откровенности, – сказал Хуан.

– Женитьба – важное дело, и я обязан прежде спросить отца с матерью.

Вельможа обиженно промолчал.

Не успел юноша отъехать от ворот дома первого министра, как послышались крики скороходов, извещавших прохожих о приближении экипажа знатного сановника Лу Цзюня. Увидев Яна, тот велел придержать лошадей.

– А я разыскиваю вас, – что за удача! Мой дом отсюда неподалеку, не согласитесь ли зайти ко мне? – воскликнул хитрый вельможа.

Ян без большого желания последовал за ним. Проведя гостя в свои покои, Лу Цзюнь начал с извинений:

– Во дворце я дурно отозвался о вашем сочинении, но теперь понял, что был неправ. Вы уж не обижайтесь на старика – всякое бывает!

Ян пожал плечами.

– Разве достойно молодым обижаться на старших?

– Есть старинный обычай: после успеха на экзамене обзаводиться женой. Я слышал, что вы холосты, верно? – с улыбкой сказал Лу Цзюнь.

– Да.

– А у меня есть сестра, очень милая и добрая женщина. Она стала бы вам хорошей супругой.

– Это уж как скажут мои родители, сам в таких делах я не волен. Как будто они уже подыскали мне невесту.

Лу Цзюнь понял, что говорить о женитьбе нет смысла, и беседа прервалась. Он был раздосадован: сначала ему не удалось опорочить Яна перед императором, теперь, когда он задумал прибрать молодого академика к рукам, женив на своей сестре, сорвалось и это. Расставанье было холодным.

У себя дома Ян задумался: «Лу и Хуан желают породниться со мною. Если не сделать решительного шага, они сумеют окрутить меня. Нужно немедля повидать военного министра Иня и выведать его намерения относительно дочери, а потом навестить родителей и заодно получить их согласие на брак с барышней Инь».

Он тут же отправился к военному министру. Тот принял его радушно и, приветливо улыбаясь, спросил:

– А вы меня помните?

– Как я могу забыть вас, если в Павильоне Умиротворенных Волн вы были так благожелательны к моим стихам?

– Ваше лицо сияет, как полная молодая луна. Похоже, вы собрались жениться! Откройте тайну – на ком? – с веселым смехом произнес министр.

– Я не богат, не родовит, где уж мне жениться! – потупился Ян.

После недолгого молчания министр сказал:

– Вы ведь давно не видели отца с матерью. Когда к ним собираетесь?

– Как только Сын Неба даст разрешение, поеду сразу.

– А вы попросите государя об этом, – посоветовал министр Инь.

Ян, не откладывая, направился во дворец и подал прошение об отпуске. Император вызвал его к себе и сказал:

– Мы только что взяли вас на службу, и нам прискорбно расставаться с вами. Но родители ваши нуждаются в сыновней заботе, придется отпустить вас. Навестите их и через месяц-другой возвращайтесь ко двору. Такова наша воля.

Рано утром следующего дня проститься с Яном заехали и министр Инь, и вельможный Хуан. Оба пробыли недолго и, пожелав Яну благополучия в дороге, стали раскланиваться. Военный министр перед самым уходом шепнул юноше:

– Поговорить по душам так и не удалось. Когда вернетесь, тогда все и обсудим.

Уложившись, Ян велел мальчику-слуге подавать экипаж. Скоро столица осталась позади, но и за ее пределами Ян повсюду слышал:

– Смотрите на него – совсем недавно был бедняком, а сегодня стал важным придворным. Вот что значит судьба!

Ян торопился. Через десять дней путешественники очутились у развилки дорог, одна из которых вела в Сучжоу, другая – в Ханчжоу. Слуга говорит:

– Если ехать через Ханчжоу, дадим крюку пятьдесят ли.

Ян подумал немного и сказал:

– По пути в столицу я останавливался в Ханчжоу. Не годится забывать прошлое, едем туда!

Повернули к Ханчжоу. Чем ближе к городу, тем красивее окрестности, тем приятнее в обращении люди. Вот заблестела водная гладь. На берегу реки, чистой, словно озеро Сиху, высится красивый павильон. Ну, конечно, это Ласточка и Цапля. Как и тогда, поникшие ивы влажны от дождя и снега. Ян, хоть и не был чувствителен, едва удержал слезы… Расположившись на знакомом постоялом дворе, молодой вельможа уселся перед светильником и предался грустным воспоминаниям: «В этом доме я повстречал прекрасного юношу из западных краев и провел с ним за беседой ночь под яркой луной. А теперь некому утешить меня, развеять мою тоску! Если бы Хун была духом, она явилась бы ко мне во сне в облике императрицы Ли[152]152
  Ли – императрица, супруга ханьского У-ди. Умерла совсем молодой.


[Закрыть] и разделила мою печаль».

Ян прилег в надежде уснуть, как вдруг пожаловал здешний правитель с вином и музыкантами и пригласил его на пир. Ян отказался. Тогда правитель приказал одной немолодой гетере наполнить кубок и спеть в честь гостя. Вот что она исполнила:

 
Персик стоит в цвету,
На закате радует взгляд;
На многие ли окрест
Увидишь такой навряд!
Судьбою повязан с ним,
В Цзяннань поспешаю назад.
 

Еще сильнее загрустил Ян, слушая песню. Он вспомнил стих, начертанный на веере Хун, и спросил:

– А кто сочинил эту песню?

