Текст книги "Завоевание Тирлинга"

Тайлер поморщился, стиснул язык между зубами и, тяжело опираясь на перила, двинулся вниз. С каждым шагом сумка ритмично била по бедру, не щадя его артрита. Один этаж позади: он схватил сумку, пытаясь удержать ее на месте, и почувствовал острые грани ларца.

«Я – часть великой Божьей задумки».

Эта мысль долгое время не приходила ему в голову. Он думал о женщине, Майе, и почувствовал, как его накрывает волна тошнотворного чувства вины. Он оставил ее там, у стола, забитого морфием, терпеть любое наказание, которое вменит ей Андерс.

Два этажа позади. Теперь Тайлер усердно прыгал, держа больную ногу на весу, и изо всех сил вцеплялся в поручень, продвигаясь крошечными скачка́ми. Теперь и здоровая нога начинала болеть, нетренированные мышцы могло в любой момент свести судорогой. Он понятия не имел, что делать, если это случится, прежде чем лестница закончится. Три этажа позади. Обе ноги протестующе ныли, но он не обращал на это внимание. Четыре этажа. Снова нахлынул адреналин, блаженно хлынув в его кровь, и, ступив на последние ступеньки, Тайлер, вопреки всему, поймал себя на том, что ухмыляется, словно мальчишка. Он был счетоводом и аскетом, кто мог бы подумать год назад, что он окажется здесь, скачущий, словно кролик, вниз по ступенькам? Завернув за второй угол лестницы, он мельком увидел поникшие плечи двумя пролетами ниже, человека с почти лысой головой. Улыбка погасла.

Сэт.

Тайлер приостановился, услышав наверху какой-то приглушенный звук. Секунду спустя тишину расколол глубокий гул колоколов. Тревога. Крики скатывались эхом вниз по лестнице, и теперь Тайлер слышал топот несколькими этажами выше. Они не хотели ждать лифта. Тайлер снова запрыгал, поворачивая за угол последнего пролета. Подойдя ближе, он обнаружил, что Сэт спал, и даже во сне истекал потом, его кожа казалась восковой в тусклом свете. Сэту не становилось лучше. Да никто и не пытался его вылечить. Когда всем священникам Арвата перестали сниться кошмары, когда Сэт исчерпал свою полезность, святой отец просто убрал его, чисто и аккуратно, как Тайлер убирал книги. Тайлер добрался до площадки и столкнулся с табличкой на шее Сэта: «Мерзость». Слово, казалось, глубоко вонзилось в Тайлера, открывая широкую галерею всего, чего не должно было быть. Когда Церковь Господня возродилась после Перехода, получилась суровая, под стать времени, но хорошая церковь. А сейчас…

– Сэт, – прошептал Тайлер, не зная, что сказать, пока слова не вырвались сами. – Сэт, проснись.

Но Сэт продолжал спать, его губы дрожали в полумраке.

– Сэт!

Сэт проснулся с рывком и резким криком и посмотрел мутным взглядом.

– Тай?

– Это я. – Тайлер схватил табличку и стянул ее Сэту через голову. Шаги гремели прямо над головой: стражников святого отца отделяло от них не более двух этажей. Тайлер отшвырнул табличку через перила, и через мгновение она исчезла из вида.

– Давай, Сэт. – Он обхватил друга за талию и потянул его со стула. Сэт зашипел от боли, но не отстранился.

– Куда мы идем?

– Подальше отсюда. – Тайлер вытащил его в коридор. – Я не могу тащить тебя, Сэт. С ногой совсем плохо. Тебе придется мне помогать.

– Постараюсь. – Сэт положил руку Тайлеру на спину, поддерживая, и они похромали. Губы Тайлера растянулись в мрачной улыбке.

Отличная мы парочка. Старые, хромые и изуродованные.

Но даже этот юмор висельника разбередил его память, и Тайлеру вспомнилось кое-что из детства, сцена с одного из гобеленов отца Алана: Иисус Христос, Царь иудейский, по дороге в Галилею, ведет слепого, помогает хромому, утешает прокаженного. Тайлер подолгу смотрел на этот гобелен, единственное изображение в доме отца Алана, не изображающее гнев Господень. Лицо Иисуса на гобелене было мягким и доброжелательным, и, хотя вокруг толпились убогие мира сего, он не отворачивался.

