Текст книги "Утерянные победы"

Остается еще рассказать, как протекали споры между Гитлером и крупными военачальниками, неизбежные при тех взглядах, которых придерживался Гитлер по вопросам военного руководства. В отдельных описаниях подобных дискуссий перед нами предстает беснующийся Гитлер с пеной на губах, а при случае и впивающийся зубами в ковер. То, что у него были взрывы бешенства, когда он терял всякое самообладание, безусловно, верно. Но я лично наблюдал в качестве слушателя лишь один упоминавшийся уже выше инцидент между Гитлером и генерал-полковником Гальдером, во время которого Гитлер кричал и был нетактичен. Также и его обращение с Кейтелем не соответствовало положению последнего. Но, совершенно очевидно, Гитлер безошибочно чувствовал, как далеко он мог зайти в разговоре с тем или иным собеседником и в каком месте с помощью взрыва гнева – возможно, нередко и умышленного, напускного – он мог рассчитывать на то, что его запугивание увенчается успехом.

Что касается моего личного опыта общения с Гитлером, то я должен сказать, что он всегда соблюдал форму и оставался на деловой почве, даже когда наши взгляды были противоположными или исключали друг друга. Когда он один-единственный раз сделал по моему адресу одно замечание, носившее не деловой, а личный характер, он молча принял мою довольно резкую ответную реплику.

Гитлер мастерски владел способностью психологически подстраиваться под характер собеседника, которого он желал в чем-то убедить. К тому же он, конечно, всегда знал, по какому поводу или с каким намерением являлись к нему для доклада. Поэтому он мог заранее приготовить все свои контраргументы. Он обладал исключительной способностью передавать другим свою собственную уверенность – истинную или наигранную, особенно когда прибывали офицеры с фронта, не знавшие его близко. В таких случаях можно было наблюдать, как человек, вошедший, «чтобы рассказать Гитлеру о критическом положении на фронте», возвращался от него, обретя уверенность.

Во время отдельных споров, которые мне как командующему группой армий пришлось иметь с ним по оперативным вопросам, огромное впечатление производило прямо-таки невероятное упорство, с которым он боролся за свою точку зрения. Почти всегда требовалось много часов борьбы, чтобы добиться от него желаемого или уйти, получив утешительные обещания, а иногда и ни с чем. Я не встречал более ни одного человека, который мог бы в подобных дискуссиях проявлять хотя бы примерно такую же выдержку и упорство. Если такие дискуссии между Гитлером и фронтовым командиром длились самое большее несколько часов, то начальнику Генерального штаба генералу Цейтцлеру приходилось часто бороться много дней подряд во время каждого вечернего доклада обстановки, чтобы добиться от Гитлера чего-либо совершенно необходимого. В таких случаях мы всегда спрашивали его, на каком раунде он выиграл этот бой.

При этом аргументы Гитлера, в том числе и чисто военные, с помощью которых он защищал свою точку зрения, как правило, не так легко было опровергнуть. Ведь когда рассматривается вопрос об оперативных намерениях, то никто не может предсказать с полной уверенностью исход той или иной операции. В войне, вообще говоря, ни в чем нельзя быть абсолютно уверенным.

Когда Гитлер замечал, что его точка зрения по оперативному вопросу не производила должного впечатления, тогда он приводил политические и экономические аргументы и достигал своего, так как эти его аргументы обычно не в состоянии был опровергнуть фронтовой командир, не располагавший сведениями о политической обстановке и экономических условиях. В конце концов оставалось только настаивать на том, что если Гитлер не утвердит содержащихся в докладе планов или требований, то сложится неблагоприятная обстановка в военном отношении, что окажет еще более неблагоприятное воздействие на политику и экономику.

С другой стороны, иногда Гитлер проявлял готовность выслушивать соображения, даже если он не был с ними согласен, и мог затем по-деловому обсуждать их.

Какая-либо внутренняя связь, тесный контакт между диктатором, фанатиком, думавшим только о своих политических целях и жившим верой в свою «миссию», и военными руководителями, естественно, не могла установиться. Личное, по-видимому, не интересовало Гитлера вообще. В людях он видел всего-навсего инструменты, призванные служить его политическим целям. Никакие узы дружбы не связывали Гитлера с немецкими солдатами.