– Гетера Хун, – ответила певица. – Она была талантливой поэтессой, очень тосковала по настоящей любви и, увидев раз юношу, проезжавшего через город, сложила эту песню.

Ян опустил голову на грудь. Гетера с удивлением взглянула на него. Но тут раздался крик петуха, потускнела Небесная Река – наступил рассвет. Ян велел мальчику приготовить деньги, вино, фрукты для жертвоприношения и отправился на берег реки Цяньтан. В прибрежных селеньях ни души, холодом веет от луны и утренних звезд, над водой стелется туман. Ян возжег благовонные курения и прочитал поминальное слово:

– Член императорской академии Ян Чан-цюй, возвращаясь милостью Неба в родные края, достиг реки Цяньтан в такой-то день такой-то луны и здесь, подняв кубок с вином, воззвал к душе красавицы Хун: «О возлюбленная Хун! Сегодня еще раз говорю тебе, что сердце мое затвердело от горя, как камень. Зачем было мне ехать в Ханчжоу, зачем было мне приходить на берега реки Цяньтан? Мысли мои стремятся к тебе, но ты стала духом реки, а ее воды убегают и исчезают бесследно… Свистит ветер в зарослях крапчатого бамбука, пронизывает тело и душу. О моя Хун! Я потерял тебя, и сегодня только луна, повисшая над горами, отражается в моем бокале с вином. Каждое мое слово к тебе я мог бы написать своими слезами, и не хватает мне слов и слез, чтобы высказать все, что у меня на душе!»

Умолкнув, Ян разрыдался. Заплакали все вокруг: и мальчик-слуга, и сопровождавшие Яна правитель, музыканты, гетеры. Старая певица поняла все и говорит:

– Да, Хун погибла, но мечта ее сбылась!

А Ян бросил приношения в воду и, немного придя в себя, приблизился к старой гетере.

Ты так хорошо пела, возьми у меня немного денег.

– На что они мне? Я рада уже тому, что вы не забыли нашей подруги, – ответила та и отказалась от дара.

К вечеру Ян был уже на постоялом дворе, где провел несколько дней после того, как его ограбили разбойники в лесу. Навстречу знатному вельможе выбежал испуганный хозяин и принялся в пояс кланяться, но, узнав старых постояльцев, радостно заулыбался.

– Я твой должник, за еду, за одежду, – приветливо сказал ему Ян и вручил сто цзиней серебра[153]153
  Цзинь – мера веса, равная 16 лянам, примерно 500 г .


[Закрыть].

Как ни отказывался хозяин принять деньги, Ян настоял на своем. Утром следующего дня путешественники поднялись на горный перевал.

– Это здесь на нас напали разбойники и обобрали до нитки, помните? Здесь ли они теперь или перебрались куда-нибудь? – проговорил мальчик.

Присмотревшись, Ян узнал знакомое место, правда, дорога стала шире, сушняк вырубили, и на перевале появились постоялые дворы.

Приближались родные края. Не в бедном платье и не верхом на ослике возвращался домой молодой сановник.

Радость предстоящей встречи с родителями подгоняла его: только поздним вечером путешественники остановились на ночлег, чтобы чуть свет снова пуститься в путь. И вот настал день, когда мальчик-слуга, подняв кнутовище, воскликнул:

– Вон он, наш Белый Лотос!

Ян остановился и долго смотрел на родные горы. Потом велел мальчику бежать вперед и сообщить отцу с матерью о своем прибытии. Старый Ян и его жена не могли прийти в себя от счастья. С бамбуковыми посохами они вышли к воротам и обомлели – перед ними стоит вельможа в алом халате с поясом, украшенным нефритом, на шапке у него красуется коричный цветок, знак отличия на государственных экзаменах. И этот господин с величественными манерами, прибывший в легком изящном экипаже, – их собственный сын Чан-цюй! Отец и мать протянули сыну руки.

– Только на пятом десятке мы уверовали, что род Янов не прервется. Нам хотелось думать, что ты прославишься и станешь знатным. Наконец ты вырос, и что мы видим сейчас? Придворного сановника! Верить ли нам своим глазам?

Ян обнял родителей.

– Не сетуйте на меня, дорогие отец и мать! Знаю, как тяжело пришлось вам без моей помощи, ведь на целых полгода я отлучился.

Затем Ян рассказал о милостях, которыми осыпало его Небо: он имеет теперь чин и звание и собственный дом в столице, сам император приглашает родителей прибыть к нему на прием, и этот экипаж послан за ними. Быстро собрали счастливцы свой нехитрый скарб, распрощались с соседями и отбыли с сыном.

А министр Инь, расставшись с юным академиком, вернулся домой и говорит госпоже Шао, своей жене:

– Я давно ищу хорошего мужа для нашей дочери и наконец-то нашел – у меня на примете Ян Чан-цюй, тот, что стал первым на государственных экзаменах. Хотя род его беден и никому не известен, он может стать для нас прекрасным зятем. Скоро он прибудет в столицу вместе с родными. Я хочу послать к нему в дом доверенную женщину – пусть выведает их намерения.

Госпожа Шао в ответ:

– Увы, повывелись хорошие свахи. Разве что послать к Янам мою кормилицу. Она хоть стара и плоховато соображает, но зато предана нам всей душой.