«Это мой Бог», – понял Тайлер, и теперь, ковыляя по высокому каменному коридору более шестидесяти лет спустя, воспоминание привело его в возвышенный экстаз. Сломанная нога подогнулась под ним, и он подумал, что сейчас рухнет вперед, утягивая за собой Сэта, и они оба закувыркаются по плитам, пока не влетят в стену. Но потом Тайлер почувствовал, как невидимые руки вцепились в его ноги, поддерживая колено, помогая бежать.

– Сэт! – выдохнул он. – Сэт! Он с нами!

Сэт издал задыхающийся смешок, его рука крепко стиснула тонкие ребра Тайлера:

– Что, даже сейчас?

– Конечно, сейчас! – Тайлер тоже начал смеяться, его голос стал высоким и истеричным. – Великий Бог, мы совсем близко.

Крики позади них становились все громче, и теперь Тайлер чувствовал у себя под ногами шаги преследователей, сотрясающие каменный пол. Чуть ли не в каждом дверном проеме замерли сонные братья, уставившиеся на Тайлера с Сэтом широко распахнутыми глазами, но никто не попытался их остановить. Невидимые руки исчезли, но священники поддерживали друг друга, шаркая и хромая, каким-то образом обретя гармонию, поддерживающую их в этом беге на трех ногах. Дотащившись до двери в комнату Тайлера, они оба прохромали внутрь, и Тайлер щелкнул задвижкой.

Стражникам святого отца потребовалось почти две минуты, чтобы найти достаточно твердую деревяшку и выбить дверь. Когда тяжелый дубовый прямоугольник, наконец, сорвался с петель, несколько стражников ввалились в комнату отца Тайлера, в спешке падая друг на друга, сплетаясь в кучу поверх сломанной двери. Они быстро вскочили, выпрямились и огляделись, вытаскивая мечи, готовые встретить сопротивление.

Но комната оказалась пуста.

* * *

Келси доплелась до последнего лестничного пролета, стараясь не задохнуться. Она стала меньше весить, но чудесное превращение не улучшило ее физическую форму. Рядом шел Булава, а Пэн взял выходные. У Келси не получилось поговорить с ним, прежде чем он ушел, но она все никак не могла выкинуть из головы мысли, не отправился ли он к другой женщине. Это не ее дело, говорила себе Келси, а пять минут спустя ловила себя на том, что снова об этом думает. Она хотела, чтобы это ничего для них обоих не значило, но оказалось, что это не совсем так.

Она достигла верха лестницы и оглядела высокую стену, окаймляющую восточную часть Нового Лондона. Отсюда она могла посмотреть через Кадделл на Алмонт, теперь, поздним летом, испещренный зеленым и коричневым. Под городскими стенами, на другом берегу Кадделла, раскинулся лагерь беженцев: более мили палаток и поспешно построенных укрытий рассыпались по берегу реки. С этого расстояния люди в лагере казались муравьями, но их там собралось более полумиллиона. Благодаря Кадделлу перебоев с водой не было, а вот с канализацией возникла проблема, и несмотря на огромные запасы, свезенные Булавой, в лагере скоро закончится еда. Стоял самый разгар сезона урожая, но сельское хозяйство в Алмонте было заброшено. Даже если Тирлинг как-то переживет вторжение, фруктовые и овощные лавки окажутся опустошены на несколько лет. Некоторые семьи на севере, рядом с Фэрвитчем, решили остаться и испытать судьбу, как и некоторые изолированные деревушки на границе Кадара. Но большинство тирцев собрались в Новом Лондоне и вокруг него, и Келси ощущала свое королевство, словно огромную пустошь под серым небом, полную заброшенных деревень и пустых полей.

