Текст книги "Завоевание Тирлинга"

– Почему?

Лили обратилась к словам врача:

– Сейчас повсюду блокпосты.

– Вокруг Нью-Ханаана три блокпоста, миссис Мэйхью. Они мне не помешают.

– Пожалуйста. – Лили пришла в замешательство, обнаружив, что плачет.

Казалось, на нее разом обрушился весь день: ужасная операция, Грег, Мэдди, а теперь этот человек, который хотел забрать Дориан, прежде чем Лили сможет все искупить. – Пожалуйста, пусть она останется.

– В чем ваш интерес, миссис Мэйхью? Скажите мне, я пойму, если вы врете. Вы хотите получить награду?

– Нет!

Он снова склонился к Дориан. Лили путалась в словах, пытаясь придумать оправдание, но ничего не получалось. Только правда.

– Я сдала свою сестру.

Он резко поднял взгляд.

– Что?

Лили попыталась остановиться, но слова буквально посыпались из нее.

– Свою сестру. Я сдала ее Безопасности восемь лет назад. Я не хотела, но так получилось. Дориан очень на нее похожа.

Мгновение он, прищурившись, изучающее на нее смотрел.

– Какая ваша девичья фамилия, миссис Мэйхью?

– Фримен.

– Отличное имя для сепаратистки[4]4
  Фримен (Freeman) – свободный человек (англ.).


[Закрыть]. Что сделала ваша сестра?

* * *

– Ничего. – Лили закрыла глаза, чувствуя, как снова накатывают слезы. – Она хранила в своей комнате листовку. В то время я не знала, что это такое.

– Вы ее кому-то показали?

Лили кивнула, и слезы покатились по щекам.

– Друзьям. Отец одного из них работал в Безопасности, но я об этом даже не подумала. Мне просто хотелось узнать, чем Мэдди занимается.

– Сколько вам было?

– Семнадцать. Мэдди пятнадцать.

– За ней пришли?

Лили кивнула, не в силах говорить. Она не могла рассказать о том утре, о том, как оно никогда не менялось в ее памяти, как бы она ни хотела. Лили стояла у своего шкафчика в окружении друзей, приклеившихся к телефонам; Мэдди вышла из класса в тридцати футах от них, а за углом, пока никем не замеченные, приближались четыре сотрудника Безопасности. Иногда Лили снились сны, безнадежные кошмары, в которых она дотягивалась до Мэдди, хватала за руку в последнюю минуту и помогала нырнуть в класс, за дверь, в окно. Но даже во сне она знала: это бесполезно, в любой момент четверо мужчин в черной форме выйдут из-за угла, двое из них схватят Мэдди за руки и поведут по коридору, и последним, что Лили увидит, будут светлые косички сестры, а потом двери закроются.

За ужином все трое – мама, папа и Лили – ждали, что Мэдди вернется. Они ждали всю ночь и на следующее утро. Папа поговорил по телефону со всеми важными людьми, которых знал, мама плакала, почти не переставая, а Лили молчала. Какая-то глубинная и ужасная часть ее уже начала складывать два и два и осознавать, что она натворила. Папа был всего лишь инженером, его влияние было далеко не так сильно, чтобы добиться освобождения заключенного, особенно подозреваемого в связи с сепаратистами. Они ждали несколько дней, потом недель, но Мэдди так и не вернулась домой: растворилась в огромной, темной махине Безопасности. Врачи сказали, что папа умер от рака, но Лили знала правду. Отец умирал долго, медленно и мучительно из-за исчезновения Мэдди за много лет до этого. Мама не хотела ни говорить, ни даже думать об этом. Друзьям она сказала, что Мэдди сбежала, а когда Лили пыталась говорить об этом, просто игнорировала ее, переводя разговор на другую тему. Отношение матери было невыносимо, но папино горе – неизлечимо.

«Я и его убила, – часто думала Лили в такие одинокие мгновения перед сном. – Я не хотела, но убила своего папу».

Она посмотрела на стоящего перед ней мужчину, ожидая приговора. Но его лицо оставалось нейтральным.

– Это пожирает вас, понимаю.

Лили кивнула.

– И вы используете Дориан для… чего? Чтобы наказать себя?