Все сильнее выявлявшиеся ошибки немецкого военного руководства, которые отчасти объяснялись личностью Гитлера, отчасти были следствием описанной выше совершенно неудачной организации высших органов военного руководства, заставляли, естественно, задумываться над вопросом, нельзя ли изменить создавшееся положение и как изменить его. При этом, как и в этой книге в целом, я не хотел бы касаться политической стороны вопроса. Я не менее трех раз пытался побудить Гитлера в интересах разумного ведения войны изменить структуру верховного военного руководства. Я не думаю, чтобы кто-либо другой подобным же образом пытался убедить его, что его военное руководство является неудовлетворительным.[172]172
  См. комментарий № 40. (Прим. ред.)


[Закрыть]

При этом мне было ясно, что Гитлер никогда не согласится официально сложить с себя верховное командование. Как диктатор он не мог бы сделать этого без потери своего престижа, что для него было немыслимо. Поэтому, по моему мнению, важно было добиться, чтобы Гитлер, сохраняя за собой номинально верховное командование, согласился передать командование операциями на всех театрах военных действий практически в руки одного ответственного начальника Генерального штаба и назначить специального командующего Восточным театром военных действий. Об этих попытках, оставшихся, к сожалению, безрезультатными, еще будет идти речь ниже, при характеристике военных событий 1943–1944 годов. Для меня это был весьма щекотливый вопрос, так как Гитлеру хорошо было известно, что многие в сухопутных силах желали бы видеть именно меня на посту действительно облеченного полнотой власти начальника Генерального штаба или командующего всем Восточным фронтом.

Я не имел намерения останавливаться здесь на вопросе о насильственном изменении в управлении государством и на попытке, предпринятой с этой целью 20 июля 1944 года. На этом я хочу остановиться в другой раз и в другом месте. В рамках же данного описания моего боевого опыта достаточно будет сказать, что я как ответственный командующий на фронте не считал возможным ставить вопрос о государственном перевороте во время войны, так как, по моему мнению, это привело бы вскоре к развалу фронта и, возможно, к хаосу в Германии. Не приходится говорить уже о присяге, как и о допустимости убийства по политическим мотивам.

Я сказал на моем процессе: «Нельзя, будучи высоким военным руководителем, требовать в течение многих лет от солдат отдавать жизнь за победу, чтобы затем собственной рукой способствовать поражению».

Между прочим, уже тогда было ясно, что и государственный переворот ни в коей мере не изменил бы требования союзников о безоговорочной капитуляции Германии. Я считаю, однако, что в то время, когда я занимал пост командующего, мы еще не пришли к убеждению, что подобное решение вопроса является единственно возможным.

Путь в Сталинград. Коренные ошибки Гитлера. Развитие обстановки в районе Сталинграда до принятия мною командования группой армий «Дон». Обстановка, сложившаяся к 24 ноября. Упущена первая возможность. Следует ли 6-й армии хотя бы с запозданием попытаться вырваться из окружения или ждать помощи от деблокирующих войск? При любых условиях предпосылкой является снабжение армии, по воздуху. Мои первые впечатления. Письмо маршала Антонеску. Двоякая задача группы армии «Дон». Обстановка в момент принятия мною командования. Генерал Паулюс просит предоставить ему свободу действий «на крайний случай». Можно ли было обеспечить воздушным путем достаточное снабжение окруженных войск? Вина Геринга. План спасения 6-й армии. Приказ «Зимняя гроза». Противник начинает наступление. Удар противника на фронте 4-й танковой армии. Обострение обстановки на Чире. Гитлер медлит с принятием необходимых решений. Состязание не на жизнь, а на смерть. Боевые действия 57-го танкового корпуса. Миссия майора Айсмана. Штаб группы армий отдает 6-й армии приказ вырваться из кольца: операция «Удар грома». Возможность не использована. Положение с горючим дает Гитлеру возможность обосновать свой отказ сдать Сталинград. Наступление с целью деблокировки приходится прервать. Последний этап борьбы 6-й армии. Было ли возможно предпринять еще одну попытку деблокировать окруженные войска? Сообщение генерала Хубе. Требование капитуляции. Смысл борьбы 6-й армии. Конец.