На расстоянии примерно десяти миль, растянувшись по линии горизонта, стояла тирская армия – скопления выцветших от длительного использования палаток. Армия собралась на берегу Кадделла, в том месте, где река резко изгибалась, начиная свой путь вокруг Нового Лондона. Ее армия казалась скромной, даже на взгляд самой Келси, а уж тем более в сравнении с той, что раскинулась на горизонте. То было огромное, темное облако, тонкая дымка, поднимающаяся от многих миль четных палаток, черных знамен и бесчисленных ястребов, непрерывно паривших над мортийским лагерем. Холл застал мортийцев врасплох возле озера Карчмар, но это больше не повторится: теперь над мортийским лагерем летали дозорные. В отличие от большинства мортийских ястребов, обычно молчаливых, эти птицы безбожно визжали, когда солдаты Бермонда пытались подкрасться к лагерю. Таким образом поймали нескольких разведчиков, и теперь Бермонду приходилось следить за мортийцами издалека. Впрочем, это ненадолго. Они подходили, и подходили быстро. Холл в своих донесениях воздерживался от суждений, но Бермонд являл собой постоянный поток замечаний, и Келси знала, что он прав. Она совершила большую ошибку, из-за которой пострадает все королевство. И хотя она не была уверена, что другие варианты не были бы еще большими ошибками, эта, казалось, требовала наказания. Каждый день она поднималась сюда, чтобы посмотреть на приближение мортийцев, увидеть, что черное облако на горизонте стало ближе. Это казалось заслуженной карой.

– Они пытаются пересечь Кадделл, – заметил стоящий подле нее Булава.

– Зачем? Сейчас ни на одном берегу ничего нет.

– Если они попытаются пересечь реку перед городом, то понесут значительные потери от наших лучников. Но если в их руках оба берега, они смогут подойти с готовой обороной, неуязвимые для стрел. Тогда им останется только взобраться на стены или взять мост.

Даже Булава стал пессимистом. Надежды не было, если только Келси не сотворит ее из воздуха. От этой мысли ее подташнивало. Когда она посмотрела утром в зеркало, на нее уставилась симпатичная брюнетка, и не просто брюнетка. Волосы Лили, лицо Лили, губы Лили… они не были одинаковыми, ни в коей мере, но отдельные части начали совпадать. Келси и Лили делили жизнь: теперь казалось, что у них и лицо общее. Но глаза Келси никогда не менялись: это по-прежнему были глаза Рэйли. Глаза ее матери, две точки глубокой зеленой беспечности, развалившей целое королевство.

– Слава Королеве!

Крик раздался снизу, от основания внутренней стены, где несколько ее стражников перекрывали лестницу. Келси поглядела через край и обнаружила толпу людей, собравшихся у подножия. Они яростно махали, море перевернутых лиц.

«Они думают, я могу их спасти». Келси натянула уверенную улыбку и помахала в ответ, потом снова обратила внимание на Алмонт. У нее никогда не было вариантов, но это не давало ей никакого права на снисхождение. Когда ее осудят – а ее осудят в будущем, – не найдется никаких смягчающих обстоятельств. Она уставилась на темный муравейник на горизонте, не позволяя себе отвести взгляд. Почти не задумываясь, открыла новую рану на икре, чувствуя мрачное удовлетворение, когда кровь потекла по лодыжке.

Наказание.

– Сэр!

Булава перегнулся через край лестницы:

– Что?

– Гонец от генерала Бермонда.

– Наверх его.

Келси отвернулась от Алмонта, когда гонец Бермонда достиг вершины лестницы. Армейские посланники, действительно, были исключительными: мужчина пробежал пять лестничных пролетов, но даже не запыхался. Он был молод и гибок, сержант, если судить по медным значкам на воротнике, и его глаза расширились, когда он увидел Келси. Этот эффект больше не радовал, если вообще когда-нибудь радовал. Она подала ему знак говорить, а сама повернулась к Алмонту.

– Ваше Величество, генерал имеет сообщить, что Аргосский перевал пал.

Стоящий подле нее Булава рявкнул на гонца, но Келси не отрывалась от черного облака на горизонте, старясь не моргать.

– Мортийцы уже начали переправлять припасы через Аргос: это значительно сократит время их снабжения. Прошлой ночью тысячное подкрепление также спустилось по Перевалу. Завтра они достигнут мортийской границы. Вся мортийская армия перешла Криту и заняла северный берег Кадделла, и скоро головной отряд вытеснит тирцев и с южного берега. По общим оценкам это произойдет в пределах трех дней. Генерал считает, что мортийцы намереваются держаться Кадделла до самого Нового Лондона.