– Пошли вы! – прошипела Лили. – Не я отправила ее взрывать самолеты.

– Она доброволец, – мягко ответил он.

– Перестаньте. Ваша группа набирает людей, которым некуда идти.

– Да, у большинства из них ничего нет. Но они становятся добровольцами не поэтому.

– Тогда почему?

Он наклонился вперед, его удивительные глаза мерцали в свете свечи. Он сцепил руки, и Лили увидела, что его пальцы поранены и обожжены в нескольких местах. Что бы она ни представляла себе, думая о «Голубом Горизонте», это был никак не этот мужчина.

– Скажите, миссис Мэйхью, вы когда-нибудь мечтали о Лучшем мире?

– А кто не мечтал?

– Все, кто наживается, сохраняя мир таким, какой он есть. Вы и ваш муж, например.

– Я не наживаюсь, – пробормотала Лили, утирая слезы со щек.

– Может, и нет, – ответил он, впившись взглядом ей в лоб. – Нажива – штука относительная. Но независимо от этого Лучший мир существует. Я его вижу…

Англичанин резко замолчал, склоняя голову набок. Мгновение спустя Лили услышала: сирена завывала не дальше, чем в нескольких улицах.

– Мне пора. – Он начал копаться в медицинской сумке на столе. – Я думал, мне это понадобится, но, кажется, доктор сделал все, как надо. Он оставил антибиотики?

Лили кивнула.

– Я должна делать ей по уколу в день.

– Хорошо. Когда пойдете по магазинам, не забудьте.

Лилины щеки зарделись, но она не ответила на его выпад.

– Она может остаться?

– Пока я не найду безопасный способ ее вытащить. Максимум несколько дней. – Он достал из сумки небольшой белый пакет и протянул Лили.

– Возьмите. Наливайте немного в ванну несколько дней.

– Для чего?

Он уставился на нее, его лицо было нечитаемым.

– Вы отлично сыграли, миссис Мэйхью, но такие люди, как ваш муж, редко наносят травмы только снаружи.

Лили взяла пакет, стараясь не коснуться его пальцев.

– Полагаю, вы думаете, что у меня есть выбор.

– Ох, я знаю, что нет. – Он закрыл створки саквояжа. – Но я не теряю надежду на Лучший мир. Он там, так близко, что можно потрогать.

– Что за Лучший мир?

Англичанин молчал, раздумывая. Лили казалось, что у него серые глаза, но теперь она увидела, что на самом деле они ярко-серебряные, цвета лунного света на воде.

– Представьте мир, где нет богатых и бедных. Никакой роскоши, но все сыты и одеты, выучены и вылечены. Бог не довлеет надо всем. Книги не запрещены. Женщины не считаются низшим классом. Цвет кожи и обстоятельства рождения не имеют значения. Доброта и человечность – это все. Нет оружия, слежки, наркотиков, долгов, а жадность не властвует над миром.

Лили пыталась сопротивляться его голосу, но вполсилы. Она мельком увидела его Лучший мир, ясно и четко в оттенках голубого и зеленого: маленькие деревянные деревенские дома, кристальная доброта, река, деревья.

Проснись, Лили!

Она впилась ногтями в ладони.

– Мне говорили, что несбыточные мечты лучше идут со смазкой.

Его плечи задрожали от беззвучного смеха.

– Уже поздно, миссис Мэйхью. Но вы задали вопрос.

Он открыл дверь и на мгновение застыл в проеме, прислушиваясь к ночи. Теперь Лили заметила, что он был выше Грега, но в то время как Грег еще с футбольных времен оставался массивным, этот мужчина был подвижным, с гибкими мышцами бегуна или пловца. Когда он повернулся к ней спиной, она увидела длинный неровный шрам на его шее.

– Хотите помогать нам в дальнейшем?

– Как помогать?

– Любые сведения полезны. Все, что вы сможете передать через Джонатана, пригодится.

– Как Джонатан к вам присоединился?

– Его история – ему и рассказывать.

– Как вы перебрались через стену вокруг Нью-Ханаана?

– Нет таких барьеров, которые нельзя было бы преодолеть, миссис Мэйхью.

Лили зажмурилась, потрясенная спокойной уверенностью этого заявления.

– Кто вы?