 
«Путник, придешь в Спарту, скажи там,
что видел нас лежащими здесь, как велел закон».
 

Эти стихи, донесшие до нас весть о героизме защитников Фермопил и считавшиеся с тех пор песнью песней храбрости, верности и долга, никогда не будут высечены на камне в Сталинграде, городе на Волге, в память о жертвах погибшей там 6-й армии.

Над заметенными следами погибших, умерших с голоду, замерзших немецких солдат никогда не встанет крест, не будет водружен надгробный камень.

Но память об их непередаваемых страданиях и смерти, об их беспримерной храбрости, преданности и верности долгу переживет время, когда уже давно умолкнут триумфальные крики победителей, когда умолкнут стоны страдающих, забудется гнев разочарованных и ожесточенных.

Пусть эта храбрость была напрасной, пусть это была верность человеку, который не понимал ее, не отвечал на нее тем же, а поэтому и не заслуживал ее, пусть это выполнение долга привело к гибели или плену – но все же эта храбрость, эта верность, это служение долгу остаются песнью песней немецкого солдатского духа! Того солдатского духа, которого сегодня, правда, уже нет более и который кажется пережитком в такой век, когда можно с безопасного расстояния послать атомные бомбы, способные погасить всякую жизнь, героизм которого, однако, также достоин увековечения, как и тот героизм, которому однажды были посвящены те стихи. Жертва может оказаться напрасной, если она принесена проигранному делу, верность – бессмысленной, если она относилась к режиму, который не умел ее ценить. Верность долгу может оказаться ошибкой, если основания, на которых она покоилась, оказались ложными. И все же остается этическая ценность убеждения, из-за которого солдаты 6-й армии прошли свой жертвенный путь до конца.

Описать героизм немецкой 6-й армии окажется когда-нибудь под силу перу настоящего писателя. Но страдания и гибель немецких солдат слишком священны, чтобы делать из них сенсацию ужасов, использовать их как источник сомнительных разоблачений или как возможность для политического спора, Пером того, кто хочет сделать свой вклад в историю этой трагедии, должно двигать благоговение, а не ненависть. Тот, кто, подобно мне, участвовал в битве под Сталинградом, находясь на ответственном посту – хотя бы извне и не имея возможности оказывать на нее влияние, – в чьей груди бьется сердце солдата, тот не осквернит пустыми словами смертный путь героев Сталинграда.

Трагедии этого события не соответствует ни громкая фраза, ни фальшивый голос ненависти. Автор будет довольствоваться объективным изложением того, что может сказать со своей точки зрения, что он считает возможным оценить реалистически. Окончательное суждение он предоставит истории, уверенный, что история будет справедлива, по крайней мере, к тем, которые, веря в свой долг, прошли этот горький путь, уверенный также в том, что история осудит заблуждения, ошибки или упущения, но предаст проклятию лишь тех, кто нарушил заповедь верности, которую должен соблюдать и тот, кто требует ее выполнения.

Я не берусь описывать страдания и бои солдат 6-й армии, в которых мне помешал участвовать мой служебный долг. Я не буду здесь касаться человеческой стороны трагедии, страданий, отчаяния или ожесточения, смерти этих людей, страха, забот и печали их близких в те дни. Но не потому, что я, мои товарищи по работе, как и все те, кто сражался тогда за спасение 6-й армии, не осознавали ежедневно и ежечасно всех этих ужасов. Кроме тех, кто шел тогда под Сталинградом этим жертвенным путем, и их дорогих близких на родине, никто не пережил и не выстрадал человеческую сторону этой трагедии так глубоко, как мы, пытавшиеся до последней возможности прийти на помощь нашим товарищам. Но человеческую сторону этой трагедии составляют такие глубокие, почти невообразимые страдания и такой величайший, хотя и напрасный героизм, что мы, пережившие все это, находимся в опасности, описывая их, потерять чувство меры. Этим мы не убавили бы боль тех, кто так много страдал, но разбередили бы лишь старые раны. Мы больше способствовали бы разжиганию ненависти, чем изучению событий.