Гонец замолчал, и Келси услышала, как он сглотнул.

– Продолжайте.

– Генерал Бермонд имеет сообщить, что тирская армия потеряла более двух тысяч человек, более трети своих сил.

Келси больше не могла держать глаза открытыми и моргнула, на секунду перестав видеть горизонт. Но когда она их снова открыла, облако по-прежнему оставалось там.

– Что еще?

– Это все, что я имею доложить, Ваше величество.

Хороших новостей нет. Разумеется.

– Лазарь, когда мортийцы доберутся до стены?

– Думаю, меньше, чем за неделю. Не позволяйте расстоянию вас обмануть, госпожа. Хотя Бермонд делает все возможное, мортийцы способны продвигаться на две-три мили в день. Они будут здесь к концу месяца, не позже.

Келси посмотрела вниз, на лагерь беженцев: на эту раскинувшуюся мешанину лишений, нехватки жилья, голода. Эта ответственность также лежит на ней. Она повернулась к гонцу.

– Сообщите Бермонду, что мы переводим беженцев внутрь города. Это займет, как минимум, пять дней. Бермонду не подпускать мортийцев к лагерю, пока не завершится эвакуация, затем отступить и удерживать мост.

Гонец кивнул.

– Молодец. Свободен.

Он кинулся к лестнице и исчез из вида. Келси снова повернулась к Алмонту.

– За эвакуацию лагеря должен отвечать Арлисс. Его люди знают имена и лица тех, кто внизу.

– Госпожа, уверяю вас…

– Ты, правда, думал, что я не узнаю, Лазарь? Его маленькие приспешники повсюду в лагере: торгуют наркотиками, словно завтра не наступит.

– Для этих людей завтрашнего дня действительно не существует, Ваше Величество.

– Ах. Я так и знала. – Келси повернулась к нему, чувствуя, что ее гнев переходит на новый уровень. Но под ним скрывалось кое-что похуже: стыд. Она жаждала, чтобы Булава ее похвалил, точно так же, как всегда ждала похвалы от Барти. Но Барти одобрял ее безоговорочно. Одобрение Булавы казалось чем-то более ценным, заставляя Келси его заслужить, и понимание, что она провалилась, очень глубоко ранило.

– Я знала, что рано или поздно ты скажешь мне, что я все испортила.

– Что сделано, то сделано, госпожа.

Еще хуже: мало того, что Булава ее не одобрял, он даже отказывался это обсуждать.

Глаза Келси увлажнились, но ярость заставила слезы отступить.

– Полагаю, ты думаешь, что я прямо как она.

– Вы проводите слишком много времени, сравнивая себя с матерью, госпожа. Это всегда было вашей слабостью.

– Конечно! – выкрикнула Келси, не заботясь, что рядом стражники. – Она затмевает все, что я пытаюсь здесь сделать! Я и шага не могу ступить, не нарвавшись на ее ошибки!

– Возможно, госпожа, но не обманывайте саму себя. Вы также совершаете и свои собственные ошибки.

– На Торна намекаешь?

Он отвел взгляд, и Келси прищурилась:

– Ты это не серьезно.

– Послушайте, госпожа. Очень внимательно. – Булава побледнел, и Келси внезапно поняла, что каменное выражение его лица, которое она ошибочно принимала за смирение, на самом деле было гневом. Глубоким, безмолвным гневом, что гораздо хуже бурлящей ярости, которой, на ее памяти, Булава отдавался раз или два. – Вы сделали много вещей, которые я бы не сделал. Вы азартны. Вы не продумываете последствия, не принимаете советы людей, более осведомленных, чем вы. И все же до сих пор я никогда не осуждал ваши действия.

– Почему? – прошипела она. – Почему Торн так важен?

– Да Торн тут ни при чем! – взревел Булава, и Келси отпрянула. – Перестаньте вести себя, как ребенок! Это вы, госпожа. Вы изменились!

– Это? – Келси провела рукой по лицу и шее. – Тебя это заботит?

– Мне плевать, если вы превратитесь в саму Прекрасную Королеву, но проблема не в вашем новом лице, госпожа. Вы другая.

– Менее наивная.