Она знала, что получит в ответ: без имен. Англичанин шагнул за дверь, и Лили отвернулась от него, решительно глядя на спящую на диване женщину. Он позволил Дориан остаться, но Лили уже чувствовала, словно что-то потеряла. Вскоре они оба уйдут, Дориан и этот мужчина, и что тогда останется у Лили? Жизнь с Грегом и бесконечные ночи вроде сегодняшней. Краткий проблеск другой жизни сделает неизбежное будущее в тысячи раз хуже. Когда мужчина все-таки заговорил, его ответ оказался настолько неожиданным, что Лили замерла в кресле, а когда подняла глаза, тот уже исчез в ночи.

– Меня зовут Уильям Тир.

КНИГА II

Глава 6
Ивен

Даже незначительные добрые поступки могут удостоиться щедрой награды. Недальновиден тот, кто считает иначе.

«Цитаты Королевы Глинн», составитель отец Тайлер

Посол Кадара, Аджмал Каттан, был очарователен: высокий, умный и красивый, с загорелой кожей и ослепительной белозубой улыбкой.

Келси он сразу понравился, несмотря на предупреждение Булавы, что это как раз тот тип послов, которых Король Кадара всегда посылает к женщинам: аккуратный, убедительный и соблазнительный. Каттан говорил по-тирски неидеально, но даже его акцент казался привлекательным, пронизанный паузами перед длинными словами и резкими ударениями на предпоследний гласный. Он привез Келси красивые шахматы из мрамора, с затейливо вырезанными лицами королей, мордами коней и слонов, и она с радостью приняла подарок. После возвращения из Аргоса она отправила нескольких слуг из Цитадели прибраться в доме Карлин и Барти, и среди прочих вещиц они принесли старые шахматы Карлин. Арлисс и Булава оказались хорошими игроками: Арлисс обыгрывал Келси два раза из трех. Но шахматы Карлин были старыми, выструганными – без сомнения, Барти – из обыкновенного дерева и уже изрядно потертыми. Этот набор обладал для Келси огромной сентиментальной ценностью, новый же, более долговечный, отлично подойдет для игры.

Булава предупредил Келси, что Кадар придает большое значение внешним атрибутам, и поэтому она не хотела проводить эту встречу в большой центральной комнате Королевского Крыла, которая обычно служила этим целям. По ее настоянию Булава наконец смилостивился и перенес трон обратно в огромный аудиенц-зал несколькими этажами ниже. Не заполненный людьми, зал до жути напоминал пещеру, так что его открыли для публики. Тирская знать перестала посещать приемы Келси, когда они поняли, что от трона не перепадет никаких подарков. И Булава с Келси придумали простую, справедливую систему: на прием допускались первые пять сотен человек, пришедших к воротам Цитадели, при условии, что они давали себя обыскать на предмет оружия. Келси обнаружила, что одежда была довольно надежным показателем достатка: некоторые люди, стоявшие перед ней, явно относились к предпринимателям, возможно, приторговывая древесиной или занимаясь чем-то еще менее законным. Но большинство зрителей были бедны, и Келси с грустью думала, что они пришли сюда развлечься. Первые публичные приемы отличались громкими разговорами, а порой из толпы и вовсе раздавался свист, но Булава объявил, что тот, кто привлечет его внимание, может ожидать «личной аудиенции». Теперь Келси не слышала даже писка.

– Мой господин просит вас почтить его своим визитом, – сказал посол.

– Может быть, когда-нибудь, – ответила Келси, видя хмурый взгляд Булавы. – В данную минуту у меня слишком много дел.

– Действительно, дел у вас через край. Вы спровоцировали Нестареющую Королеву. Мой господин восхищен вашей отвагой.

– Ваш господин никогда ее не провоцировал?

– Нет. Его отец провоцировал и получил болезненное напоминание. Сейчас мы платим в два раза дороже в стекле и лошадях.

– Возможно, в этом разница. Мы платили в людях.

Мгновение спустя Келси вспомнила, что Кадар тоже отправлял рабов в Мортмин, но посол, казалось, не обиделся.

– Да, мы об этом слышали. Вы запретили торговлю людьми в пределах ваших границ. Моего господина это очень позабавило.