Поэтому я попытаюсь сделать беспристрастное и объективное описание развития этой трагедии. Я считаю, что не должен говорить о величии героизма и страданий этих немецких солдат. Я хочу сделать попытку посмотреть на судьбу 6-й армии – в соответствии с моим служебным положением – с точки зрения более широкого круга событий, частью которых, хотя и самой трагической, являлся Сталинград. Поэтому читатель поймет меня, если я поведу его не в пекло битвы, не на снежные поля вокруг Сталинграда или в места боев за овраги и жилые кварталы, а в расположение крупного штаба. Его будет окружать не жар боя или мертвящий холод степи, а атмосфера анализа и оценки обстановки, атмосфера ответственности. Он может быть уверен в том, что и в ней бились горячие сердца, которые были с теми, кто сражался за Сталинград.

* * *

Сражение за Сталинград по вполне понятным причинам рассматривается Советами как решительный перелом в войне. Англичане приписывают подобное же значение исходу «Битвы за Британию», то есть отражению немецкого воздушного наступления на Британские острова в 1940 году. Американцы склонны приписывать окончательный успех союзников своему участию в войне.

Также и в Германии многие считают, что Сталинград имеет значение «решающего сражения».

В противоположность этому следует констатировать, что нельзя приписывать никакому из тех или иных отдельных событий решающее значение. Эти – следствие влияния целого ряда факторов, важнейшим из которых является, видимо, то, что Германия, в конце концов, в результате политики и стратегии Гитлера оказалась безнадежно слабее своих противников.

Конечно, Сталинград является поворотным пунктом в истории Второй мировой войны, поскольку на Волге разбилась волна немецкого наступления, чтобы затем откатиться обратно, подобно волне прибоя. Но как ни тяжела была утрата 6-й армии, это не означало еще проигрыша войны на Востоке и тем самым войны вообще.[173]173
  Война на Востоке и «война вообще» были стратегически проиграны осенью 1941 года, когда стало очевидным, что уничтожить Советский Союз в ходе одной скоротечной кампании не удалось. Битва под Москвой была Марной Второй мировой войны, после которой непредвзятому наблюдателю должно было стать ясно, что единственный шанс не потерять все – на тех или иных условиях искать мира с Россией. Однако, как это неоднократно случалось с немцами, самодовольство и эйфория от побед застили им глаза, а успехи лета 1942 года позволили еще какое-то время не задумываться о будущем. Германия оказалась в положении удачливого игрока, пропустившего момент, когда надо было снимать банк и уходить. После Сталинграда как минимум в политических кругах союзников Германии начали обсуждаться перспективы переговоров о мире – но было уже поздно, даже вне зависимости от готовности Германии идти на такие переговоры. С другой стороны, немцы успели натворить в Восточной Европе столько, что сами лишили себя возможности рассчитывать не сколь-нибудь приемлемые условия мира – и создается впечатление, что Гитлер, в отличие от своих генералов, это понимал. (Прим. ред.)


[Закрыть] Все еще можно было добиваться ничейного исхода, если бы такую цель поставили перед собой немецкая политика и командование вооруженных сил.

Причину гибели 6-й армии следует, разумеется, искать в том, что Гитлер – главным образом из соображений престижа – отказался дать приказ об оставлении Сталинграда.

Но то обстоятельство, почему 6-я армия вообще могла оказаться в таком положении, имеет своей причиной оперативные ошибки, допущенные немецким Главным командованием раньше, при организации и проведении наступления 1942 года и главным образом в его последней фазе.

Об оперативной обстановке, в которой вследствие этих ошибок оказалось южное крыло немецкого Восточного фронта глубокой осенью 1942 года, речь будет идти ниже, при описании зимней кампании 1942/43 года. Здесь я хотел бы подчеркнуть только те моменты, которые были решающими для судьбы 6-й армии.