– Нет. Более жестокая.

Келси сжала челюсти.

– И что с того?

– Подумайте, госпожа. Есть вещи и пострашнее, чем стать вашей матерью.

Гнев Келси прорвался, и несколько секунд она была на волоске от того, чтобы вцепиться в Булаву и перекинуть его через стену. Она могла сделать это, она знала… Казнь Торна разбудила что-то внутри нее, какую-то тварь, преследующую ее в повседневной жизни, ищущую любой повод, чтобы выпрыгнуть. Эта тварь была хищной, безжалостной и не хотела снова засыпать.

Булава шагнул вперед, протягивая руку, чтобы взять ее за плечо. Булава никогда не прикасался к ней, если вопрос не касался безопасности, и Келси так удивилась, что тут же успокоилась, чувствуя, как гнев отступает.

– Снимите ваши драгоценности, госпожа, – попросил Булава. – Отпустите их. Да, они принесли немалую пользу, но это не стоит того, что с вами происходит. Я их спрячу. Никто никогда их не найдет. Возведите свой трон, свое наследие на чем-нибудь другом.

На мгновение Келси задумалась, не прав ли он, не таится ли корень зла в ее драгоценностях. Сны, голоса, постоянные вторжения Лили… какая-то часть жизни Келси, похоже, потерялась в пути. То, как ее стражники смотрели на нее теперь, когда думали, что она не видит: неуверенно, недоверчиво, иногда даже испуганно. Чувство беспомощности, когда она поглядела в зеркало и обнаружила уставившееся на нее лицо Лили. Все стало плохо, и Келси даже не была уверена, когда именно это произошло.

Но сапфиры… Булава просил о невозможном. И не важно, что сапфиры больше ничего не делали и казались безжизненными. Они принадлежали ей, и теперь Келси столкнулась с жестокой правдой: у нее были свои наркотики. Просто в другой форме.

– Нет, – наконец, ответила она. – Даже не проси.

Она почти физически почувствовала на себе его тяжелый взгляд.

– У нас будут с этим проблемы, Лазарь?

– Полагаю, это зависит от вас, госпожа. Я королевский стражник. Я давал присягу.

Кто-то прочистил горло у Келси за спиной, и она резко обернулась, разъярившись, что ей осмелились помешать. Но это оказался всего лишь Корин, стоявший на верхней ступеньке лестницы.

– Продолжим позже, – сказала она Булаве.

– Жду не дождусь.

Она бросила на него взгляд, чувствуя, как гнев снова попытался поднять голову, но затем успокоился. В конце концов, это всего лишь Булава, Булава, вечно говорящий правду, которую Келси не хотелось бы слышать. Она прижала руку к виску, внезапно запульсировавшему, и почувствовала, словно ее разум тянут в две стороны, в прошлое и будущее. На одном конце стояла Лили Мэйхью и странный англичанин, который подарил им всем новый мир, создал колонию и дал королевству свое имя, а на другой – мортийская армия, ломающая стены ее города. Келси четко видела каждый шаг: пролом стены, льющаяся в него черная масса, кровавая вакханалия. Мужчины, женщины, дети… никого не пощадят. Разорение Нового Лондона – вот как это назовут, ужас, который уничтожит Тирлинг на много поколений. Неужели нет никакой альтернативы? Сможет ли она уничтожить мортийскую армию, как уничтожила Торна? Попробовать можно, но как будут страшны последствия, если ничего не получится… Келси снова повернулась к горизонту, и хотя это было лишь ее воображение, черное облако, казалось, успело приблизиться. Безумие манило, и Келси чувствовала, что оно примет ее, если она позволит. Глубокая, темная пустота, которая обернет ее, словно плащ, и заслонит ото всех неурядиц.

– Что такое, Корин?

– У нас сообщение из Кадара. Они не будут предлагать свою помощь. И брачное предложение Короля отозвано.

Келси почувствовала, как губы растягивает грустная улыбка.

– Каттан здесь?

– Нет, госпожа.

– Каттан – первый посол, – объяснил ей Булава, – предназначенный для счастливых времен и заманчивых предложений. Когда они хотят сделать ноги, то отправляют какого-нибудь бедолагу, который может и не пережить путешествие.