В последнем утверждении таилось оскорбление, но Келси не стала вытаскивать его на свет. Она нуждалась в помощи кадарского короля и не хотела обижать посла, допрашивая его в присутствии его помощников, но времени вести долгие светские беседы, прежде чем перейти к серьезному обсуждению, как любили в Кадаре, не было. Этим утром от Холла пришли плохие новости: генерал Дукарте принял командование мортийской армией. Казалось, все в Королевском Крыле знали страшные истории о Дукарте, и, хотя пограничные деревни уже эвакуировали, а Бермонд начал вычищать восточный Алмонт, даже успешная эвакуация ничего не даст, если Дукарте доберется до Нового Лондона. Оборона города была слаба. С восточной стороны возвышалась стена, но слишком уж близко к реке Кадделл – земля там была водянистой. В западной части города не было ничего: ее мать считала, что естественной защиты Клейтонских гор достаточно, чтобы выдержать длительную осаду, но Келси была не столь оптимистична. Она хотела возвести стену с запада, но Булава считал, что мортийская армия доберется до города менее чем за два месяца. Даже если они призовут всех каменщиков Нового Лондона, тем не поспеть в срок.

Но в Кадаре жило множество каменщиков, лучших каменотесов Нового Мира. Пусть король не пожелает поделиться с тирской армией своими силами, но, возможно, Келси хотя бы сумеет одолжить у него мастеров.

По крайней мере, она должна добиться того, чтобы он перестал отправлять в Мортмин лошадей. Поговорка, что самая хилая кадарская кобыла обгоняет здорового тирского годовика, была совсем небольшим преувеличением. Лучшие лошади вряд ли помогут мортийцам в Пограничных холмах, но как только те спустятся в Алмонт, превосходство в коннице станет сокрушительным. Келси нуждалась в успехе переговоров.

– Можем ли мы перейти к делу, посол?

Брови Каттана взлетели:

– Вы торопитесь, Ваше Величество.

– Я занятая женщина.

Каттан устроился в кресле с недовольным видом.

– Мой господин хочет обсудить союз.

Сердце Келси забилось. По залу пробежал ропот, но Булава никак не отреагировал: был слишком занят, пялясь на посла прищуренными, подозрительными глазами.

– Мой господин также хотел бы уменьшить мортийскую дань, – продолжил Каттан. – Но Кадар с Тирлингом недостаточно сильны, чтобы сделать это в одиночку.

– Согласна. Каким ваш господин видит этот альянс?

– Помедленнее, помедленнее, Ваше Величество! – потребовал Каттан, размахивая руками, и Келси поняла: предложение ей не понравится. Посол явно искал, как бы лучше преподнести новость Келси. – Мой господин признает, что вы поступили храбро, бросив вызов мортийцам, и вознаградит вас соответствующим образом.

– И как же он меня вознаградит?

– Назначит своей первой женой.

Келси, остолбенев, слышала, как забормотали стражники. Она с трудом сглотнула и сумела ответить, хотя в глотку словно набилось полчище моли.

– А сколько жен у вашего Короля?

– Двадцать три, Ваше Величество.

– И все из Кадара?

– Кроме двух, Ваше Величество. Две – мортийки, подарки Нестареющей Королевы.

– Каков возраст этих жен?

Посол отвел взгляд и откашлялся.

– Я не уверен, Ваше Величество.

– Понятно. – Келси хотелось пнуть саму себя. Ей следовало догадаться. Булава предупредил ее, что кадарцы – изоляционисты, что их помощь может обернуться тяжелым ярмом. Но такое вряд ли предвидел даже Булава. Она попыталась придумать встречное предложение.

– Какова значимость первой жены?

– Она сидит за столом прямо подле господина. Первой выбирает подарки, доставленные во дворец. Произведя на свет здорового сына, может, по желанию, отказаться от внимания господина.

Корин начал постукивать по рукоятке меча. Эслтон, казалось, подумывал, как бы поизобретательнее выпотрошить посла, и Кибб предупреждающе положил руку ему на плечо. Но Булава… Келси радовалась, что Каттан не видит выражения его лица, потому что оно было убийственным.

– А как насчет альянса без брака?

– В таком альянсе мой господин не заинтересован.

– Почему?