Вследствие того, что Гитлер определил цель наступления 1942 года, исходя главным образом из военно-экономических соображений, наступление развивалось в двух расходящихся направлениях – на Кавказ и на Сталинград.[174]174
  См. комментарий № 41. (Прим. ред.)


[Закрыть] Поэтому после прекращения немецкого наступления возник фронт, для удержания которого на немецкой стороне не имелось достаточных сил. На этом крыле фронта в распоряжении немецкого командования не было оперативного резерва после того, как оно разбросало по различным направлениям освободившуюся в Крыму 11-ю армию.

Группа армий «А» стояла фронтом на юг в северной части Кавказа между Черным и Каспийским морями. Группа армий «Б» держала фронт, обращенный на восток и северо-восток, начинавшийся на Волге южнее Сталинграда, поворачивавший севернее города к среднему течению Дона и проходивший далее вдоль этой реки до района севернее Воронежа. Обеим группам армий приходилось держать фронты такой протяженности, для каких у них было слишком мало сил, тем более если учесть тот факт, что южное крыло противника не было по-настоящему разбито, а смогло избежать уничтожения путем отвода сил, хотя и понеся значительные потери. К тому же противник располагал очень крупными оперативными резервами на остальных участках фронта, а также в глубоком тылу. В конце концов, между обеими немецкими группировками в районе калмыцких степей (Астраханская область) образовался разрыв шириной 300 км, который прикрывался совершенно недостаточными силами одной дивизии (16-й мотострелковой дивизии), располагавшейся в районе Элисты.

Попытка удержать этот чрезмерно растянутый фронт длительное время представляла собой первую ошибку (не считая ошибок в организации и проведении летнего наступления), поставившую 6-ю армию в конце ноября 1942 года в критическое положение.

Вторая, еще более тяжелая ошибка состояла в том, что Гитлер заставил группу армий «Б» использовать свою главную ударную силу – 6-ю армию и 4-ю танковую армию – в боях в районе Сталинграда и в самом Сталинграде. Обеспечение же глубокого северного фланга этой группы в районе реки Дон было поручено 3-й румынской, одной итальянской и одной венгерской армиям, а также в районе Воронежа – слабой 2-й немецкой армии. Гитлер должен был знать, что союзные армии не будут в состоянии противостоять серьезному советскому наступлению, даже прикрываясь обороной по Дону.[175]175
  В течение трех месяцев – с августа по октябрь – указанные силы вполне успешно прикрывали северный фланг 6-й армии, сдерживая многочисленные советские удары в тактической полосе. (Прим. ред.)


[Закрыть] Сказанное относится и к 4-й румынской армии, которой он доверил обеспечение правого открытого фланга 4-й танковой армии.

После того, как в результате первого натиска удалось овладеть лишь частью города, попытка захватить Сталинград путем планомерного наступления, чтобы обеспечить господство над Волгой, была на определенный, непродолжительный период времени, видимо, допустима. Но оставление главных сил группы армий «Б» в районе Сталинграда на многие недели при недостаточно обеспеченных флангах было решающей ошибкой. Тем самым мы буквально вкладывали инициативу в руки противника, лишаясь ее на всем южном крыле ввиду того, что увязли в боях за Сталинград. Противника буквально приглашали воспользоваться возможностью окружить 6-ю армию.

К этому добавлялась третья ошибка: прямо-таки удивительная организация управления войсками на южном крыле Восточного фронта германской армии.

Группа армий «А» вообще не имела своего собственного командующего. Ею «по совместительству» командовал Гитлер.

В состав группы армий «Б» входило не более и не менее как 7 армий, в том числе 4 союзных. А ведь когда речь идет о союзных армиях, составляющих большую часть сил, такая задача находится за пределами возможностей одного штаба группы армий. Штаб группы армий «Б» правильно выбрал место своего расположения – позади фронта обороны на Дону (Старобельск), чтобы лучше наблюдать за действиями союзных армий. Но выбор этого пункта невольно привел к тому, что штаб оказался на слишком большом удалении от правого фланга своего фронта. К этому прибавлялось еще и то, что в результате вмешательства Гитлера штаб группы армий оказался в значительной мере отстраненным от руководства действиями 6-й армии.