– Кадарский посланник оставил подарок, госпожа, – добавил Корин.

– Какой?

– Каменную чашу для фруктов.

Келси начала хихикать и никак не могла остановиться. Булава тоже улыбался, но улыбка получилась усталой, его обычную усмешку покинул свет.

– Кадарцы – изоляционисты, госпожа. Это их путь.

– Полагаю, хороших новостей не будет, – ответила Келси, и ее смех угас. – Это просто такой день?

– Или такой месяц, госпожа.

– Нет, думаю, нет. – Келси принялась вытирать слезы со щек и обнаружила, что у нее кровоточат руки.

– Вы в порядке, госпожа?

– В порядке. Надо вооружить всех в городе, кто способен держать меч.

– У нас нет столько стали.

– Тогда деревянные мечи, какие угодно. Просто дайте им оружие.

– Для чего?

– Для укрепления духа. Люди не любят чувствовать себя беззащитными. И когда беженцы прибудут в город, я хочу, чтобы все семьи с детьми переехали в Цитадель.

– Места не хватит.

– Тогда сделай все возможное, Лазарь. – Келси потерла виски. Лили звала ее, отвлекая, но Келси не хотела возвращаться. Не хотела смотреть на жизнь Лили, проигрывающуюся у нее в голове. В настоящем и так было плохо.

– Давайте отведем вас внутрь, госпожа. У вас подступает фуга.

Она удивленно к нему повернулась.

– Откуда ты знаешь?

– По вашему виду. Теперь мы замечаем знаки.

– Когда вернется Пэн?

Булава загадочно на нее посмотрел.

– Его увольнительная истекает сегодня вечером, но он, скорее всего, не вернется, пока вы не заснете.

– Отлично.

– Будьте осторожнее, госпожа.

Она крутанулась, собираясь огрызнуться на него: не его дело, с кем она спит! Но промолчала. В конце концов, Пэн ей не принадлежит. Если кому и принадлежит, так это Булаве.

– Госпожа!

– Господи, Корин, что еще? Еще один гонец?

– Нет, госпожа, – Корин поднял руки. – Волшебник. Говорит, должен с вами поговорить.

– Кто?

– Фокусник, выступавший на вашем ужине. Брэдшоу.

Но человек, поднявшийся по лестнице, не был безупречно аккуратным артистом, которого Келси видела на ужине той ночью. Брэдшоу сильно избили. Оба глаза заплыли темными синяками, щеки пересекали красные царапины.

– Ваше Величество, – выдохнул он. – Прошу у вас убежища.

– Что?

– Святой отец назначил цену за мою голову.

– Вы шутите.

– Клянусь, Ваше Величество. Сто фунтов. Я уже несколько дней в бегах.

– Я не питаю к святому отцу особой любви, Брэдшоу, но как-то не верится, что он открыто назначил награду за голову человека.

– Я не единственный, Ваше Величество! Старый священник, отец Тайлер. Святой отец и за него предлагает щедрое вознаграждение.

Келси почувствовала, как скрутило живот, осознав, что вот уже несколько дней не видела отца Тайлера. Она была слишком занята Арлиссом и его подготовкой к осаде, чтобы заметить. Но теперь поняла, что с тех пор, как отец Тайлер последний раз появлялся в Цитадели, прошло не менее трех дней.

– Где он? – спросила она Булаву.

– Не знаю, госпожа, – встревоженно ответил Булава. – Впервые об этом слышу.

– Разыщи его, Лазарь. Разыщи немедленно.

Булава отправился посоветоваться с Корином, а Келси осталась с магом. Она вдруг поняла, что Булава оставил ее без присмотра, и это, пожалуй, было верным признаком того, что он знал истинное положение дел: больше никто не представлял для Келси физической опасности. Ее Стража – всего лишь положенный королеве атрибут. Мгновение она прикидывала, какое это имеет отношение к мортийцам, но стоило ей углубиться в размышления, как мысль убежала, и ее место заняло волнение за отца Тайлера. Магу удалось убежать от своих преследователей, но что мог предпринять отец Тайлер, старик со сломанной ногой?

– Святой отец подавал на вас какие-либо предварительные жалобы? – спросила она мага.