– Король Кадара не может вступить в союз с женщиной на равных. Брак гарантирует, что Ваше Величество понимает, что во всем подчиняется моему господину.

Булава резко сменил позицию, прикрывая Келси справа. Она удивленно моргнула, потому что не чувствовала никакой угрозы со стороны посла и его стражников, и лишь через несколько секунд поняла: на самом деле, Булава защищал посла. Гнев тут же отхлынул. Она улыбнулась Булаве и почувствовала прилив нежности, когда он улыбнулся в ответ.

Повернувшись обратно к Каттану, она спросила:

– Планирует ли ваш господин разделить со мной трон?

– Одному человеку трудно управлять двумя королевствами, Ваше Величество. Скорее мой господин назначит, – Каттан замолчал, подбирая слова, – смотрителя, да? Наместника, чтобы присматривать за вашим троном от своего имени.

– И я буду жить в Кадаре?

– Да, Ваше Величество, с другими женами моего господина.

Элстон начал хрустеть костяшками пальцев, медленно и навязчиво, по одному за раз. Каттан, явно понимая, что ступил на тонкий лед, не стал расписывать радости жизни в королевском гареме, а просто молча ждал ответа Келси.

– Это единственное предложение, которое вы принесли?

– Мой господин не уполномочил меня делать какие-либо еще предложения, Ваше Величество.

Келси мягко улыбнулась. Будь она правительницей, которую пыталась воспитать Карлин, возможно, она бы приняла предложение Каттана, хоть оно и было неприятным. Вся жизнь, казалось, промелькнула у нее перед глазами, особенно ярко – отрезок жизни в виде кадарской наложницы, прежде чем она выкинула эту мысль из головы. Если это спасет Тирлинг, она с радостью отдаст собственную жизнь, хоть завтра же вонзит нож в сердце. Но это… такое выдержать она не могла.

– Я отказываюсь.

– Да, Ваше Величество. – Он поднял черные глаза, блеснувшие внезапным весельем. – Не могу сказать, что удивлен.

– Почему?

– Мы в Кадаре наслышаны о вашем Величестве. У вас сильная воля.

– Тогда к чему предложение?

– Это моя работа, Ваше Величество. Исполнять желания и передавать предложения господина. Кстати, это предложение будет оставаться открытым, пока господин его не отзовет. – Посол наклонился на несколько футов ближе, понизив голос. – Но, ради вашего же блага, я рад, что вы его не приняли. Вы не такая женщина, чтобы содержаться в гареме моего господина.

Келси встретилась с его улыбающимися глазами и почувствовала, как ее губы дернулись. Она осознала, что находит его привлекательным… Он привлекал ее так же, как раньше привлекал только Ловкач. Это было прекрасное чувство, почти как свобода.

– Вы останетесь погостить у нас, господин посол?

– Увы, Ваше Величество, я должен доложить моему господину о результатах, как только переговоры завершатся. Мы будем просить вашего гостеприимства только на одну ночь.

– Жаль. – Но, на самом деле, Келси знала, что это, наверное, к лучшему. Она и так уже провела слишком много времени в мыслях о Ловкаче, еще один красавец только отвлекал бы ее еще сильнее. Глубоко в подсознании протестующе восстал тихий голос: разве она не заслужила удовольствия для себя? Но Келси легко его заглушила. Каждый раз, когда ей требовалась поучительная басня, в глубине души ее всегда поджидала мать.

Булава кашлянул, напоминая ей об обязанностях хозяйки: кадарское гостеприимство имело вполне определенные правила, и они предполагали, по крайней мере, одну трапезу с королевой перед отъездом.

– Что ж, господа, мы… – начала Келси, но не закончила, потому что двери на другом конце тронного зала внезапно взорвались суматохой.

Стража сомкнулась вокруг Келси. Она мысленно вернулась в ужасный день коронации, мышцы плеча инстинктивно напряглись, сморщившись под шрамом. У дверей что-то происходило: королевские стражники и тирские солдаты сбились в кучу. Несколько мужчин кричали.

– Что такое? – гаркнул Булава.

Никто ему не ответил. Спор явственно продолжался: солдаты препирались со стражниками.

Но, наконец, внутрь прорвалось двое, тащивших между собой третьего. Они медленно подошли к трону, спотыкаясь, за ними неотрывно следили солдаты и Стража.