В ОКХ эти трудности в командовании были учтены, и там был подготовлен приказ об образовании новой группы армий «Дон» под командованием маршала Антонеску. Но этот штаб группы не был еще введен в действие, так как Гитлер вначале хотел дождаться падения Сталинграда. То, что румынский маршал не был тогда привлечен к руководству операцией, явилось крупной ошибкой. Конечно, его оперативные способности еще не были проверены. Но, во всяком случае, он был хорошим солдатом. Его личность способствовала бы укреплению воли к сопротивлению у румынских военачальников, которые боялись его так же, как и русских. Присутствие Антонеску придало бы больший вес требованиям о выделении новых сил для обеспечения флангов Сталинградского фронта. Он был все же главой государства и союзником, с которым Гитлер должен был считаться больше, чем с командующим 6-й армией или группой армий «Б».

Как явствует из письма, которое прислал мне маршал Антонеску после принятия мною командования группой армий «Дон», он тяжело переживал создавшуюся обстановку, неоднократно указывал на угрожающее положение, особенно 3-й румынской армии. Но пока он не был ответственным руководителем на фронте, эти указания не могли иметь веса, который они имели бы, если бы исходили от главы государства, который как командующий нес бы ответственность за угрожаемый участок. Безусловно, и штаб группы армий «Б», и штаб 6-й армии делали со своей стороны предупреждения относительно готовившегося крупного наступления противника на фланги, прикрывавшие фронт по обе стороны Сталинграда.

Наконец, следует указать еще на один факт, имевший тяжелые последствия для 6-й армии, как и для всего южного крыла Восточного фронта. Вся группа армий «А», а также 4-я танковая армия, 6-я армия, румынские 3-я и 4-я армии и итальянская армия опирались на один-единственный путь через Днепр – на железнодорожный мост в Днепропетровске. Железнодорожный мост в Запорожье, трасса, ведущая через Украину (через Николаев – Херсон) в Крым и оттуда через Керченский пролив, частично не восстанавливались, а частично не были еще закончены строительством. Не хватало коммуникаций также в тылу вдоль фронта (в направлении с севера на юг). Поэтому немецкое Главное командование в отношении скорости подвоза войск или переброски сил всегда находилось в невыгодном положении по сравнению с противником, который располагал коммуникациями, обладавшими лучшей пропускной способностью во всех направлениях.

По-видимому, всякий полководец, если он хочет добиться успеха, вынужден брать риск на себя. Но риск, на который пошло немецкое Главное командование поздней осенью 1942 года, не должен был заключаться в том, чтобы на длительное время связать наиболее боеспособные соединения группы армий «Б» ведением боевых действий под Сталинградом, а на Донском фронте слишком долго довольствоваться таким слабым прикрытием. В оправдание можно только сказать, что Главное командование не рассчитывало на такую полную несостоятельность союзных армий, которая обнаружилась позже. Во всяком случае, румынские соединения, которые продолжали оставаться лучшими из наших союзников, сражались точно так, как этого можно было ожидать после опыта крымской кампании. Однако относительно боеспособности итальянцев всякая иллюзия была излишней.

Риск, который немецкое командование должно было взять на себя, когда стало ясно, что летнее наступление хотя и привело к завоеванию больших областей, но не повлекло за собой решительного поражения южного крыла вражеского фронта, – этот риск был иного рода по сравнению с тем, о котором говорилось выше. Он должен был бы состоять в том, что немецкому командованию, используя оперативные возможности большой Донской излучины, следовало снова перейти в пространстве между Кавказом и средним Доном к маневренному ведению боевых действий, чтобы не дать противнику захватить инициативу в свои руки. Но такая замена одного риска другим была чужда образу мышления Гитлера. Он не сделал выводов из того факта, что его наступление провалилось, не принеся решительных результатов, и тем самым подготовил трагедию Сталинграда!