– Нет, Ваше Величество, клянусь вам. Я никогда не видел его до того вечера в Цитадели. В Кишке говорят, святой отец отлучил от церкви всех представителей моей профессии. Но я единственный, за кого он объявил вознаграждение.

Значит, это не из-за Брэдшоу. Святой отец мог ненавидеть магов, но награда за голову была камешком в огород Келси.

– Вы действительно в серьезной опасности?

– В меньшей, чем кто-то, лишенный моего дара исчезновения. Но я не могу бегать от них вечно, Ваше Величество. Меня слишком хорошо знают в городе. Клянусь, я буду вам полезен.

Келси рассмеялась, махнув через стену.

– Посмотрите туда, Брэдшоу. Мне сейчас не до домашних артистов.

– Понимаю, Ваше Величество, – маг долго стоял, уставившись в пол, а потом расправил плечи и тихо проговорил: – Я не артист.

– Как это?

Брэдшоу наклонился поближе. Если бы Булава был рядом, он бы никогда этого не допустил, но он по-прежнему совещался с Корином, и Брэдшоу сгорбился над Келси, загораживая ее от остальных стражников.

– Смотрите.

Брэдшоу приподнял правую ладонь и держал ее неподвижно. Через мгновение воздух над ладонью замерцал, как брусчатка в жару. Мерцание спустилось: появился серебряный нож со старинной, замысловатой рукояткой.

– Испытайте его, Ваше Величество.

Келси схватила нож, ощутив его твердость в руке.

– Говорят, вы обладаете магией, Ваше Величество, заключенной в ваших драгоценностях. Но в Тире есть и другая магия. В моей семье полно таких подарков.

Келси бросила еще один быстрый взгляд на Булаву. Она знала, что ему это не понравится: он не доверял магам и иже с ними. Однако тем вечером, когда Келси наняла его выступать, Брэдшоу не сделал ничего плохого. На ум приходили и другие соображения: святой отец мог приплачивать дворянам Нового Лондона, но истинно верующие не потерпят со стороны Арвата ничего столь прозаического, как награду за голову отступников.

– Я возьму вас, – ответила она магу. – Но Королевскому Крылу недолго оставаться тихой гаванью. Когда придут мортийцы, вы, возможно, пожелаете исчезнуть навсегда.

– Спасибо, Ваше Величество. Больше не буду отнимать у вас время.

Брэдшоу повернулся с необычайным изяществом акробата и направился к Булаве. Келси не успела признаться ему, что она совсем не занята, что ей больше нечем заняться, кроме как таращиться на горизонт и наблюдать разрушение, снова и снова разыгрывающееся у нее в голове. Что облако на горизонте – это ее работа, это она привела его сюда. Она поежилась, снова почти физически почувствовав копошение разума Лили, вползающего в ее собственный. Жизнь Лили неслась к какой-то катастрофе, и она хотела чего-то от Келси, чего-то, чего Келси еще не видела. И теперь Келси поняла, что нет никакой разницы, в каком мире она жила. В прошлом или в будущем – в любом направлении предвиделся исключительно кошмар.

Она снова повернулась к горизонту и перезапустила счетчик собственных ошибок, готовясь снова пережить их одну за другой. Готовясь принять кару.

* * *

– Ублюдки больше о нас не беспокоятся, это точно, – пробормотал Бермонд. – Они даже не выставляют часовых – только ястребов.

Холл крякнул в знак согласия, так и не оторвав взгляда от своего шлема. Двумя днями ранее его подбородок задел меч, начисто перерезав застежку. Холл попытался ее починить, приладив дополнительный кусок кожи, но получилось не очень. Шлем то и дело грозил сползти с головы.

Конечно, могло обернуться и хуже. Он заработал шрам, хотя его зимняя борода легко его прикроет. Глупая застежка, вероятно, спасла ему зубы, если не жизнь. Застежку следовало бы сохранить и носить как талисман в кармане, но она потерялась, возможно, в трех милях выше по Кадделлу.

– Кончай с этим, Райан, и посмотри.