– Боже, – пробормотал Булава.

Келси не могла похвастаться хорошим зрением: ей пришлось подождать пару секунд, но, когда трое мужчин подошли поближе, разинула рот. Слева стоял ее тюремщик, Ивен, его открытое дружелюбное лицо теперь покрывали синяки, один глаз опух. Справа стоял Жавель, заключенный из Аргоса. Его запястья сковывали наручники, но он казался целым и невредимым.

Между ними, почти без сознания, связанный толстой веревкой и истекающий кровью от множества ран, ковылял Алан Торн.

* * *

Ивен узнал человека, как только его увидел. Он не нуждался в тишине наверху лестницы, ведущей в подземелье, где должны были постоянно дежурить два солдата. Он не нуждался в стремительном вдохе женщины во второй камере, чьи глаза вспыхнули, когда она вытаращилась через прутья. Он даже не нуждался во взгляде на нож, заткнутый за спину мужчины. Королева сказала: высокий, болезненно худой мужчина с яркими голубыми глазами… И когда Ивен посмотрел вверх и увидел это чучело, он просто знал.

И все же он был полон решимости сделать все правильно. У чучела был нож, а у Ивена – трое заключенных. Ивен мог сбить чучело с ног одним ударом, и знал, что прекрасно справится даже без оружия. Но также он знал, что так мог и убить его. Па всегда напоминал Ивену, чтобы тот не забывал о своих габаритах, а Королеве, напомнил себе Ивен, этот человек нужен был живым.

– Добрый день, – поприветствовал Ивена чучело, нависая над столом.

Жавель, заключенный в третьей камере, выпрямился на своей койке.

– Чем я могу помочь вам, сэр? – спросил Ивен. Краем глаза он увидел, что двое других заключенных, Бренна и Баннакер, поднялись и встали у прутьев. Свет факела сыграл злую шутку с подживающими рубцами, что покрывали тело Баннакера, но его лицо оставалось хитрым и выжидающим.

– Королева приказала мне перевести всех троих узников в центральную тюрьму Нового Лондона, – сообщил Ивену чучело.

У него был низкий, какой-то неприятный голос, и у Ивена даже не возникло сомнений, как он прошел мимо солдат наверху. Они явно уже были мертвы.

– Я их сам отконвоирую.

– Первый раз слышу о переводе, – ответил Ивен. – Дайте мне минутку, чтобы записать в книгу.

Он достал журнал и принялся заправлять чернилами перо, пытаясь думать. Па всегда говорил Ивену, что он может быть умным, просто это займет некоторое время и потребует некоторой работы. Когда Ивен закончит с книгой, чучело будет ожидать от него, что он встанет и, прихватив ключи, отправится к камерам. Если бы Ивен мог заставить чучело пойти впереди, он бы легко его обезоружил. Но что-то подсказывало Ивену, что полагаться на это не стоит. Да, чучело был тощ, но выглядел быстрым. На нем красовался черный мундир тирской армии. Если он солдат, то, возможно, прячет где-нибудь еще один нож.

– Как вас зовут, сэр? – спросил Ивен.

– Капитан Фрост.

Ивен писал как можно медленнее, его лицо скрутило, словно от сосредоточения. Он не мог просто броситься на чучело, пока сидел за столом: стол перевернется и послужит щитом, если не убьет мужчину наповал. Так же Ивен должен удостовериться, что нож не попадет в одну из камер. Па предупреждал Ивена, что заключенные могут использовать любой острый предмет, чтобы взломать замок. Жавель встал у прутьев третьей камеры, и Ивен, привыкший к его скучающему, невыразительному лицу, поразился тому, каким оно стало сейчас. Он выглядел, словно голодная собака. Его глаза, глубокие и темные, были прикованы к спине чучела.

Больше задержек было не придумать. Ивен отодвинул стул и встал, потянув с пояса кольцо с ключами. Он обошел стол справа, где чучелу было бы вполне естественно пойти перед ним, не загораживая дороги. Но тот просто отступил на шаг и прижался к стене, махнув рукой в сторону камер.

– После вас, господин тюремщик.