Холл со вздохом бросил шлем и вытащил подзорную трубу. Он не спал три дня. Последние две недели пестрели бесконечными битвами и отступлениями, мортийская армия неумолимо теснила их на юго-запад, через Криту и обратно к равнине Алмонта. Иногда Холл не мог понять, спит он или проснулся, воюет по-настоящему или поле битвы развернулось у него в голове. Несколько дней назад мортийцы завладели обоими берегами Кадделла, и теперь через реку перекинулось несколько переносных мостиков, хитроумных механизмов, которыми Холл невольно любовался, даже когда придумывал, как их сломать. Эти мостки позволяли мортийцам удерживать не только оба берега реки, но и саму воду, двигаясь прямо по руслу, не разделяя свои силы. Похоже, мосты были сделаны из твердого дуба, усиленного сталью в центре, чтобы не развалились под тяжестью армии. При этом они быстро разбирались для транспортировки. Кто-то в Мортмине был дьявольски хорошим инженером, и Холлу хотелось бы поговорить с ним хотя бы несколько минут, даже сейчас, когда весь мир сошел с ума.

Подзорная труба Холла выхватила флаг на южном берегу Кадделла. По большей части мортийские лагеря были черными или темно-серыми, как грозовая туча, но этот флаг оказался ярко-алым. Холл выпрямился, наплевав на мортийских лучников, и подстроил трубу. Красный флаг развевался над малиновой палаткой.

– Сэр. Десять часов на южном берегу реки.

– Что? Вот дьявол, ты только посмотри. – Бермонд опустил трубу и потер виски. Он не спал много дней. Даже голубое перо на его шлеме, знак ранга, к которому Бермонд был до смешного привязан, безвольно повисло в неясном свете. – Только этого еще не хватало.

– Может, это не она, а мортийская уловка.

– Думаешь, уловка?

– Нет, – поразмыслив, ответил Холл. – Она здесь, пришла закончить начатое.

– Боевой дух и так висит на волоске. Это может окончательно добить армию.

Холл перевел подзорную трубу на запад, в сторону Нового Лондона. Королевский лагерь беженцев распластался перед городом, внушительный участок палаток и шатров. И теперь его охватило безумие, пока Перепись эвакуировала последних его обитателей в Новый Лондон. Недалеко от Кадделла возвышались, достигая десяти футов, окружающие город каменные стены. Но их возвели наспех на мягкой земле у берега, долго они не выдержат. Все, что они делали, лишь задерживало противника. Еще один день, чтобы закончить эвакуацию, а потом Бермонд отведет армию в Новый Лондон, и начнется осада. Над городом висело густое облако дыма: заготавливали мясо. Армия также запасалась водой, понимая, что, когда мортийцы достигнут стены, Кадделл окажется отрезан. Хорошая подготовка, но все равно лишь задержка. Существовал лишь один исход этой осады.

– У мортийцев тоже могут быть проблемы с боевым духом, – с надеждой пробормотал Бермонд. Мортийцам нравится мародерствовать, а мы лишили их этого удовольствия. Мне претит в этом признаваться, но все же Королева хорошо придумала с эвакуацией. Представляю, какой в их лагере стоит ропот.

– Недостаточный, – ответил Холл, махнув в сторону малиновой палатки. – Если они и роптали, она положит этому конец.

Он не хотел называть Красную Королеву по имени. Старое суеверие родом из детства, проведенного на границе, где каждый ребенок знал: стоит только заговорить о Красной Королеве, и она появится. Имена – вещь реальная, гораздо реальнее, чем далекое алое пятно. Но все же Холл знал, что, когда его люди заметят палатку, страх охватит оставшуюся часть тирской армии, подобно злому ветру.

Бермонд вздохнул.

– Как мы удержим их еще один день?

– Отступим. Собьемся в кучу у входа на мост и построим баррикады.

– У них осадные башни.

– Пусть попробуют. У нас – нефть и факелы.

– Ты сегодня в прекрасной форме. Что ты сделал? Улизнул прошлой ночью к шлюхам?

– Нет.

– Тогда что?

– Мне приснился сон.

– Сон, – посмеиваясь, повторил Бермонд. – О чем?

– О Королеве, – просто ответил Холл. – Мне снилось, что она устроила огромный пожар, очистивший всю землю. От мортийцев, Красной Королевы, зла… все тирские враги были сметены.