Ивен кивнул и двинулся вперед, его сердце колотилось, как бешеное. Он напоминал себе, что должен оставаться начеку, но все равно был застигнут врасплох, лишь на малейшую долю секунды почувствовав руку вокруг шеи и нож на горле.

Он выбросил руку и отбил нож, услышав, как тот звякнул об пол в дальнем углу позади него. Но чучело уже прыгнул Ивену на спину и вцепился ему в горло.

Ивен согнулся, пытаясь перекинуть чучело через себя, но человек обвил его, словно змея, его руки все крепче смыкались на шее Ивена, пока камеры перед ним не пошли черными пятнами, разраставшимися тем сильнее, чем больше он пытался сосредоточиться. Он хотел вдохнуть, но не мог. Кровь гремела в ушах, но он по-прежнему слышал одобрительное шипение Бренны. Баннакер, вцепившись в прутья своей камеры, взволнованно подпрыгивал. Жавель молча, с широко распахнутыми несчастными глазами, протягивал руки, словно желая что-то предотвратить. Агония в груди Ивена обернулась огнем, сжигающим руки, ноги, голову, и у него не было сил, чтобы стряхнуть незнакомца. Саднящая боль окатила ладонь Ивена. Он задумался на мгновение, а потом понял, что по-прежнему сжимает связку ключей, да так сильно, что выступила кровь. Мир окрасился темным, синяково-фиолетовым, и Ивен вдруг понял, что, лишившись воздуха, он умрет, что чучело его убьет. Па умирал, Ивен знал, но умирал от старости и болезни. Это не одно и то же. Несчастное лицо Жавеля поплыло перед ним, и разум Ивена вдруг наткнулся на неожиданное заключение: Жавель не хочет, чтобы это произошло. Да, Жавель был узником, предателем. Но он не был другом чучела.

Все старые лекции Па о побегах из тюрьмы пронеслись у Ивена в голове, но, не успев толком о них подумать, он уже бросил ключи к третьей камере. Он видел, как они лязгнули о прутья и приземлились между ними, видел грязную руку, нашаривающую их на земляном полу.

А потом фиолетовый мир потемнел до черного.

* * *

Когда Ивен очнулся, голова и грудь болели. Шею жгло так, словно ее скоблили кирпичом. Открыв глаза, он увидел знакомый потолок подземелья, серые камни, облепленные плесенью. Па всегда говорил, что тот, кто построил Цитадель, проделал хорошую работу, но с годами становилось все труднее сдерживать воду, просачивавшуюся изо рва.

Что его разбудило?

Шум, конечно. Шум справа от него. Рычание, словно собачье. Густой шлепок, с каким пекарь погружает кулак в тесто. Они жили рядом с пекарней, когда Ивен был маленьким, и ему нравилось наблюдать за пекарем в окно, встав на цыпочки. Он хотел закрыть глаза и снова заснуть, как много лет назад воскресным утром, еще до того, как стал учеником Па в подземелье.

Подземелье!

Ивен резко открыл глаза. Снова увидел знакомый узор плесени на потолке.

– СТОЙ! – кричала женщина, и ее голос эхом отдавался от каменных стен. Это разрывало уши Ивена. Он посмотрел направо и увидел кричащую женщину-призрак, вцепившуюся в прутья. Под ней, на полу, Жавель склонился над чучелом, прижав его к полу. Жавель смеялся мрачным смехом, от которого руки Ивена покрылись мурашками. Пока он смотрел, Жавель отклонился назад и ударил другого мужчину прямо в лицо.

– У меня к тебе только один вопрос, Арлен! – Высокий гогот Жавеля заглушал женские вопли.

Обрушился еще один удар, и Ивен поморщился. Лицо чучела утонуло в красном.

– Ты умеешь считать? Умеешь, Арлен? Умеешь, продажный ублюдок?

Ивен заставил себя сесть, хотя в голове стучало так сильно, что он застонал, смаргивая слезы. Когда он открыл рот, ничего не вышло. Он прочистил горло, и его накрыло очередной волной агонии, ревущая боль спустилась в грудь и поднялась обратно. Но он сумел слабо прохрипеть:

– Королева.

Жавель не обратил на него никакого внимания. Он снова ударил чучело, на этот раз в горло, и чучело начал кашлять и давиться.

Теперь Ивен заметил, что его ключи по-прежнему торчат из замочной скважины третьей камеры, в опасной близости от Баннакера. Он подполз и забрал их, а потом осторожно приблизился к Жавелю сзади.

– Стойте, – прошептал Ивен. Он никак не мог возвысить голос. Его горло полыхало огнем. – Стойте. Королева.

Жавель не остановился, и Ивен понял, что он будет бить чучело, пока тот не умрет. Ивен сделал глубокий, болезненный вдох и, схватив Жавеля под руки, оттащил его от потерявшего сознание мужчины. Жавель зарычал и, повернувшись к Ивену, полез на него с кулаками, но Ивен все вытерпел: Королева не хотела, чтобы Жавель пострадал. Ивен-то точно не хотел причинять ему боль, Жавель проявил себя как хороший и послушный узник, и не сбежал, даже когда Ивен бросил ему ключи. Ивен стиснул Жавеля в медвежьих объятиях, оттаскивая к стене, не отпуская даже тогда, когда Жавель ударил Ивена в правый глаз, да так, что голову отбросило назад, а из глаз посыпались искры. Он швырнул Жавеля к стене, достаточно сильно, и узник стукнулся головой. Жавель тихо застонал и потер ушибленное место, а Ивен воспользовался внезапной тишиной, чтобы прохрипеть:

– Это человек нужен Королеве живым, слышите? Он нужен ей живым!

Жавель посмотрел на него мутными глазами.

– Королева?

– Этот человек нужен Королеве живым. Она мне сама сказала.

Жавель мечтательно улыбнулся, и у Ивена от беспокойства свело живот. Даже после многочисленных лекций Па о том, чтобы он не забывал о своих габаритах, Ивен ранил одного из братьев во время борьбы, в броске приложив Питера о заборный столб и сломав ему плечо. Возможно, он слишком сильно приложил Жавеля об стену. Голос Жавеля тоже был странным, туманным, словно бы плывущим где-то поверх их голов.

– Королева Келси. Я видел ее, знаете ли, на лужайке перед Цитаделью. Но она была старше. Она выглядела, как Истинная Королева. Не думаю, что кто-нибудь еще видел.

– Что за Истинная Королева? – не удержавшись, спросил Ивен. Больше всего в сказках Па ему всегда нравились королевы.

– Истинная Королева. Та, что всех нас спасет.

Позади них раздался пронзительный гогот, и Ивен развернулся, уверенный, что чучело лишь притворялся лежащим без чувств, и теперь он снова завладел ножом. Но это оказалась всего лишь Бренна, сжимавшая прутья своей камеры, счастливо улыбаясь.

– Истинная Королева, – передразнила она призрачным, дрожащим голосом. – Дураки. Она умрет еще до первого снегопада. Я видела.

Ивен моргнул, а потом бросил быстрый взгляд на землю. Чучело лежал неподвижно, но Ивен не сомневался, что мужчина пошевелился. Ивен повернулся к Жавелю, все еще потирающему голову.

– Поможете мне его связать? У меня есть веревка.

– Мне нельзя убить его? – уныло спросил Жавель. – Даже сейчас?

– Нет, – твердо ответил Ивен. – Он нужен Королеве живым.

* * *

Айса медленно плелась по коридору с зажженной свечой в одной руке и красной книгой в кожаном переплете – в другой. Две недели назад ей исполнилось двенадцать, и Маман разрешила ей вставать и читать, когда ее мучила бессонница. У Маман не случалось бессонницы, но она, казалось, понимала страдания Айсы, застревавшей в темноте и одиночестве. Должно быть, за нее замолвили словечко Королева или Булава, потому что теперь стражники не обращали на Айсу внимания, когда видели бродящей по Цитадели в ночной сорочке с книгой в руках. Она всегда ходила читать в одно и то же место: в Оружейку. Веннер и Фелл были слишком важными шишками, чтобы работать в ночную смену, поэтому ночью комната всегда была пуста, за исключением редких стражников, которые приходили заточить меч или прихватить новенькие доспехи. Айсе нравилось взять пять соломенных чучел, которых Веннер держал в оружейке для тренировок, свалить в кучу в дальнем углу и свернуться калачиком с книжкой. Отличное место для чтения, тихое и укромное.